Снова осень. Ветер гонит опавшие листья, свежо, прохладно. Мне нравится в такую погоду гулять по пустынным аллеям парка, наблюдать, как редкие прохожие, спеша по своим делам, исчезают в Левитановском пейзаже, подгоняемые простуженным осенним ветром.
Приятно, раскрыв зонт, идти под руку с моросящим дождём и делиться воспоминаниями…
Стояла по-летнему тёплая погода, мы с другом шли по этой же аллее.
Мы были молоды, нас будоражили и восхищали колдовские оттенки осенней листвы, казалось, рябина краснеет от тайных желаний, изнывают в любовном томлении призывно яркие розы и георгины, и только мудрые дубы невозмутимо кивают кронами, со снисходительностью зрелости к необузданной пылкости молодости.
Нас кружило танго бабьего лета, одурманивая изысканно дерзкими ароматами осенних цветов, а навстречу ОНА, смуглая, кареглазая, с иссиня черными волосами.
- Марокканка! – дуэтом выдохнули мы, мгновенно ошалев от восхищения.
Растерявшись, я попятился и чуть не угодил в клумбу. Марокканка рассмеялась заливисто, весело, задорно, как смеются избалованные любовью женщины. Конфуз завершился знакомством. Её звали Лена, но для нас она так и осталась Марокканкой.
Потом мы сидели на открытой терассе кафе. Пили кофе с коньяком и хмелели от молодости, приятной беззаботности общения и, наверное, от того, что Марокканка была из тех женщин, в которых «всё опьяняет и жжёт, как вино». Я влюбился.
Днём жил, как во сне, машинально занимаясь делами. Ночью становился добровольным пленником любви, упиваясь сознанием, что это не чьё-то, что это моё! Пряно, влажно дышала осень, наслаждение и страсть без стука входили в наши души, и не надо было слов! Я так хотел её ладоней, губ,… в ней всё соединилось воедино, сама Любовь глядела в сердце...
Спустя время, я разгадал секрет Марокканки - с ней было интересно не только засыпать, но и просыпаться.
По утрам она будила меня вкусным поцелуем с ароматом шоколада и крепкого кофе. Экзотической бабочкой порхала по квартире в ярком шелковом кимоно, одновременно напевая, звонко смеясь и подшучивая надо мной! Она была эпиталамой, радостным гимном, наступившего, обязательно доброго, дня!
Добрые дни! Их было так много, что я даже не заметил, как деревья сбросили величавый осенний наряд. Как рябина, с уязвлённой гордостью покинутой красавицы, прикрыла печаль рдеющими гроздьями. Как стекленели лужи по утрам, а нахохленные голуби сварливо сетовали на погоду.
Мы с Марокканкой шли по обнажившемуся парку, моросил дождь, её красный зонт, как последний осенний цветок, выразительным пятном красовался на минорном фоне поздней осени.
Дошли до места, на котором встретились, меня вдруг охватила тревога, будто ступил за неведомую, но последнюю черту, сердце сжалось от неясного предчувствия. Я ловил её невыносимо карий взгляд, гладил руки… В тишине хрустнул осенний лед. Марокканка поцеловала меня долгим, бесконечно нежным и печально сладким поцелуем, она прощалась со мной!
Сказала, что эта осень была самой счастливой в её жизни, но она старше…
- Каких-то пять лет не имеют никакого значения! – вырвалось у меня.
С грустной улыбкой, Марокканка уточнила – не пять, а пятнадцать. На мои уверения, что любил и люблю, что нет нигде такой красавицы, опустив ресницы, тихо ответила: «Бабье лето – хорошо, бабья зима – плохо». И в зиму она пойдёт с другим, постарше, с ним спокойно и надёжно. Своё последнее танго бабьего лета она танцевала со мной, за что благодарит судьбу, и всю жизнь будет хранить эти дорогие воспоминания. Замуж она выйдет официально, переедет к мужу в другой город.
- Ты думаешь,меня это остановит?! – с болью выкрикнул я.
- Это остановит меня!
И Марокканка ушла, в непонятную и непостижимую для меня, бабью зиму, а первый легкий снежок бездумно засыпал её следы.
Я был болен разлукой до весны.
А весной встретил златовласку, душа оттаяла. Женился, потом родились дети, всё шло своим чередом. Но каждой осенью я приходил в парк праздновать день встречи с Марокканкой. Осень приглашала меня на танго бабьего лета, и я вновь ощущал себя молодым, жадным до жизни и любви.
Я рассказал всё это моросящему дождю, он проводил меня до подъезда и, наверное, подумал, что я очень состарился и совсем забыл, что рассказываю эту историю каждую осень в день прощания с Марокканкой.