Начало повести http://www.proza.ru/2012/09/21/897
Нам кажется, что сами мы выбираем путь,
Но жизнь за нас решает, куда нам повернуть.
Романтики мечтают об Алых Парусах,
И погрязают в серых, унылых мелочах.
Неспешными делами хотим заняться мы,
Любовь с пути сбивает и забирает сны.
Прошло двадцать минут. Машиной и грузом никто не интересовался.
Михаил мысленно выругался. Он доехал до конца улицы этого небольшого хутора. Асфальт, местами потрескавшийся и просевший, закончился. Дальше шла гравийка, виднелись сквозь заросли колючей акации ещё несколько домов, и дорога уходила в пустые поля, незаметно переходя в грунтовку.
Он проехал непрерывно сигналя через весь хутор, вытянувшийся вдоль единственной улицы километра на полтора,.
Люди, работающие на огородах, разгибали спины и, прикрыв глаза ладонью от яркого солнца, смотрели вслед машине. Другие выглядывали в окна или выходили из калиток.
Все видели груз, но никто не пытался остановить машину.
Михаил нашел в конце асфальта удобное для разворота место и остановил грузовик. Ожидание ничего не дало. В начале в него вселила надежду идущая в его сторону женщина, и он терпеливо ждал, когда она подойдет, но та, не дойдя до машины, свернула и вошла во двор.
Никто больше не направлялся в сторону машины, и ждать дальше не имело смысла. Михаил ещё раз, но уже вслух вспомнил черта и повернул ключ зажигания.
Мотор завелся после нескольких оборотов стартера, но педаль сцепления неожиданно легко утопилась до пола кабины, а рычаг переключения скорости, который рука автоматически стала включать вслед за движением ноги, громко заскрежетал.
- ( Сцепление! Господи, за что ты на меня сегодня взъелся?)
Михаил не был верующим и в мыслях и словах вспоминал о боге чисто машинально, не придавая этому никакого значения. Он перенял эту привычку маленьким мальчиком у своей бабушки, набожной старушки, вспоминавшей о боге по всякому поводу.
День явно выдался неудачным.
Вначале инспектор ГАИ остановил его на трассе. Долго и придирчиво изучал документы, осматривал машину и, наконец, отпустил, забрав пятнадцать тысяч за отсутствие в аптечке ножниц с тупыми концами.
Михаил объезжал уже третий хутор, но сегодня никто не интересовался дровами, которые он вез.
Всё шло к тому, что придется ходить по дворам и уговаривать хозяев взять, пусть даже в долг. О хорошей цене не стоило и мечтать. Это было неприятно, но после скрежета в коробке передач эти неприятности показались пустяком. Впереди замаячила перспектива застрять здесь надолго.
Открыв дверцу и спрыгнув на землю, Михаил присел и заглянул под кабину.
По земле растекалась темная лужица. Опасения оправдались, придется лезть под машину.
Михаил заглушил двигатель и несколько минут расслаблено посидел с закрытыми глазами. Он настраивал себя на работу, мысленно совершая все действия, которые сейчас нужно будет проделать.
Успокоился, смерился с неизбежным, от злости перешел к черному юмору приговоренного к казни, который из всех эмоциональных проявлений выбирает смех над собой и шутки над окружающими.
- (Что, кореш, хотел пораньше вернуться?) - подумал он, переодеваясь в рабочую одежду.
- (Губы раскатал! Много хочешь, мало получишь,) - достал инструмент и запчасти.
- ( Ладно, прорвемся. Когда человеку плохо - это хорошо), - лег на спину и на локтях, извиваясь всем телом, залез под машину.
Начав откручивать гайки, Михаил сосредоточился на работе. Настроение стало улучшаться.
Ремонт приближался к завершению, заняв не так уж и много времени. Оставалось прокачать систему и выгнать пузырьки воздуха, попавшие в трубку, иначе машина будет трогаться не плавно, а рывками, прыгая и дергаясь.
Под машиной пахло перегретым маслом. Едко воняла тормозная жидкость, смешавшись с запахом нагретых шин. Он так увлекся делом, что уронил гаечный ключ, когда почти над самым ухом раздался тоненький голосок:
- А чё ты тут делаешь?
Михаил повернул голову и вздрогнул. От неожиданности похолодело в груди.
Почти возле самой головы сидела девочка лет трёх-четырех. Маленькая пигалица без труда залезла под машину и даже присела на корточки, но так близко, что Михаилу, не подготовленному к этому, показалось, что рядом находится что-то чудовищно огромное.
Сердце на мгновение остановилось, а затем стремительно застучало. Несколько секунд он был в шоке, ничего не соображая и ни о чем не думая. Просто застыл, глядя на девочку.
- Ох, - простонал он, переведя дыхание, - Ну, ты и напугала меня.
Михаил закрыл на секунду глаза и постарался унять дрожь. Затем уже внимательнее посмотрел на девочку.
Стоптанные сандалии, когда-то красного цвета, серые хлопчатобумажные колготки со штопаными коленками, фланелевая распашонка с выгоревшими медвежатами и мячиками.
Все это напомнило те времена, когда он сам возился, одевая своих детей в такие же распашонки, вызвав сладкую тоску воспоминаний.
Русые волосы, заплетенные в косичку, прядь, вырвавшаяся на волю из косы и опустившаяся на щеку, выпачканную чем-то черным.
И глаза. Большие. Михаилу показалось – на всё лицо. Серо-зелёные, внимательные, любопытные, доброжелательные. Немигающий взгляд.
Глянув в них, он не в силах был отвести взгляд и тонул в этой бездне, не сопротивляясь, лишившись сразу и твердости и воли, забыв обо всех бедах и заботах, с которыми жил последние годы.
Девочка улыбнулась, мигнула и отпустила его, разрушив чары.
- Я не страшная. Я хорошая, – улыбка обнажила маленькие белые зубки.
- Ты-то хорошая. Это я трусливый, маленькой девочки испугался.
Михаил глубоко вздохнул, опустил руки на землю, расслабился и прислушался к сердцу, бешено стучащему в груди.
- Ты не трусливый. Ты тоже хороший.
- Ну да, а ты послушай, как у меня сердце от страха стучит.
Он взял её руку и положил себе на грудь. От прикосновения к её руке он вновь испытал шок, но иного рода.
Его как будто ударило легким разрядом, но удар был приятен. К этому водопаду чувств, нахлынувшему на него так неожиданно и в таком неподходящем месте, Михаил оказался неподготовленным и испугался его, а девочка, подержав на груди руку, положила на неё голову и прижалась ухом.
-Да, стучит, – она подняла голову и опять посмотрела ему в глаза.
Михаил попытался взять себя в руки. Снова занялся работой, но пальцы продолжали дрожать, и не проходило ощущение нереальности всего происходящего. Как будто это все снилось или наоборот, внезапно проснулся и не можешь понять, где находишься.
- А что ты делаешь?
- Машину ремонтирую.
- Она паламалась?
- Да. Ехал, ехал, а она сломалась.
- А ты откуда приехал?
- Из леса.
- А там волки есть?
- Есть.
- А они страшные?
- Нет. У нас они не страшные. Ты сказку знаешь, как серый волк Ивану – царевичу помогал? У нас они такие.
- Нет, я не знаю такой сказки. А ты мне расскажи.
Девочка говорила удивительно чисто, четко произнося слова, не спеша, с чувством собственного достоинства и лишь иногда вместо "л" получалось "в". Михаилу было приятно слушать ее тоненький голосок, и он специально поддерживал разговор, чтобы продолжать слышать этот серебряный колокольчик.
Рассказывая сказку, он закончил работу, собрал инструмент и вылез из-под машины. Девочка пошла за ним.
- Надя! Надя! Ты где! – раздался женский голос из-за кустов колючей акации.
- Я здесь! Мне дядя сказку рассказывает про доброго волка.
В проходе между кустами показалась молодая женщина. Она подозрительно осмотрела Михаила, потом машину, груженную дровами, и перевела взгляд на девочку.
- Я тебе говорила, не выходи на улицу и не разговаривай с чужими людьми. Вот какой-нибудь злой дядька засунет тебя в мешок и увезет в темный лес.
Но эта гневная тирада не произвела на кроху никакого впечатления.
- А этот дядя из леса. Но он не злой, а добрый. И волки у них в лесу тоже добрые.
- А ты откуда знаешь?
- Знаю, - прозвучал ответ полный достоинства и высокомерия. Ответ императрицы обиженной сомнением придворных в ее императорских способностях.
Женщина оторвала от ребенка взгляд полный любви и обожания и беспомощно посмотрела на Михаила.
- Ну вот, бесполезно что-либо объяснять. Учу, учу, а она все равно делает по своему. А Вы дрова продаете?
Он утвердительно кивнул, вытирая тряпкой руки.
- Машина вот сломалась, пришлось ее ремонтировать. А вам дрова не нужны?
- Нужны, но денег нет. А за сколько Вы продаете?
- Пятьсот.
Женщина вздохнула.
- Недорого. У нас по семьсот, восемьсот возят, и дрова хорошие, коротко попиленные. Но денег нет.
Михаила так и подмывало предложить в долг, но до вечера еще далеко, еще можно ездить и он удержался.
- А руки у вас помыть можно? А то вывозился, как поросенок.
- Можно, пойдемте, - и Михаил пошел следом за ними в проход между колючими кустами.
За зеленой изгородью оказался забор из сетки, ржавой паутиной висевшей на ветхих, покосившихся столбах. Он огораживал небольшой двор и деревянный, мазанный глиной дом, крытый старым, местами заросшим зеленым мхом, шифером. Такие дома, на первый взгляд неказистые, несовременные, были очень уютными. Зимой в них всегда сухо и тепло, а летом прохладно.
- Бабушка, - позвала женщина, – вынеси, пожалуйста, ковшик и полотенце.
Из дома вышла невысокая, худенькая, седая старушка. Она не ожидала увидеть мужчину и на секунду остолбенела, потом засуетилась, доставая мыло и полотенце, и было видно, что это доставляет ей удовольствие.
Михаил улыбнулся. Сам недавно столкнувшийся с приятной неожиданностью, он понимал ее. Старушка это почувствовала, посмотрела ему в глаза, радостное изумление отразилось в ее старых, выцветших глазах и они на мгновение засияли прежними красками.
- Пойдем, сынок, я тебе полью водички, – она подошла к ведру и зачерпнула воды.
- Бабушка, давай я полью. Ты иди, отдыхай, – молодая женщина нерешительно стояла рядом.
- Нет. Я сама. Иди, занимайся своим делом, – старушка ни за что не хотела уступать это кому бы то ни было.
Она медленно поливала подставленные руки, а взгляд ее стал отрешенным, отсутствующим и Михаил понял, что видит она сейчас не его руки, а другие, когда-то любимые, которые она давным-давно так же поливала в предвкушении того, что они чистые, теплые сейчас обнимут ее, погладят, приласкают.
Он вымыл руки и вытер их полотенцем, которое висело у старушки через плечо.
- А зовут тебя как? – поинтересовалась она.
- Михаил.
- Михаил. Миша. Медведь, – улыбнулась старушка, а девочка, все это время стоявшая рядом и зачарованно смотревшая на него, широко распахнула глаза, из которых хлынули вначале удивление, а затем восторг, и закричала:
- Мама! Мама, к нам из леса медведь приехал. Дядю зовут Миша.
Она со всех ног бросилась к женщине, которая в это время что-то размешивала в ведре.
Та улыбнулась, присела рядом с девочкой и стала оттирать ее щеку. Михаил, до этого зачарованный девочкой, а потом старушкой, наконец, обратил и на нее внимание.
Невысокая, чуть ли не на голову ниже его, худенькая, с бледным лицом, которое имело правильные, пропорциональные черты, и печальными глазами, которые светились любовью, когда взгляд обращался на девочку, и просившими прощение, когда смотрели на других. На ней были порванные кроссовки, старые потертые джинсы и вылинявшая клетчатая рубашка. Джинсы и рубашку защищал от грязи повязанный ситцевый фартук, а волосы белая косынка, охватывающая лоб и завязанная сзади на пиратский манер. Под косынкой угадывалась копна волос. Рукава рубашки застегнуты на запястьях. Кисти рук изящные, а пальцы длинные и тонкие.
В ведре она размешивала старым мастерком глиняный раствор, которым, видимо, собиралась подправить полуразвалившуюся печь, стоящую тут же во дворе. Рядом с печью лежало несколько грязных, откуда-то принесенных кирпичей, а на плите покоробленные, сохраняющие форму чьей-то руки брезентовые рукавицы.
Рассмотрев ее, Михаил поразился.
- (Господи. Да какая она женщина. Дите еще. Девушка. Даже скорее девочка.)
Старушка расспрашивала, что привело Михаила в их хутор, а потом вдруг внезапно попросила:
- Мил человек. Ты не поможешь нам? Мужика у нас нет. Отруби петуху голову, а мы суп сварим и тебя угостим, - обратилась она, и Михаил улыбнулся нехитрой уловке старой женщины, которая хотела продлить эти мгновения простенького счастья, внезапно озарившего старый двор.
- Газ у нас кончился, а готовить надо. Света сейчас печь подмажет и затопит, а мы петуха ощиплем, не успеешь оглянуться, как суп будет готов. Ты ведь не спешишь? Ты же, наверное, сам себе хозяин?
Ее глаза умоляли остаться, и он согласился, тем более что вдруг сильно захотелось свежего, горячего куриного супа с лапшей, которым в детстве часто его баловала бабушка, когда он приезжал в гости.
- Наденька. Пойдем курочек кормить, - обрадовано позвала девочку старушка.
- Я сейчас зерна насыплю, а ты помоги петуха поймать, а то нам самим его не словить, - и она скрылась в кладовке набирать зерна.
Молодая женщина, которую, как уже понял Михаил, звали Светой, закончила размешивать раствор, мастерком отбила кое-где отставшую глину. Вытащила из-под плиты расшатанный кирпич, расчистила место, которое он занимал, положила туда раствор и разровняла его мастерком.
Старушка вынесла миску зерна, зашла в загончик из металлической сетки с другой стороны двора и стала рассыпать зерно, громко приговаривая:
- Цып, цып, цып. Ну-ка идите сюда голубушки.
Из сарая и с улицы через лаз стремительно, хлопая крыльями, сбежалось с полтора десятка разномастных курей и три петуха. Они жадно начали клевать зерно, и стало понятно, что их не часто балуют этим. Бабушка закрыла лаз и дверь в сарай, отрезая им, таким образом, все пути к бегству.
- Лови молодых, старого не тронь, он у нас курей водит.
Она глядела с такой жалостью на них, что Михаил вдруг понял - эта женщина идет ва-банк, ставя на карту очень высокую цену.
Видимо эти два петушка держались на черный день или на самый большой праздник. И не собирались им нынче рубить голову. Ему стало так жалко этих людей, что он решил сторицей вернуть этого петуха, которого забивают именно для него в попытке удержать хоть какое-то лишнее мгновение возле себя.
Он уже направился к загону, но его остановил громкий, короткий вскрик у печи.
Продолжение http://www.proza.ru/2012/09/22/434