Отдел официально закрывался.
Уже скоро амнистированные, и подпадающие под статью «о профилактике общественно опасных деяний душевнобольных» маньяки, педофилы и извращенцы наводнят просторы его многострадальной родины.
Больше некому будет сдерживать маргиналов-бунтарей, созданных обществом потребления.
Дети, привыкшие к скандалам родителей, подрастут, их плюшевые игрушки и конструкторы заменят сенсорные дисплеи.
Талантливые, но оставленные на произвол судьбы, затянутые современным обществом потребления, вынужденные работать на систему обучающую пожирать и подминать.
Новое поколение, которому будет всегда мало.
Однажды их некому будет защитить, и, в конце концов, темная сторона возьмет верх.
Варан ухмыльнулся, и выпил ещё.
Он вспомнил золотые времена, когда смертная казнь ещё не была отменена.
Да, конечно, и в той системе были ошибки, но такого неучтенного беспредела удавалось избежать.
Конечно, Солженицын был запрещен, но зато не было другого, более болезненного идиотизма.
Например, такого, когда мальчик смеялся бы над девочкой сосущей леденец, а «Ну, погоди!» приравнивался к мультипликации содержащей сцены насилия.
Немногим, что оставалось до сих пор хорошего из прошлых дней, были: его кухня, на которой он сейчас сидел, и уверенность, что несмотря ни на что, он делал всё правильно.
Но и последнее начало постепенно уходить из-под ног вместе с землёй.
Варан провел рукой по вспотевшему затылку.
И понял, что действительно устал. Мало уже что было понятно в действиях навязываемых сверху.
Он привык выполнять приказы, и не привык сомневаться в своих действиях.
Следующая стопка водки заставила пульсировать темноту, повисшую за дверью в конце коридора.
"Всё должно скоро закончиться..." - пронеслось у него в голове за миг до выстрела.
***
Следующий проем никак не хотел приближаться.
Бледные стены, освещенные неживым светом, медленно, но верно двигались навстречу задыхавшемуся лейтенанту.
Его дыхание вязло в сукровице все сильнее, и густой след уже тянулся по холодному кафелю.
Ни одного дежурного на встречу не попадалось, видимо – где-то там – за пределами служебных переходов, творилось нечто невообразимое.
Стук сердца предательски громко отсчитывал время, оставшееся до КПП.
В голове у молодого человека крутилась только одна фраза: «Будь паинькой, Будь паинькой, Будь паинькой...»
Неожиданно рванула сирена, и коридор окрасился в алый цвет тревожной иллюминации.
На её фоне кровь стала чёрной, в глазах поплыло от вибрации децибел.
Голову стал заполнять пронзительный вой, а мимо, не замечая его, проносились тени, исчезавшие в конце размытого тоннеля.
***
Тягучая душа нырнула в хамбекер, и сладко зачавкала нугой.
Сахар посыпался со щеток по медным тарелкам, клавиши уютно задрожали, массируя усталую голову.
Лиза откинула спинку мягкого кресла, и, сняв туфли, любовно проворковала:
– Милый, отрегулируй подножку, пожалуйста, я так утомилась сегодня.
Тревога постепенно отступала. Он с улыбкой посмотрел на свою жену.
На женщину, вновь придавшую смысл его жизни.
На женщину, которую теперь так боялся потерять.
Он долго не мог отвести взгляда от Лизы, так, что та, наконец, повернула голову и их глаза встретились.
– Ну, что? – Детские искорки заблестели в её глубоких зеленых зрачках.
Она протянула руку к седеющим вискам мужа, и нежно пригладила их.
– Ты же мой? – Он счастливо кивнул в ответ.
– Я же говорила, что теперь я никому тебя не отдам.
Произнеся эти слова с большим удовольствием, Лиза залилась радостным смехом…
http://www.proza.ru/2012/09/26/1748