Никто теперь в Дурканске и не помнит, когда в первый раз появилась в небе над нашим городком эта тучка. Да, впрочем, дурканцы вряд ли обратили на нее внимание. Туча, как туча, разве несколько серее обычных. Летала себе по небосводу, спорила с солнышком. Только старый Самсоныч, сторож птицефабрики, любивший в перерывах между сном, прогуляться по берегу Недоумки, заметил, что над домом Прокоповны будто дымка какая зависла. Решил старый сторож, что Прокоповна какое-то новое снадобье мастерит. С той мыслью и задремал на берегу.
А на следующий день бабоньки дурканские стали за Прокоповной замечать, будто не в себе она. Отяжелело, нахмурилось, бывало, приветливое лицо пожилой женщины. От плавной неспешной походки ничего не осталось. Бежит, ножками семенит, голова опущена, только взоры на дворы соседские исподлобья бросает. Подруги с ней здороваются, а она в ответ бурчит что-то невнятное, да шагу прибавляет.
А между тем тучка над Дурканском все росла, тяжелела. Вот уже не только дом Прокоповы, а половину городских домов тенью накрыло. Затих город. Ни перебранок разудалых, ни смеха, ни песен дурчанок. А вскоре даже куры и коровы замолчали. Тихо, пустынно стало в городе. Даже Недоумка перестала играть волнами с крутым бережком, потекла быстро, суетливо, будто торопилась побыстрее покинуть враз помрачневший город.
А когда туча огромной медузой закрыла небо над Дурканском, его обитатели и вовсе перестали выходить на улицу. По домам, дворам попрятались. Бабы да ребятишки в окна, щели выглядывают, не идет ли кто подозрительный, а мужички ограды, да двери входные укрепляют.
Отличился Петрович, такой засов к ветхой двери своей приладил, что не только дверь, а и полдома на землю перетянул. И в оголенном проеме все добро Петровича выставилось напоказ. Правда, добра-то этого за всю свою нелегкую жизнь Петрович скопил не так уж и много : трехногий стол, несколько табуреток, да топчанчик в закопченном углу. Через пару дней не узнать было наш Дурканск. Построек за высокими заборами и не разглядеть, гулко, пусто, лишь пыль клубами перекатывается.
А в домах и вовсе непонятные вещи твориться стали. Позабыли горожане про дела свои, а только добро по сундукам да шкафам раскладывают, перебирают, да пересчитывают. Детишки с рогатками у дверей засели, а мужички вокруг заборов вахту несут. Позабыли дурканцы про еду и сон, тенями по дворам скользят.
А туча все мрачнее, тяжелее, совсем на крыши осела. Тут и в домах разлады начались. Мужья и жены между собой не разговаривают, ходят, озираются. Есть и пить совсем перестали, мало ли что в посуду подсыпать можно. Мышка под полом пискнет, а домочадцы кто за скалку, кто за рогатку, а кто и за ножи и ружьишки хватаются.
Так бы и сгинул Дурканск, да только спас его старый Самсоныч. Это он, заметив странную дымку над домом Прокоповны, отправился выспаться после дежурства. Да только в тот раз сон его был особо крепок. А как проснулся, вышел на улицу, а Дурканск и не узнать.
Пошел Самсоныч по соседям, в заборы новые стучит, а не отпирает никто. Тогда вышел старый сторож на площадь и давай из своего ружьишка палить. На его стрельбу из своих домов дурканцы повыскакивали, кто с ружьем, кто с граблями, кто с лопатой. Фоминишна с бутылкой самогона. Впрочем, все, кто когда-либо пил ее зелье, утверждают, что оно особой силой обладает, один только дух с ног валит.
И в этот самый миг луч солнца прорвал, наконец, мясистое нутро тучи, заиграв, заплясав по осунувшимся, оборванным фигуркам дурканцев. Недоумение заскользило по лицам, будто не старый Самсоныч, а они все так долго спали, а теперь неожиданно проснулись вооруженными на городской площади. Бросились дурканцы по домам, заборы новые посносили, замки посшибали, двери, окна отворили, да за дела свои принялись. А к вечеру принарядились, да на гулянье отправились. А старый Самсоныч вернулся на бережок игривой Недоумки, где сладко дремал под многоголосное пение дурчанок.