Сладка ягода рябина глава сорок девятая

Наталья Ковалёва
Бар Серёги Варнакова имел гордое название «Орхидея».  Оно светилось из всех неоновых сил на броской вывеске, торчало на рекламном щите  у въезда в Березовск, синело на обороте тарелок, но село упорно именовало единственный кабак  «Охренеей».  Водку тут подавали дешевую, самопальную, готовили  безыскусно, но по пятницам бар заполнялся  под завязку. А куда еще идти-то?
Впрочем, Мозгуй  кабаки не жаловал. На заре туманной юности –деньги жалел. А когда они появились, жалел уже время. Всякая из потраченных в суе  минут стала на вес золота, и откликалась досадным недовольством.  Забавно,но самым простым  из умений – отдыхать – он так и не овладел.  Иногда он сам себе казался механизмом, настроенным только на работу. И всё, что окружало его –люди, машины, даже сама природа –  всё делилось уже автоматически на нужное для дела и не нужное.  За ненадобностью отпали друзья – остались полезные знакомые. Женщины? Качественная услуга взамен на столь же качественную.  Денег он на них не жалел. Так было проще и понятней. Им отведено определенное время, их не обижают в расходах, ими пользуется, но, черт возьми, в жизни приходиться пользоваться людьми.  Он уже и не сомневался, что так будет всегда и неизменно. А вот поди ж ты… Томка, Томка… Отчего-то настоящую радость приносят нам именно необдуманные поступки,  совершенные в порыве души, взбунтовавшей против рутины. Хотя именно эти поступки приносят и настоящее разочарование.

За спиной гулко ухнула тяжелая дверь. Мозгуй обернулся и чуть не раскатился на мраморных плитах крыльца
– Слышь, жених, не боишься, что там невесту  украдут?– пьяный и откровенный Михалыч не по-стариковски лихо прокатился по плитам и остановился в аккурат возле  Труфанова.
Мозгуй поморщился, он уже от души пожалел, что уговорил Томку пойти с ним. Её появление неожиданно даже для Труфанова превратило День шофера то ли в свадьбу, то ли в помолвку. И теперь уже с этим ничего не поделаешь. Пьяный «Алтран» желал развлекаться.
– Какая невеста?  – огрызнулся он.
Но Михалыч  сдаваться не собирался.
– Здрассс-те, – хихикнул он – а та что за столом сидит.
– Ладно, иди, скажи сейчас приду.
– Скажу, – согласился  сторож, и извлек из кармана кисет. – Тихо тут…
Труфанов согласился, скорее машинально.
Мирно светился ровными квадратами окон Берёзовск, осыпал снежком, покусывал предзимним морозцем, обнимал блаженной тишиной. В тишине этой не верилось, что  сразу за двойной дверью  кружит  народ разухабистая гулянка. Звенят, сходясь, стопки и бокалы, орет  до хрипа музыка,  силясь справиться с раскатистым басовым хохотом мужиков,  пронзительными, но игривыми  взвизгами женщин.  Мечутся  вдоль длинного ряда сдвинутых столов уставшие официанты. Моргает  цветомузыка. Летят по стенам отблески зеркального шара и  фаерболов. Топает в этом разноцветье и громомузычье добрая сотня крепких ног, выделывая неловкие коленца.
Гуляет  «Алтран», право имеет. День шофера – это, считай,  второй Новый год…
– Ты ждешь кого? – Михалыч  разложил на коленке газетку и потянулся оторвать ровный кусок для самокрутки. Видать дед собирался обосноваться здесь надолго.
– На! – протянул Труфанов сигарету .
Тот принял недоверчиво, покрутил в свете фонаря, убеждаясь, а можно ли вообще эту гадость курить?  И рывком лишил  её фильтра, в том месте, где его пересекала золотая полоска.
–Табачок на языке должен играть – пояснил начальственным бровям, приподнявшимся   удивленно, – А так – баловство!
Затянулся  кургузой сигареткой не без удовольствия и продолжил:
– Вот, теперь самое то, но и то против моего самосада – бабья радость. Тёмка тут тоже притащил вот таких  пачек десять. Надо добраться да фильтры посворачивать. А кого ждешь-то?
Труфанов сделал вид, что дважды повторенного вопроса не заметил.
– Ясно! – старик прищурился, – Дела значит, дела. Докурю хоть?
Мозгуй коротко кивнул. Он и в самом деле ждал Серегу Варнакова. Минут десять назад голос бывшего одноклассника  растеряно  хлюпал в трубке сотового телефона. А  растерянным Воронка  Мозгуй не видел никогда.
Кажется, он по жизни не шел, а катился.  Легко, играючи, не особо заморачиваясь, и не делая проблем из неудач. Да и были ли они у него?
 Когда-то в школе, учителя хватались за голову от лоботряса Сереги и уговаривали его хотя бы приходить на уроки. Он приходил, садился рядом с Труфановым, беззастенчиво сдувая задания. Саньке и в голову бы не приходило заслонить тетрадь локтем. Впрочем, до десятого победного Варнак так и не дошел.  Зато бизнес начал одним из первых – спирт возил по селам. Еще в то время, когда вдруг  это стало можно. Возил и тогда, когда это было уже нельзя. После появились бар,  три магазина в Березовске, пять по селам с одинаково дешевым набором  товаров. 
В деревнях качеству предпочитают цену. Серёга всё верно рассчитал. Сколько здесь таких вот, как  Мозгуй? Десятка два? Все прочие на копейки перебиваются. И принцип «для деревни сойдет»  – очень верный принцип. Зачем папуасам бусы из брильянтов, если  заплатить могут только за стекло?  Да и кто из них способен отличить алмазы от  стекла? Всё по уму. Однако, Варнакова Мозгуй не то чтобы не переваривал, но относился к нему с некой долей брезгливости. Варнаковский бизнес никогда  под крылом строгого закона не умещался, но раза три в месяц Серёга заказывал у него машину, забивал её на ближайшей оптовке всякой ерундой и гнал назад. Рассчитывался неизменно наличкой и в срок. А постоянный клиент стоит куда дороже внутренних убеждений.
Не далее чем неделю назад  Серега распинался в его кабинете:
– Кризис у нас Труфанов. Кризис. И полетишь ты со своими машинами  к черту, потому что объемы грузоперевозок  упадут. Если уже не упали. А жрать и пить люди никогда не перестанут.
Самое обидное, что Мозгуй знал – Варнак прав. Но это другие думали, что  Труфанов деньги делает, а он сам знал, что делать их так и не научился.  Он зарабатывал их тем единственным способом, которому был обучен. Варнаков же бабки именно делал, не утруждая себя упреками совести. И стань вдруг необычайно доходным делом женские бани, Серега бы пошел спинки тереть, не сомневаясь и не ропща. Труфанову всегда не хватало вот этого умения поставить во главу угла чистую прибыль. И  Труфановское брезгливость и даже некое высокомерие, нет-нет, да и отдавало гнойным душком зависти. Но не скажешь же об этом бывшему однокашнику?.Не сказал он и про то, что чертов   кризис уже куснул «Алтран» весьма ощутимо. Да и Серега об этом уже знал.  Он ведь не был дураком , бывший двоечник Серёга Варнаков.

***
В душном прокуренном зале, переполненном запахом пота, духов,  винных поров хорошо находиться когда сам в должном состоянии, но Томка пить не хотела да и боялась – ребятишки ночью все равно грудь затребуют.  Гулянка же достигла той самой отметки, за которой задушевные беседы уже не нужны, анекдоты не веселят, и пьяная лихость требует выхода, гонит отяжелевшие ноги выделывать коленца, нелепые, чрезмерно вычурные, потому и неловкие

Женщина еще пыталась различить что-то или кого-то в мечущемся полумраке, но видела лишь выплясывающую массу тел и никого в отдельности. И всякий интерес к происходящему потеряла. Она не заметила, как прошел сквозь пьяную толпу Михалыч.  И он подтолкнул её локтем, усаживаясь за  стол:
– Слышь, хозяйка, – прокричал сквозь  ухающие басы и визгливые децибелы, – Твой сейчас зайдет. Дела у него там!
Тамара вздохнула,
– Ты бы хоть поплясала! Вон гляди, как весело! – продолжал кричать старик, отчего-то чувствуя  свою вину за вынужденное Томкино одиночество. Непривычная к праздникам и шумным сборищам, напоминала она кабаргу, виденную однажды в зоопарке. Таёжное животное, выставленное на показ зевакам, может быть, и желало бы куда-то спрятаться, да некуда было. И за неимением иного укрытия  осторожная коза лежала на искусственном камне, в тени, отрешенная, словно ослепшая и оглохшая ко всему происходящему. В ней не было ни страха, ни ужаса, только  странное равнодушие.
– Не хочется! – так же громко ответила женщина – Домой бы!
Старик неожиданно обрадовался:
– Так спроси своего, я бы проводил. А то Темке позвоню – увезет.
Тома кивнула и поднялась.

***
Варнаков появился, едва за  сторожем хлопнула стеклянная дверь.
«За углом что ли  ждал?» – подумал Труфанов, когда тяжелый, но чертовски форсистый  «ленд»  втиснулся  между его «хитрилкой» и  «девяткой», обе машины враз  потускнели,  пристыженные величественностью и дороговизной сияющего соседа. 
– Ну, как тебе? – Серёга  махнул в сторону двери.
Вопрос вежливости требовал ответа вежливости, но  врать не хотелось:
– Водка дрянь, где ты её берешь?
– Да ну? – с неожиданно искренним удивлением  воззрился Варнак  – Я ж сказал, чтоб вам нормальную поставили. Погоди!
И  кинулся в дверь. Труфанов едва успел ухватить его за плечо:
– Поздно, моим уже по фигу что пить.
– Ладно. – сдался без боя  Серёга – Завтра разберусь и уволю к черту всю смену.
– Круто! – приподнял бровь Мозгуй
– С ними только так,  а потом, – Варнаков  шагнул к перилам крыльца – это тебе шоферов искать придется, а мне только свистнуть. Поварить любая баба может,  и подносы таскать тоже.
Труфанов спорить не стал, в конце концов, не его это дело, как распоряжается своими работниками Воронок.
– Ты чего от меня-то хотел?
Серёга, крутанул круглой головой в поисках чутких ушей
– Пошли ко мне в машину? – проговорил быстро
– Да иди ты. Выкладывай тут, замерз уже, как собака.
– Ну и говорю, пошли в машину.
Но идти  салон новенького лендра не хотелось. И Мозгуй отмолчался
– Как хочешь. Короче, Саня,  спирт у меня в тайге застрял.
– Спи-и-рт? – протянул насмешливо Труфанов – Я  думал ты давно на  «Боярышник» перешел.
– Одно другому не мешает, – Варнак осклабился, но круглые  глаза улыбаться не желали, и улыбка  получилась страшная, ни дать ни взять, оскал мертвеца.
Мозгуй тоже улыбнулся. От души.  Знакомый азарт, схожий с азартом кошки загнавшей мышь в глухой угол, пьянил почище  варнаковского самопала:
– Как застрял-то?  Вроде уже с Кузбасса зимник протоптали? – спросил  почти сочувственно.
–  Бросили водилы бочки. Сейчас с перевозками строго.  Тут менты, короче, вывезти бы… Две машины, ехать за огороды. Полтинник только так.
– За полтинник  я тебе морковку  в погреб перевезу. – расхохотался Труфанов. Но Варнак  оставался Варнаком  даже в растрепанных чувствах.
– Плюс гулянка твоя бесплатно? – невозмутимо продолжил
– Две бочки, говоришь? Я так понял, что там не по сто литров и даже не по двести. И все за  полтинник. Даром, но с наваром. Ты ж водилам не платил?
– Так они и не довезли. Понятно не на полтинник. Тысяч на двести.
– Из-за двухсот ты бы не подпрыгивал. Почем  у нас литр стоит?
Варнаков поежился зябко и только тут Труфанов заметил, что стоит он на крыльце в одном свитере.
– А сколько ты хочешь? –снизу вверх спросил Серёга
– Рисковано это всё…
– Тебе-то какой риск? Ты с ментами на вась-вась живешь.  Я потому к тебе и пришел.
– Знаешь, сколько я им леса  перетаскал и  не только леса, чтоб так жить?
Для Труфанова сейчас было совершенно ясно, однокашнику сунуться действительно больше не к кому.
– Сто! – разом вдвое взвинтил цену  Серега
– Поищи кого среди одиночек? Они тебе за сотню вывезут.
Мозгуй скинул носком  ботинка  налипший снег. Нет, Воронок не пойдет к частнику,  ему ведь не столько шофера, сколько Труфановская незапятнанная репутация нужна. Ему охота под прикрытием законопослушного «Алтрана» обвести севших на хвост ментов. Еще месяца три назад, он бы послал  однакашника куда подальше. Но сейчас, сейчас…
«Экономический кризис - нарушение равновесия между спросом и предложением…спросом и предложением…спросом и предложением» – долдонил в башке  механический дятел определение, из курса экономики капиталистических стран.  И что-то еще про  фазу экономических процессов.  Неизбежную, как угорь на физиономии подростка. Мажь не мажь все равно пройдет. Теория…теория. На практике же невыходило относиться к неизбежности, как к неизбежности.
В сентябре по договору не смогла расплатиться «Нива».  Триста шестьдесят пять тысяч рублей. Директор, едва оклемавшегося после перестройки совхоза, развел руками:
– Вот обанкротят – выплачу.
И ус его дергался беспрестанно. 
Через неделю от услуг «Алтрана» вежливо отказался «Инком» – сеть компьютерных магазинов и лавчонок. Жирный кусок, постоянный, уже привычный, как зарплата у бюджетника. Он уже и договор закинул в дальний ящик, один черт , он составлен с условием  пролонгации,  если мир не рухнет, значит автоматически продлен. Но мир рухнул:
– На сегодняшний день доставка большегрузным транспортом – это дополнительные убытки. – звякнул в трубке голос секретарши.– Объемы продаж падают и соответственно… приносим свои извинения…кризис…
Девичий голос в трубке терял краски, выцветал… и в конце концов растаял.
Вот тогда кризис и встал за спиной и задышал в затылок. Да, о нем уже с полгода кричали, но опыт  научил, что о взрывах, революциях и затяжных проблемах  в стране принято молчать. А  коли предупреждают и вопят со всех экранов, значит всё не так уж и страшно…. Если бы…
–  Слышишь, Саня, говорю, кабак в подарок. Бонус-трек тебе, как на дисках, видел? - похоже дурашливость уместная и неуместная прилипла к Серёге намертво.

– Завтра за кабак рассчитаюсь! – протянул руку Мозгуй, вроде бы прощаясь
– Ты сам сколько хочешь? – не увидел прощального жеста собеседник
«А вывезти реально. – заработала мысль– Скажем,  если  спирт тянуть не в воронинских  бочках, а перелить в их цистерны из-под горючки, вполне прокатит версия о перевозке топлива, он бы и накладные  добыл. Правда спиртяга тянуть дизтопливом будет, но ядовитее точно не станет»
Он искоса глянул на мерзнувшего  Варнака.

– Двести! – ответил  и отвернулся, чтоб тот не разглядел, как сильнее водки разгорячило кровь ощущение близких и таких необходимых денег.
– А ты не пропадешь! – то ли похвалил, то ли осудил Серёга . – Когда машины дашь?
– Завтра к вечеру проспятся. Утром выйдут. Вот как раз вода замерзнет, считай, тебе стопроцентный спирт привезут.
– Стопроцентного не бывает, – буркнул Серега, но сжал холодной ладонью руку  Мозгуя
– Бочки свои сам дернешь, повезем в моих… – продолжил Труфанов и  сбился.. Мрачноватая  обреченность сползла с круглого  лица собеседника, как молодая береста под ножом. Уставясь за плечо Труфанова, он цвел.
Мозгуй обернулся, сзади стояла Тамара.
– Здравствуй, красавица! – запел Серега, для него  все женщины до пятидесяти были «красавицами», а старше пятидесяти -  «бабулями». – А мы думали, что этот монстр  тебя вечно будет прятать!
Он шагнул к женщине, распахнув руки так, точно собирался обнять не только Томку, но и дверь, и полстены за ней. Тамара попятилась.  Мозгую даже показалось, что она тихо ойкнула.
– Пойдемте за стол уже! – отодвинул он Воронина от жены, – Хоть попробуешь, чем тут  кормят и поят..
– А пошли! Вдруг не отравлюсь? – расхохотался Серёга и шагнул в грохочущий полумрак.
По всему,  хозяина обслуга не ждала, гардеробщица тут же скрылась за рядом курток и пальто, а охранники вскочили с диванчика, и младший, веснушчатый детина торопливо  спрятал недокуренную сигарету в цветок, забыв, что мохнатая пальма искусственная, а значит,  в земле  не нуждается
– Бычок убери… – рявкнул Серега , добавив такое, что даже видавший и слыхавший многое Труфанов поморщился. А парень ничего, бычок  вынул и стоял столбом, не зная куда деть окурок.
– Еще раз увижу, сожрать заставлю! – пообещал хозяин, и было совершенно ясно, что и в самом деле заставит.
Привычно включил в полутемном зале свет, махнул бармену, чтоб вырубал шарманку,  и Труфанов в который раз подивился подвижной Сергуниной физиономии, он светилась радушием доброго хозяина:
– С праздничком, мужики! С праздничком. Вот зашел  посмотреть, как вас тут кормят.
Мужики еще жмурились от яркого света,  замерев так, как поймала их рухнувшая тишина.
– Так наливай! – сообразил кто-то.
– Запросто! Мужики! Запросто! Дина! Коньяк ставь!
Мозгуй усмехнулся, видно бочки, сидящие сейчас в заснеженной тайге, пробили в кармане Варнака ощутимую брешь, если Варнак, практически не пьющий, и крепко главных потребителей своего пойла презирающий, согласен тут с шоферами гульнуть.
– Сюда нести-то? Или за столы? Сергей Викторович? – крикнула Дина. И Мозгуй подумал, что бабенка сейчас тоже небось перепугана до полусмерти внезапным визитом шефа.
– За столы, за столы, мужики! Ну что пошли за гладкую дорожку! За верный дизелёк? – деятельно распоряжался Варнак.
А на столах уже рьяно, как маслята после теплых дождей, росли коричневые бутылки коньяка, одна за одной. И Мозгуй даже опасаться начал за  незнакомую досель Дину, не переусердствовала бы с щедростью. Но Сергей первым хватанул, отливающую медом бутылку и свернул пробку. Угасающее было застолье оживело, зашевелилось, заструился в стопки коньяк, загудел народ…
«Понамешают, к черту». – с опозданием подумал Труфанов.
Но Серёга  уже застучал вилкой по стопке, призывая к тишине.
– Ну, что мужики! Долго говорить не буду. Ни гвоздя, ни жезла! Вздрогнули!
Если бы с каждой выпитой стопкой на тот пресловутый жезл капала капля, верно после гулянки пропитался бы он водкой, как гнилушка тухлой водой в болоте. Но то ли Серёге лень было тост придумывать, а то ли произнося это вечное и привычное, пояснял Варнаков каждому , что парень он здесь в доску свой и обычаи шоферские уважает. Что ж пока он их на халяву  поит,  мужики его как своего, пожалуй,  потерпят.
– Ты гляди-ка! И правда коньяк! – раздалось вдруг.
Михалыч с удивлением  изучал на просвет почти полную стопку.
– А ты чего ждал, дед? –поинтересовался Серёга.
– Так я эдак лет пятнадцать тому, пил твой… коньяк уже… 
– Ну и что? – спросил Варнаков
– Это значит в году девяносто втором, еще совхозе шоферил. В Верх-Ключах . Тогда там без проблем было, взять-то. Штук сорок дворов, десять  – торгуют. Прихожу, значит.  Домишка в землю врос, хозяйка  – чума чумой, а так культурно:  вам водки или коньяка?  Я еще спросил: откуда  у неё коньяк, говорит: Варнак возит. Еще для женщин есть ликер.
– Сервис!– расхохотался Серёга – Было, дед! 
И живо обернулся к Труфанову, с неподдельным удовольствием вспоминая:
– Жена сообразила в спирт кофе добавить. Ну, обычный, растворимый. А ликер сложнее, с сиропом  варила, но это так, не прижилось.
– Не прижилось! – фыркнул  Михалыч, – Это я чуть не отжился, после того коньяка.
– Не финти, дед! – возмутился Варнак , – В девяносто втором, я еще  «Рояль» возил, королевский спирт, сам пил!
И для убедительности стукнул себя по горлу.
– А потом? Потом? Какой возил? – взвился женский голос.
– Люда! – осадил Труфанов поднявшуюся Людмилу Рузанову.
– Что, Люда?! Вон, сколько я мучилась! – она ткнула пальцем еще масляно щурившегося  Гошку, – Думала, прибью однажды. Денег нет,  а он последнее за спирт тащит!
Гошка маслянистость подрастерял зашипел что-то жене. Женщина, дернулась, болезненно:
– Простите, Александр Федорович, я домой. Не хочу с  ним за одним столом…И ты – повернулась она к  мужу – Не сиди, хватит.
– Вот так всегда! – заключил Варнак, ни мало не смутившись – Что мужикам радость, то бабам – горе. Что еще по одной?
– Я тоже пойду, Саша. – поднялась Тамара. – вдвоем мы…почти до дома…С Людой.
По шее Томы разлиливались красные пятна, заметные, броские, точно глубокий вырез платья сошелся у самого горла и душил её невыносимо.
– Сядь, Тома, – негромко бросил, – И ты, Людмила. Сказал же, всех развезут.
– Так развезло уже! –развел руками Михалыч. – Куда дальше? Вы-то что, гуляйте, я баб провожу.
– На одной ноге не ходят! – ввинтил Варнак, – Давайте, мужики по второй!
И ловко долил стопку старика, впрочем, и без того, едва пригубленную
– Да, я Сергуня, твоего коньяка еще тогда напился! – Михалыч протиснулся за спиной начальства, – Идете что ли? Девчата?
– Меня-то проводишь? – важно прогудела Светлана Аркадьевна, – Или только молодок берешь?
– Так с бухгалтером дружить полагается – подмигнул старик
– Ой! И я с вами. Правда, не по пути! – Леночка, раскрасневшаяся, еще не отошедшая от бурных танцев, призывно глянула на Костика.
И паренек брызнул радостно.
– Я! Я! Я провожу.
Заторопился, даже не пытаясь сдерживать хлынувшую в душу надежду.
– Бабий бунт! – заржал Варнак, так, точно все происходящее его не на шутку забавляло.
Послал воздушный поцелую Людмиле и неожиданно наклонился к нерешительной Томке:
 – А тебя я чем обидел, красавица? Твой моего спирта, точно не пил.
Тамара вздрогнула. Можно было сейчас рассказать ему, как долго и страшно умирал спившийся отец, как прятала она от Ивана деньги, а он находил. Везде находил, даже в зароде сена. А если и не находил, то тащил торгашам банки с соленьями, продукты, добытые трудом шкурки. И еще о том, как пил, наливаясь хмельной дурью и  тяжелой, особенной, такая только от технаря и бывает злобой, когда затуманит мозги сивушной пеленой и уже все равно, кто перед тобой жена ли, ребенок, лишь бы выкинуть к черту эту глухую, клокочущую беспросветь. Ударить, убить, уничтожить…
Да, можно рассказать. Но  поймет ли?
– Ты не меня, – тихо сказала. – Ты пол района обидел. Пойду я, Саша.
– Круто! – продолжал веселиться Варнаков  – У тебя смотрю кругом демократия. И в работе  и в семье!
Протянул он к Труфанову стопку. Мозгуй чокнулся почти машинально, чувствуя, как хмелеет стремительно будто только вот сейчас и догнала его родимая, что отродясь не брала.
– Сядь, – рванул он за руку жену. – И вы все. Взбеленились. Он что? Твоему Гошке насильно спирт в глотку лил? А Людмила?  Скажи, нам Георгий Иванович? Тебя насильно поили?
Гошка растерянно захлопал глазами
– Вот ты послезавтра и…. – Труфанов поискал глазами и ткнул пальцем в Костика, трепетно сжимавшего в руках Леночкино пальто – И ты, послезавтра в рейс.
– Спирт…везти…? – тихонько ахнула Томка.
Труфанов услышал
– А вас это не касается, что везти и куда. Деньги пока что я вам плачу. – рубанул он зло, отвечая не столько жене, сколько мужикам.
Тишина не обрушилась, не могла она обрушиться на банкетный зал до отказа набитый людьми, она вползла, гаденькая, нехорошая. Или показалось так Труфанову, что шелестящая, шепчушая, эта тишина была гаденькой?
– Вот так. Теперь, раз уж хочется так, – вымучил он улыбку, – На посошок, и в такси звоните, договоренность есть, всех развезут.
– Ну да, ну да! – заспешил Гошка, –  Что ж без посошка? Дай Бог не последнюю…Увезем, Федорыч, и спирт увезем.и что скажешь.
– Ну да, ну да, – передразнила Людмила мужа, – Ты-то точно увезешь, с удовольствием.
Но  все же к столу подошла, пальто не снимая.
– Ты, извини, Федорыч, – качнулся Михалыч, – Я работать могу по приказу. А пить…Уж прости старика, не гони с работы.
И тон его резанул нарочитой мольбой.
– Хоть допей, – протянул Гошка стопку.
Но  упрямый дед повернулся и пошел прочь.
– Подождите, Николай Михалыч! – крикнула Тамара и кинулась вслед, испуганным зверьком, опасаясь, что сейчас догонят. А остаться не могла.
Не чокаясь, опрокинул стопку Варнаков:
– Весело живете, молодожены.
Труфанова, как к месту пригвоздили и понимал, что надо догнать, но вот встать и выйти следом за женой под насмешливым взглядом Серги не мог.
– Спасибо, Сергей Викторович, что отпраздновать помогли! – вскинула маленькую, не по её крупой ладони рюмку, Светлана Аркадьевна.
– Ай, – махнул рукой Серёга, – Не за что.
– Уж точно, – кивнула Людмила. – Нам-то такси не  надо дойдем.
– Пошли,  покурим, что ли? – невозмутимо повернулся  Серёга к Труфанову.

– Бабы, с ними всегда так…– вздохнул он уже а крыльце, – с женой  поди помиритесь.
– Поди, – согласился Труфанов, говорить не хотелось
– Значит, послезавтра спирт выдернешь?
– Слышал же?
Варнак  мотнул лобастой головой. Труфанов еще проследил взглядом, как легко и уверенно шагает к дорогой машине бывший однаклассник. И с досадой подумал:
«Умеет жить, сволочь»

– Саш! – вдруг прошуршало – Саш!
Томка шагнула к нему из-за крыльца. Подхватил осторожно, радуясь, что не ушла, не бросила, словно признавая  то ли власть его, то ли правоту
– Не вози ты этот спирт! Саша! Не надо! – ткнулась она в рубаху, мокрым и холодным лицом. Он отстранился, резко.
– Не надо, Том, в мои дела лезть. Домой поехали. Всё.
– Саш? Ты что,  не понимаешь? Спирт, он же потом по деревням, люди травятся, мужики…
– То-о-ома, – протянул он тем уже ставшим привычным тоном, после которого она тут же смолкала, – Я понимаю только то, что это деньги. И хорошие деньги.
– Не деньги это, Саша! Беда это, Бог он..
– Тома! Бог, беда, чистоплюем можно быть, если бабки как воздух не нужны. Или в бочке живешь. Отойди и не заслоняй мне солнце,
– Какое солнце?
– Да, так. Я, может быть, завтра послезавтра половину шоферов сокращу. К черту! Все, понимаешь ты, Томка, и им плевать будет: возили мы спирт или нет.
– Как сократишь? – ахнула она и ладошки её прижались к щекам, как-то по-детски, растерянно
– Так, Тома, на ту неделю уже ни одного заказа. Обороты торговли падают.  Большегрузы  основному клиенту невыгодны,  понимаешь? – попытался он объяснить и еще больше запутал
– И как  же теперь? Как? – глаза её  требовали ответа, а ответа он не знал.
–  Жизнь  у нас такая, поганая, неправильная, чтоб выжить иногда приходиться в дерьмо лезть. И потом, ну никто спирт, твоим селянам  через клизму не вводит. Сами пьют, знают что отрава, а пьют.
– Бабушка говорила, что Бог наказывает не того только кто искушается, но и того, кто искушает. В Библии так…
– Тома, – взревел Труфанов, – Все верно, в твоей  Библии, всё. Но время нынче не для  божьих законов!
Она сжалась от его рыка, и он пожалел, что сорвался, потянулся обнять, но Тома оттолкнула его руки:
– Времена же мы делаем, люди…
Спасительно взвизнули тормоза, яркий свет залил крыльцо.
«Или времена людей», – подумал Труфанов.
– Ну вот и машины, иди, я остальных позову. – отрезал вслух.