Выигрышный вид пародии, по-моему: как бы изложил известный сюжет («Красную шапочку» Перро, к примеру) тот или иной автор.
На Прозе достаточно ярких авторов, захотелось их спародировать… и себя упомянул, дабы не подумали, что измываюсь.
Е л е н а М о с к в и н а
Утро было тихим и спокойным – как всегда накануне громкого дела. Иван Дмитриевич Путилин, начальник сыскной полиции столицы, отодвинув в сторонку тарелку с овсянкой, просматривал бумаги, когда в дверь раздался осторожный стук. Мягким молниеносным прыжком Иван Дмитриевич выскочил из-за массивного дубового стола и притаился за дверью. В дверь с трудом, цепляясь за уши, протиснулась голова помощника Путилина. Иван Дмитриевич рванул дверь на себя, и помощник упал ему под ноги. Путилин вздохнул облегченно: до сих пор он видел только голову подручного, и у него появилось подозрение, что тела помощник не имел.
- Беда, Иван Дмитриевич! – пролепетал, вставая, помощник. – На Обводном околоточный нашел красную шапочку! Вас вызывают в Департамент!
***
В Департаменте, в шикарном кабинете, сидел за необъятным столом глава полицейского ведомства столицы Российской Империи, просматривая на свет циркуляры, присланные из канцелярии Его Величества. Перед ним стоял навытяжку Путилин.
- Что творится в городе? Что за вандализм? Надеюсь, вы понимаете, Иван Дмитриевич, что красная шапочка не могла принадлежать прачке Дуне с Мойки? – у шапочки явный французский след! Это сейчас-то, когда империя в шаге от конфликта с республикой! Государь в гневе. Он лично будет следить за ходом расследования – потому даю вам два часа на раскрытие преступления! О ходе следствия лично докладывать мне через каждые десять минут!
***
- Ходют тут и ходют, - ворчала Путилинская жена, замывая грязной тряпкой натоптанные следы в гостиной. – А чего ходют?..
Иван Дмитриевич, привычно игнорируя ворчание, обходил шеренгу агентов, пристально всматриваясь в лицо каждому:
- Дело государственной важности! Ройте землю… аршина на два! Но через час улики должны быть представлены!
Тут в дверь раздался осторожный кашель.
- Входи, помощник! – скомандовал Путилин. – Только целиком входи!
И, когда вошел, скомандовал:
- Надеюсь на тебя. Я сейчас с докладом в Департамент, а к моему возвращению здесь должен быть подозреваемый…
***
В дверь раздался тихий свист, а следом появился сам помощник: хороший малый, да со своими причудами.
- Есть! – сиял подручный . – Есть подозреваемый! В холодной сидит. Вызвать?
- Кто таков? – за бесстрастным голосом Путилина слышалось крайнее напряжение.
- Студент-мокрушник Шарль. Известен на Офицерской по кличке Перо. Думаю, на этот раз ему не отвертеться!
Несколько минут Путилин сидел в задумчивости и незаметно задремал. Помощник тихонько кашлянул в кулак.
- Жаль… - встрепенулся начальник сыскной полиции. – Жаль. Шарля Перо придется выпускать…
-Как?!
- Он из раскольников, этот Шарль. А они специализируются по старушкам-процентщицам. Не наш случай – у тех чепцы и салопы. Продолжай поиски, я в Департамент на доклад. Сорок минут нам с тобой осталось.
Когда помощник уходил, жена Путилина квасила капусту и недовольно ворчала «И в воскресенье от них никакого покоя…»
***
- На четыре… на шесть аршинов рыть!! - но найти!
Перед Иваном Дмитриевичем стояли запыленные, в комьях глины и с обломанными ногтями агенты, когда в дверь раздался знакомый силуэт.
- Вот оно! – на пол у ног Путилина помощник брякнул заскорузлый мешок.
- Что такое?
- Вещдок! – помощник вытер пот со лба. – Хозяин сего мешка с костями - грузчик-расчленитель Волков. Обладательницу красной шапочки сварил и съел. Остались только кости. Он уже в холодной. Привести?
Путилин развязал мешок:
- Волкова отпустить.
- Как? И Волкова?! Ну почему??
- Рыбьи кости в мешке. Я на доклад в Департамент.
-Но результаты… - пятнами пошел помощник.
- Я, кажется, догадываюсь, как обстояло дело. Трех агентов мне!
***
-Но как!? – восхищался начальником помощник. – Как вы догадались, что Красная шапочка – это всего лишь книжка?!
Путилин , отложив газету, потянулся:
- К околоточному наведался. Он мне книжку-то и показал.
Е л и з а в е т а Г р и г
И это ж надо было Бабушке в закатном своем возрасте приобщиться к сонму литераторов! Да ладно бы – на литпорталах, в перерывах между приемами «Иноклима»… а то ведь с издателем судьба свела!
А началось все с нее – с Музы в красной шапочке! Явилась, когда не ждали… ну, как - не ждали? Хотелось, конечно, и в рейтинге, и в конкурсах на первых ролях … Да только бессонница вдохновения не прибавляла отчего-то. Вот и нарисовалась этакая Муза верхом на мониторе – лопоухая, как Чебурашка , конопатая, как Антошка и в красной шапочке набекрень, как Василий Иванович. С ее появлением вдохновение поперло через край, впору было «Имодиум» покупать… да денег не было. Ибо кошачья (сама по себе) натура Музы платой за Дар требовала одного только – мышек. Компьютерных. Потребляла их, как потребляют обычно всяческие стимуляторы творчества – внутрь. Так что только и слышалось –«хрусть, хрусть!»… а затем сметай с компьютерного стола серую крошку да коренные зубы! И все бы ничего, да пенсия уходила на треклятых этих мышек…
Но и толк был, надо признаться: заметили на портале и тут же появился некий издатель Волченков, предложил публикацию в «Амазоне» солидным тиражом… и пошло-поехало! То затянуто ему, то скомкано, то эротики мало, то порнография – замучил переделками, хмырь волосатый! И рожа-то у него под стать – то оскал хищно-желтозубый, то буйная шерсть выпирает из-под расстегнутой рубахи… И это непременное «понимашь ты»!
«Брось, понимашь ты, эту интернетовскую онлайновщину!»;
«Какой, понимашь ты, гонорар! – у нас конь еще не валялся!»
«И что это, понимашь ты, за имидж у тебя – тетка из Кацапетовки!..»
Бабушка краснела, одергивала «миди» и с ужасом ждала домогательств издателя… пока не увидела однажды на подоконнике возле сидящего у распахнутого окна Волченкова до боли знакомую красную шапочку и ажурные подвязки!
«Ах ты, маньяк волосатый! Она ведь у меня девочка еще! Я же откровенные сцены все без нее!!..» - и одним броском на него, и, обнявшись, с двенадцатого этажа… вперед ногами… паря среди звезд литературных… в алеющий вечер…
Будто случилось нечто.
С е р г е й С у с о к о л о в
Вот, значит, в одном Лесу жил-был Волк.
Думаете – волчара?
Не-ет!!
Серенький, симпатишный такой: с белой бабочкой на шее и с белыми носочками на всех четырех лапах. Ну на трех – точно!
А уж застенчивым был! Чуть что – краснел. Хорошо, что на волосатой-то морде не заметить…
Да вот однажды – хи-хи! вот умора! – приспичило нашему серому. Снял он белые носочки… и только пристроился под елкой…
КАК ВДРУГ…!!!
ТРЕСЬ …!!!
И ПОТОМ ЕЩЕ…!!!
Это шла Лесом к своей неадекватной Бабушке отвязанная Внучка:
- А ну-ка! На Приз! На Красную Шапочку Вильгельма Телля!
И – шишками, шишками в нашего Волка !
- В-а-а-у…!!!
Проорал наш застенчивый герой, и, чтобы ловко избежать позора, бросился в чащу. Опрометью, даже носочков не надев!
Вот ведь!
Бывает же такое!
***
Как бы ты, Читатель, поступил на застенчивом волчьем месте?
Конечно…!!!
Ну да…!!!
Ты по-быстрому (хоть бы и лапами) вырыл яму и возвел наскоро уборную из плетня.
Что Волк и сделал.
И только, значит, он, закрывшись на крючок, уселся и выпучил глаза…
КАК ВДРУГ…!!!
ФЬЮ…!!!
Ф-ФУ…!!!
- Это что ж за домик Нуф-нуфа? - послышался не вполне трезвый Голос отвязной Внучки. – А ну-ка мы его сейчас сдуем!
И что же сделала эта, с позволения сказать, Дама, нацепив на свой Синий Чулок чужой белый носок?
Да… Да…!!!
Она, отхлебнув изрядную дозу абсента, дунула со всей мочи, поднеся ко рту горящую спичку.
Вау… В-а-а-у…!!!
Это выскочил из вспыхнувшей уборной скромный, обаятельный Волк и дернул, забыв о белой своей бабочке…
***
Плюх… плюх…
Бежит, значит, многострадальный наш герой прочь из леса – и прямиком к Домику на Опушке… где шмыгает прямо в туалет!
А в домике жила неадекватная Бабушка!
Шарк… шарк… прямиком к туалету.
- Это как?! Это что?! Свет не выключен!
Щелк! – выключила свет в туалете.
Хлоп! – набросила крючок на дверь снаружи.
Да что ж такое, в самом деле!!!
Это лопнуло терпение у Серого. И тогда, без всяких носочков и бабочек, снеся дверь с петель, вылетел он из туалета и сожрал Бабушку… да и Внучку заодно.
А ЧЕ ОНИ…?!!
О л е г Ш а х-Г у с е й н о в
- Бабушка Галимат, бабушка Галимат! А Серый опять халтаму не съел!
Звонкие ребячьи голоса, эхом дробясь о мрачные окрестные скалы, достигают ушей самой уважаемой женщины селения Ицари - старой Галимат. Без ее участия ничего не происходит, не принимается ни одно важное решение… хотя, конечно, мужчины, будто махачкалинские бродяги какие, важно надувают щеки и за столом с нею не пируют… Но кончается застолье и в похмельное утро чья шурпа станет спасительной разламывающейся голове? – я ведь и сам, бывало… Гм! о чем я? Да! Предстоит уважаемой Галимат разобраться, отчего тает на глазах ее правнук Селим по прозвищу Серый. И рассыпающейся походкой на подагрических ногах направляется бабушка Галимат к приунывшему за столом Серому.
- Вай, Селим, дорогой! – укоризненно качает покрытой черным платком седою головой. - Такая халтама! Такой джигит! Почему не кушаешь, слушай? Дай в глаза посмотрю… ай-ай-ай! Девушка понравилась, вижу, дорогой!
Селим низко клонит голову и едва опушенные его щеки покрывает мучительный румянец.
- Кто такая, Селим?.. стой – бабушка Галимат сама скажет… Конечно, красавица Амина в красной шапочке!
Серый клонит голову еще ниже и светлая слеза его скатывается на мягкий кавказский сапожок.
- Послушай, Селим, внучок, что тебе старая бабушка скажет: давным-давно, когда вершины гор не были еще такими седыми, и мне понравился молодой джигит - чернобровый носатый Бурхан по прозвищу Буратино… давно уж нет, рай ему… да. И не одна я переживала по Буратине… по Бурхану, значит. Но даже и тогда я кушала шурпу…халтаму вот тоже… и все у нас ним было хорошо… девять месяцев… а затем… Неважно! Ты меня понял, Селим?
- Джигита любить!.. – посветлел лицом Серый, румянец его приобрел голубоватый отлив, и рука потянулась за ложкой.
.. А вокруг осуждающе молчали величественные горы.
С е р г е й П и л и п е н к о
И какая ж гарная у моей бабуси внучка была! О ней она мне рассказывала долгими зимними вечерами, когда смуглыми, в темных пятнах, руками перебирала движок дедушкиного «Запорожца». Мелькали, тускло поблескивая в огоньке тощей монастырской свечки, ремни да шатуны, валы да свечи… А в углу, у печки, дед тем временем рассказывал о запорожцах, с которыми ему доводилось воевать супротив Радзивиллов…
Капает, значит, из масленки на шатун топленое украинское сало, я тайком – шоб строгая бабуся не видела! – обтираю его душистой горбушкой домашнего хлеба, а бабуся ведет свой бесконечный рассказ о том, как красным барвинком вышивала шапочки внучка. Как женхалися к ней, такой румяной и вродливой, да и в шапочке с красными петухами, Тарас Рудый да Богданка Бульба. И как же гарно Боженька мог все устроить: так бы и жили втроем, рядком да ладком, внучка в красной шапочке, Тарас да Богданка… В селе под Харьковом, а не в какой-то там Швеции! А во дворе у плетня у них бы пивни с собаками разговаривали, а у застрехи из трубы музыка играла. И в огороде помежду гарбузами выкопали бы себе речку и назвали бы ее Ганнуська или Натуська…
Да только довелось поехать внучке, такой ладной, с веночком на смоляных косах, с лентами и красной шапочкой к москалям, в далекий то ли Тамбов, то ли Брянск. А там волки, кажуть. И съели они ее, мабуть.
А я сижу у печки, ем горбушку с маслом и удивляюсь – какие волки? – вот же она я, внучка-то!
-
Е в г е н и й Н и к и т и н 55
Со мною произошла удивительная история!..
Ах, да! - для начала следовало бы представиться: когда я рождался, околоплодные воды… Впрочем, самое начало можно пропустить. Мои простоватые родители нарекли меня Вольфом, и этот акт мне всю жизнь испоганил – даже детей своих мне всех кряду пришлось Владимирами называть в надежде, что хоть из кого что-либо путное выйдет…
Рос я , окруженный здоровым крестьянским бытом, и в свободное от еды и секса время я занимался сексом… гм! об этом я, кажется, уже писал… и самообразованием. Складываешь, бывало, стожок, набьешь углы, чтобы не заваливался набок, и задумаешься об ритуальной формуле «функция определяет форму»… и действительно – определяет! Особенно это очевидно, когда свекольный самогон перекладываешь парочкой полупинт пива уровня «хай-стандарт». Под это дело хорошо мыслилось об арт-деко, не брезговал я и арт-нуво, ибо, завидев в стогу цветок цикламены, нельзя было не согласиться со стариком Ф. Бракменом… ну, вы ж меня понимаете! И так меня растительный этот узор завораживал, что в экстазе жевал я цикламену ли, амброзию… а потом взмемекнешь, а простые крестьяне берут грабли, да как… ох! темнота наша!
Закончилась эта идиллия для меня страшно и внезапно, когда на скотном дворе в коровьей лепешке увидел я недопереваренный цветок цикламены и с такою ужасающей очевидностью передо мною встало незавидное будущее наших с вами тут экзерсисов, что вечная печаль поселилась в васильковых моих глазах. Настолько вечная и настолько печаль, что падали мухи в борщ, стоило только мне поднять на них лазоревые свои очи!..
Да! – об истории, что приключилась со мною: встретил я девчушку у опушки. Сексапильная такая – и шапочка красная, и круглая попка опять же… А я как взглянул на нее бирюзовым взглядом, да как увидел в тоске ее грядущее… И невероятное случилось: под моим взглядом высохла и сморщилась эта Красная шапочка, превратившись в старушку в очках со сломанной дужкою, а, подняв на меня близорукие свои очи и увидев слюну на глазном моем правом (рабочем) зубе (я улыбался) – почила со страху в Бозе.
И вот теперь брожу я по Миру, потупив очи долу, и со страхом жду грядущий, две тыщи двенадцатый, когда не выдержу, подниму взгляд и обведу им нашу юдоль…
И р а и д а Т р о в а
Вот жили-были давеча в далекой Берендеевой стороне дочь с матерью да бабушка. Род их был шаповалов… шапки делали, значит, спокон веку… посему и прозвали их: Старая Шапка, Шапка Молочная (дюже фигуристая мать была), да Красная Шапочка – зело красивая внучка уродилась. Работали оне не покладая рук (а и ног порою) с ранней зорьки до зорьки алой. Молочная Шапка пекла Старой расстегаи да кулебяку, а Красная Шапочка носила их бабушке через леса дремучие да горы высокие. Не потому далЕко носила, что бабушка на выселках жила, а дабы проголодалась.
Однажды, в Перунов день, когда зачинила мать расстегаи вязигою, вышла Красная Шапочка с избы позже обычного – правила бруском литовку. И не то, чтобы в праздник косить собралась, просто уважала обычаи предков : в Перунов день без острого – никак! Повесила, значит, туесок с расстегаями на литовку через плечо и отправилась в путь.
Долго ли, коротко ли шагала, да только притомилась и прикорнула у пня на опушке… а как отверзла очи – батюшки светы!! – мужик перед нею! Да кабы родной, рябой да щербатый, да рожа варежкой… так нет! Хаер на голове торчком, портки желтые, а косоворотка до пупа расстегнута и грудь мохнатая.
- Беовульф! – осклабился, ажноть фикса блеснула на коренном, и гулко в грудь постучал. – Ху а ю?
Только изумление мигнуло в очах Красной Шапочки, и рука ее сама потянулась за литовкою.
Гойда!
Тщательно обтерев охапкою травы алую литовку, с сожалением посмотрела внучка на распростертое тело… «а что ж он – красную девицу да сразу по матушке-то?…»
А л е к с а н д р С к р ы п н и к
К с т а т и, о м у х а х в т у м а н е…
Мини-пьеса без пролога, но с многозначительной развязкой…
Действующие лица:
Шурочка Азарова – студентка, пра-правнучка кавалерист-девицы, отдыхает у тетки в пьющей деревне ;
Баба Маня – старообрядка, восемьдесят лет живет в лесу отшельницей;
Вольфыч – деревенский алкаш.
Раннее утро. Опушка леса. Стелется плотный туман… На нем, как на перине, свесив босые ноги с грязными пятками, сидит Шурочка Азарова. Из-за ближайшего дерева внезапно появляется баба Маня.
Шурочка: - Ой! Ты кто! Выпужала – страсть!..
Баба Маня: - Божий человек я. Странница. Пришла ваших говорящих мушек поглядеть….
Шурочка: - Тю! У тебя с либидо все в порядке?.. Какие грибочки кушаешь, бабка?.. Вали отседова, у меня тут важное мероприятие!...
Баба Маня: - Чаво?..
Шурочка: - Да не «чаво»! Нагадала я, понимаешь?!.. Нонче в семь тридцать четыре у сломанной сосны суженного маво встретить должна…. Во-он там!
Шурочка махнула рукой. Женщины глянули в направлении сосны… и застыли. Там, под сосной, зашевелился кто-то в сером. Повисла такая оглушительная пауза, что стало слышно, как чавкают коровы, пасущиеся неподалеку… Однако пауза длилась недолго – незамужняя студентка и шестьдесят пять лет вдовая баба Маня, стукнувшись лбами, бросились к сосне…. Чуда не произошло… Куча тряпья зашевелилась, и из-под нее, кряхтя, вылез деревенский алкаш Вольфыч.
Вольфыч (сиплым голосом): - Все сволочи!.. Все орут!.. Никто не хочет слышать ближнего своего!.. Приидет спаситель – не услышим!...
Шурочка (раздосадовано): - Ты откель взялся здесь, Вольфыч?!... Ну-ка, лети отсель! Мухой!
Вольфыч тотчас взмахнул протяжно длинными своими мослами…. И лишь тень его косо мелькнула в тумане…