У цели - курсантские годы

 Однажды сон приснился мне чудесный-
Как наяву, не уж то так бывает?
Мол в МВИЗРУ я 2 дня недоучился,
И что меня обратно вызывают.
И я во сне в училище вернулся,
Жизнь завертелась словно колесо...
И тут исчезло все и я проснулся!
Как жаль, что это был всего лишь сон!            

         (Ю. Кистерный, МВИЗРУ 1974-1979, 2 факультет.)
 

               
                Одногруппникам
                посвящаю.


Годы учебы в Минском ВИЗРУ (Минском Высшем Инженерном Зенитном Ракетном Училище Войск Противовоздушной Обороны страны ) мне, спустя несколько десятилетий, кажутся одними из лучших в  моей  жизни.

Будучи же молодым  курсантом,  в условиях ограниченной  свободы  (на казарменном положении мы  находились  первые три курса учебы), жизнь казалась тяжелой.  В казарму я попал 31 июля 1971 года, в день своего 17-летия, и провел этот день  под руководством  Феди Марушкевича  в освоении  намотки портянок и подшивании подворотничка.

Подготовку к поступлению   в 10 классе я провел в углубленном изучении  физики и математики, в том числе с преподавателями  МВИЗРУ Леней Марушкевичем (родным братом Феди), а что такое быт в военных учебных заведениях не представлял. Возможно, мой отец, Борис Иосифович, сделал это  осознанно, так как мечтал о военной карьере сына. Мне же было безразлично, какой ВУЗ, лишь бы там была высшая математика.

В дальнейшем я всегда поражался, как высокая наука и сложнейшие наукоемкие дисциплины, которые мы изучали 5 лет, совмещались в один день в голове, психике, логике  с нарядами на кухню, мойкой очков,  лишением увольнений   за мелкие нарушения Уставов  и элементами  солдафонщины. Солдафонщины, которая  иногда проявлялась в действиях наших командиров групп и старшины Васи С. Думаю, что им тоже было нелегко нами командовать после соответствующей службы рядовыми  в «войсках». (У нас армейской дедовщины не было вообще, один призыв и другой уровень).

В баню и из нее  мы ходили строем, там нам каптер курса – солдат выдавал мыло и сменное  белье.  Белье это редко подходило по размеру, и перед отбоем мы представляли интересное зрелище, особенно если комод  (командир отделения) строил нас не одетыми по форме. С каждым месяцем стираные портянки при выдаче становились короче и короче, потому что многие  отрезали от них полоски для натирания до блеска сапог. Зато в банные дни не надо было идти на зарядку. Вместо зарядки было «вытряхивание» на улице одеял. В эти дни казарма пахла хозяйственным мылом и «Шипром». Многие пытались зимой носить под «холодными» и «теплыми» кальсонами личные трусы, чтобы не отморозить часть тела в разрезе этих кальсон (особенно при кроссах на лыжах). Если ловили на этом - до 2 курса наказывали, потом на это, как и на свои носки под сапогами, закрывались глаза.

В день получалось много построений. В столовую тоже строем, по пути тренируя слаженность. Иногда командовал любой курсант для приобретения командных и волевых навыков. В столовой уже ждала еда: в бачках - первое, тарелках - второе и в чайниках - чай. Чаще пища была уже холодная. Все на комбижирах. Качество пищи - изжого-гастритное.  Лет 7 после выпуска не мог есть рыбу. Некоторые даже считали, сколько километров рыбы съедает каждый курсант  за 5 лет. Если суточный наряд по столовой был «свой», пищи  в бачках было больше…

Шинели висели в казарме на вешалке и выравнивались по картинке в Уставе. Периодически  у кого-то пропадал хлястик, и тогда  всем 140 курсантам приходилось их снимать и носить в карманах, так как у не успевших отстегнуть свой хлястик  его снимал обворованный ранее курсант. Итак, по цепочке. Иногда старшина Вася С.  строил всех в шинелях  с пристегнутыми  хлястиками и страшно грозился тем, кто снимет хлястик после построения. А комоды в это время перед строем проверяли наличие хлястиков в тумбочках и под матрасами. В одну из этих проверок у Олега Ф. в тумбочке нашлось 3 хлястика. За это он получил 3 наряда вне очереди. Как помню, повезло мне, потому что в субботу он заступил «на тумбочку» вместо меня и я убыл в увольнение в родное Уручье на сутки, прихватив  к себе домой Саню Рыжова (не забыв продекламировать любимую поговорку Ганса (курсантское прозвище Володи Попова) -«Суббота-день заглота!».

Курс молодого бойца (КМБ) мы проходили в августе 1971 года. Стояла страшная жара, до сих пор помню, что во время строевых занятий  на плацу ноги буквально горели и «расплавленный гуталин  стекал с сапог на асфальт».  Уставы знали плохо,  кто проходил срочную службу помнят состояние забитости и потерянности в первые месяцы. Во время «перекуров» подавали команду «Встать, смирно!» проходящим мимо офицерам и «даже» прапорщикам. Забегая вперед, скажу, что на 4,и особенно 5 курсе, высшим шиком было не отдать воинскую честь даже полковнику. Полковники-преподаватели,  а их в Училище было около сотни, делали вид, что не заметили, а не отдать честь полковнику – командиру  никто не рисковал…

Вечером перед присягой приехал отец  с жареной курицей. Сели на скамейке, развернули курицу. Я стал ее жевать и тут на меня напала такая тоска и жалость к себе, что вывернулись слезы и упали на эту курицу. Отец  все понял, но сделал вид, что не заметил.

Эту  недоеденную  курицу с каплями моих слез я  помню до сих пор.

Перед смертью  в 2001 году отец  сказал мне, что после того вечера он не поставил курсантам ни одной двойки.

Перед новым, 1972 годом, военные медики  прямо в казарме сделали нам комплексную прививку под  лопатку. Предупредили старшину  С. , что  прививка очень тяжелая, никого по подъему  не поднимать  до 8-00 (подъем был в 7-00), и если кому-то станет плохо, срочно звонить в санчасть.

Естественно, в 7-00 Вася дал своим зычным противным голосом команду «Подъем», ощущение было, когда я одевался, что у меня под лопаткой вставлен кирпич,  дикая боль была при малейшем движении.  Но в отведенные для одевания  и построения  2 минуты  мы уложились. Помню этот строй в шеренгу по два. Все как в тумане.  Прозвучала обычная команда «Уборщики, выйти из строя!». И вдруг раздался громкий  звук упавшего тела. Одного, второго, третьего, четвертого, пятого, шестого… Все, кто потерял сознание, упали лицом вперед. Вася, как сейчас  говорят, конкретно «обо….ся» и закричал: « Разойтись!»…  «Положите их на «койки!».  Упавшие пришли в себя довольно быстро. Заправляли мы кровати многие стоя на коленях, чтобы было не так больно…

Ежеутренняя  физзарядка (если мороз-прогулка строем в шинелях), спортивные тренажи после обеда (перед самоподготовкой в учебных корпусах), занятия спортом  по расписанию занятий, а так же спортивные «праздники» по воскресеньям  (кроссы, перекладина ит. п.) давались неплохо основной массе ребят. Тяжелее всех и хуже результаты были у меня, Сани Шаплыко и Олега Ф. - достаточно полных курсантов. Училась эта троица хорошо, так что отцы-командиры договаривались и нам ставили четверки по «физо», а на итоговых проверках  часть защиты чести группы доставалась спортивным ребятам. Бывало, на проверках из Москвы за нас сдавали нормативы другие курсанты по вклеенным в наши  пропуска  другим фотографиям. Как то я сам бежал полосу препятствий на занятиях, упал, растянул ногу так, что в санчасти разрезали сапог. Эта нога у меня до сих пор периодически подворачивается с дикой болью и распухает. На 1 курсе с ангиной я лежал в санчасти 9 раз, в том числе, на зимней сессии. Я готовился в палате и экзамены ходил сдавать со своей группой. Так что и ныне при словах ВСК и 3, 5, 7 у меня начинается  некоторое волнение  (ВСК - нормы военно-спортивного комплекса - три  степени, а 3, 5, 7 - нормы на спортивной перекладине: выход силой, подъем переворотом, поднос ног).

Зимой 1971-1972 года в жизни нашего курса и группы произошли два крупных события, связанных с жизнью всей страны.  На  военный аэродром под Минском прилетал президент Франции Ж. Помпиду, его лично на аэродроме должен был встретить Генеральный  секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев. Охранять самолеты солдатам не доверили, сняли с занятий  нашу группу и мы заступили в караул. Была холодная зима. Все сначала шло гладко. Ж. Помпиду прилетел, Ильич его встретил и они в составе огромной  кавалькады  убыли по своим государственным делам в Минск. Ночью  солдат-водитель снегоочистительной машины заснул за рулем, и неуправляемая машина  врезалась, как назло, во французский самолет. Что тут началось! КГБ, допросы, аэродром окружили милицейские патрули и никого не пускали и не выпускали. В результате мы остались без еды, так как не пустили и машину из Училища с завтраком, а потом с обедом, ужином, и опять завтраком… И так, пока не прилетел из Франции резервный самолет и караул не сняли.

Прекрасно помню, что по приезде в курсантской столовой  голоднющий караул кормили вкуснейшими котлетами, не положенными по раскладке блюд.

Другое событие той зимы трагическое. Произошел взрыв  на телевизионном заводе «Горизонт», погибли десятки рабочих-минчан. Нашу группу направили вместе с другими курсами копать могилы. Копали ночью, землю грели кострами. Норма - одна могила на двоих курсантов.

Этой же зимой на караульной вышке застрелился курсант 1 курса 1 факультета. Снял сапог, и нажал спусковой крючок АКМ. Прибежавший начкар с разводящим увидели уже труп и белое мозговое вещество на полу  и стенах вышки. Потом выяснилось, что все банально и периодически случается в войсках из-за предательства девушек…

Наши командиры взводов молодые офицеры Е. Хлюпнев, Г. Лещенко, Е. Колдунов, Н. Нечаев (в меньшей степени) уверенно «рулили» нами. Были строги и человечны. Держали руку «на пульсе». Так, за месяц до вышеописанного события один из курсантов, как бы шутя, сказал комоду Андрею Антонову, что он застрелится в карауле. Я думаю, опытный бывший «кадет» (суворовец) отреагировал и поделился с командиром взвода Е. Хлюпневым. В результате, этот курсант  в караул пошел, но на сторожевой пост (охранять «дрова» с одним штык-ножом).

Курсантские сапоги достойны отдельного  рассказа. Впервые полученные  на первом  курсе сапоги  , уверен,  вызывают  у большинства бывших курсантов воспоминания о ужасной боли при потертостях ног.

У тех курсантов, которые  по причине неумения , спешки или  разгильдяйства небрежно наматывали портянки, потертости приводили к кровавым мозолям. С учетом, что в день приходилось много ходить (в том числе строевым шагом)  и бегать,  у некоторых раны на ногах  становились опасными с точки зрения инфекций, и им разрешали ходить в тапочках или направляли в санчасть на стационар.

До сих пор в глазах стоит картина: строй идет строевым шагом в учебный корпус, в задней шеренге с вымученными улыбками следуют  учиться военному делу Миклош и Зык  (Шаплыко и Зыков), в тапочках , в неуставных носках  и  хромая  оба на правую ногу. При этом источая сопутствующей всей курсантской службе запах мази  Вишневского. Так как оба фигуранта резко отличались по росту , а Миклош по внешнему виду сильно смахивал на бравого солдата Швейка с его улыбкой и фигурой, эта картина вызывала улыбку. Сейчас, в силу прожитых лет, я вспоминаю  Миклоша с большим сочувствием .Ему действительно было тяжело втягиваться в курсантские будни, он был сугубо гражданским человеком, добрым , толстым и милым…

Другая беда «в сапогах»-грибок.  За три года в казарме немногие избежали этого «удовольствия».  Грибок распостранялся очень быстро, вероятно в бане и через плохо стираные портянки. Зуд начинался  между пальцами, потом в лоне сапога быстро распространялся дальше по ноге. После лекций у комода мы записывались в санчасть, и под командой назначенного старшего строем шли мазать ноги какой-то красной жидкостью.  Помогала она слабо, некоторых направляли к хирургу «вырывать» ногти. Когда я пришел домой в увольнение, меня от грибка за сутки увольнения вылечила от грибка моя мачеха Нина Степановна. Фронтовая хирургическая медсестра не стала церемониться, натерла чеснока с уксусом, обмотала на ночь ноги этой смесью.  И эту ночь я запомнил! Дикая боль и огненное жжение  в ногах длилось не переставая всю ночь. А наутро я встал без грибка и с новой молодой красноватой кожей на обеих ногах. Вечером  в свежих носках и «увольнительных»  армейских ботинках убыл в Училище.

На втором и последующих курсах мы настолько привыкли к сапогам, что даже старались в увольнение пойти в них. Они прекрасно сидели на ногах,  не надо было рыться в каптерке в поисках своих ботинок среди десятков  других. (Хлоркой  на внутренней стороне сапог и ботинок  были написаны фамилии владельца). Однако зачастую ботинки уходили на ногах другого владельца, и возникала ситуация, описанная мною с хлястиками (правда в меньшем масштабе).

Так  как мы проводили круглые сутки вместе, через месяц после получения сапог (новые выдавались в начале каждого курса)  любой курсант мог безошибочно по  очертанию  сапог определить, чьи они( правда , в масштабах учебной группы).

Сапоги подлежали начищению несколько раз в день. Чтобы они блестели, необходимо было с вечера покрыть их гуталином из огромной общей банки, а утром протереть-начистить до блеска. Вспоминается характерный эпизод. В начале первого курса  с нашей группой проводил полевое занятие по общевойсковой тактике  полковник Кузуб, фронтовик, орденоносец.  Перед   « атакой противника  по проходу  в  заминированном  поле» мы построились на инструктаж. Перед инструктажем  Кузуб в резкой форме заставил почистить сапоги тех, у кого они не блестели. Вчерашние школьники чистили и поражались, зачем  надо это делать перед  атакой по осеннему –мокрому- грязному глиняному полю. Так же я многие годы  не понимал, как связаны строевые занятия и укрепление воинской дисциплины. Полностью до меня дошло  понимание этого, когда я уже имел несколько десятков подчиненных в погонах.  Мудр был старый вояка полковник  Кузуб, светлая ему память!

На втором курсе я получил сапоги с очень узкими голенищами, и по сей день из-за этого на икре моей правой ноги  имеется  распухшая вена. (Я этим умело пользовался ,будучи младшим офицером, получая освобождения от кроссов, утверждая, что это серьезное венозное заболевание)…

На 5 курсе, перед  выпуском, нам выдавали офицерские, хромовые сапоги. Тем курсантам, которым не удалось подобрать по размеру и форме ног, шили в  сапожной мастерской  Министерства Обороны  в Минске индивидуально. Сшили и мне, прекрасные сапоги на деревянных гвоздях. Служили мы с  ними до воинского звания «капитан».

Выпускники ходили в полевой офицерской форме , хромовых сапогах и курсантских погонах. И младшие курсы, и преподаватели с уважением относились к выпускникам ( период написания дипломного проекта-примерно 3 месяца десятого семестра).  Картину достойно завершали полевая офицерская фуражка и особенно ПОРТУПЕЯ. Хотя нас выучили как квалифицированных инженеров-эксплуатационников сложной  военной техники, а не бравых профессиональных воинов-убийц, вид у нас был  воистину БОЕВОЙ и БРАВЫЙ.  Перед самым выпуском мы получили парадное обмундирование, в котором должны были получать дипломы  военных инженеров и  первому отдавшему воинскую  честь тебе как офицеру по неписанной традиции  необходимо было вручить  советский рубль. Так как прапорщики молодых лейтенантов игнорировали (наверное играл комплекс неполноценности в этот день),  честь отдавали солдаты. Говорят , за этот день кэпэпэшники (солдаты на КПП училища) сколачивали в день выпуска небольшие , но капиталы.

На следующий день после выпуска  мне на автобусной остановке 8 километра отдал честь майор. Было темно, живот у меня уже был полковничий, и бедолага , видно, принял меня за подполковника… Я  солидно ответил тем же.  Майоры после этого отдавали мне воинскую честь только  через 10 лет, когда меня назначили на должность заместителя командира воинской части ( я сам был тогда майором).

Х/б  мы стирали  сами  в  выходные дни в умывальнике, совмещенным с  туалетом. Во время сушки получали подменное х/б  («подменку»)  у каптера. Стирать приходилось часто, так как потели много, под мышками у многих  выступала соль.

В  отличие от солдат срочной службы нам, курсантам военных училищ СССР,  зимой вместо х/б  было положено п/ш  (полушерстяное обмундирование). Кроме того, наши сапоги были юфтевые, а у солдат-кирзовые (кожзаменитель).  Мы получали  30 граммов масла два раза  в сутки, а солдаты-один (утром).

На ночь х/б  складывалось на прикроватную тумбочку строго  по рисунку в Уставе Внутренней Службы ВС СССР . Сапоги выравнивались по носкам у тумбочки, а портянки аккуратно развешивались на перегородках тумбочки. С учетом того, что в казарме на 1 курсе  жило 180 курсантов (окончили Училище намного меньше), амбре было просто непередаваемым, особенно первые полчаса-потом портянки подсыхали, и нос успокаивался. Нашей 2 группе еще повезло, что в нашем ,первом, кубрике, жило всего две группы (первая и наша), и на кроватях в один ярус. 3,4,5,6 группы жили во втором  кубрике на двухярусных кроватях . Будучи дневальным, или дежурным  по курсу, и обходя раз в час казарму, я старался второй кубрик пройти быстро-там было очень душно , и к запахам портянок добавлялись другие запахи, характерные для чрезмерной скученности людей. Со второго яруса, кроме того, было неудобно прыгать  вниз по подьему, и иногда неудачный прыжок приводил к конфликтам с обитателями первого яруса.

После отбоя, перед тем как забыться , перебрасывались несколькими фразами с Шурой Рыжовым, с которым я «спал» все три года казармы (Наши кровати были сдвинуты). Периодически  Шура  рассказывал  один и тот же анекдот  в виде вопроса и ответа: «  Можно ли девушке забеременить от матраса?  Да, если  этот матрас-курсантский!». Мы с Шурой понимающе  и хитро улыбались, и отходили ко сну.  Если кухонный наряд был от нашего курса, часа в два ночи он, еще не отошедший и возбужденный от грязной работы,  с топотом заходил в казарму,  и будил почти всех. Остальные виды нарядов (караулы, по факультету, по казарме, патрули, и др.)  ночью нас не тревожили.

По подьему, если навалило снега, нас направляли на чистку  территории. Причем чем старше курс, тем территория меньше и подальше от глаз начальства.

После самоподготовки  и ужина было личное время,которое проводили кто-как. Кто крутился на перекладине, установленной в  широком центральном проходе кубрика, кто  подшиал воротничок к утреннему завтрашнему  ежедневному осмотру внешнего вида, кто курил  в умывальнике (зимой) или в отведенном на улице  месте недалеко от казармы .Я как правило начинал смотреть телевизор, но все три года  на самом интересном месте  ( минут через 15 после программы «Время»)  раздавалась команда дневального : « Выходи строиться на вечернюю прогулку!». На 1 курсе меня  расстраивало от этой несвободы, а на 2 –бесило. На 3 иногда при ОЧЕНЬ интересном фильме старшина С., а особенно если за него оставался старший сержант  Саша Руднев, вечерняя прогулка игнорировалась, и даже в качестве исключения фильмы смотрели после отбоя (при условии безупречного подьема).

Конечно надо рассказать про курсантскую столовую.  Так как о пище (трудно «это» назвать едой)  говорить даже не хочется (готовили в котлах на тысячи человек, все на комбижирах, в основном сухая жареная  рыба и вареное сало с кашей на воде), попробую вспомнить что-нибудь приятное и запоминающееся. Например, кусковой сахар. Мы  его за столами делили поровну, и  ели с намазанным на серый хлеб маслом  ВПРИКУСКУ, запивая чаем. ВПРИКУСКУ,  потому что сладкого молодому организму не хватало, а так казалось ДОЛЬШЕ и СЛАЩЕ. Чай  часто пах не чаем, а плохо мытыми жирными  алюминиевыми кружками.Раза 3-4 за семестр  мы «попадали» в наряд по столовой (Федя Марушкевич называл «по кухне»). В суточный наряд  туда назначались 10  курсантов  (одно отделение). После  трех пар и обеда отдыхали (спали) , проходили медосмотр в санчасти, получали пресловутую «подменку», и заступали в наряд  (часто наш  внешний вид в подменке  больше напоминал взятых в плен фашистов зимой 1941 года). При следовании в санчасть обязательно кто-нибудь озвучивал курсантскую поговорку : « Иду в санчасть, несу мочу-комиссоваться я хочу»…

Очень важной частью в начале  было хорошо « принять наряд» у «старого» наряда. Иначе  приходилось «пахать»больше. Часть курсантов распределялось на саму кухню (мыть котлы, чистить , как правило вручную, картошку, выполнять все команды поваров ). Остальные курсанты работали в «зале», выполняя распоряжения  дежурного по столовой-сверхсрочника (позднее прапорщика).  Только площадь для мытья полов составляла около пол-гектара. Самое ужасное происходило при прибытии в столовую заместителя начальника МВИЗРУ по тылу полковника Бондарева. Все разбегались по углам во избежании наказания, а Бондарев в течении получаса  предметно доказывал дежурным по училищу и столовой, какие они бездельники   и неумехи. Весьма внимательно и с подозрением наряд наблюдал за «витаминизацией»  котла с компотом врачом (в котел высыпалось N-ое  количество каких-то таблеток).  Подозревалось в подсыпке этакого вещества, которое успокаивает  гормональный фон  17-20 летних горячих парней. На нашем сленге это называлось «подсыпка антистоина». Были мнительные, которые  старались компот не пить.               

Разнообразие вносило  присутствие  молодых девушек, как мы их тогда называли, « ложкомоек», работавших в курсантской столовой. Но они  все были приезжими из дальних белорусских деревень,  жили в «общаге» на Гуртьева (9 километр), и, соответственно, благоволили только к старшекурсникам, особливо  к  уже вышеописанным орлам-выпускникам, имея на них свои девичьи виды на жизнь. Уважением «посудомойки» в нашей среде не пользовались, и я не слышал, что-бы кто-либо из выпускников их увозил с собой.

С  «высоты полета» своей жизни мне сейчас  стыдно за такое отношение к этим девушкам. Как и все, они имели право на любовь, семью и достойную жизнь.                «Ложкомойки» часто попадали в неприятные истории, апофеозом которых был ночной  прыжок одной из них  со второго этажа из ленкомнаты  на клумбу при прибытии в казарму дежурного по училищу.

Девушка осталась инвалидом ( был сломан позвоночник). Слава Богу, это был не наш курс, не наш факультет,не наш год выпуска.  Девушку очень жаль, все мечты и молодость вдребезги. Да и жизнь тоже… Нескольких курсантов тогда отчислили, они год отслужили в дивизионе обеспечения учебного процесса  МВИЗРУ солдатами, и затем часть уволилась на «гражданку», а часть восстановились в училище.

Немного  приподниму тему, которую никто не поднимает в своих письменных воспоминаниях. Это  туалет в казарме.  Он представлял собой  несколько очков  (дыры в полу с верхним сливом водой), перегороженных по бокам  тонкими перегородками высотой полметра.  У  противоположной  стены  находился желоб для  коллективного мочеиспускания. Естественно, восседающий  на очке мог вести спокойную неспешную беседу с курящими напротив или забежавшими по малой нужде. О том, что это как то унижало достоинство человека, никто даже и не задумывался. Так же, как и отсутствие туалетной бумаги (впрочем, туалетная бумага пришла на Русь  в 90-е годы, с перестройкой и импортом). (На старших курсах, к огромному неудовольствию уборщиц, курсанты пользовались соответствующими заведениями в учебных корпусах. Эти пирамиды Хеопса от будущего ЗРВ страны надо было видеть!).

И сейчас, если настигает возрастная мужская болезнь, и долго стоишь над  приемником бывшего чая и компота, одно воспоминание о пенном курсантском желобе, окруженном по подьему десятками курсантов, и проблема моментально снимается…

Уборка туалета и посыпание этих нехитрых приспособлений хлоркой поручалась  внутреннему наряду и «нарядчикам» (провинившимся курсантам, получившим внеочередные  наряды на работу- в  современных Уставах их  нет). Такие беспредельные наказания, как чистка очка зубной щеткой, в курсантской среде не применялись. Особым уважением пользовались курсанты, умеющие с помощью  «крота» пробивать очки. Я думаю, читающие сей опус  полковники вспомнят свое мастерство.

Учебные занятия в МВИЗРУ-это всегда было святым действом. Срыв занятий приравнивался к ЧП общеучилищного масштаба.  Все масштабные мероприятия в учебное время были учтены в расписании занятий (тренировки к парадам,  несение гарнизонной службы группой и т.д. ) На моей памяти я помню за пять лет  только один эпизод, и тот был вызван чрезвычайной ситуацией, когда не были проведены занятия  по учебному расписанию. В сильную стужу прорвалась труба в жилгородке, и наша группа вручную ее откапывала  в промерзшей земле на глубине нескольких метров. Почему лопатами и ломами-не знаю, думаю экскаваторы уже в Минске в 1972 году были…

Ежегодно (кроме 5 курса,  так как считалось, что написание дипломного проекта  -дело святое)    за полтора-два  месяца до военного парада   войск Минского гарнизона  (7 ноября)   в честь   очередной годовщины Великой Октябрьской Социалистической революции начиналась подготовка к его проведению. Это был тот  случай, когда  один-два раза в неделю отменялась самоподготовка, а после ночных тренировок   занятий в расписании не предусматривалось (они проводились в часы самоподготовки).

Многодневная  шагистика  как сейчас говорят, «напрягала», « роботизировала»  и даже в казарме  ноги сами стремились отрабатывать строевой шаг.

Местное  население, проживающее в районе  генеральных ночных репетиций   (Октябрьская площадь)  страдало от густого аммиачного запаха во всех ближлежащих  дворах жилых домов. Почему-то   о том, что   каждому участнику парада  (20 «коробок» по 100 человек каждая) надо  было сходить по нужде, никто ни разу не предусмотрел.  ( А  о мобильных туалетах никто тогда не слышал).

Все наши усилия   не проходили даром, мы получали определенную моральную мотивацию, и  как участники  важного  военно-политического мероприятия ВСЕ получали благодарность от Командующего Белорусским Военным округом.

Интересно, что во всех парадах участвовала коробка   моряков . Как оказалось, в Белоруссии был свой военный флот- так называемая Пинская флотилия. Кстати, они ходили без сапог, и строевой шаг и равнение у них всегда было на высоте.

Убедительно прошу моего читателя извинить автора  за  возможно излишний натурализм, но это написано для того, чтобы ты глубже проник в жизнь и чувства будущих настоящих офицеров, с потом , а иногда и кровью добивающихся лейтенантских погон.  Ведь  сейчас в современной России тысячи  мужчин и женщин носят  такие же офицерские погоны, как носили мы ( например прокурорские, юстиция, милиция  и т. д и т. п.) , но они учились в гражданских  вузах с другой совершенно психологией, и больше ценят должность, чем погоны ( даже полковничьи).

Учебные занятия состояли из лекций  в потоке (2-3 группы), лабораторных работ,  практических упражнений, коллоквиумов, различных практик, зачетов и, как  апофеоз,экзаменационной сессии.  До обеда   проводилось 3 пары занятий ( всего 6 часов),  после обеда и тренажа (30-40 минут)  -еще 4 часа самостоятельной подготовки («сампо»). Так что о нагрузке, читатель, суди сам. В субботу  занятия проводились только до обеда. Во время экзаменов  (10 месячных сессий за 5 лет) выходные и праздники  не  предусматривались (помню экзамен по спецдисциплине на 4 курсе , начавшийся в 10 часов утра 1 января).

Когда голова от учебы «перегревалась», Саня Рыжов зачитывал сочиненный им стих:
                На столе стоит генератор Бегемот
                Ярче лампочка свети
                Волна не лезет в волновод
                Ну и мать её ити
      
  Саня отличался своим, отличным от других, оригинальным, взглядом на  различные вещи.

Главной опорой в учебе и гарант стабильности всегда был конспект. Не имея  собственного конспекта из-за ограниченности времени по подготовке к экзаменам на сессии (2-5 дней), сдать успешно сие испытание было весьма затруднительно. Поэтому , если курсант нес службу в суточном наряде, он просил кого-либо под копирку писать лекцию и ему. Особо ценились те, кто подробно  и  удобно , хорошим почерком, писал конспекты (Володя Яцуляк например).

Опытные преподаватели советовали нам вечером того же дня, когда была прочитана лекция, прочитать ее. Это действительно закладывало  содержание лекции в молодую память, и экономило время на сессии. Но в большинстве случаев этого мы не делали из-за накопившейся за день усталости, да и лени тоже.

На экзамене по теории вероятности ( 2 курс) встал вопрос, ставить мне 4 или 5. Принимал начальник кафедры математики Гурский  (гражданский). Решающим был дополнительный вопрос-основная  формула теории вероятности. Пока я думал, Гурский в качестве помощи спросил: «Я сейчас подброшу 5 раз пять копеек, сколько раз выпадет решка?. Вот это и будет подтверждением главной формулы тервера!». Подбросил, все 5 раз выпала решка. Изумленный Гурский молча, по –моему автоматически, поставил мне пятерку и перешел к другому мученику…

На третьем курсе наша группа  стала «отличной». Это означало, что в группе не было двоек, а отличники составляли большой процент, определенный соответствующими приказами.Достигли мы этого действительно старательной учебой, поддержкой тех, кому было тяжелее (Володе К. например) и думаю, хорошими отношениями начальника курса  Н. К.Соколова с  преподавателями. Соколов по жизни был карьеристом, это ему было надо ( вскоре он перевелся на полковничью должность в Даугавпиллское училище)

Помощь же тем одногруппникам, которым в силу различных обстоятельств было сложнее учиться, заключалась в двух направлениях. Первое-помощь на самоподготовке, обьяснение трудных тем. Второе-занос им  «шпор» на экзаменах и зачетах. Занос был отработан досконально, в интересах отстающих отличники заходили первыми, затем заходили  носители неудовлетворительных знаний. Отличники тайно брали у них билеты, и писали ответы. Если билеты были заранее известны, по номеру билета заносился готовый лист с ответами (часто уже со штампом училища). Активно помогали в заносах наши дорогие командиры взводов Х., Н., Л. И  К. Но были случаи, когда особо  принципиальные преподаватели  выгоняли из аудитории и их. Они старались не конфликтовать. Так как сами были слушателями-заочниками МВИЗРУ.

Когда мы уже заматерели, то на 4 курсе зачастую шли на «свой билет». Дежурный по группе перед  началом экзамена  раскладывал билеты по определенной схеме, и входящий в 90% случаев вытягивал билет с известным ему номером и содержанием.  Был однажды шоковый срыв этой системы на экзамене по ЗОМП(защите от средств массового поражения). Принимал суровый препод  полковник  Хижняк. Пришел  наш командир взвода  Николай Н.  и с облегчением узнал, что с большим трудом достанные билеты разложены по номерам, и первая «пятерка» уже вошла и «вытянула»  «свои» билеты . С довольной улыбкой и предвкушением отличной сдачи его группой тяжелого экзамена, Коля Н. открыл дверь аудитории… Сквозняком все билеты со стола смело на пол…Это был ШОК. С незакрывшим форточку дежурным вечером был принципиальный разговор. Ему напомнили роль дежурного и  список не сдавших.

Конечно, вышеописанная помощь не имела системный характер, но помогала в определенных случаях не  оказаться на каникулах в стенах родной Альма-матер…

Среди нас были весьма одаренные ребята, многие из которых впоследствии успешно занимались наукой и сами стали педагогами военных училищ и академий ( кандидаты наук полковник И.Певницкий, полковник  С. Медведев, доцент  полковник А. Булыгин ,старшие  научные сотрудники НИИ МО подполковник    С. Чаглей и подполковник  В .Шестопалько).

ВСЕ наши одногруппники достойно служили в войсках и штабах на различных инженерных и командных должностях на необьятных просторах нашей страны ,  и  мы ими ВСЕМИ очень гордимся    (полковник В. Попов и подполковник Я. Червяковский командовали  зенитно-ракетными полками, а  полковники С. Гуляев и П. Лазаренко занимали высокие должности в Главкомате Войск ПВО).   


…Первый курс продолжался долго. (Потом, 4 и 5 курс промчались мгновенно….)

После летней  сессии мы, наконец,  разъехались на каникулы (в отпуск)  отдохнуть и повидаться с родными. Я поехал с Володей Щербиной и Сергеем Суриковым (мой детский друг и одноклассник, с 1 факультета) на турбазу  Министерства Обороны Кудепста - Красная поляна. Отдохнули хорошо, расскажу подробнее  при встрече, так как сейчас все давно женаты. Правда, попали там в крупную драку между местными парнями и приезжими. Победили благодаря тому, что будущей военной интеллигенции очень сильно помогли будущие офицеры-десантники.

Ко мне приезжал повидаться отец, он отдыхал недалеко, в санатории им. Фрунзе. Мне было очень неудобно перед ребятами, и я боялся выглядеть «папеньким сынком». Поэтому я его очень попросил не приезжать больше. Но он все равно приехал нас проводить на поезд и привез поесть на дорогу. Пригодилось в качестве закуски.

Трудно передать, как не хотелось после месяца вольницы ехать опять в казарму. Опять подъемы, характерный запах формы и сапог. В баню уже ходили за 3 километра в военный городок Уручье. Мы уже были не самым младшим курсом, и наметились определенные, известные только тем, кто служил в армии, поблажки (жесткие вставки в погоны, секретная гражданка в каптерке, возможность с согласия комода исчезнуть на 2-3 часа и  множество т. п.). Для неслуживших поясню. Что гражданка-это не девушка, ожидающая нас в каптерке, а гражданская одежда, или, на официальном сленге начальника курса Н. К. Соколова, - «гражданское платье». Я до сих пор удивляюсь, почему в армии мужскую рубаху и штаны называют платьем.

В увольнение тоже стали ходить чаще. Местные - на сутки , а иногда и до утра понедельника с обеда субботы, неместные - до 23 или 24 часов в субботу и (или) воскресенье. Сержанты умело пользовались, что большая часть группы-минчане и регулированием увольнения поддерживали дисциплину в группе (впрочем, их можно было обойти отпросившись у комвзвода, но это злило сержантов, особенно волевого Яшу  Червяковского).

После субботних занятий (3 пары) перед  увольнением  в город (30-40% группы) происходила уборка казармы. Работали все, кроме наряда и заступающих в наряд. Торопились только «увольняемые». Кстати, из-за этих субботних работ, меня, кандидата в члены КПСС , не приняли с  первого  раза в партию на 4 курсе.  Коммунист курсант  Петринчик  (из 3 группы) выступил на собрании и сказал, что я не участвую в коммунистических субботниках. Тогда мы все выпускались из Училища коммунистами, и я очень расстроился.  В партию меня приняли только через год.  К чему было это выступление, почему субботние работы  стали коммунистическими - для меня загадка до сих пор. Вероятно, я пару раз уходил в увольнение сразу после занятий, получив увольнительную записку у старшины по приказу капитана  Лещенко (друга моего отца), что бывало и без моей просьбы. Отказаться от таких предложений было невозможно. Но врагов нажил.

Уехать с автобусной остановки  9 километра до Минска было большой проблемой. На остановке вечером в субботу  и с утра в воскресенье скапливались десятки, а иногда сотни уволенных в город. Автобусы  №69 и №86 ходили очень редко и их брали штурмом. Часть брала такси - в принципе это было по карману. Часть моих одногруппников  ехали ко мне домой, переодевались в гражданку, и ехали дальше по своим планам. Иногда просто ужинали у меня (на 3 курсе уже с приличной дозой спиртного). Потом шли гулять или на танцы.

Помню, отец  после ужина сказал мне, что позвонит и договорится, что мы вернемся из увольнения утром, а не вечером. Но мы гордо отказались и на руках донесли курсанта Олега А. до остановки. В автобусе  ЛАЗ нам уступили заднее сидение, и мы доставили Олега в казарму спать, не попавшись патрулям. А отметить увольнительную записку  за него к дежурному по училищу ходил Саня Рыжов. Незадолго до этого три наших минчанина приехали из увольнения сильно пьяными. Даже сейчас перед глазами картина: лежат на кроватях курсанты Олег Б., Женя В. и Дима К., а мы стоим в строю на вечерней поверке… Им сначала объявили арест, а потом поменяли на «по 5 нарядов вне очереди».

Так мы втягивались в армейскую жизнь путем проб, ошибок и удач…

Тем, кто не пошел в увольнение, было достаточно скучно, а иногда и грустно.  Не забываем, что нам было 18 лет, наши ровесники жили дома, сидели на лекциях (страшно даже подумать) с девушками-студентками. Я тогда не понимал, как они могут слушать лекцию, если рядом девушка… Да, в казарме, в сугубо мужском воинском коллективе несколько «дичаешь» .

Не побывав  долго в увольнении, Дима К.  в одних трусах и сапогах громко  ходил  в воскресенье строевым шагом по проходу казармы. В это время раздался крик-команда дневального «Смирно!». Это вошел дежурный по училищу подполковник  Ш. Все кроме спящего наряда и заступающего в наряд приняли стойку «смирно». Кроме Димы. Он продолжал отрабатывать строевые приемы: движение строевым шагом и повороты в движении. У подполковника от вида человека в трусах и сапогах конкретно отвисла челюсть. Помню, были разборки, у Димы были неприятности. Он даже пил успокаивающие таблетки «Седуксен». Это был большой дефицит! Но у  Димки брат Борис служил начальником медсанчасти Училища. Как обычные сигареты, мы стрельнули  по таблетке и выпили. Действительно, через полчаса все стало по хрену, настроение улучшилось.

Да, не скрою, мне было легче, у меня отец имел большое влияние в Училище. Но помогал он не только мне. Многие мои одногруппники могут вспомнить, что он их поддержал в трудный момент. Не зря  в нашей группе его называли уважительно «дед». (Напомню, что у меня было курсантское имя «Старик»).

Третий курс, конечно, мы встретили достаточно уверенными.   Последний год в казарме. На раздаче в столовой 1 и 2 курс уступает очередь. Правда, самые сложные предметы тоже, общепризнанно, проходят на 3 курсе. Выдержали. Ведь  на 4 курсе можно будет жить дома или в «гостинице». Почти как студенты.

Яркое событие всех третьекурсников - праздник «Тысяча первая ночь в казарме». В эту ночь положено прямо в казарме выпить, повеселиться. Мудрый Соколов в эту ночь почти весь курс отправил в увольнение. А на 1 факультете в эту ночь кинули пустую бутылку по идущему по плацу дежурному по училищу. Читатель, наверное, и сам уже представляет, что было…

После 3 курса наше отделение в полном составе в июле 1974 года направили на первую войсковую стажировку (осваивать должности, на которые ставят сержантов)  в Лидскую зенитно-ракетную бригаду  2 армии ПВО. Отделением на стажировке командовал Федя Марушкевич (с 4 курса  комодом стал Шура Рыжов, т.к. Федя отказался - он был женат и имел ребенка). Приехали ночью в Лиду, прибыли в бригаду. Дежурный по части направил нас в казарму, сказал ложиться в любые «койки». До сих пор помню запах чужого тела от чужого постельного белья, но усталость победила брезгливость, и я крепко проспал  до подъема. На стажировке наше отделение победило в футбольном матче сборную бригады. Командир бригады был очень зол. (Одним из судей этого исторического матча был Ваш покорный слуга).

На  5   курсе  у нас была месячная стажировка (зимой) – уже на офицерских должностях. Я, Витя Шунто и Саша Рыжов проходили ее в  Одесской зенитно-ракетной бригаде. Сначала жили под землей, на самом АКП. Было сыро, холодно и уныло.  После звонка моему брату Вите он взял всех нас к себе в однокомнатную квартиру, где еще жила его жена Алла, 12-летняя  дочь Марина   и огромнейший пес Дик. Все курсанты (и я)  боялись ходить  ночью в туалет, так как Дик спал в коридоре, а коридор был меньше Дика…

Комическая история произошла перед убытием нас со стажировки. Витя лично возил нас на службу на своей черной «Волге-24» на службу и забирал вечером. Как – то мы задержались в пути (от ул. Космонавтов до бригады за Одессой - по Кишиневскому шоссе). Мы подъехали к КПП, вдруг ворота перед нашей машиной открываются. Витя, недолго думая, подвозит нас к уже стоящей в строю БРИГАДЕ. По динамику раздается команда «СМИРНО», мы в недоумении вылезаем из машины… И видим прямо звериный злющий взгляд комбрига полковника W.  Оказывается, в это же время ждали генерала из управления. А команду дали  перед курсантами-стажерами в грязных и мятых шинелях. Строй улыбался. Да и командир к вечеру успокоился после ужина с генералами, которые все же приехали через полчаса после нас.

За стажировку мы все получили «отлично». За месяц даже подали рацпредложение. Это было мое первое «рацо» из 100, поданных за 23 года службы.

Пятый курс прошел комфортно. Не хотелось уезжать ни в какие войска, а остаться служить в Альма-матер. Но надо было отдать долг Родине. (Сейчас я не пошутил).


Травмы за 5 лет учебы (с кровью) получил только Шура Рыжов - ему оторвало палец во время производственной практики и Олег Ф. Впрочем, Олег сам виноват. Он с определенной злостью на самоподготовке стал бороться с Вовой  Щербиной, который был тогда в 3 раза легче. Сейчас они весят примерно одинаково. Короче, ФОБ (прозвище Олега) сам поскользнулся и ударился черепом о батарею. Лужа крови, санчасть, бинт, перемирие.

Кстати, пятикурсники 2 факультета 8 марта  1976 года позвонили  домой коменданту города Минска полковнику Z. И очень тепло  поздравили его с праздником. Когда полковник Z. поблагодарил за поздравление и спросил: почему его поздравили с 8 Марта? Ему ответили: «Потому что вы самая большая бл…дь в городе»   Так мы были отмщены, как говорит великий В. Путин, за многочисленные посадки. От Z., попав на губу, многие получали «добавки» за мелочные формальные нарушения.  В нашей группе опыт посадок имеется. Кроме того Z. в состав комендантского курсантского патруля включал одно «краснопогонника», который стучал о том, как патруль нес службу. Но об этом при встрече…

На 3 курсе нас лишили белых (чисто инженерных) погон, и мы несколько месяцев под различными  предлогами   не пришивали желтые( с буквой «К»-курсант). А на выпуске из Училища в знак протеста не одели синие значки, а прикрутили себе купленные самостоятельно белые. И многие так всю службу и проходили. Для  гражданских читателей поясню. В 1971 году мы поступили в военный ВУЗ, приравненный к военной Академии, и мы назывались слушателями. Но произошла реформа, и нас приравняли к обычному военному ВУЗу. Как бы обманули.   Позже я   окончил инженерную академию (ВИРТА им. Говорова в Харькове) и почти ничего нового  не узнал. Так что уровень МВИЗРУ был воистину АКАДЕМИЧЕСКИЙ (о командной Академии в Твери судить не берусь - ее окончили многие ребята из нашей группы)

Перед выпускным вечером меня вызвал начальник Училища генерал-майор Ю. Куликов и по-отечески поговорил. Оказывается я пересдал с «4» на «5» начертательную геометрию на 1 курсе, а это в военных вузах, в отличие от гражданских, - запрещено. Так, вместо  красного диплома мне вручили синий. Наш отец-командир Юрий Дмитриевич оставил за мной право выбора первого места службы. Как потом выяснилось, к нему на прием пришли родители  курсанта П. из 1 группы и возмутились, почему мне разрешили пересдать, а их сыну -   нет. Я расстроился, но в дальнейшем цвет диплома никак не повлиял на мою службу.

Пока я был у Куликова, без 5-ти минут лейтенантов «прогнали» через огневую полосу препятствий и некоторые из них пришли на выпускной вечер с обожженными лицами. А я сохранил свое лицо  чистым и убыл в большую жизнь - в ордена Ленина Московский округ ПВО.
               


P.S.
Вспоминают с улыбкой:

Дмитрий Кобецкой:.

 Летняя сессия 3-го курса. Мы немного поиграв в футбол, пришли в казарму. Всех не помню, но были Андрей Булыгин, Ганс, Володя Карелов. Я пошел мыться в умывальник. Развернул сосок крана вверх и полощусь, вроде как под душем. А в это время ,под окнами казармы(со стороны спортгородка) проходил дежурный  по училищу, подполковник  Ш.  с кафедры ТЭРЦ-Теория  электрорадио цепей ( в памяти и сейчас перед глазами). Кто-то в это время выкрикнул в его адрес не "лестные" высказывания.Я этого ничего не видел и не слышал. Моюсь абсолютно голый,а чтобы не так было холодно( вода  всегда была только холодная)что-то напеваю. И вот в такой, почти "семейной" ситуации в умывальник врывается этот дежурный. Я принял положение "смирно", оставаясь под самодельным душем. Он возмущенно кричит, что-то типа "Ты кто?". Я ответил- "рядовой К." Он хлопнул дверью, побегал по казарме и ушел. Вроде бы и все. А нет, он об этом рассказал Соколову, мол у тебя на курсе какой то сумасшедший, голым представляется дежурному по училищу.Вечером пришел Соколов, долго "пытал"  меня ,кто же обложил  дежурного? Я действительно ничего не слышал и не видел. Тогда Сокол заставил меня написать объяснительную, что я не сумасшедший. Я написал. .Он ее хранил до самого выпуска. Вообще он меня недолюбливал и половина суток "губы", которые я имел, на его совести. Ну, да ладно, дела давно минувших дней, преданья старины глубокой…

Игорь Певницкий:

Помнишь, мы в казарме перед присягой, маршируя на месте, разучивали песню «Родилась ты под знаменем алым в восемнадцатом грозном году…». Нас вечером перед присягой собрали в клубе. Громко звучала музыка, исполнялись песни ансамбля Александрова.  Когда зазвучала песня «Родилась ты под знаменем алым…», зал её подхватил. Я, не умея и стесняясь петь, пел её в полный голос. Было ощущение предстоящего праздника, впервые я ощутил дух военного братского единения.
Вам, местным, было сложнее привыкать к новой жизни – рядом была старая привычная жизнь. Мне кажется, нам иногородним было легче формироваться и как офицерам, потому что мы давно порвали с домом и ностальгия нас после училища совсем не тревожила.
Твой отец мне представляется человеком с нежной душой, но из таких формируются строгие, справедливые и мужественные офицеры. Жалею, что не был знаком с ним лично.
Эти спортивные праздники я впоследствии называл «воскресное изнасилование».
Ты не закалился, потому что подсачковывал на зарядке и не мылся ядрено по пояс холодной водой.
Я иногда (не помню почему) писал боевые листки.  У меня сохранился текст одного из них с коммунистическими призывами  к качественной уборке.

Я стажировался в Эстонии на острове Саарема. Помнишь, шутку о написании диплома. Дипломник в тексте работы пишет: «Потому что этот диплом  читать все равно никто не будет – трансформатор мотаю колючей проволокой…». Я в Журнале стажировки написал: «Так как этот журнал все равно читать никто не будет, сообщаю, что … числа мы ходили пить пиво». Перед отъездом (слово отъезд пишем с Ъ знаком) меня вызвал начальник штаба бригады полковник Айвазян. Показал журнал, посмеялся, но заставил это предложение закрасить черной тушью.


Владимир  Белкин:

"""Зимой 1971-1972 года в жизни нашего курса и группы произошли два крупных события, связанных с жизнью всей страны.  На  военный аэродром под Минском прилетал президент Франции Ж. Помпиду, его лично на аэродроме должен был встретить Генеральный  секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев. Охранять самолеты солдатам не доверили, сняли с занятий  нашу группу и мы заступили в караул. Была холодная зима. Все сначала шло гладко. Ж. Помпиду прилетел, Ильич его встретил и они в составе огромной  кавалькады  убыли по своим государственным делам в Минск. Ночью  солдат-водитель снегоочистительной машины заснул за рулем, и неуправляемая машина  врезалась, как назло, во французский самолет. Что тут началось! КГБ, допросы, аэродром окружили милицейские патрули и никого не пускали и не выпускали. В результате мы остались без еды, так как не пустили и машину из Училища с завтраком, а потом с обедом, ужином, и опять завтраком… И так, пока не прилетел из Франции резервный самолет и караул не сняли.

 Прекрасно помню, что по приезде в курсантской столовой  голоднющий караул кормили вкуснейшими котлетами, не положенными по раскладке блюд""".

===:
Это был третий визит Жоржа Жана Раймона Помпиду  в СССР, второй в качестве президента Франции. Ж.Помпиду летел на официальную встречу с Л.И.Брежневым, но самолет французской делегации – первый в мире пассажирский турбореактивный лайнер средней дальности Caravelle – приземлился на военном аэродроме в Мачулищах, недалеко от Минска.
Возможно, что посадка была совершена по причине плохой погоды: вся восточная часть Европы была засыпана снегом. 
Та наша первая курсантская зима выдалась морозной, с ветрами и обильными снегопадами. Почти каждое утро мы вместо физзарядки лопатами и большими фанерными скребками расчищали закрепленные за учебными группами дороги и строевой плац, а после занятий и обеда, разморенные теплом казармы, курили в туалете или клевали носом сидя на табуретах – ложиться на кровать, тем более в обмундировании, было нельзя под страхом внеочередного наряда.
Перед построением на самоподготовку дневальный как всегда истошным в это время голосом (в казарме присутствовали все офицеры курса) вызвал командиров учебных групп в канцелярию. После недолгого совещания курс построили в казарме и отцы-командиры, придирчиво осмотрев нашего брата, отобрали по 3-4 человека с каждой группы. У нас выбор пал на крепких, высоких ростом ребят: широкий в груди, как ворота сельской усадьбы, днепропетровец Женя Ряполов, жестами и мимикой похожий на актера В.Басова москвич Саша Загорский – Загорыч, и девичьей стройности минчанин Сережа Кильчицкий.
Уже уходя на самоподготовку, мы увидели, как они примеряют на себя новую экипировку: шинели с черными солдатскими погонами на пару размеров больше родных, курсантских, и телогрейки под шинель – это такие короткие, до бедер, простеганные ватные куртки без воротника.
Несколько дней ребят не было ни на занятиях, ни ночью в казарме. Просочились слухи, что они что-то охраняют в специальном карауле.
Возвратившись в очередной раз в казарму, мы почуяли какое-то напряжение, курсовые офицеры были озадачены, из-за прикрытых дверей канцелярии доносились голоса непрерывных  телефонных разговоров.
К вечеру вернулись наши «караульщики», уставшие, придавленные, голодные, с красными воспаленными глазами. На наши расспросы Женя односложно уклончиво отвечал, Сережа по большей части почему-то виновато отмалчивался, а Загорыч, жестикулируя длинными руками и поправляемый в деталях соучастниками, рассказал следующее.
Из наших курсантов на аэродроме в Мачулищах был сформирован караул по охране самолета президента Франции. Самого президента, естественно, никто из них не видел.
Вообще-то в училище была рота почетного караула. Она состояла из нескольких десятков курсантов одного курса, которые на протяжении 2 (или 3?) лет учебы выполняли обязанности линейных на проводимых в Минске военных парадах, встречали и провожали иностранные делегации, похороны усопших партийных и государственных деятелей. Не стоит говорить, что основная наука их состояла в умении выполнять разнообразные строевые приемы, ладно и четко отвечать на приветствия и ходить, почти танцевать строевым шагом. Естественно, что все это прививалось за счет учебного процесс и личного времени. И если во внеурочное время мы  слышали четкую печать шагов на плацу и лающие звуки ответа «Здрав… жела…!» - значит кто-то опять к нам едет с визитом. Уже тогда я понимал, что это очень тяжкий, изматывающий физически и психологически труд. Особенно после того, как, будучи участником очередного парада, стоя в своей «коробке», увидал, как упал в обморок, не выдержав напряжения, стоящий рядом с нами линейный. В общем, мы им не завидовали, хотя один предмет их гардероба прикидывал мысленно на себе каждый курсант – индивидуально пошитые легчайшие хромовые сапоги.
Но вот караулить президентский самолет, по чьей-то прихоти было поручено именно нашему курсу.
На пост заступали по два часовых, вооруженных карабинами СКС, стояли по оба борта лайнера. Было холодно, непрерывно шел снег, который убирали машины-снегоочистители с турбиной и мощным, скошенным набок снегоотвальником.
То ли от усталости и однотонной работы, то ли от тепла кабины водитель снегоочистителя задремал за рулем, и многотонная махина медленно и неотвратимо въехала в одну из великолепных роллс-ройсовских турбин «Каравеллы», примяв крыло.
Сережа Кильчицкий стоял по другую сторону самолета, а вот его напарник, Андрей С., курсант 3 учебной группы, «принял огонь на себя». Вообще-то, часовому в его ситуации следовало кричать и стрелять сначала вверх, а потом – в нарушителя. Но мне и сейчас трудно представить себе замерзшего, растерянного 17-тилетнего паренька, стреляющего в ревущего железного монстра.
Набежали аэродромная обслуга, военные, гражданские, особисты, начались крики, бессмысленные команды, дознания, упреки.
К поврежденному самолету прибыли техники обслуживающего персонала, позже приехал командующий округа со свитой, гражданские инженеры с авиаремонтного завода. Все озабоченно рассматривали повреждения, прикидывая, как залатать порванный металл, командующий бушевал, приближенные к нему кляли последними словами нижестоящих офицеров служб, особисты выдавливали из накаленного воздуха злой умысел, но бедная «Каравелла» скорбно и по-французски гордо продолжала зиять своими дырами.
Неизвестно, сколько бы продолжался этот разбор, но к самолету подкатил автомобиль, из него вышел Петр Миронович Машеров, первый секретарь ЦК компартии Белоруссии, на несколько минут задержался у поврежденного крыла, что-то сказал рядом стоящим военным, в сердцах плюнул на вымороженную бетонную полосу и уехал.
Подъехал тягач, подцепил поверженный аэроплан и бодро потащил его в неизвестном направлении.
Андрея С. и Кильчицкого еще долго таскали по разным кабинетам, а на нашего командира взвода капитана Лещенко, добросовестного, умного офицера, легло обвинение: не научил!

Владимир Казаков:

Володя, привет!  В твоих курсантских мемуарах обнаружил нестыковки. Помпиду прилетал  в январе 1973. Мы уже были на 2-м курсе. А вот взрыв футлярного цеха радиозавода произошел в марте 1972, сразу после празднования 8 марта.

Евгений  Россолай:

Прочитав рецензии на статью о рождении МВИЗРУ , у меня нахлынули приятные воспоминания о некоторых моментах моей учебы в училище с 1969по 1974год. На наш период учебы выпали все изменения которые происходили в Армии. Со второго курса изменилась форма одежды. Поменяли погоны, но мы до самого выпуска умудрялись носить белые без буквы. Ввели звание прапорщика и первые встречи воспринимались как генеральские. Значки мы уже получали синие, хотя действительно все носили белые. После нашего выпуска, последние курсы перешли на котловое довольствие. Реформа шла у нас по пятам. Помнится эпизод из жизни, когда в училище было модно организовывать Огоньки с приглашением женского контингента училищ Минска. После нашего курса Огоньки запретили. Мы организовали со спиртным.И возле памятника павшим не хватает одной синий елки. Тоже наше деяние, о котором сожалеем до сих пор. Елку подарили преподавателю за оценку на зачете. Помнится в нашей группе изготовили гербовую печать училища и всем выписывали увольнительные. На последних синих листах тетрадей печатали билеты в кино и ходили. Никто не замечал. Это то , что вспомнилось отличное от обыденных дней.Если это кому то будет интересно, я рад. подполковник Россолай Евгений.


Александр Мамонов:

Когда-то, очень давно, в 71-м или 72-м году того века, мне, слушателю Минского ВИЗРУ, довелось заниматься укладыванием изуродованных тел женщин и девушек в подготовленные не то ящики, не то гробы.... Страшно было... Кто-то посчитал, что военные курсанты сильно психологически стойкие и для них это - обыденное дело ... Это был завод "Футляр" обьединения "Горизонт"... наша советская гордость!... Допишу чуть позже, а то сорвётся...
.............
Продолжу... Мы тогда неделю не то, что спать, мы на белый свет смотреть не могли...
...мы ведь были тогда мальчиками... Мы, вот посмотри, в моих альбомчиках, редёнками были! ... это я сегодня  - красивый и круто самостоятельный.... а кто я был тогда?... просто младшим сержантиком... меня уважали и признавали мои друзья, но, как сейчас говорят, я не был в СТАТУСЕ ... То было иное время... Ну, да ладно.... потом...

Кузуб Юрий Андреевич, вып. 4 фак. АСУ МВИЗРУ 1980 г.:

Володя, спасибо за доброе слово о моём отце.  Мой отец, Кузуб Андрей Корнеевич, 1922 г. рождения, украинец, воевал в 16 Литовской дивизии с 1943 года. Начинал с должности командира роты. Закончил ВОВ в Клайпеде начальником штаба полка. Окончил военную службу в МВИЗРУ в 1975 г. Проживал в г. Минске с 1955 года по 2012 г. Дружил с тремя братьми Юргайтисами, Героями Советского Союза, из Литвы. Кафедра тактики.


 
Иван Степанов :

17 .11.2014  года набрался смелости и попытался написать ряд жизненных эпизодов из "визровской" жизни. Сразу скажу - текст не совсем для печати ("сырой" и не совсем литературный стиль), а как информация для Вас, может будет смысл использовать Вами в дальнейшей историографии родного училища в качестве отдельных курсантских "прогрешений".
Конечно, какие-то моменты в описанном "на грани", но я думаю, что все это свойственно всем студенческим коллективам и не будет судиться строго! Главное, что это было и совсем не помешало нам, выпустившись из училища", добиться авторитета в войсках как раз знаниями своими знаниями и профессионализмом, азы которого были заложены как раз, в том числе, и на экзаменах:

Что-бы не говорили о МВИЗРУ ПВО: про службу и учебу, про повседневный быт и редкие (или частые) увольнения, самое интересно-криминальное действо – это сессии или семестровые экзамены…
Сдача экзаменов в училище, как правило, превращалось из обычной процедуры оценки знаний курсантов по итогам семестра в «триллер (комедию, драму и т.п.)».
В результате итогов сессии одни снимали курсантские погоны и заменяли их солдатскими, убывая служить рядовыми или сержантами в войска (тогда закон был строг – даже курсанты 4 или 5 курса должны были продолжать отдавать дань Родине в Вооруженных Силах, невзирая на то, что уже прослужили от 3-4 до 5 лет), другие в минорном экстазе «били копытами» в ожидании «пересдачи» отдельных учебных дисциплин непосредственно во время каникулярного отпуска, но все же большинство курсантов, мурлыча незатейливую песенку – «…нам не нужен высший балл, лишь бы отпуск не пропал…», уже видели долгожданный заслуженный отдых.
С каждым годом или курсом число откомандированных в войска из-за учебы «двоечников» существенно снижалось, но определенное количество тех, кто сокращал себе дни отдыха, все равно имелось – учеба курсантам давалась не всегда легко…
Даже по прошествию уже не одного десятка лет я иногда до сих пор во сне сдаю тот либо иной экзамен и просыпаюсь в сильном возбуждении, осознавая, что не смог найти ответ на тот либо иной вопрос билета. Утерев холодный пот, засыпаю с чувством облегчения, осознав, что это только сон и «двойка» мне не грозит… 
Конечно, мы прикладывали неимоверные усилия к тому, чтобы преодолеть «сессионные барьеры» без существенных издержек. При этом, особо не задумываясь, выбирали иногда не совсем законные средства: считали, что главное - результат!... Отцы-командиры, борясь за успеваемость своих подразделений, зачастую закрывали на это глаза, а иногда и просто помогали нам «жульничать»…
Но мне хотелось бы не об этом – наши офицеры для нас сейчас почти святые, ведь кто как ни они научили нас быть по военному строгими и требовательными в ратной службе! А ведь на службе после окончания вуза никто не спрашивал у нас, когда необходимо было организовать (а иногда и научить организовать) повседневную деятельность вверенного подразделения (или части), что ты учил в училище более качественно - «ТЭРЦ» или «Общевоинские уставы» (?!), как ты впитывал в себя «три зеленных свистка» полковника Кузуба на занятиях по общей тактике (?!), сколько раз ты за пять лет подал (и подавал ли) простые команды при управлении подразделением….(?!). И приходилось, с облегчением, вспоминая уроки своих отцов-командиров, «командовать-командовать и опять командовать…».
Мне особенно было приятно, когда во время подготовки и проведения межвузовских сборов с начальниками военных академий, институтов и училищ по общевоинским и тактико-специальным дисциплинам, начальники кафедр управления повседневной деятельности и общей тактики Рязанского высшего воздушно-десантного командного училища спросили меня, когда я закончил Общевойсковую академию (бывшая Военная академия им. Фрунзе)… Значит наша «альма-матер» работала качественно и на перспективу!
А теперь о главном! Об экзаменах!
Я осмелюсь, не боясь по давности лет «ответственности», раскрыть несколько сюжетов хитроумной организации и сдачи экзаменов, которые нами использовались и приносили зачастую положительный результат….
Маленькая ремарка. Для критиков: ведь скольких бы высокопрофессиональных офицеров лишились бы Вооруженные Силы, если бы они, будучи курсантами, не сдали экзамены и распрощались с мечтой стать военными специалистами!?!  К слову, на 4-5 курсах на экзаменах по своей специальности практически не использовались «запрещенные методы» (за исключением, конечно, «смежных» дисциплин).
Сюжет первый. Для непосредственной подготовки к сдаче экзамена преподаватель в аудитории раздавал каждому обучающемуся листок, на котором делопроизводитель факультета предварительно ставил штампик - «Вх. №____».
Добиться благосклонности делопроизводителя и заиметь в свое распоряжение неограниченное количество таких проштампованных листков было делом не очень сложным.
Конечно, зная вопросы по каждому билету, подготовить ответы на них труда не составляло, ну а занести в аудиторию – способов множество, начиная от доставки сдающему следующим входящим на экзамен до различных экзотических способов, например, использования фотографа (стенгазету или боевой листок делать же надо!).
Но весь высший пилотаж заключался в другом: способ предварительного заполнения проштампованных листков был ненов, большинство преподавателей о нем знало (или догадывалось – были же среди них и идеалисты)…  Поэтому на каждом листике экзаменатор старался расписаться, причем зачастую изощренно! Вот тут и заключался самый «цимус»: надо было вынести образец подписи, а наш умелец (а таковых в результате многочисленных работ по оформлению ленкомнат, учебных кабинетов и т.п. было изрядно) старательно срочно вырисовывал автограф преподавателя на очередном листке.
Как сейчас помню, сдаем экзамен по «Политэкономии». Полковник К., умудренный не только житейским опытом, но и общением с нами, курсантами, как всегда расписал все листки. И надо же было, когда очередной сдающий в очередной раз отлично ответил на билет, полковник К. засомневался и стал внимательнейшим образом рассматривать свои «закорючки», многократно расписываясь и сравнивая их… Все бы ничего, но как раз этот курсант сдавал сам и его листок был помечен самим преподавателем. Так что «смех и грех» - отличий в автографе экзаменатора не было! Группа сдала превосходно!
Сюжет второй. Наиболее сложный, но при успехе приносил соответствующие дивиденты. Как правило, он использовался при сдаче специальных дисциплин, так как делать «шпоргалки» было не безопасно из-за режимных требований. Особенно он был актуален на экзаменах по смежным дисциплинам: нам «асушникам» тяжело давались предметы связанным с изучением ЗРК. Все-таки техника очень сложная, а по программе теорию «давали» поверхностно и практику - минимально, но при этом требовали глубоких знаний.
Весь фокус был предельно прост: главное сдавать во втором и далее потоке, т.е. не первыми. По мере выхода сдающих с экзамена «специально обученный» курсант записывал вопросы и номер билета, а также порядок их «укладки» (т.е. как преподаватель его положит в общую стопку).
Обычно, на следующем экзамене преподаватель не «тасовал» билеты, т.к. они уже лежали в произвольном порядке. Главное было следить за тем, как он их будет раскладывать на столе. Затем «отличники» проверяли точность наших «замеров», взяв билеты по углам (чтобы не сбить общую расстановку). И – вперед к «отличным» и «хорошим» отметкам!
Ну, и сюжет третий - печальный, но не нашей учебной группы и для нас послуживший сильнодействующим уроком: мы сразу отказались от него. Группа первого факультета сдавала экзамен, по-моему «Теорию РПУ и РПрУ» (дело было в 1976 году и я могу ошибиться). Как всегда был выбран «исключительно верный» способ «надуть» экзаменатора. Суть в следующем: каждый вновь входящий курсант называл номер билета, но не взятого со стола, а того, который взял предыдущий курсант (в аудитории билеты менялись). Ответивший, выносил билет очередному курсанту и так до конца сдачи экзамена. Таким образом, ответы были уже «запротоколированы» и оставалось их только с чувством огласить… Экзаменатор (если дисциплина верна, а, по-моему, верна) полковник С., приняв экзамен у нескольких курсантов, то ли почувствовал что-то, то ли где-то «система» сработала не совсем корректно, то ли из-за своего богатейшего педагогического опыта он засомневался, но решил проверить ход «обилечивания». Как результат, более 70% двоек сразу, а в итоге со всей силой своей беспартийной принципиальности (он был единственным в МВИЗРУ ПВО беспартийным полковником), поглаживая длинные чапаевские усы, написал рапорт, потребовав (из-за «большого количества двоек») переэкзаменовки всей группы с выделением дней на подготовку во время каникулярного отпуска.
Начальник училища незабвенный Ю.Д.Куликов с ним согласился, но по-отечески попросил не сильно «рубить шашкой».
Экзамен прошел уже по всем «правилам военного искусства»…. Итог: все планируемые медалисты и претенденты на «красный» диплом были исключены из таковых: главное, что «двоек» было на удивление не очень много…
Конечно, были и другие сюжеты, но в основном те способы, что использовались организованно и с привлечением всего личного состава изложены выше.
Кстати, хотелось бы и не только о криминальном. Были и забавные случаи. Например, был такой заведующий кафедрой доцент П. Он преподавал нам дисциплину «Основы теории механизмов и машин», которая представляла собой смесь прикладной механики, деталей машин и сопромата. Никто, как-то не задумываясь, эту дисциплину не только не учил, но и не конспектировал и графические работы сам не выполнял – «срисовывали» где придется. Но пришел день расплаты – зачет. Требование доцента П. – наличие на зачете конспекта и отчетного графического материала в обязательном порядке.
Наш невозмутимый командир отделения К. сдавал этот зачет семь раз – по-моему, рекорд!
В прочем сейчас другом. Доцент П. не выносил, почему-то, детей военнослужащих, считая их ленивыми и недобросовестными, а также тех, кто жил на 8-км Московского шоссе (т.е. «вторые ворота в/г Уручье).
В связи с чем жители 8-км попали в немилость?! Только из-за того, что они на остановке 9-км заполняли автобус «до завязки» и войти в него очень медлительному доценту П. удавалось не всегда благополучно. Тем более присесть. А он жил на 8-км и, чтобы проехать 1-2 остановки в сторону своего дома, ему приходилось отправляться на конечную остановку, т.е. в Колодищи, где автобус разворачивался и следовал обратно. Но опять незадача: выйти из него на 8-км из-за курсантов удавалось с трудом.
Так о зачете.
У нас был курсант Д., отец которого полковник Д.-старший ведал всей кадровой работой в МВИЗРУ ПВО, а семья его жила как раз на 8-км. Т.е. полный букет антипатий доцента П. К тому же курсант Д. совершенно не стремился освоить «механизмы и машины».
Где-то позаимствовав конспект и чертеж, он прибывает на зачет. Доцент П. почему-то к этому курсанту проникся сентиментальными чувствами и ласково так поинтересовался - где он проживал до училища. «На острове Сахалин», ответил Д. «А кто твои родители?», спрашивает доцент П. На что курсант Д без тени стеснения информирует: «Работают в рыболовной артели» (могу в подробностях трудовой деятельности ошибиться, но суть такова). «Молодец», - говорит, доцент П. И и добавляет: «Вот у тебя и конспект, и чертеж»  – зачет, мол!
Курсант Д. с чувством выполненного долга вечером, оттолкнув доцента П. у автобуса, сел в автотранспорт, затем на его глазах развязно (по мнению доцента П.) вышел на 8-км и, поздоровавшись с полковником Д.-старшим, проследовал в военный городок Уручье.
Тут-то доцента П. и «осветило», что курсант Д. не только сын военнослужащего, но что особенно важно именно полковника Д. (а значит, как сейчас говорят, явный коррупционер), и, вообще страшно сказать,  проживает на 8-км. Значит он, доцент П. принял зачет вопреки своим незыблимым правилам.
Об этом мы узнали, когда он консультировал перед зачетом нашу другую группу.
Вот так!

............
Шел то ли 1974, то ли 1975 год…. Наш курс нес службу в карауле.  До смены оставались считанные часы, когда дежурный по училищу подполковник С., начальник почти «отличного» курса, прибыл для проверки несения службы часовыми на постах.
Как положено дежурная смена во главе с разводящим сержантом К. направилась вместе с ним по маршруту.
Возле склада «НЗ» или РАВ (времени прошло изрядно, могу и ошибиться) часовой по всем правилам «гостеприимно» встретил проверяющего, разводящего и дежурную смену.
Казалось бы все нормально, часовой действует строго по уставу, недостатков (по крайней мере видимых) не имеется, но не таков подполковник С. Он как всегда без лишних эмоций командует: «На объекте пожар!». Как было всегда в таких случаях, на его вводную часовой начинает довольно четко докладывать порядок своих действий…
В ответ дежурный по училищу опять повторяет: «На посту пожар!» и указывает на очаг возгорания…
Часовой слегка стушевался, но опять начинает повторять порядок своих действий. Но после третьего повтора команды о пожаре он затих, не совсем поняв, что же от него хочет этот дотошный дежурный, подполковник С. Через минуту или две проверяющий повернулся к разводящему и повторил уже ему: «На посту пожар!».
По-видимому, это была его ошибка: сержант К. отличался в курсантской среде исключительными выдержкой и спокойствием, вывести его из себя практически никому никогда не удавалось – не зря же он сдавал зачет по «Основам теории механизмов и машин» семь раз!
 Он без излишней суетливости сорвал с пожарного щита огнетушитель, приказав дежурной смене вооружиться лопатами и приступить к тушению…. Караульные молча сорвали со щита лопаты и начали энергично рассыпать песок вдоль условленного очага возгорания. Через некоторое время песок был разбросан, а огнетушитель опустел – подполковник С. за это время не проронил ни слова. Но было видно, что он сам не ожидал таких действий.
Но что было, то было…
В этот день подполковник С. сменился, как впрочем и наш караул, только тогда, когда на посту был укомплектован пожарный щит новым огнетушителем и доставлен песок, т.е. после 23.00 …..
Мне кажется, что сержант К. очень долго потом сожалел, что не дал команду караульным вооружиться топорами и ломами, тогда, наверное, мы бы не сменились до утра…

............
От смешного до грустного всего один шаг! Бывает так, что в жизни не всегда поймешь чего же больше – печали или радости. Эти два состояния настолько «перемешиваются», что получается «один смех сквозь слезы».
Попытаюсь в этих коротких зарисовках вспомнить и то и другое из жизни нашего славного курсантского коллектива (выпуск 1978 года): может кто-то посмеется, а кто-то немного погрустит….

Сюжет первый. «Печально-смешной».
Самоподготовка  в МВИЗРУ ПВО была делом обязательным, исключение составляли только караулы, наряды, болезнь и «увольнение» (городской отпуск)…. Поэтому, как правило, все курсанты во главе с командиром учебной группы в своих классах терпеливо ждали заветной команды: «..выходи строиться на ужин…». Ребята были молодые, крепкие и кушать хотелось практически всегда.
Но вернемся к самоподготовке.
Понять кто чем занимается в часы «сампо» (так сокращенно называли это святое для образовательного процесса время) было делом просто бесполезным, да и особо никто и не вникал - пишешь ли ты письмо или конспектируешь работы классиков марксизма-ленинизма… .
Бывали, конечно, «авралы»: все как один, особенно в преддверии выходных, а значит «увольнения», активно готовились к семинарам или другим практическим занятиям. Ведь при наличии «двойки» или «задолжности» попасть в заветный список «увольняемых» было весьма проблематично.
Так и в тот день в спокойной рабочей атмосфере кто-то что-то «строчил» в тетради, кто-то читал книгу, а кто-то просто с внимательным видом изучал территорию из окна нашего класса в корпусе «Б».
Все были заняты, как сказал бы наш курсовой офицер капитан К., исключительно делом.
Но в этом общем порыве незатейливого стремления дожидаться в тишине окончания «сампо», как всегда, нашелся один, но очень активный возмутитель общего спокойствия.
Он, а это был младший сержант Рауф А., внезапно стал нудным и очень противным дискантом распевать без остановки: «…колпак мой треугольный, треугольный мой колпак…». К чему и о чем был его этот «речитатив» толком никто не понимал, но на нервы коллективу А. действовал изрядно. Никакие увещания замолчать (умолкнуть, заткнуться и т.п.) на Рафика не действовали…. .
В итоге его взяли и не вывели, а вынесли за дверь класса: вес позволял – как в народе говорят, «бараний», не более 44-46 кг. Чтобы он не рвался со своим пением обратно закрыли дверь на стул и каждый принялся дальше заниматься своим «делом»….
Рафик стал неистово рваться обратно, но на стуки в дверь никто не обращал внимания: пусть немного успокоится, покурит или водички попьет….
Когда стук стал уж слишком громко-настойчивым, в ответ, как всегда в таких случаях бывает, в адрес Рафика было высказано пара-тройка фраз о том кто такой он и куда ему надо уйти незамедлительно… Текст не привожу – слишком лексика была ненормативная.
В атмосфере внезапно нахлынувшей общей веселости поток «остроумных» изречений, которые буквально каждый старался отпустить как в адрес Рафика, был прерван командиром группы старшим сержантом Б.
По-видимому он почувствовал, что в дверь уже не просто стучатся, а пытаются ее фактически выбить.
Когда он осторожно открыл дверь, первое, что все увидели - коричневые ботинки и брюки с кантом, а затем во всей красе - красного от возмущения замполита факультета полковника А.Н.Л.
Он буквально ввалился в класс: как мы догадались в дверь А.Н.Л. уже стучал не руками, а просто бил ногами.
Некоторое время А.Н.Л. пытался сказать что-то нечленораздельное старшему сержанту Б., а потом, собравшись, он буквально завопил (почти рафиковским дискантом): «…****-т (любимая его присказка)…вы все с котомками и на ….».
Рафик скромно стоял за его спиной и злорадно ухмылялся….
В эти выходные мы в увольнение пошли в сильно «укороченном» составе….

Сюжет второй. «Воспитательный». Здесь все те же «герои» - 432 учебная группа (дело было на третьем курсе) и опять непосредственно младший сержант Рауф А.
Как обычно, младший сержант Рауф А. после отбоя любил посидеть в курилке, «потренькать» на гитаре, побродить без очевидной цели по казарме и где-то через 30-40 минут укладываться спать, разбудив при этом «полкубрика».
Никакие наши увещания и уговоры на него не действовали: ложиться в койку в 23.00 и без лишнего шума он никак не хотел.
Но коллектив – великая сила и он решил привести «дебошира» к порядку.
А как?
Рафик А. был юношей невысокого роста и очень малого веса, как говорят, состоял в «бараньей категории» (44-46 кг). Спал он на втором ярусе.
Эти важные моменты являлись определяющими для проведения с ним нашего «педагогического эксперимента».
Когда Рафик в очередной раз после команды «отбой» отправился в курилку, 32 (подчеркиваю не 16 или 24) килограммовая гиря аккуратно улеглась в его постель, заняв полкровати, как в длину, так и в ширину… .
Теперь оставалось только ждать!
Все происходило как всегда до того момента, когда младший сержант А. взобрался на свой второй ярус и попытался лечь.
Увы! Лежать было невозможно, а снять гирю ему было не под силу: все остальные курсанты мгновенно засопели, как будто бы видят уже не первые сны.
Рафик крутился, елозил вокруг гири минут 10-15, но, как истинный «батыр» (азиатских кровей в нем было намешано достаточно), никого не попросил помочь. Из-за того, что он всех сильно «допек», помогать никто ему не захотел.
Свернулся младший сержант А. вокруг гири калачиком и … «спокойной ночи, Рафик»!….
Так и проспал в обнимку с гирей до утра.
Жестоко – ДА, но с той поры первым в кровати по команде «отбой» был младший сержант Рауф А.

Сюжет третий. В очередную субботу ярый «апологет» физкультуры и спорта заместитель начальника 4 факультета полковник С.Г.Н. организовал для нас кросс на 3 км.
Половина нашего курса и тысячу метров еле-еле добегала до финиша, а тут сразу 3 км. Просто смерть в молодые годы!
Собрались, получили номера и стали грустить возле старта.
Подходит С.Г.Н.
Улыбаясь, говорит: «Кто не пробежит – сдают военные билеты и никаких «минсков»…».
На что он надеялся? Думал этим максимально нас простимулировать?
Все равно все ходили в город в «гражданке», которая спокойно висела в общежитии. А учитывая, что большинство курсантов жило непосредственно в городе и только меньшая часть «оккупировала» общежитие. Да так, что даже заступавшим в наряд «минчанам» негде было в течение суток поспать. Приходилось им дежурить в выходные и праздничные дни, когда были свободные койки.
С.Г.Н. очень доволен, но тут практически все протягивают ему военные билеты.
Он: «Зачем?!»
Ответ наш однозначен: «Зачем ждать финиша?!...».
Полковник С.Г.Н. тихо-тихо исчезает.
Пробежали кое-как, срезав до половины дистанцию, и уехали в город реанимировать здоровье в «антиспортивных» заведениях….
Кстати, после этого мы, почему-то, кроссы на 3 км больше ни разу не бегали.
И в завершение «спортивной» темы.
Уже будучи офицером в высоких чинах и званиях, я приехал на юбилей МВИЗРУ ПВО в 1993 году. Мне генерал-майор В.Т.О. выделил «уазик», который позволял праздновать юбилей без заботы о факторе благополучного убытия «домой».
После одного из праздничных мероприятий мы с капитаном запаса Г. (выпуск 1975 года) и полковником уже белорусских Вооруженных сил А. (выпуск 1977 года) по дороге в Минск «подхватили» ветеранов, в том числе С.Г.Н. И в чем специфика момента: С.Г., уже «навеселе», сказал капитану запаса кандидату в мастера спорта Г., что он его вообще не помнит, а вот тогда еще подполковника П.очень хорошо, так как он был спортсменом…  Надо было видеть лицо Г.!
С.Г.Н. очень любил спорт и те кто на этой ниве себя позитивно проявляли пользовались его полным расположением….
С.Г.Н. похоронен рядом с моим отцом на Северном кладбище.

Сюжет четвертый. Зимнюю войсковую стажировку мы с курсантом У. проходили в г. Оленегорске на КП тогда еще зрбр.
Непосредственно нами, как в службе, так и в быту, занимался выпускник 4 факультета МВИЗРУ ПВО 1976 года старший лейтенант Александр Ш.
Оленегорск место исключительное. Хотя название города отождествляется с наличием в нем гордых северных красавцев, на весь населенный пункт было всего два «оленя» - ресторан и памятник на вокзале.
Стоял февраль, морозы были неимоверные.
Когда мы выезжали на выходные в город, как правило, в баню, а потом в ресторан, то до открытия общепитовского заведения прятались в магазинах и подъездах домов. Иначе все можно было отморозить!
Автобус ходил два раза в день и интервал между принятием «внешнего» и «внутреннего» тепла мог привести к сильному обморожению от неимоверного холода.
Зато вечером пока всех из ресторана не заберет «старший» автобус в обратный рейс не отправлялся.
Забота о человеке стояла в бригаде на первом месте!
В очередные выходные мы решили под руководством старшего лейтенанта Александра Ш. отправиться в баню.
Но он как-то «забегался» и на свой рейсовый автобус мы опоздали.
В итоге в город можно было попасть только на автобусе «соседей», а это от КП до них порядка 4-5 км.
Вся наша «гражданка», которую мы привезли с собой, была хороша для Минска, но не для Оленегорска. Поэтому поехали в военной форме одежды – в шинели тепло, по крайней мере.
Старший же лейтенант А.Ш. оделся по-«гражданке».
Маленькая ремарка. Наличие пяти курсовок на рукаве для всех заинтересованных военнослужащих говорило о том, что мы люди уже «взрослые». Так, например, когда в ресторане молодые ребята (как мы выяснили военные летчики) намекнули нам, что вокруг за столиками сидят «большие звезды», мы уверенно ответили, что «…они сидят не одни, а с женами и дочерьми (было время студенческих каникул), поэтому есть кому их остановить если что… Кто же с их дочерьми танцевать иначе будет?!...»
А время было тогда такое, что в военной форме и даже в сапогах танцевать в ресторанах не считалось дурным тоном.
Но ресторан – это другая история.
Вышли троем в дорогу.
Вначале все было вроде ничего – мороз до минус 40 градусов, ветра нет, вокруг красотища – деревья в пушистом инее (я такого никогда больше не видел – до 15-20 см), снег до рези в глазах искрится на ярком северном солнце и приятно скрипит под ногами.
Полпути прошли и тут видим, что наш А.Ш. как-то не очень уверенно себя чувствует: начал излишне суетится, существенно ускоряя шаг, и перестал с нами разговаривать.
А надо отметить, что брюки-то у старшего лейтенанта А.Ш. были по тем временам супермодные, но не для мороза, «кримпленовые» … Офицерский ватный полушубок, хотя и достаточно теплый, но был чуть ниже пояса и практически нижние конечности не закрывал, а значит и не грел!
Вообще, наш Саня Ш. «попался» - до промежуточного пункта нашего пути  «радиотрансляционного узла» связистов  - он просто бежал!...
Кое-как там отогревшись и, выслушав от «радистов» весь набор шуток по поводу полярного мороза и его влияния на наиболее важные для мужчины физиологические органы, дошли или вернее добежали до остановки автобуса и уехали в город.
…А через неделю к Александру приезжала из Минска девушка….

Сюжет пятый. «Трагический». Курсант Сергей А. отличался завидным терпением, но когда его «заводили» его поступки простой человеческой логике не подчинялись, он мог учудить что угодно.
Так случилось и в тот вечер в казарме.
Надо было мне стать подшучивать над А.
Десять минут, пятнадцать минут – «полет нормальный», но на двадцатой серегины глаза буквально налились кровью и он, вскочив со стула, рванул в мою сторону.
Все бы ничего, да он, почему-то, при этом достал и открыл перочинный ножик. Вот так и бежал за мной, выставив лезвие ножа вперед, как бык рога.
В это время курсант Александр Е., юноша очень (даже чересчур) интеллигентный, где-то даже «возвышенно-впечатлительный», исключительно изящной «телоконструкции», увидев сие, весело и громко засмеялся.
У Сереги что-то «переклинило» и он, резко сменив объект своей атаки, бросился на Сашу (или как мы его все звали – Шуру).
Тот, увидев такое дело, естественно быстро побежал от него.
А куда в кубрике побежишь? Только вокруг кроватей.
А я, благополучно избежав гнева С.А., пошел развлекать этой историей дневального и дежурного по курсу.
Нашу беседу прервал истошный вопль.
Что же случилось?
Оказывается, побегав порядка двух-трех кругов по периметру ярусов кроватей, Серега почти догнал Шуру, но зацепился за растяжку турника и в падении воткнул лезвие в «пятую точку» шурикова тела.
Когда я заглянул в спальное помещение, картина предстала следующая: стоит понуро С.А, на него гневно кричит Шура, пытаясь расстегнуть брюки.
Чувствуя свою прямую вину в инциденте, я стал помогать А.Е. припустить брюки.
А там ….
Несколько пар нижнего белья были пропитаны шуриной кровью. Но он этого еще не видел и продолжал уже отчитывать меня, как главного инициатора.
Но тут он увидел пятнышко крови и притих. А когда красное пятно по мере снятия очередной единицы белья расплылось до размеров его ладошки, Шура взмахнул рукой (так барышни в кинофильмах отбрасываю руку с веером), закатил глаза и медленно сполз на пол.
Убили!... Что делать?!...
Что-что! Взяли Александра под руки и потащили в санчасть. Мы трое (я, С.А. и Шура) издалека напоминали отважных бойцов из кинофильмов о Великой Отечественной войне.
И надо было, что в санчасти дежурила в тот вечер медсестра, к которой я, обычно так в жизни не бывает, неоднократно кого-то приводил на излечение: то курсанта Б. (его папа был знаменитым директором уручской школы № 84) после нашего «побоища» с солдатами соседней мсд (как нибудь расскажу эту увлекательную эпопею), то жительницу городка, которой таксист прищемил пальцы и уехал, то….
Она сразу вынесла вердикт: «Опять П. ….», т.е. я. Для нее я был законченным если не бандитом, то хулиганом точно.
Рана Шурика оказалась пустяковая, но с обильным крововыделением. После медицинских процедур, которые успешно провел дежурный врач старший лейтенант К., я доставил А.Е. в казарму, уложил в постель и пошел на разборки к курсовому офицеру К., который как-то внезапно «нарисовался» в это позднее время и уже «пытал» курсанта С.А.
Нож лежал перед ним на столе…
Выслушав много морали, физиологических трактовок полученной раны, поучений об обязанностях курсантов в часы отдыха по распорядку, мы с облегчением ушли спать – была команда «отбой».
На следующий день наш Шура не стал вставать с кровати по команде «подъем», заявив, что он не может ходить – рана очень болит. На завтрак и на занятия он также не пошел.
В итоге я всю неделю добросовестно носил Шурику еду из столовой (ходить же он не может!) и всячески его ублажал деликатесами из офицерского кафе, а в субботу, пока мы были на занятиях, …он ушел на «сутки» в увольнение….
Быстрым уверенным шагом здорового человека!

Владимир Сергушов:
Прочел с большим интересом, огромнейшее спасибо!От себя хочу чуток добавить. Когда Ж.Помпиду прилетал в Мачулищи, все оружие в частях было изъято, даже штык-ножи дневальных. Вот почему-то информация была, что наша охрана была заменена курсантами с училища МВД. Крыло самолета повредил мой коллега, механик-водитель тепловой машины ТМ-59. Скорее всего он работал несколько суток без сна и не выдержал просто. Для нас подобное зимой было нормой. Говорили также, что часовой на посту просто испугался работающей турбины и отбежал в сторону подальше. А надо всего лишь было обежать вокруг тепловой машины и ударами приклада по дверце попытаться разбудить его. Бойца якобы увезли в КГБ и больше его не видели. Возможно я с ним вместе учился в Энгельском ШМАСе, но к сожалению не смог тогда узнать его фамилию. Сам я служил на Солецком аэродроме.

 







ПОСЛЕСЛОВИЕ  АВТОРА  АРСЕНИЯ ОДУОРБ (в курсантском миру Старик, или Владимир Броудо):

Сегодня  все мои одногруппники на пенсии, шестеро  умерли  (Женя Воскобойников - База, Коля Щалима, Коля Шнитков  (Шники), Андрей Антонов (Антон), Саня Шаплыко (Алик,он же Миклош) ,Федя Марушкевич (Макарыч), один погиб  (Саня Рыжов-Ры). Все достойно отслужили в Советской, а затем в Российской армии. Все стали старшими офицерами, грамотными командирами и инженерами. Командовали полками и подразделениями Войск Противовоздушной обороны страны.  Среди нас два кандидата наук. Готовлю рассказ о службе, дружбе и жизни всех ребят нашей группы после выпуска из Училища.
СЧАСТЬЯ И ЗДОРОВЬЯ, МОИ ДОРОГИЕ ОДНОГРУППНИКИ!

О нашем начальнике курса подполковнике Соколове Н.К. : 

http://www.proza.ru/2013/05/22/1157 


КЛИПЫ про НАШ КУРС :
 
 http://youtu.be/w5xRjCLnUmI               

 http://youtu.be/7Wrn-xfpkZM

 (скопировать и вставить в поисковик Google)
               


Памяти ушедших однокурсников   http://www.proza.ru/2013/03/19/1322               


На фото наш курс. Минск, 1972 г.