ОПЫТ ЛИТЕРАТУРНОЙ МОНОГРАФИИ
Мне кажется, многие из русскоязычных читателей полагают, что все современные русские писатели, которых стоит читать, живут в Москве или в Питере. И если один-другой из маститых еще и живы за пределами столиц, то разве что - последние из "могикан"... А я вот открыл писателя, какого еще как стоит читать,и нашёл его за пять тысяч вёрст от первопрестольной. Вячеслав Лопушной, о творчестве http://www.lopushnoy.ru/ которого хочу поведать, уже седьмой десяток лет проживает в г.Кемерово, областном центре Кузбасса. Вволю погуляв по его сайту, я обнаружил там немало интересного, начиная с биографии, с корней. Отец его - из рабочих, родом с южной Украины, сирота и беспризорник, подобранный Советской властью, ставший ее видным строителем и боевым офицером. Мать - коренная москвичка, из семьи священнослужителя. Но любопытней всего, что ее семья жила в Новодевичьем монастыре, в пору его закрытия, а ее родной брат и дядя Вячеслава - Владимир Покатаев - простой печатник типографии, уйдя из жизни совсем молодым, был похоронен по месту жительства - на...Новодевичьем кладбище. И покоится ныне в ближайшем окружении могил Рубинштейна, Скрябина и Шаляпина! Мама Вячеслава обладала большим вокальным талантом. В 30-х годах, учась на врача в Пироговке и став в итоге одной из ее первых выпускниц, она одновременно солировала в ансамбле Московского радио у Александра Свешникова, знаменитого, чуть позднее, создателя Государственного хора. Ее сопрано, романсы звучали и во всесоюзном эфире. Но всё же она выбрала медицину, став военврачом, пройдя всю Войну. Нет, никто не ссылал в Сибирь родителей Вячеслава Лопушного. Тяжелое ранение отца, долгое излечение в кемеровском эвакогоспитале... А далее так вышло, что родился и вырос Вячеслав сибиряком в первом поколении. Все эти сведения я не просто так сообщаю. Так или иначе, они еще пригодятся мне и читателю для осмысления творческого пути писателя...
Итак, пару лет назад, случайно познакомившись в интернете с произведениями Лопушного, я был просто покорён ими. Потом мы, как водится, стали виртуальными друзьями - добрыми, не записными, и я попросил его прислать мне что-нибудь из своих книг. Новые книги, различные публикации можно, конечно, и на его сайте прочесть, но читатель я старомодный, предпочитаю залечь с книжкой на диван. И представьте, вскоре ко мне в Ереван пришла бандероль с его книгами, в каких меня ждало подлинное открытие... Открытие мира Вячеслава Лопушного. Это тот глубинный мир разбуженных им тайн и чудес, которыми объятая волнением его душа устремлена к сокровищам внутреннего "я" - тонкого и необъятного. С радостным вдохновением и светлым ликованием, а иногда – с неисчерпаемой печалью и горечью, он щедро делится с читателем этими чудесами и тайнами.
Вячеслав Михайлович - поэт, прозаик и эссеист, издано шесть его книг стихов и прозы. Его стихи вошли в Антологию лирики поэтов России трех веков (Москва,2000г.)во всесибирские антологии. Самая свежая его книга вышла недавно в Германии, где как поэт он стал в 2011г. золотым лауреатом международного литературного фестиваля-конкурса русскоязычных авторов. Написано немало песен и романсов на его стихи, которые пела великая Валентина Толкунова и другие известные исполнители. Он - член Союза писателей России и Международной гильдии писателей... Впрочем, разве званиями, титулами ценен пиит? Сейчас ведь и академиков - реальных и "нарисованных" академий - хватает среди писателей. Но это вовсе не тот сочинитель, который почивает на лаврах своей основательности и фундаментальности. Ни на чем он не почивает. Активно, зримо и органично существует в литературе. Издаются его книги, он постоянно публикует в интернете новые эссе и статьи, печатается в московских и зарубежных журналах, входит в жюри международного литературного конкурса, он в постоянном сотворчестве с композиторами - и с сибирскими, и из ближнего зарубежья. И держит связь не только с известными людьми, но и откликается любому обратившемуся к нему человеку для той или иной помощи, какая ему по силам. Например,помещает на своем сайте открытое письмо деревенскому парню, где глубоко и с живым участием анализирует его стихотворные опыты... Публикует интереснейший обзор произведений призёров упомянутого конкурса, где он - один из судей по всем поэтические номинациям. А на основе своей многолетней переписки и общения с молодыми и не слишком молодыми авторами печатает эссе "Доя насущное из мглы", которое на поверку оказывается оригинальным и занимательным мастер-классом для молодых стихотворцев, и не только для них. Еще скажу об этом... Или добивается, чтобы в кузбасском литературном журнале напечатали произведения друга, талантливого, с необычайно яркой православной тональностью, поэта из Павловского Посада - Николая Кружкова... Публикует вдохновенный очерк о подвиге землячки Тамары Черемновой, которая несмотря на тяжелейший недуг с детства, почти не совместимый со сколько-нибудь нормальным существованием, стала писательницей. И создаёт ей личный сайт… Или совершенно бескорыстно делает с тетрадных рукописей очень немолодой женщины из кузнецкой глубинки компьютерный набор, редактирует и помогает этому народному самородку издать первый сборник стихов, предваряет солнечным предисловием, публикует его. Предисловие, от какого, мне кажется, не отказались бы и самые маститые авторы...
Лев Толстой высказал однажды парадоксальную фразу: "Я - граф, помещик... А превращать писательство в профессию столь же постыдно, как женщине делать профессию из акта деторождения. Пишу, потому что чувствую глубокую потребность проводить свои мысли через печать...". Такое категоричное утверждение классика звучит, конечно, спорно. Особенно - в наши дни. Но, как ни странно, нечто подобное по праву мог бы сказать о себе и Вячеслав. Дело в том, что перед ним никогда не стоял вопрос перехода на литературную ниву. К тому же, как писатель сам признается, первые строки он выдохнул только в 27 лет, в 30-ть они впервые попали в печать,а первая книжка вышла аж в 47,когда в нашем отечестве вовсю уже шла борьба за выживание... Более сорока лет он трудился как инженер-строитель, технический менеджер. А писал и пишет, потому что не может не писать, не может не излить на бумагу свои мысли и чувства. И всей своей жизнью и творчеством доказывает, что литературный талант и самообразование могут быть важнее и нескольких, пусть вполне заслуженных, гуманитарных дипломов и филологических диссертаций.
В книге "Перекрестье судеб" http://www.lopushnoy.ru/author/, Вячеслав Лопушной отдает дань уважения великим поэтам и писателям, классикам прошлых лет. Пишет о Пушкине, Тургеневе, Блоке, Есенине... Но много времени и внимания уделяет малоизвестным или незаслуженно забытым авторам. Но как он это делает, где их находит?
Говорит размеренно и чинно о трудах великих, и вдруг... о, какая-то яркая вспышка! Вячеслав не был бы таковым, если не восславил бы кого-то из недавно ушедших поэтов или нынешних собратьев по перу и душевному неравновесию. Например, об Арсении Тарковском, в эссе «Все эР и эЛь святого языка», он, заражая своими ощущениями, пишет так, что невозможно не полюбить этого поэта всем, кто до него еще не дотянулся! И хочется, по выражению Вячеслава, "катать и перекатывать по нёбу" строчки Тарковского, непрерывно осязая все эти эр и эль! Он убеждает нас, что стихотворение Арсения Александровича «Словарь» – несомненно Великое,обращённое к сердцу каждого русского! Что только благодаря таким стихам российские отроки и отроковицы могут полюбить русский язык, а не через умные или даже занимательные цитаты о его величии. И наивно-запальчиво бросает в сердцах, что наших академиков «покусать мало», коль скоро они до сих пор не включили этот стих - а ему уже полвека! - в школьные хрестоматии. На примере Тарковского Вячеслав делает такое открытие: Русскому поэту нет нужды говорить о любви к России или к родному языку. Нужно просто, как зеленый лист на древе Руси, наделять читателя неиссякаемым кислородом живого языка. И далее следуют пророческие слова, какие всем пишущим ох,как надо крепко-накрепко запомнить: "В том и состоит предназначение поэта - сказать нечто так, как никто до него!" И этому, открытому им закону, сам Вячеслав Лопушной следует всегда и того же требует от всех.
Особое место в его творчестве занимают стихи. Не скажу, что их очень много. Но они настоящие, драгоценные, а таковых слишком много и не может быть. Каждый его стих - это какое-то откровение, прорыв, пусть малое, но открытие. Это и "мыслящие чувства" философа-лирика, это и душевные излияния влюбленного, или, опять же окрашенный лирикой,монолог простого гражданина. Но главное, в его сердце звучит музыка, которая придает его лирическим героям особую поэтичность мыслей и чувств, что бесконечно волнует, завораживает, притягивает...
Забегая вперед, скажу, что редко в наши дни встретишь поэта с такой сочной иронией и самоиронией. А ведь это только малая грань его таланта! Взять эти строки, обращённые к четвероногому другу:
"...Но если, нервами стреножен,
Приду домой, горяч зело,
С моей - кирпич просящей - рожи
Ты мигом слизываешь зло.
Ты любишь так непостижимо,
В тебе такой любви запас,
Какой всегда бы в этой жизни
Дай Боже каждому из нас!"
Мне кажется, здесь у него ничуть не слабее, чем у Есенина, это светлое очеловечивание брата меньшего. Как видите, Лопушной даже поднимает его выше, не щадя себя смачной самоиронией, на какую отважится далеко-далеко не каждый пишущий.
Он откапывает эпиграф из дневников Л.Толстого: "Поэт вырывает всё лучшее из своей жизни и кладёт в стихи. И потому стихи его прекрасны, а жизнь - дурна". И Вячеслав улыбается над чрезмерной серьезностью великого писателя и, конечно, над собой:
Однажды мне кристально стало ясно -
Нежданно осенило с бодуна:
Пока не все стихи мои прекрасны,
То жизнь моя не полностью дурна!"
В авторском предисловии к одной из своих недавних книг он вспоминает, как во времена работы на стройке один язвослов-журналист представил его со сцены: "Слово имеет, безусловно, самый выдающийся поэт России...среди директоров акционерных обществ по строительству". Отшутившись тогда, Вячеслав заключил, что ему по душе столь щедро подаренный титул.Ведь по этой аналогии один из его любимых поэтов Федор Тютчев несомненно был величайшим российским стихотворцем среди дипломатов...
А впервые я познакомился с поэтом на портале "Мой мир" - через видеоролик: балладу "Прощание с Парижем" http://www.youtube.com/watch?v=FDTnTifvjMY на его стихи. Здесь-то и почувствовал мощь его неповторимого лирического посыла и был потрясен: "Шарль де Голль - блистающее кольцо..." Казалось бы, вот он, крикливо-рекламный фасад западного мира с его витриной-аэропортом. Сейчас, кажется, ты услышишь что-то зазывно-феерическое. Но вдруг: "...Двое ничего не замечали... глаза, что вобрали в одно всей Вселенной негаснущий свет...кофе стыл позабытый, но сжигало язык смертельное безумство поцелуя... мир вдруг затих, нет - ослеп, оглох...". И тут происходит нечто немыслимое: падение в бездну непоправимого расставания. Нет, не ищите ритмичной и красиво оформленной грусти. Здесь нечто совершенно другое! Рушилась Вселенная, которая создала Его и Ее: "…Потери горечь на моих губах больше ни на миг не исчезает!". И это же надо было появиться такому соавтору и исполнителю в одном лице, как кемеровчанка Марина Царегородцева! Просто нельзя не сказать о ней несколько слов, потому что ее воспринимаешь как действующее лицо - героиню баллады, средоточие той вселенской печали. Наверное, что-то такое было и в ее жизни. Иначе нереально так прочувствовать этот верлибр своей музыкой и подняться на такую запредельную жертвенную высоту своего голоса... Понятно, что эта баллада, опередившая время, никак не оценена столичной попсовой богемой. Но "…Разрыдается над ней - дай срок, полмира - над песней вышнею твоей, Аве, Марина!" Это заключительные строки другого стихотворения Вячеслава. Легко догадаться, кому оно посвящено. Убежден, что это слова истинного творца...
Говоря о поэзии Лопушного, естественно, хочется привести побольше фрагментов его стихотворений. Как уже говорил, книга избранного http://www.lopushnoy.ru/author/ - "Стихи разных лет" - вышла недавно в Германии. В этом сборнике всего около шестидесяти стихотворений и одна поэма. Всего? Что ни стих здесь, то - откровение, выстраданное, выпестованное и выписанное каждым штрихом.
Начну с его мощной гражданской лирики. Вот строки, навеянные встречами поэта с питомцами детского дома. А посвящены они тоже его землячке, поэту и доброй наставнице этого приюта – Тамаре Рубцовой, о которой он не раз тепло писал. Какая боль и какая вера в свою страну в этих строчках! -
"Вокруг двора детдома, как возле всех жилищ,
Собаки с лаем злобным большим гуртом вились.
Оголодали псины: как все, несли урон.
А нищая Россия глядела из окон.
Всей шкурою косматой дворняжье естество
Узрело в сорванятах какое-то родство...
Разделены опять мы - на хижины, дворцы?
О Русь, тебя не вспять ли вновь тянут под уздцы?
В дуге орел двуглавый и триколор из лент,
И бубенцы державы,которой больше нет...
Ни гимны, ни мессии не выручат страны.
Спасут мою Россию вот эти пацаны,
Такие же девчонки - милее не найти -
Из нашенской сторонки,и с Господом в груди!"
А на эти строки его вдохновил товарищ, простой русский парень, что самозабвенно пел под гитару:
"Колыма", "Офицеры", "Рябина" ли... -
Полухрип, полустон, полукрик -
Шибче спирта хватая глубинное,
Ввысь летит забубенный твой клик.
Мигом взгляд застилает роса:
То ли нервы мои поизношены?
Но такою же влагой непрошеной
Забирает соседей глаза...
А в груди и светло, и мучительно:
Пропаду без тебя, моя Русь!
О российская жгучая грусть,
Что больнее тебя? Что - спасительней?
Вообще, Русь, Россия для него - Матерь Святая! И даже малую хулу на нее он воспринимает эмоционально-негодующе. Отвлекусь на минуту от книги. Когда на одном известном портале в интернете, почти ежедневно, один плодовитый - мат на мате - грязесобиратель изобретательно костерил свою страну, Вячеслав не мог смолчать:
"Вы не видали рифмоблуда?
Внемлите, в гадостях силён,
Не унимается иуда:
Всё русское паскудит он.
Шакалы просто отдыхают.
И всем стервятникам - куда?
На смену снова заступает
Ударник мерзкого труда.
И сам себя по шее гладит:
Ай, красатун! Ай, сукин кот!...
Где проживает, там и гадит.
И как земля таких несёт?"...
Вернусь к сборнику. Другу-поэту из глухой кузбасской деревни, Леониду Гержидовичу, автор дарит свое творение Мастера:
"...Всё именье - твоя половина
И собака по прозвищу Барс.
Ни тебе мебелей, ни каминов:
Синь да тишь обнимают всех нас.
Чаю с таволгой, возле найдёной,
Пью, губами ловлю каждый лист
И твой стих, смоляной и ядрёный,
Точно спелый орех, запашист...
На Руси лепоту я повидывал,
И заморской не чужд красоте.
Но впервые теперь позавидовал
Благоокой твоей простоте.
Домик твой неказистый затерян.
Рядом - речка, кедрач и зверьё.
Как твой путь богознаменный верен!
Как несметно богатство твоё!"
Художник всегда ощущает свое предназначение, но если он - Личность, то он еще и беспощаден к себе:
"...О, сколько лет уже отмерено,
Как крест сомнительный влачу:
То тщусь творить я на бессмертие,
А то - "в зубах несу", ловчу.
Я с властью никакой - Бог миловал -
Не выпивал на брудершафт.
Но выжимал улыбку милую,
Где власти в лоб хотелось дать!
И в этом раздвоенье личности
Век умудряюсь доживать.
Имея голос, чту приличия:
Молчу, где надобно кричать!...
Кажется, всё здесь предельно серьезно. Но не слишком ли? И вот она - спасительная улыбка в конце:
В терзаньях сих всю ночь ворочаюсь,
Бумагу порчу на стихи.
А утром - дочь с женою в очередь:
"Гони, поэт, - на сапоги!"
На мой взгляд, необыкновенно силен Вячеслав и в своей метафоричной лирике, тяготеющей к городскому романсу, к бардовской песне. Как тонко надо чувствовать, чтобы в стихе "Изабелле Юрьевой" излить так пронзительно:
"...То восходил, то плыл пиано
Тот голос, и казалось, что
Ее мы слышали недавно:
Тому назад лет, может, сто.
И звуки осязались кожей,
И перехватывала грудь
Её, граничащая с Божьей,
Неисчерпаемая грусть!"
Как необыкновенно он ощущает музыку, убеждают и эти строчки, обращенные к любимой женщине("Обыкновенная история"):
"...Как взлетали бемоли с диезами
За перстами твоими нежными!..
Но даже здесь, продолжая, Вячеслав не может без улыбки, которая, правда, не без грусти,даже не без какого-то покаяния:
"Пианино октавой скалится,
Если...с клавишей пыль стирается.
Откликаюсь тотчас минорно я:
Пьеску вытерла ты - задорную...
Серенады пожухли Шуберта,
Зато - ах! - твоя сельдь "под шубою".
Спят на полке твои Бетховены,
Зато дети наши ухожены..."
Или эта спасительная грусть из "Романса для двоих":
"Давай взлетим поверх кудлатых туч -
Туда, где льнёт к губам горячий луч...
Пускай до слёз возьмёт сплошной наив!
Пусть, как вино в груди,густой мотив!
Твоё сопрано и мой хриплый бас -
Спасительны созвучия для нас!.."
Наверное,нетрудно догадаться, что эти три стихотворения тоже не могли остаться без внимания композиторов и бардов.
А в этой рваной ритмике,в фантастической метафоре, уже какой-то прорыв в неизведанное («Токката фигуриста»):
«…В своих посылах красноречив,
Надо льдом зависающий,
Он выше верхнего «до» молчит!
И падает ниц, страдающий»
В стихотворении "Памяти Аллы Зибольд" Вячеслав, кажется, делает ушедшую, почти неизвестную миру актрису провинциального театра - большой певицей. Да нет, не кажется, в этом не остаётся сомнений:
"...И каждый теплый вечер лета,
Чуть зажигала свет луна,
Шло представленье Оперетты -
Бесплатно - из ее окна...
Другие ныне чтут харизмы,
И ритмы новые в ходу.
Смешно - увидеть в том беду,
Впадать нелепо в укоризны.
Но мнится мне, пускай наивно,
Такой сюжет не в первый раз,
Что голос той певицы, дивный,
Однажды чью-то душу спас -
От лиха, Бог не приведи!
Ведь музыка - святая сила:
Немыслимо - послушать Сильву
И на злодейство вслед пойти..."
А это стихотворение, где автор, как мне видится, поднимается до тютчевских высот, стало романсом и тоже – одним из звучащих бриллиантов, иначе не скажешь, его музыкальной видеотеки http://www.youtube.com/watch?v=Mk9KB2qP90E:
"Когда в невидимом чаду
Обмана, серого лукавства
Дышать совсем невмоготу,
Я вспомню музыку Пространства,
Где, точно снег на Покрова,
Душа той кипенью горела...
Опять лечу во сне, как встарь.
И там - на грани совершенства -
Тех лет негаснущий янтарь
Струится по сердцу блаженством...
Но о минувшем не скорбя,
Вновь улыбаюсь я спросонок,
Как улыбается ребенок
От осязания себя"
Насколько образны строки из "Речитатива барда"! -
"...Не износишь лица без стыда.
И отступник, и грешник покаются.
Но беда, что в груди разрастается
Торичеллиева пустота.
Как в собачьих глазах - черно-белыми -
Дни бегут предо мною сейчас.
Ох и времечко! Что ж ты наделало,
Будто смерчем по душам промчась!"
И, разумеется, в любовной лирике, Вячеслав сказал свое яркое неповторимое слово. Вот фрагмент классического сонета (из книги "Сонет в сентябре"), с которым он и угодил... в ту самую Антологию. С какой воистину граничащей с Богом и исходящей от него любовью он пишет о самом сильном чувстве, подаренном нам свыше. Это почти молитвенные слова о женщине:
"Горит сентябрь. Не поздно и не рано
В сердечный слог и стать, и кровь облечь,
И бархат глаз твоих, сиянье плеч -
Все самоцвета радужные грани.
Я помню первозданность юных щёк:
Чрез годы чистота неуязвима.
А тайну глубины неизъяснимой
Доныне разгадать в тебе не смог!.."
А вот еще одно стихотворение, ставшее романсом:
"Я перечел твое письмо,
Какому четверть века скоро.
И вот опять, как обожгло,
Вновь подступило что-то к горлу.
Не одолел бы ни строки -
Их у меня не слишком много, -
Но знай: они, мои стихи,
Все родом из того ожога..."
О время, ты хищник, укроти и уйми, останови свой безжалостный бег...Вот обжигающе грустные строки из стихотворения "Старый Новый год", также положенного на музыку. Что ж, у каждого в жизни, наверное, случаются такие моменты/ Но такого рода пронзающего покаяния, как в последних четырех строчках, я в русской поэзии вообще не встречал:
"За бокалами губы сомкнем в эту ночь.
Год, как в детстве неделя, уносится прочь.
Гонишь ты паутинки с углов своих век.
А считала, что юною будешь навек.
Рядом - траченный молью - скажи, чей тут вид?
А я думал, мне осень совсем не грозит.
Не успели друг друга мы чуть пригубить,
А так мало, так мало осталось любить!
Не вчера ли шумели малышка, малыш?
Улетели... И в комнате - зябкая тишь.
Их - лишь двое у нас,а могло...Боже мой!
И витают они надо мной и тобой.
Вот и в сердце сегодня пробрался мороз.
Но с вином на губах - соль спасительных слёз..."
Как уже знает читатель, незабвенная Валентина Толкунова спела его стихи - строки, посвященные дочери: http://www.youtube.com/watch?v=JzpWjk5jhqk&feature=related
"Когда случилось, я не знаю,
Но изменилась дочь моя:
Была своя, была ручная,
А стала, вроде бы, ничья...
Ты встретишь суженого, дочка,
Чтоб мамой ласковою стать.
Но сердце глупое не хочет
Тебя на волю выпускать.
Оно, наивное, стремится,
Пока не выгорит дотла,
Чтоб вечно - редкостною птицей -
В моих ладонях ты жила"
Мог бы бесконечно цитировать эту лучезарную лирику. Но скажу вкратце еще только о нескольких стихах: "Беломорская богиня" - "Губы отверсты и формы отлиты, барышня Северная Афродита! В косах Полярное бродит сиянье. Только в полон огонёк не возьмёшь: руки, того и гляди, обожжёшь!..."; "Сибирская южанка" - "Посыл земли той дальней в улыбке инфернальной. Боюсь, и Модильяни пропал бы в том тумане. И он бы эти очи в века отправил – точно!.."; "Неопознанное чувство" - "…И сединою убелённому нести мне до последних дней – нечаянно приобретённую тревогу на душе моей". И везде он возносит женщину туда, где ее место - в небеса, и где опять - полет к Богу...
Сей физик, не без оснований возомнивший себя лириком, на стыке этих двух, гармонично-несовместимых понятий, если не профессий, как один из продолжателей лучших традиций шестидесятников, вдруг взял и дерзко совместил несовместимое. А на слиянии двух этих ипостасей он делает открытия. Он, например, утверждает и доказывает, что Первый Закон Ньютона - это далеко не только физика, но и закон жизни, закон человеческого общежития и взаимовлияния. Вячеслав предлагает нам чуть-чуть вслушаться в этот постулат, какой, конечно, помнит, хоть среди ночи разбуди. И далее делает вывод: как много в жизни зависит от того, с кем и с чем пересечется мыслящая и чувствующая субстанция, которая... заполняет наши одежды! И от того - в какую сторону изменится после этого твоё состояние на Земле. К слову, он пишет, что его состояние необратимо изменилось, может быть, и от подаренного ему в юности собрания грамзаписей Шаляпина, которого он просто боготворит... Читаешь одно за другим его эссе и удивляешься таланту, глубокой компетентности во многих затрагиваемых им темах. Да ведь это ни дать, ни взять, Белинский наших дней! И всё-таки, как можно на таком высоком уровне творить в столь разных жанрах? Кажется, я знаю ответ: Вячеслав видит, чувствует поэзию во всём.
Вот, например, что он ошеломляюще открывает в игре шахматного Маэстро:
"...И как поэт два слова-антипода
Порой венчает чувством без границ,
Игрок найдет вдруг два безумных хода!
И... короля кладет соперник ниц.
А после - долго он, смертельно-белый,
Еще не видит ничего вокруг,
Покуда высоко взлетевший дух
Вернется в им покинутое тело!"
А вот что высокое, ликуя, обнаруживает в футболе:
"...многолика,с огромнейшей буквы - ИГРА:
Непознанной щедростью мига,
Красой неизбывной мудра.
Хмельное крещендо эмоций,
И - форте, Фортиссимо, ГОООООЛ!
Да если б сегодня жил Моцарт,
То он полюбил бы футбол!"
Читатель сейчас улыбнется, но я серьезно: не сомневаюсь, что если Лопушной напишет о нардах, игре в поддавки, покере... верховой езде, лапте, состязании по перетягиванию каната... работе мукомола, сапожника, землекопа... то везде он найдет поэзию!
Правда, он, наш Вячеслав, пишет некоторые вещи, я бы сказал, для интеллектуальной, хорошо подготовленной аудитории, которая не без литературного грешка: настолько богат, эмоционально насыщен и необычен его язык. Взять его поэмы.
Одну («Испанское лето») он пишет классическим размером с сочной рифмой, легко играя словами. Это, пожалуй, небольшой роман в стихах о современной Кармен, о любви русского художника и испанкой певицы. Эта поэма легла в основу мюзикла, поставленного в областном Музыкальном театре: http://video.mail.ru/mail/lopushnoy/_myvideo/4.html
Нет, конечно, не стану загружать читателя цитированием арий. Но сами за себя говорят и вот эти два коротких фрагмента монологов –
героини:
«…Все для тебя мои обличья:
Наряд и образ, и колор.
Кармен я, донна, Беатриче…
Как пожелает мой сеньор.
С тобою рядом дни и ночи
Кем ты захочешь, быть учусь.
Я – глина, ты – Буанаротти!
Я потерять тебя боюсь…»
И героя:
«Быть красивой – это Божья кара!
Этот крест повсюду носишь ты:
От Парижа и до Гибралтара
На тебя глядят, разинув рты.
Красота твоя невыносима!
В мире, столь жестокостью больном,
Рядом с восхищением – насилье,
Если не в обличии одном…»
Другая поэма – «Антильские сны» – написана верлибром. Третья – «Зубовский бульвар», элегические воспоминания о Москве 60-х годов – белым стихом. А четвертая – «Притча» – фольклорно-былинным слогом, где едва ли не половину его слов не найдешь именно в таком виде в словарях. Но это вовсе не значит, что слова эти непонятны. В его устах даже не совсем... нормативная лексика непостижимо становится здесь иронически-благозвучной! Судите сами: "Тут продрал искатель очи затуманены, возревел словострадатель страшным голосом: Разъедри твою в три жабры рыбку-матушку! Что ж ты натворила-накосячила?!"... Так что, дотянуться до его языка - труд не слишком великий, зато каждого ждут открытия в этом постижении. Хотя есть рассказы и для самых простых неискушённых читателей, о чем речь впереди...
Каждое утро,просыпаясь, я сквозь сон с удовольствием думал, что мне вновь предстоит соприкосновение с бездной интересных мыслей, идей и откровений, которыми я никак не мог насытиться: настолько все написанное Вячеславом было безгранично интересно и неисчерпаемо читабельно. Возможно, это из глубинных тайников его души восходят, отмеченные эмоциональной окрылённостью, сильные, драматически одухотворенные творения.
У каждого русскоязычного, да и не только, есть своя пушкиниана. Это огромный культурный слой, да что там слой - необъятный пласт длиною в нашу жизнь. И он занимает такое большое место, что его даже и не видишь, потому что он является частью нашего русского языка, нашего общения, образного мышления, сознания. Это как дыхание, которого не замечаешь. Необычайно интересна пушкиниана его, Вячеслава Лопушного. В эссе "Но строк печальных не смываю" ему и в голову не приходит заниматься каким-то анализом произведений Поэта. Нет, он раскрывает нам своего Пушкина - бесподобно живую натуру, личность невиданной силы, загадочную и противоречивую. Он спустил с небес, а вернее, приблизил к нам не того, официозно академического и "положенного знать" Пушкина, а совсем другого, куда более интересного - простого и земного: умницу и упрямца, весельчака и острослова, уморительно и невинно «подкалывающего» друзей… Или – деревенского философа-печальника, который на простодушные слова крестьянки – «чёй-то ты, милок, подурнел и постарел» – отвечает: «Хорош-то я не был, а вот молод был»… или – страдающего, куда сильнее, чем любой из нас… Кажется, что Лопушной перемещает и пространство, и время, и себя, и нас, чтобы состыковать с Пушкиным на новом неизведанном "перекрестье судеб". Он, если хотите, мистически беседует с Поэтом и шаг за шагом расшифровывает малоизвестные слова Гоголя: "Пушкин - это русский человек в своем развитии, который явится к нам через двести лет!". Он говорит и о том, что сам Пушкин ("Слух обо мне пройдет по всей Руси Великой")... ошибся, слишком преуменьшил величину своей будущей славы. И доказывает это собственными наблюдениями. Например, тесно общаясь в свое время с заокеанскими технарями, он отметил, что они не могли назвать навскидку имена своих национальных поэтов (ну что с них возьмешь, с американцев-то, это же вам не советские физики-лирики! - С.П.). Но имя Пушкина они знали все!.. А пушкинские цитаты, экспромты, эпиграммы, которые он находит искристо рассыпанными в двух томах писем Александра Сергеевича - это уже каждодневное состояние души великого пиита. И Вячеслав забавно благодарит «нашу общую знакомую» Анну Керн, за то, что она, впав в нищету на старости лет, продала… письма Поэта по пять рублей за штуку… Спросите сегодня у любого молодого, даже не чуждого литературе человека о его приоритетах - мало кто сразу назовет Пушкина. Но проходят годы, и с жизненным опытом каждый из нас начинает понимать и принимать его в совершенно новом свете. И Лопушной подвигает вас снова раскрыть томик «солнца русской поэзии»...
Вячеслав легкими осторожными прикосновениями до наших сердец делает на них штрихи, которые становятся живительными ручейками с текущими по ним целебными волнами милосердия и сострадания. Он переступает ту грань, где человеческое сознание, полагая, что оно у самого предела своих возможностей и не способно продвинуться за его границы, вдруг открывает новые просторы необъятного...
В рассказе "Паална" он напоминает нам о вышней ответственности за тех, кто нам бесконечно дорог и близок. Чтобы потом не было больно и стыдно за не проявленное вовремя душевное тепло. И когда годы спустя, быть может, аналогичную ситуацию судьба возвратит тебе, испытывая близких преемственностью твоего добра. Я не знаю, кто сможет не уронить слезу, читая эту щемящую историю встреч и переписки взрослого мужчины со своей няней из детства, когда в финале малая дочь героя вдруг оживляет наивное четверостишие из его младенческой книжки... Рассказ "Гэбэшный детсад" я бы озаглавил по-другому - "Один день Вовчика Кочергина" по аналогии с известным названием. Устами ребенка начала 50-х годов автор горестно-захватывающе повествует об унижении личности, что начиналось в детском саду... В святочном рассказе он живописует нелегкую судьбу простой девушки из наших дней, прошедшей через испытания и горькие разочарования, даже через попытку наложить на себя руки, но сохранившей внутреннюю чистоту и неистребимое чувство собственного достоинства. На то он и святочный рассказ, чтобы героиня всё-таки нашла "хрустальные туфельки"...
Удивительной силой воздействия на наши умы и души отличается эссе "Возделывание души" (именно так Лопушной переводит с греческого слово "культура" - возделывание). Оно было написано еще в 80-е годы, но, убежден, ничуть эту силу не утратило. Автор начинает с открытия: он утверждает, что строки из песни А.Вертинского 1918 года о гибели юнкеров - "Я не знаю, зачем и кому это нужно, кто послал их на смерть не дрожавшей рукой?" - это же про наших мальчишек, брошенных на бессмысленную бойню в Афган! (А теперь можно сказать то же и про Чечню - С.П.). Далее он обращается к Библии, найдя в ней такие строки: "Фарисеи любят предвозлежания на пиршествах и приветствия в народных собраниях... Горе вам, фарисеи, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем, как внутри они полны хищения и неправды...Так и вы: по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония". Излишне напоминать, кому и чем были опасны такие откровения, да и сейчас не понравятся. А как пронзительно, как, увы, современно звучит сегодня грустное библейское пророчество, какое с болью приводит автор: "И по причине умножения беззаконий оскудеет во многих любовь ...". Нет смысла пересказывать эссе. Это надо читать!
В очерке "Очарован Россией" - трогательно, с любовью - писатель рассказывает об ушедшем друге, Александре Зениткине, самом обычном, вроде бы, человеке, но из тех, которые строили, создавали и поднимали во все времена Русь, Россию, Союз, "Россиюшку", как тепло о Родине пишет он. Это племя людей с особым отчаянным, бесшабашным, гусарским - истинно русским началом, с подлинно есенинской болью в душе, которым присущи черты, что по душе простому русаку - "любить, так любить, гулять, так гулять, стрелять, так стрелять". Человек обыкновенный, да не совсем. Это ведь тот самый парень, который потрясал всех простыми песнями под гитару…«полухрип, полустон, полукрик!» И вот еще что интересно: о ком бы Вячеслав не писал, о выдающихся или безвестных людях, вторые под его пером непостижимо становятся чуть ли не равновелики первым...
Однако же, объективности ради, замечу, что приветствую не всё, что вышло из под его пера. И действительно, я же должен подлить ложку... нет, не дегтя,Боже упаси, а какой-то микстуры, что ли. Речь о некоторых его пространных публицистических статьях на политические темы, и особенно - "Дедушка Ленин и революции". Лопушной с болью задает много острых вопросов прежним и нынешним власть имущим. Чувствуется, что сердце болит у него за невосполнимую "гигантскую просеку", вырубленную в российском народе, за разгул нашего дикого капитализма, обнищание множества людей и за многое другое. И всё же не покидает ощущение, если не опасности, то необязательности вторжения столь значительного художника в политику. И дело даже не в том, что не всё здесь бесспорно, не все его оценки мне по нраву,а где-то и вовсе с ним не согласен. В этом нет ничего удивительного. На постсоветском пространстве и на Гражданскую войну до сих пор у многих полярные взгляды, не говоря уже о куда более свежих событиях. Но...чуть не сказал "не барское", нет, не художническое это дело - ввязываться в открытые политические споры. Так мне думается. Да, он может не без изящества вести такую дискуссию. Но несравненно сильнее здесь у него получается жечь сердца людей и влиять на них к лучшему - своим искусством поэта. Например, - тонко улыбнуться всего-то в четырех строчках, и это вдруг оказывается неизмеримо убедительней, чем его эмоциональная статья с самыми острыми наблюдениями.
И ведь Вячеслав делает это блестяще:
"Спадают ныне с ПРОШЛОГО покровы.
Пусть! Но милей - другая ипостась:
Чтоб ни одна "священная корова"
На нашем НАСТОЯЩЕМ не паслась!"
Любопытно, что он написал эти строки еще в перестроечные времена. А как свежо звучит, не правда ли?
Или, уже в этом веке, он находит эпиграф из Александра Блока,"Фабрика",1902г.: "...А в желтых окнах засмеются, что этих нищих провели". И следом ставит свои четыре строчки. Правда,теперь это горькая улыбка мудреца, болеющего за свой народ:
"Век изобилья! Вольниц - пруд пруди.
А в желтых окнах - чают о народе,
О нем пекутся при любой погоде.
Но...этих нищих снова провели!"
Везде он с неисчерпаемой любовью пишет о стране и о народе. Будучи сыном украинца и русской, он естественно считает себя неотрывной частицей единой славянской православной общности. Вот уж кто имеет право повторить вслед за Андреем Платоновым: "Без меня народ не полный".
Вообще, Вячеслав Лопушной настолько крепко и безотрывно связан с Русью, русским духом, и настолько пропитан им, и настолько силен в нем зов предков, что жил бы он хоть с китайцами или англосаксами и не зная русского, все равно...наверное, этот язык спустился бы к нему с небес: он думал бы, страдал и мечтал только по-русски. Но слава Богу, что он с нами. А о великом и могучем он пишет так, что, кажется, и слепоглухонемой от рождения непостижно ощутит, какое это чудо света – русский язык!
Например, в эссе "Праздник святого...Сисадмина", в "Иван Михалыча склонять нельзя!", в "Плевочках и жемчужинах" он то предельно серьезен, то ненавязчиво-поучительно, искристо ироничен. Он остроумно и убедительно просит, требует, а порой умоляет - не коверкать, не портить, не мусорить компьютерным, тинэйджерским или необлатным жаргонами и нью-иностранными словечками наш язык, по крайней мере - поэзию,русскую литературу. Он прямо-таки физически страдает ("в уши мне гвоздочки забивают") от этих ползучих атак на родной язык. Потому что через язык проходит стержень, основа, фундамент, благодаря которому, несмотря на все невзгоды, страдания, унижения и гонения,выжила и всегда будет жить великая культура русского народа - может быть, будущего спасителя всей человеческой цивилизации. И таких,как у Вячеслава, безграничной любви и беспримерного уважения к русскому языку мне встречать не доводилось.
Нет, друзья мои, произведения Лопушного - это не те нынешние лощёные "зазывалки", которые читают в аэропорту, чтобы убить время, а на следующий день навсегда о них забывают. Они - своим брызжущим исступлением, бунтовским духом, сакральными вопросами, нежным лирическим вдохновением - соприкасаются с каждой душой...
Снова обращусь к стихам Вячеслава. Неизгладимое впечатление произвели на меня "Родительский день" и "Музыкальная память". Все мы ассоциируем детство с чем-то очень ярким, впечатлительным, запоминающимся и отложившимся в детском подсознании мощной доминантой, которая, возможно, сильно формирует в дальнейшем и наш характер, мышление и образ жизни. В первом стихе он по-младенчески непосредственно воспринимает всеобщую радость празднования Дня Победы над врагом, которая снизошла на него, малыша, всерадостной хрустальной мелодией, где "ведет голос мамы красивый, басит, как умеет, отец", и где
"...Звучат немудреные тосты,
И Козин поет о былом.
Счастливые кружатся гости,
Как счастлив и я - под столом...
Глаза зачерпнули тумана:
На снимок гляжу фронтовой -
Такая красавица мама,
И батя - орел молодой!"
Сильнее просто невозможно передать ликование того малыша и светлую ностальгию автора через полвека.Не случайно эти строки тоже стали трогательной песней http://www.youtube.com/watch?v=URKq2tkRszs
А в "Музыкальной памяти" в 16-ти строчках заложена неисчерпаемая драма. Там нет ни имен, ни явного обозначения события, но можно легко догадаться, что речь идет о дне похорон "вождя народов". Герой стиха по-детски не понимает утомляющую его нескончаемую скорбь окружающих, которая контрастирует с его светлым и невинным восприятием задорности и веселости детства. И вот этот восьмилетний малец, "не ведая, что творя", вдруг звонко роняет в гуще скорбящих соседей чудовищно невозможное в тот день словцо -
"...И разом коммуналка поперхнулась,
И стал седым отец мой на глазах!
Мне в спину, будто стужею пальнуло,
А музыка вослед струила страх...
Мне нет причин на прошлое пенять.
Я на судьбу не жалуюсь и нынче.
Но включат "Итальянское каприччо",
И...ноги отнимаются опять!"
Вот ведь какое дело. Меня еще не было на свете в тот памятный автору день. И скажу откровенно, что не разделяю уничижительные нападки на человека, под предводительством которого СССР стал великой державой, какой бы противоречивой фигурой он не был и какие бы противоположные доводы не приводились. Но, оказывается, могут быть доводы сильнее, чем даже неопровержимые факты. И "музыкальная память" Вячеслава не может не убедить меня в его правоте, по крайней мере,его личной...
А его генная память, очевидно, не позволила ему остаться равнодушным и к заурядному, казалось бы, событию в начале нашего рыночного века: мгновенной «перекраске» одного печатного издания («Дым стоял над газетой N-ской»). И эти строки могут заставить вздрогнуть читателя:
«…А во мне, вот беда, отцова
Память рушит ночной покой:
Днём – в цивильном – пришли за Словом.
Ночью – в кожаном – за тобой?!»…
Как писатель Лопушной явно не обременен громким успехом. Мне кажется, ему очень близки строки Б.Пастернака: "Цель творчества - самоотдача, а не шумиха, не успех..." Вот что писал Вячеслав около тридцати лет назад в стихотворении "Мой Словарь":
"...Я иду в Словарь Великорусский -
Золотые россыпи мои,
Омывая праздничною грустью
Душу от запекшейся крови.
В Словаре моем, как будто в Правде,
Снова силы прежние беру,
Веру и надежду... Боже правый,
Укрепи в неправедном миру!"
Такое ощущение, что Словарь Великорусский и Библия, к которой он не раз обращается в своих произведениях, эти книги для него равноценны. И такое обожествление русского языка мне ничуть не кажется спорным или, тем более, кощунственным, ибо оно не может не потрясать!
У Лопушного нет повода кичиться происхождением, он не томим ни славой, ни деньгами, но он - обладатель несметного богатства: "Без дворян моя родословная, но владею ведь... Русским Словом я". А вот строки, написанные несколько лет назад, когда уже очень многое было пережито, когда он уже имел право сказать:
"...Только мнится: со скоростью света
Я лечу! Значит, время стоит.
Век блуждать отрядил меня Бог -
Между грешной и Млечной Стезёю.
Жизнь светила и... била грозою!
Только выбрать я так и не смог...
И всё ж прибыл к сединам своим -
Полунищим российским поэтом.
И тому есть простая примета:
Не деньгами - словами томим.
Разве можно безумца унять
В сумасшедшем бескрайнем полёте?
Верю я: на декабрьском излёте
Поверну время зимнее - вспять!"
Кто-кто, а Лопушной остановит время, да что там время, он умудрится и полет пространства остановить. Да и не только в этих стихах. Как удивительно легко и естественно автор переходит от традиционной классической звукописи к какой-то вовсе запредельной, но - чудодейственным образом - понятной любому читателю! Вот как он пишет в "За пределами Ойкумены":
"...Казалось двумя телами
Мы заполняли пространство
Всего необъятного Мира,
И время струилось, поскольку
Мы течь ему позволяли..."
Какой мощный посыл энергии в этом свободном стихе, какие ох, как не всем позволительно писать! И как ощущается влияние большого писателя и ученого Ивана Ефремова. А каково воздействие на его стихи и прозу художников-импрессионистов или Рериха, которые были в гармонии с тонким миром, его загадочным пространством! В своем эссе о живописцах он возводит импрессионистов и Рериха выше всех к Поэзии, и дерзко развенчивает "картинопись" современника, имя которого на слуху.
Но всё же художник-творец никогда не может быть до конца удовлетворен своим творчеством. И Вячеслав роняет вот эти непритязательные строки:
"Мне однажды, как молния, ночью,
В час, густая когда чернота,
Вдруг сверкнули заветные строчки.
Но смыкала уста немота.
Сколько раз, сколько лун я - бессчётно -
Наяву их стремился найти!
Но, боюсь, только отсвет залётных
И сумел до листа донести"
И еще стихи напоследок. Потрясающе звучит триптих, три стиха, обращенные к дочери - три состояния его души во времени. О втором из них, ставшем песней, записанной великой певицей, я уже упоминал... Знаю, как легко в таких "родственных" стихах впасть в небезыскусное и благозвучное, но...банальное восхваление своей кровинушки. Но нет, автор счастливо минует подобный искус. И потому эти строки становятся строками для всех. И потому они, по выражению А.Фета, "смотрят из времени в вечность". Везде тут идет разговор на равных - с малым ребенком, девочкой-подростком, с цветущей девушкой. С какой грустью он говорит о неумолимо текущем времени, которое дарит и забирает, вознаграждает и наказывает, осчастливливает, печалит и так незаметно уносит в свой временной посекундный плен. А вы слышали, чтобы кто-нибудь с такой мольбой и горней исповедальностью обращался к малой девчушке? -
"...Дай Бог увидеть не во сне
Нимб, заплетенный в эти косы,
И чуть побыть в твоей весне...
А перед тем, как возлечу,
В последний миг прощальной грусти,
Ты - знаю - веки мне опустишь.
И выше - счастья не хочу!"
А в третьем стихотворении триптиха автор просит у дочери прощения за то, в чем не виноват, в чем обычному человеку, конечно, не пришло бы в голову повиниться:
"Расцвёл семнадцатый твой лист...
Прости мне, дочь, за всё, что было,
Что небожитель легкокрылый
Я - чаще, чем матерьялист.
И следом он делает философское открытие, во всяком случае, абсолютно уникально его трактует:
Кант узаконил идеал:
В нас нет иного, кроме - неба.
И тот, кто слышит звезд хорал,
Не часто думает о хлебе...
А в заключительном четверостишии мы видим самые простые слова, какие, казалось бы, могут быть на устах у любого отца, не лишенного душевного тепла. Но небесный порядок, вышний звукоряд этих слов таков, что у вас не могут не увлажниться глаза:
Дитя желанное, свет мой,
Бог не любить тебя не может!
Как и родитель грешный твой -
И сердцем, и душой, и кожей!"
Лопушному принадлежат удивительно сильные строки, которые могут быть даже эпиграфом к многотомнику А.Блока:
"Поэты на Земле - пророки, Вселенский - Александр Блок!"
И этими двумя строчками сказано все. Можно часами слушать заумные и околоумные академические лекции о творчестве Блока и благополучно заснуть. Но услышав эти семь слов, вряд ли кто останется безразличным и не углубится в стихи Блока. А там и Гумилев замаячит. И естественно, что Ахматова не останется в стороне, а рядом будет и Цветаева. И от Есенина никто и никогда не отказывался. И незаметно можно открыть для себя, углубиться и в Мережковского, А.Белого, Бальмонта, Северянина... Не говорю, что всех прямо-таки потянет на весь имажинизм, акмеизм, символизм, футуризм и т.д., но любой читатель, через эти две простые строчки, может открыть для себя нечто серебряное из русской поэзии. А к Блоку у Вячеслава особое отношение. Мне кажется, он убедит всех и каждого, что без этого Поэта нельзя жить! В эссе "Ночью я позвонил Александру Блоку" невозможно не поверить, что такой живой разговор двух поэтов - через время и пространство - состоялся! А далее, отдав должное бессмертной лирике Поэта, оттолкнувшись от "Незнакомки" и других стихов, Вячеслав доказывает, что именно Блок в лирико-философском стихотворении "Моей матери" открыл основы... теории относительности! За год до Эйнштейна! Дух захватывает, правда? Уверяю вас, если есть люди, которые еще не полюбили Блока, то после прочтения этого эссе таковых не останется!
Обещал вернуться к брошюре "Доя насущное из мглы". А ведь в ней наш уважаемый автор решился ни много, ни мало - на то, чтобы преподать всем и каждому, "как нельзя писать" стихи. Он, правда, оговорился, что "как надо писать" может научить лишь Господь, хотя пытались это сделать Брюсов, Маяковский, другие мэтры и академики литературы. Нет, он, Лопушной, берется только вразумить "как нельзя". Но никаких лекций при этом не читает! Неотразимо улыбается над мимикрией "бессмертных" строк - неувядающих и осовремененных - «страдал Гаврила от гангрены» и "маев-чародеев"; или над красивыми исповедями-вздохами поэтесс,коллекционирующих комплименты на "стихи.ру" и воспринимающих любые замечания, не иначе, как нахождение изъянов в их очаровательных лицах; или над «есть поток!» - добрых молодцев, небесталанных, но не желающих «фильтровать развязный базар». Легко и непринужденно доказывает,что можно облагородив текст песни, запросто... удалить из неё крупицы поэзии. А если даёт цитаты, то лишь такие, что наповал разят любого версификатора. Как эта - от Гейне: "Человек, первым сравнивший женщину с цветком был гениальный поэт. Стихотворец, который это повторяет, - чурбан..." С густой иронией, на живых примерах Вячеслав показывает, как страшно много чего нельзя тащить в строку и отчего стих мгновенно приказывает долго жить... А порой он здесь уважительно-полемично, но дерзит и «Вильямам, понимаете, Шекспирам», то есть, самым маститым поэтам, если находит, что они в каких-то стихах искусно преподносят «ликбезы о любви и дружбе» или мастеровито нанизывают...лишние строфы - для числа и для непонятливых, тем самым, занижая ценность своих же ярких находок… Но вдумайтесь, господа хорошие поэты, это какими чудовищно обширными познаниями надо обладать, это надо перевернуть чуть ли не всю мировую литературу, начиная от наскальных рисунков и фигурок, это надо изведать, изучить, исписать, извести... Чтобы стало понятно: как нельзя писать. По силам ли ему такой подвиг? Не слишком ли большой комплимент тем самым невольно делает он себе этим замахом? Шучу, конечно. На самом деле поэт с таким невероятным диапазоном стиха - от «благоокой простоты» и "нимба в косах" до "октавой скалится" и "«улыбки инфернальной", обладатель абсолютного слуха на родной язык, эрудит и интеллектуал с громадным опытом жизни и творчества, может и должен поделиться своими знаниями, ощущениями и тем же опытом, "сыном ошибок трудных". Ибо есть чему и даже очень многому, чтобы поучиться у него. И это мой совет не только молодым и начинающим, но и серьезным стихотворцам со стажем.
Вячеслав Лопушной не зря же столько лет провёл не в писательском кабинете, а в гуще людей. Он пишет о том многом, что мы видим повседневно и с чем всегда встречаемся. О том, что мы даже и не замечаем, но с чем и в чём живем. Он - искатель, труженик и философ. Сегодня здесь, завтра там, а послезавтра и сам не знает, где окажется. Словом, он там, где нужен и даже... где не нужен, но где могут быть нужны его строки. Вечно беспокойный, порой колючий, порой по-детски сентиментальный, но всегда отчаянно справедливый.
Да, он "век блуждал между грешной и Млечной Стезёю". Блуждал, но не заблудился! И пусть каждое сердце будет тронуто его "тайной глубины неизъяснимой", магией "спасительных созвучий", а может быть, загадкой «неопознанного чувства». И это его уникальный мир,преподнесенный читателю. Его детище, храм, где он и архитектор, и строитель. Храм, который он неустанно воздвигал всю свою жизнь...
Москва-Ереван, август 2012г.