Нет радости...

               
Старик пристально смотрел слезящимися глазами на кота.
Тот сидел поодаль и вылизывался, пытаясь истребить медицинские запахи.
Старик уже несколько раз возил его в клинику для животных, сдавал анализы, делал УЗИ, и диагноз был неутешительным – возрастная почечная недостаточность. Вдобавок старик запустил коту зубы, и тому пришлось удалять зубные камни и пару клыков. Недавно была пенсия, поэтому денег хватило на всё: и на анализы, и на операцию, и на лекарства, а также шприцы, капельницы и питательные растворы. Когда старик привёз кота домой в переноске, пластиковом ящике с дырками, тот лежал на своей подстилке как мёртвый, с открытыми глазами и высунутым языком. Очнулся часов через двенадцать, поднялся и сразу упал. Как пьяный, у которого отказывают ноги, кот упорно вставал и двигался, качаясь – то к миске, то в ванную комнату, где у него был туалет, но не ел и не ходил в ванночку, как будто разучился. Старик укладывал кота к себе на колени и успокаивал, сидя на диване, только ловил, когда тот спрыгивал на пол, чтобы не ушибся. Катетер, приклеенный лейкопластырем к передней лапе, кот попробовал сорвать, но понял, что не получится, и смирился. Лёг в ногах и вроде задремал.
Всю ночь старик спал вполглаза, чтобы упрямая скотина не упала, прыгая с дивана.
Утром кот не стал есть, только попил, лежал на подстилке и не подходил.
Старик подошёл сам, смазал ему дёсны купленной мазью и сделал укол.
Дал передохнуть и поставил капельницу, повесив её на торшер и прижав кота к одеяльцу. После этого кот спрятался от старика под шкаф.
Он по-прежнему не ел, но после очищающего кровь раствора на следующий день старик поставил ему глюкозу.
С горем пополам они прошли назначенный пятидневный курс лечения. Кот терпеливо сносил процедуры, видимо чувствовал, что никуда от них не денешься. Только надтреснуто мяукал, когда старик неумело протыкал ему шкуру шприцом. Возить его в клинику для инъекций было не по силам и не по деньгам.
Через несколько дней кот ожил, отверг прописанные ему растительные корма и жадно съел сваренный минтай.
- Что с тобой делать, рыбная ты душа? - попенял старик, но он был рад, что у кота проснулся аппетит. Всю свою сознательную жизнь тот ел только рыбу и мясо. В основном рыбу, потому что она была дешевле, а мясо старик и сам ел нечасто.
Неделю всё шло как раньше. Кот спал, ел, грелся со стариком на солнце, когда оно вечером светило в окна, подолгу валялся в разных местах: на своей подстилке, на кресле-качалке, накрытом шерстяным пледом, под журнальным столиком. Вечером приходил в постель, когтил колени или живот старика, мурчал, ложился возле головы и спал рядом. Утром блаженно катался на одеяле с боку на бок, поглядывая довольными жёлтыми глазами. Он был серый, как пепел, и пушистый, его приятно было гладить. Им было хорошо, как всегда.
Старик разговаривал с ним, как когда-то со стариками, военными пенсионерами из их подъезда, но тех больше не было - кого забрали к себе дети, кто умер… а кот был рядом. По кошачьим меркам он тоже был старик, пятнадцать лет для кота – это почтенный возраст. Старик не знал, каким тот был маленьким. Он подобрал его на автобусной остановке уже вполне большого, кем-то брошенного или потерянного, в конце девяностых, и вот, кажется, целую жизнь они прожили бок о бок с этим крупным  спокойным ленивцем. Старик постоянно разговаривал с ним, вспоминал, как учился в военном училище, о службе, о том, как кочевал из гарнизона в гарнизон, о двух жёнах и о детях, которых видел только малышами, о потерянном, о несбывшемся... Кот был славный собеседник: он внимательно слушал, никогда не спорил и успокаивал одним своим видом – полным довольства. Даже если он спал и не слушал, с ним всё равно было хорошо.
Простая и счастливая у кота была жизнь, и это старик сделал её такой.  Сам же он завидовал и учился у кота его умению довольствоваться малым и получать наслаждение от простых, бесхитростных вещей: от еды, сна, тепла, прогулок, в последнее время совсем редких. Он выгуливал кота в скверике возле дома, как собаку, в смешной кошачьей шлейке - боялся, что тот удерёт. Но кот вёл себя спокойно, втягивал в ноздри пьянящие запахи, валялся в траве, хватал зубами травинки и не рвался непонятно куда, а гонялся разве что за скачущими кузнечиками. Иногда молодая одинокая женщина из соседнего подъезда выводила на прогулку таксу, совсем не страшную, даже смешную, но кот всё равно осторожничал, и они держались на дистанции.
- Видишь, дамы гуляют с собачками, а я с тобой, - усмехался старик.
На прогулки он надевал растоптанные и несносимые «берцы» и камуфляжный костюм, которые теперь продают всем, кому ни попадя, а когда пасмурно - серую плащ-палатку.
В последнее время они гуляли редко: у старика болели колени, он даже стал ходить с тросточкой, несколько её стесняясь.  Да и местная молодёжь облюбовала пару стоящих в скверике скамеек, потеснив мамаш с колясками, старух и влюблённые парочки. Молодёжь сидела как-то странно: на спинках, поставив ноги на сиденья, сосала пиво, громко и вызывающе гоготала и общалась на непонятном, по его представлению – первобытном, языке. Старик избегал даже смотреть в их сторону, чтобы не сорваться.
 Кот чаще «гулял» на балконе, подолгу глядя сквозь решётку, что там делается в окружающем мире. Иногда старик составлял ему компанию, когда было тепло, садился в кресло-качалку, укутывал ноги пледом и читал «Аргументы недели» - единственную газету, которую покупал в четверг в киоске. Телевизор он не смотрел, потому что считал, что современное телевидение - это сплошная помойка. По одному каналу показывали ментов и бандитов, которые мало отличались друг от друга; по другому, настоящему «мистическому», - вещающих всякую лабуду экстрасенсов, гадалок, косноязычных целителей; по третьему развязные молодые люди, восторгаясь друг другом, пошло и неостроумно хохмили ниже пояса - и по всем каналам, как считал старик, вешали информационную лапшу на уши… О политике он с котом не говорил, чтобы не пить потом валерьянку. Страну, он считал, развалили и разворовали - и ничего с этим уже не поделаешь, и хоть бы уж ему не дожить до полного краха.
Старик читал мемуары о забытой войне, на которой сам не был, но помнил голод и неустроенность тех лет и то, как безуспешно билась с ними вечно пропадающая на заводе мать, оставляя его одного в пустой комнате под приглядом коммунальных соседок-старух. Цена победы была большой, но они победили… Отец с войны не вернулся, оставив после себя стопку треугольных писем и смутные мальчишеские воспоминания о крепких мужских руках, прижимающих его к шинели, пахнущей табаком. Может, эта потеря и повлияла на выбор профессии, которая стала не нужна потом этим – нынешним, которые сидели наверху, как горб на спине покалеченной ими великой державы…
Ещё старик слушал старые, вышедшие из моды виниловые пластинки на проигрывателе «Вега» одноимённого, угробленного Бердского радиозавода, известного раньше на всю страну. Городской телефон он перевёл на минимальный тариф, чтобы не тратить лишних денег, всё равно говорить было не с кем, а пришедшие  на смену мобильные телефоны почему-то раздражали его…
Через пару недель у кота началась рвота и опять пропал аппетит. Он стал стремительно худеть и постоянно прятался в укромные места, так что его не сразу получалось найти. Печальный симптом…
Старик позвонил в ветклинику и договорился о приёме.
Кот упирался всеми лапами и не хотел лезть в переноску – она прямо ассоциировалась у него с неприятной дорогой и болью. Старик даже заказал такси, чтобы всё прошло быстрее. Всё равно кот тоскливо и монотонно мяукал, жаловался непонятно кому.
Врач, мордастый мужик, а не сердобольная тетка, которая дежурила в прошлые его визиты, после осмотра и разговора предложил усыпить кота.
- Дед, его уже не спасти, - сказал он. - Почки не справляются, работают процентов на двадцать, идёт интоксикация организма. Так зачем мучить кота? Он у тебя ест? Нет. Лезет к тебе ласкаться? Нет, он уходит от тебя. Никакой у него радости нет – так зачем ему жить? Укол – и никаких мучений.
Старик мог бы сказать врачу, что кот стал ему за пятнадцать лет как родной, он заменял ему жену, детей, друзей, и укол - это как убить ребёнка, но посмотрел и понял, что до того не дойдёт, потому что он прав своей медицинской правотой…
- Я привезу его, если будут сильные боли… - сказал старик и заставил снова поставить коту катетер.
Потом он четыре дня опять делал уколы и капельницы, чтобы кровь у кота очистилась от токсинов. Но чуда не произошло. На пятый день стало ясно, что всё бесполезно и кот уже воспринимает старика как мучителя с его принудительным лечением и прячется от него всё изобретательнее.
Старик понял, что надо прекращать эти жестокие прятки и дать коту спокойно уйти.
Он сел в своё любимое кресло и взял последний номер «Аргументов недели», но не читал, а вспоминал, как уехала от него на Украину к маме первая жена, не выдержав тяжести гарнизонной жизни и забрав с собой девочек-близняшек, как умирала от рака крови его вторая жена, подарившая ему краткий, но бездетный кусочек семейного счастья…
Про «командировки за речку» он старался не вспоминать, они и так донимали его в навязчивых снах. Он ещё долгие годы после вскакивал посреди ночи и лихорадочно искал слепыми руками оставшиеся в прошлом подсумки и автомат.
За выполнение присяги нынешние «демократы» и свора всяческих правозащитников и журналюг потом мешали их с грязью… Плюнуть и забыть…
Перед его не видящими газеты глазами проносились лица не вернувшихся «оттуда» друзей, командиров. «Груз 200», придавивший нормальное восприятие жизни свинцовой крышкой…
На гражданке, куда его выкинули, когда начались сокращения в армии, - спасибо, в небольшую однокомнатную квартирку в захолустном городке, - он чувствовал себя неуютно, как всю жизнь просидевший за «колючкой» зэк, внезапно и непрошено получивший свободу. Впрочем, это сравнение пришло ему в голову зря. Он до сих пор причислял себя к солдатам, служившим Родине, а не власти, которая самозвано считала себя ею, и предала их всех…
Он преподавал в военном училище, пока и его не расформировали, потому что профессиональных защитников Отечества больше не нужно было готовить. Он знал это и сам. Это подтверждала и выбранная им для чтения газета. Профессионалы и патриоты не на словах мешали полной и гарантированной сдаче врагу: и внутреннему, и внешнему, так он понимал.
На пенсии старик какое-то время принимал горькое лекарство от отчаяния – алкоголь, которое не лечило, а только усугубляло проблемы, в том числе и со здоровьем. Он отдал себе внутренний приказ «отставить» и выполнял его, как будто защищал свою последнюю жизненную «высоту».
Он разорвал все связи с окружающими, ограничив их походами за пенсией, в магазин, по медицинским делам и прогулками с котом.
Кот очень помогал ему держаться.
Двое против всего этого, ставшего чужим и враждебным, мира…
Когда кот сообразил, что старик больше не будет его мучить, он выбрался из последнего «схрона» за диваном и занял свой любимый наблюдательный пост - под журнальным столиком, откуда просматривались все подходы к кухне, входная дверь и любые перемещения хозяина. Сила кошачьей привычки, наверно, потому что он уже совсем перестал есть.
Старик оставил кота в покое. Тот страшно похудел, шкурка да кости, но в позе его всё равно читались остатки былой вальяжности. Он устало и почти равнодушно смотрел на старика, а тот - на него, делая вид, что читает газету.
Так они и провели тот день, не теряя друг друга из поля зрения.
Кот не ходил уже ни к миске с водой, ни в туалет…
Вечером старик сварил коту навагу, поднёс прямо к носу, но тот никак не реагировал. Сделал пару глотков воды - и всё.
Старик оставил ему обе миски и бросил рядом свой шерстяной жилет. Вечером кот перебрался на него, но по-прежнему ни к чему не притрагивался.
Перед сном старик поговорил с котом, положив ему руку под морду и долго так сидел рядом, хотя было неудобно и больно ногам, и затекла рука. Потом полночи он не спал с включённым ночником, ворочался, ловил каждый шорох. Вставал, подходит к коту, встречал тусклый взгляд.
Ночью кот слабо замяукал и пополз к дивану, видимо, уже не в силах подняться. Старик бросился к нему, чуть не упал. Сел рядом, потом лёг на пол, на ковёр, взяв кота за лапу, прижался к нему лбом. Так они лежали несколько долгих предрассветных часов. По лицу старика текли слёзы. Кот непрерывно смотрел на старика – как будто прощался.
Под утро он вдруг пополз в туалет, не дополз и сделал лужу… Виновато мяукнул, а потом несколько раз вздрогнул, вытянулся…
И старик остался один.