Вор должен сидеть в тюрьме?

               

      В один из счастливых дней  жизни в Тамбове к нам  приехал из Харькова  долгожданный гость – мой отец.  По делам службы он был в командировке в Москве.    От Москвы до Тамбова  рукой подать – поздно  вечером сел в поезд  и рано утром уже в Тамбове.  Отцу, который полуграмотным еврейским юношей вырвался из белорусского местечка в тогда столичный Харьков и весьма там  преуспел,  очень хотелось посмотреть, как живёт и работает «в органах», «на самой вершине власти»» его сын, вылетевший из родительского гнезда. Об «органах» (правда, совсем не о тех, в которых работал я) отец имел представление не понаслышке. В 1939 году его арестовали, как японского шпиона! 8 месяцев отсидел во внутренней тюрьме НКВД. На его счастье,  в бушевавшем терроре  на какое-то время  наступил  спад ,  и по так называемой в народе «бериевской амнистии»   освободили.  Страх, что всё может повториться, не покидал отца до конца жизни.  А тут сынок в этих самых органах каким-то начальником служит. Правда,   «органы» к этому времени вроде уже очистились от скверны, доказательством чему – успешная работа в них его сына.

      К тому времени я, ещё очень молодой, действительно  был уже капитаном милиции, старшим оперуполномоченным областного управления ,   куратором  нескольких  районов области и  одного из райотделов   города.

 Мы с женой приняли  дорогого  гостя с великой радостью. Показали город,  познакомили со своими друзьями. Главное, что интересовало отца, это - как я работаю, чем конкретно занимаюсь.  По своему характеру    отец  был человеком дела, интересовался не высокими материями, а  конкретными  делами. Понимая эти интересы, повёл  я его  в областное управление милиции (благо, жили мы прямо через дорогу от этого учреждения). Ну, а там: вахтёр берёт под козырёк, дежурный  по управлению  докладывает об оперативной обстановке в курируемых мною подразделениях. Коллеги приветливы, начальство не нахвалится сыном гостя из  Харькова (и друзья, и коллеги  постарались, чтобы  батя остался доволен своим отпрыском).

Следующий день – воскресенье, вечером отцу  уезжать. Времени до вечера  много и оно всё у нас распланировано. Но мне обязательно надо побывать в Центральном райотделе,  который  курирую  по линии уголовного розыска. В милиции выходной день – понятие относительное:  воры, жуликии  и хулиганы не отдыхают никогда.  Ну, и решил я. чтобы отцу не скучно было, взять его туда с собой. Он с удовольствием пошел: всё, что связано с работой  сына – такого «важного начальника»,  ему интересно. Тем более, что он,  человек абсолютно законопослушный, с органами, кроме того пресловутого «японского дела», никакого общения не имел.

 Приходим в райотдел. Решил я показать отцу дежурную часть. Для понимания последующих событий следует описать её. Милиция в те времена –учреждение далеко не из респектабельных и  солидных по внешнему оформлению,  тем более,  районное подразделение. Казённые столы, простые стулья или скамейки, всё довольно  убогое. Сейчас, какой фильм не посмотри, полиция – солидное учреждение, с  хорошей мебелью и непременным «обезъянником» - ограждённым надёжной решеткой помещением, где содержатся задержанные.
 
  А здесь  «дежурка» - не очень большая комната, в глубине которой  обшарпанный стол дежурного. Сбоку от него  небольшая  выгородка для задержанных. От остального помещения  отделена деревянным барьером высотой чуть выше  половины среднего  человеческого роста. Вход  в  этот закуток – обычная, но по высоте равная   барьеру,  дверь. Скорее дверца,  над которой откидная доска, типа прилавка. Чтобы войти в этот «отсек» или  выпустить кого-то  из него, достаточно откинуть доску-«прилавок» и  открыть дверцу. Вот и вся «безопасность», обеспечивающая защищённость находящихся в «дежурке» от нарушителей порядка, помещённых за этот «неприступный» барьер.  Благодаря такому устройству, все задержанные находились постоянно на виду у дежурного, но и у них была возможность свободно  общаться с теми, кто находился в дежурной комнате.

    Итак, в глубине этого помещения сидит дежурный по райотделу,  один милиционер (для подмоги) рядом с ним и ещё один - на входе в дежурную комнату.  Вдоль  стены, что напротив  загородки с задержанными,   ряд стульев для посетителей, да и для задержанных, если загородка забита «клиентурой»  под завязку.

  Дежурным в тот день был «вечный»  капитан  Пашигорьев. Мужик  прошел всю войну, что называется,  «от и до». Имел несколько ранений и много боевых наград. Но выше капитана, несмотря на уже приближающийся к пенсионному возраст, так и не вырос. В семье четверо детей и очень нездоровая жена. И нищенская милицейская зарплата дежурного по райотделу.  В дни отдыха   подрабатывал, где только мог. В потёртой, неряшливой милицейской форме – измотанный  служака. Да ещё  с волосами ярко-рыжего цвета,  с характерным  для людей такой масти всегда красным, усыпанным веснушками лицом.  Ко  всему ещё –   хриплый от постоянного крика  и сорванный  на его сволочной работе голос.  Но при этом – для тех, кто его хорошо знал -  по характеру добрый, отзывчивый, покладистый человек.

    Когда мы вошли, в дежурке стоял  истошный крик:  орал находящийся за загородкой задержанный  цыган.  Здоровенный, усатый,  румяный,  красивый типично цыганской яркой красотой, лет 35-ти. Больше всего при взгляде на него  в глаза бросался его рот, сверкающий  сплошь  золотыми зубами. Казалось, во рту горит слиток золота! И этот  золотой  рот извергал грязную похабщину, густо сдобрённую матюками.

    При моём появлении  Пашигорьев попытался, как положено,  доложить обстановку. Но куда там – их-за ора этого бугая ничего  сделать  было невозможно. Я слушал Пашигорьева, пытаясь понять, что здесь происходит, а отец мой  испуганно присел на краешек стула. Выяснилось следующее. Цыгана задержали потерпевший и граждане- свидетели происшествия при попытке стибрить чемодан на автовокзале .  К ним подоспел милиционер, дежуривший на автовокзале, и всей гурьбой они потащили цыгана в милицию. Пешком. По дороге граждане  возмущались, шумели, а цыган от всего отказывался и угрожал, что цыгане их всех порежут за неправду.  Слыша такое, народ поутих, поразмыслил и разбежался. Всё правильно сделали: народный опыт подсказал,  что раз чемодан цел,  лучше уносить ноги от милиции. Не дай бог,  попадёшь в свидетели - затаскают. И  на долгие месяцы. А дома, в деревне,  дел невпроворот. И вообще,  связываться с цыганами деревенский люд очень опасался.

   Бедняга милиционер оказался перед  дилеммой:  догонять потерпевшего и свидетелей, или всё-таки доставить в милицию вора. Вот и приволок он  его на голову Пашигорьеву,  да ещё написал  рапорт без указания фамилий (тем более, адресов) разбежавшегося народа.  Побежал он на вокзал искать их, но след всех простыл. Разъехались, кто куда. Положение у Пашигорьева: и держать нельзя – ни потерпевшего, ни чемодана, никаких улик. И отпустить нельзя: чутьё говорит – вор, да ещё такой наглый. И оперативников в райотделе тоже никого нет. Они бы с ним разобрались,  поговорили бы «по душам».

   А цыган, попав за загородку в милиции, сначала тихий был, смирный. Но очень быстро оценил, усёк ситуацию и повёл себя предсказуемо – нагло. Как только он ни оскорблял Пашигорьева;  и «мусор», и «кацапюра рыжий», проклинал его семью, детей, орал известные ( особенно,  на Украине) проклятья:  «Хай тэбэ и твоих дитэй выдзвонять» ! Т.е.,  чтоб все вы подохли под звон церковного колокола.  И всё это - с нецензурщиной.

    Одет цыган был в шикарный, модный тогда тёмно-синий габардиновый  макинтош, очень просторный с  прорезными карманами.

   Я подошел к перегородке, за которой он находился, пытаясь успокоить его и вообще разобраться, кто он: случайно попавший  в переплёт  человек, или уголовник? Что уголовник, был почти уверен.  Однако понимал: дело дохлое, и  цыгана придётся отпускать.
 
   Перегнувшись через  перегородку, разделявшую нас, дыша  водочным перегаром и вонючим луком, задержанный   продолжал грязно оскорблять и меня,  и моего отца  (быстро сообразил, мерзавец,  кто есть кто: я  был похож на своего, совсем перепуганного в тот момент,  отца).

     И тут меня не то  что гнев обуял, накатила ярость! Стало до боли обидно за порядочнейшего служаку,  фронтовика – разведчика  Пашигорьева, за своего отца, наконец, за себя: я же пытался  по справедливости разобраться  с ним. А он так безобразничает!

  Смириться с этим и  сдержать себя уже не мог.  Молодое  моё  самолюбие разъярило  и то, что   отец стал свидетелем  моего унижения:  какой там я великий начальник, если  такой подонок может вот так…
    
   Внешне не выдавая своих эмоций,  ещё раз попытался  вступить в разговор с цыганом. У меня  был некоторый опыт общения с этой публикой. В юности  жил в районе Харькова, где было много оседлых цыган. И  неплохо знал их порядки, нравы и даже немного язык.

  Вроде по-дружески, спросил его: «Ромэн, си лове»? В точном переводе «ромэн» - это цыган  и, одновременно,   просто обращение. Общий смысл: «У тебя  деньги есть»?

  Когда мой собеседник услышал такое, настроение его немного  изменилось.  Знание кем-то  цыганского   языка - большая редкость и это  произвело на него впечатление.
 
 На мгновение «ромэн» притих, но быстро спохватился и опять за своё: вытаскивает из бокового кармана пиджака, что под его просторным макинтошем, солидную пачку денег и, держа их в высоко поднятой руке,  грязно ругаясь, кричит мне и Пашигорьеву :– «Вам,  мусорам,   таких денег  никогда не видать»!

  Тут я понял, что затурканный Пашигорьев, вопреки установленным правилам,  даже не обыскал его, прежде чем отправить за ограждение!

    Решение  созрело мгновенно.  Милиционеру, стоящему у входа в дежурку,  скомандовал:  пригласить с  улицы двух понятых для проведения личного обыска. Сам вывел задержанного из загородки. Тот вышел, злорадно усмехаясь, точно зная,  что  ничего запретного  у него я не найду. Повторяю: в дежурной комнате находимся:  я, Пашигорьев,  мой отец и цыган.
  А он,  чудак,  потерял бдительность!  Спокойно стоит посреди комнаты,  собачась с Пашигорьевым.   
    Незаметно из своего кармана я вынул имевшийся у меня, незарегистрированный, нигде не значащийся маузер,  калибра  6,35, который легко умещался на ладони.  Плавно, неслышно из моей руки он,  миленький,  скользнул в оттопыренный прорезной карман необъятного макинтоша цыгана. Боковым зрением я увидел расширенные от ужаса глаза отца, который всё это видел.  Лицезрел, что вытворяет его сын!

    Милиционер расстарался: привёл не 2-х, а 3-х  понятых. Я громко объявил, что буду производить обыск у задержанного, имя рек....  Попросил его выложить деньги, затем, не спеша,  полез в карман   макинтоша   и    торжественно, картинно извлёк из него, показал  всем присутствующим и положил на стол пистолет.  Всё выглядело очень правдоподобно и убедительно. 
     Немая сцена! Затем – звериный крик цыгана, до  которого дошло, что с ним произошло.  Ещё – расстроенное лицо  Пашигорьева,  который своевременно не обыскал  вооруженного преступника и представил себе, что  за это будет.  Моего фокуса он, понятное дело,  не заметил.

  Заверения задержанного, что это не его пистолет,  на понятых не произвели никакого впечатления. Составили протокол,  всё, как положено. К протоколу приложили пистолет, снаряженный  «магазином» с боевыми патронами.

    Цыган сразу сник, сдулся, как воздушный шарик. Стал извиняться, просить прощения за хамство. Совсем другим  в одночасье стал человеком.

  У меня появилась возможность спокойно им позаниматься. Быстро, по телефону  нашел дома работника 1-го спецотдела. Попросил его ( как и я, он жил рядом с управлением) проверить задержанного по картотеке. Через полчаса получил ответ:  мой  «герой» был  один раз судим за хулиганство и дважды за кражи чемоданов. Неоднократно задерживался по подозрению за такие же кражи. Всё  стало на свои места. 
    Теперь я уже стал ему рассказывать о его судьбе на ближайшее время. Мол, сейчас я тебя законно задержу. Пока посидишь,  обязательно разыщу потерпевшего и свидетелей. Да плюс оружие! Это – «пятёрочка». Да ещё позор среди цыган.  В те времена цыгане никогда не были агрессивными и не западали на огнестрельное оружие – для внутренних разборок у них  хватало ножичков. После таких моих доводов пошел у нас с ним нормальный разговор. Меня интересовали  воры-гастролёры, которые повадились  в Тамбов и совершали особо опасные преступления. Кое- что полезное по этой теме  от него я получил. О цыганах, естественно, речи не могло быть:  цыгане друг о друге информации практически никогда не давали.

   Расстались мы прямо-таки дружески:  из  райотдела  на машине отправили его на вокзал, а там железнодорожные милиционеры посадили в поезд. По моей просьбе дали информацию о нём по  своим каналам.

  Убеждая коллег из железнодорожной милиции дать ориентировку  об  отпущенном воре,  я, зная  воровскую психологию,    был твёрдо уверен, что он  непременно попытается совершить кражу. Облом   с чемоданом в Тамбове, унизительное приключение с пистолетом – всё это  сильно ударило  по  его самолюбию.  И ему нужно было самому себе доказать, что всё нормально, что неудачи были случайные.
 
  И я не ошибся. При первой возможности,  в не самой подходящей ситуации, он нагло рванул чемодан.   И  уже на следующий день  его, голубчика,  задержали с поличным – с чемоданом  на станции в городе Воскресенске. На этот раз – были и потерпевший,  и   свидетели. Потерпевшая,  у которой он так неудачно  увёл чемодан,  оказалась решительной дамочкой.  Этому усатому красавцу  крепко досталось от  неё: сильно била  его  по физиономии тяжелой советской дамской сумкой.
 
     Отец мой уехал в тот же день. Он был очень расстроен, недоволен мною, моими действиями, они его шокировали. Считал, что порядочный человек так поступать не должен. Этот случай он никогда не забывал, не раз напоминал мне о нём. И  начал решительно настаивать на том, чтобы я уходил из милиции. Спустя некоторое время так оно и случилось…
Ну, а пистолет  тогда  в дежурной комнате Центрального райотдела  города Тамбова  я забрал, протокол порвал, и никто ничего так и не узнал. Пашигорьев  молчал, как рыба.

   А я собой был очень доволен.  Проучил наглого вора. К тому же он - таки сел на законных основаниях за конкретное преступление. Тем более, что,   совершив  эту афёру , я и в мыслях не имел, как говаривали блатные, «шить» ему  дело за незаконное ношение оружия. Так, »мазок художника»…  Чтобы вор не хамил сыщикам и знал своё место!
 
     Написав этот правдивый, честный рассказ, прекрасно понимаю, что могу навлечь на себя волну осуждения.  Тогда это была почти невинная выходка молодого, горячего, самолюбивого оперативника. 
    Сейчас подобные «фокусы» отнюдь не невинные и далеко не редкость. И исход их – поломанные судьбы иногда ни в чём не повинных людей.   А я эту тему  затронул не из кокетства – продемонстрировать свою удаль ,  оставаясь «чистеньким».

   Во все времена между полицией и преступниками идёт война. Порой, более сложная, чем на передовой. Там перед тобою враг. И в него ты обязан стрелять  и можешь убить. А здесь враг полицейского – такой же гражданин, как и он сам. И у него преимущество – действовать, как ему заблагорассудится. А работник полиции  скован рамками закона. Поэтому оперативник должен быть ловким, хитрым, смекалистым,  рисковым, иногда, в силу необходимости,  провокативным. Стремясь раскрыть преступление, поймать преступника, доказать его вину, он часто  ходит по лезвию,  стараясь не переступить грани допустимого.  Он должен, не приведи господь, не посадить  за решетку невинного человека.  А то,  что у полиции, у спецслужб   имеется много средств и возможностей  засадить невиновного человека – сегодня  уже аксиома. Поэтому общественный, гражданский контроль  за  работой этих служб необходим. По возможности, тотальный. Ведь карьеристы,  подонки сейчас туда проникают, как никогда, часто.

   Этот, давно забытый эпизод  мне вспомнился , когда смотрел фильм «Место встречи изменить нельзя». Я тогда ахнул:  Жеглов-Высоцкий совершил такой же фокус – подкинул вору-карманнику по кличке  Кирпич   кошелёк. Фактически украденный им.  Но у Жеглова целью был не Кирпич. Он ему нужен был, как рыбе зонтик. Он и не собирался его арестовывать.  С  Кирпичем он просто блефовал, ему нужно было  через   него   выйти  на     Фокса. Так что это – другая история, сходство здесь чисто внешнее.

   Но  в том, что «вор должен сидеть в тюрьме», с этим  жегловским  убеждением, подчеркиваю, УБЕЖДЕНИЕМ, я полностью согласен. Обязательно должен сидеть. Но только, и только, на основе объективных доказательств и по судебному приговору, вступившему в законную силу.

    Оглядываясь назад  в то далёкое время, прекрасно понимаю, что тогда так  поступил,   потому,  что  считал:  наглость воровскую  надо пресекать на корню.  Ну и конечно же,  был  сильно обижен и за себя, и «за того парня». До сих пор стыдно перед покойным отцом.  Он  мои  аргументы не воспринял.  Сейчас бы такого я не сделал.

   …А вот если бы довелось «доставать» Фокса, не стесняясь,  с Кирпичем   поработал бы!... Но за карманную кражу с помощью такого приёма привлекать тоже не стал бы…

А вор всё-таки должен сидеть в тюрьме. По закону!