Косой не пропускал случая чтобы не пнуть ее посильнее. «Курва - она и в Африке курва, чтоб она сдохла!». Она никогда ничего не отвечала на его нападки, потупившись, отворачивалась, смотрела на двор. Косой выпивал еще с полстакана и распалялся: «Курва! Недосмотрела, чтоб тебе! Загубила деточку мою, курва!». После этого он обычно бил ее, не сильно, но долго, а она валилась на пол как куль, по-звериному низко воя. Косой уходил на подгибающихся ногах продолжать пить и появлялся только на следующий день, ну или через пару дней, как обычно пьяный, остро пахнущий потом, чем-то прокисшим, чесноком и луком. И все повторялось снова. Косой на самом деле уже не помнил даже как выглядел сын, которого воскресным утром сбил пьяный тракторист. Ну да, тот выбежал за мячом на дорогу. Ну и тут трактор. За рулем был Витька, сын Мыколы с третьей улицы, что должен был в армию уходить осенью. Они все валялись у Косого и его жены в ногах – только не в тюрьму. Потом договорились – малого-то не вернуть, похоронили мальчонку за свой кошт ну и все такое. Косой после этого взбесился – и до этого был не так чтобы сильно спокойным, а после похорон его просто понесло. Хозяйство развалилось, жена, первая красавица и хохотунья до смерти сына, сдала совсем, все время болела. Ноги и руки у нее раздулись, вены вывалились тугими узлами под кожу, она растолстела (хотя и ела-то как курица), стала весить больше центнера. Денег на лекарства и лечение не было, все пропивал Косой, и каждый день устраивал жене скандалы с рукоприкладством. Участковый пару раз предупреждал Косого, потом – плюнул: «Не мое это дело. Бьет, но не калечит. Бытовуха» и разводил руками: «Вот если бы он ее убил – тогда я бы его в тюрьму. А так – что?». И каждый вечер на четвертой раздавалось «Курва!». Лёня, фельдшер, несколько раз пытался поговорить с Косым, объяснить, что с женой большие проблемы, но Косой отмахивался: «Пусть сдохнет, курва!» и заводил свою обычную песню про то, как «она не досмотрела» и так далее. Косой все события, неудачи, собственное беспробудное пьянство, развал семьи и хозяйства относил на счет Курвы. Убедить его в чем-то было просто невозможно.
Однажды зимой Курва не смогла встать на ноги и, после пары отпущенных ей оплеух, Косой на нетвердых ногах поплелся к Лёне. «Хвельшер» сходил посмотреть на Курву и, вернувшись, начал объяснять Косому, тот отмахивался, молол чушь про «она не досмотрела». Тогда Лёня психанул, схватил Косого за грудки (хоть тот и был выше Лёни на голову) и начал орать на Косого: «Как ты можешь? Она же человек! Это ее сына трактором! Твоего и ее!!!! Пойми, скотина пьяная! Она умрет, если что-то не сделать прямо сейчас! Нужны лекарства! А деньги у тебя есть, ты, алкаш подзаборный?». Он еще что-то кричал и тряс Косого, у которого во взгляде пьяная пустота сменилась злым озорным огоньком, который, в свою очередь, сменился удивлением. Деньги были, но только в селе нет аптечного пункта и надо ехать в Вороньков. Косой и Лёня простояли на остановке почти полтора часа, и уже начало смеркаться, когда их подобрала попутка. Проскакав почти двадцать километров по заснеженной и раздолбанной дороге, они обнаружили, что аптечный киоск уже закрылся. Лёня предложил поехать в Борисполь, в центральную районную больницу, в которой круглосуточная аптека. Добрались до аптеки без приключений. Косой был ошеломлен ценой лекарства – «Как это? Сколько?!», но Лёня был непреклонен, и Косой купил один блистер «Детралекса», который стоил как два мешка картошки. На выходе из ЦРБ кто-то схватил косого за руку – «Косой! Ты что ли?». Оказалось, что они встретили односельчанина, который лет 10 назад переехал в Борисполь и работал пожарником в аэропорту. Косой и Лёня выглядели старыми дедами рядом с этим цветущим здоровенным мужиком, который поволок их отмечать встречу. Отмечание затянулось почти до утра, при этом Лёня заметил, что Косой уже не затягивал свою традиционную волынку про «она не досмотрела», и хотя был смертельно пьян, вытаскивал и показывал их знакомому блестящий блистер лекарства.
Ближе к обеду они, протрезвев на морозе, добрались в деревню. Лёня вышел на третьей, а Косой – на четвертой. Морозный сияющий день крутил алмазные хороводы в воздухе, солнце слепило, звонко хрустел снег. Возле калитки его дома кто-то стоял. Похоже - соседка в тулупе. Как только Косой подошел шагов на двадцать, она развернулась и побежала по улице вниз, от него. Не особо обращая на это внимание, Косой вошел во двор, притворив калитку. Дверь в дом была открытой. Он вошел в коридорчик, удивившись куче набросанных на полу вещей, и открыл дверь в комнату. Обычно она была пустая, а сейчас битком набитая людьми, которые враз замолчали и странно смотрели на хозяина. Кто смотрел в пол, кто на Косого. Не проронив ни слова, Косой вошел в спальню и увидел Курву. Большое желто-серое голое тело лежало на кровати. От него отпрянуло несколько сгорбленных старух, напоминавших птиц-падальщиков. Косой подошел ближе и уставился на Курву. Платок, которым был подвязан подбородок, сдавил щеки, и, теперь, спокойное лицо выражало обиду. Страшную обиду. Чудовищную обиду. Нос заострился и пожелтел, глаза закрыты, волосы как пакля. Тоже. Мертвые. Кожа на животе и грудях с верхней стороны тела была пепельно-бледной и бордовой со стороны спины. Кровь стекла, слилась под кожу. Ноги были почти черными от петель вен с уже запекшейся кровью. Косой осторожно толкнул холодное тело в плечо: «Курва… Курва, ты курва…». И бабы в доме враз заголосили, но Косой их уже не слышал. Звук выключился. Весь. Он оглядел комнату, подошел к полке, от которой испуганно шарахнулась какая-то черная бабка, рванул ее на себя, рассыпая стаканы и тарелки, оторвал полку от стены. На задней стенке полки был приклеен конверт. Он вытащил все деньги и бросил на пол. В звенящей внутренней тишине он вышел из дома, вытащил из сарая ящик заводской водки и пятилитровую бутыль самогона, выставил их на снег в центре двора. Взял в сарае лом с приваренным топором – чтобы колоть лед было удобнее, выбрал штыковую лопату и вышел на улицу. В клубящемся алмазном сиянии блеснул и пропал блистер самого дорогого лекарства, которое он когда-либо покупал в жизни. Косой шел на кладбище.
Оглядевшись, он выбрал, как ему показалось, место покрасивее, и начал работу. Сначала он отгреб снег до наледи. Взял лом и начал колоть верхнюю смерзшуюся корку льда и земли. Через минут тридцать он уже вгрызался в мягкую землю штыковой лопатой. Земля заметно пАрила на морозе, Косой работал как заведенный, не замечая сорванной кожи на ладонях, замерзших сосулек на волосах. Несколько раз он останавливался, закуривал, смотрел в небо на сияющую круговерть, шепча скорее про себя, чем вслух «Курва». Солнце село, когда он закончил копать. Постояв пару минут, он покурил, сплюнул на снег табачные крошки.
Сделал шаг вправо и начал копать вторую могилу.