1916 год.
В августе 1916 года получил Алексей Николаевич отпуск. Много к тому времени погибло казаков-однопосёлошников. Наградили Печеркина «Георгием», а после знаменитого Брусиловского прорыва отвели полк на отдых. Устроили смотр песни, каждая сотня должна была свою песню иметь. Алексей и казак станицы Березовой Кузяев сочинили к смотру песню про Германскую войну -«Вспомним, братцы, про былое».Признали на том смотре Печеркина Алексея лучшим запевалой фронта. Полковник царский, услышав Лешкино пение сказал:
-Поезжай- ка ты ,братец,в Москву,в консерваторию учиться. Демобилизуем. Жаль, если голос такой на войне пропадет.
Алексей в ответ:
-Эх,кака консерватория? Дома - три девки растут.
-Ну, тогда, наградим мы тебя за первое место отпуском.
Пятнадцать верст от Троицка до Бобровки шел пешком. Чем ближе дом, тем в груди сильней царапает. А вдруг, Ариша, с кем балует? Молодая, красивая… Постоял у калитки, прислушался. Маманя во дворе кур крошками кормит. Увидела сына, затрясла головой, заплакала.
- Ох, дождалася.
Алексей гладил мать по голове: «Маманя, маманя, совсем постарела».
– А где Ариша?
– Дык в дому, Нюрку качат.
Ариша обмерла возле зыбки, увидев мужа.
- Батюшки святы! Алеша! Живой!
И больше ни слова не могла вымолвить, только ревела, уткнувшись в мужнину гимнастерку. А в зыбке пускала пузыри Нюша – чернявая, в мать, с глазенками-смородинками. Алексей взял дочку на руки, пахнуло молоком. Нюша ухватила ручонками отца за усы, заулыбалась беззубым ртом.
– Ишь ты, узнала тятьку.
На другой день собрался народ, посмотреть, послушать. Бабы суетились с угощением. Пришел отцовский дружок Макар Хорек.
- Ну, рассказывай, Леха, за что «Егория» получил?
- Известно, за что. За войну.Будь она трижды проклята!Мадьяр в плен взяли и всю ихнюю батарею.Дружок мой там погиб,Мустафа-татарин крещеный.Нагайбак.Лошадь под ним убило,и он за моё стремя рукой ухватился и рядом побежал.А тут и его пуля достала...Славный был казак.Писать-читать по-русски не умел, а жена-то у него русская.Ванька Дубков как-то напросился ему помочь,письмо бабе отписать.Ну и накалякал смеху ради.Всё мол хорошо.Воюю,а больше отдыхаю.ШомпОл берём,ружьЯ чистИм.Баба от командиру на Ванькины художества пожаловалась.Тот пообещал плетей всыпать,если ишшо над Мустафой шпакулить будет. Вспоминать теперь шибко тяжко. Я вот лучше расскажу, как мы на Украине яблоки собирали. Ванька Дубков ишшо та прошва. Приглядел, что в барском саду яблоки спелы, большущи растут. У нас у сартов таких не увидишь. А сторож- то набожный-набожный. Ванька и говорит:
-Пойдем, Леха, изобразим второе пришествие Христа.
Раздобыл Ванька в лазарете белые простыни. Взяли мы с собой ишшо одного дружка – Мустафу. В крещении-то он Михаил, но по привычке на Мустафу откликался. Ночь така темна, хоть глаз выколи, ничего не видать. Ванька говорит:
-Сторож у калитки на лавке дремлет, а как проснется, шумнет, ты Леха, пой сразу поповским голосом.
Ну, вот, ходим мы по саду в белых простынях, с корзинами, чисто ангелы в белых одеяниях. Сторож зашевелился, я пою:
-Михаил - Архангел, отряхни плоды Божии на землю!
А Ванька с Мустафой яблони трясут, набрали уже по полной корзине, пора к своим. Мустафа первым перелез, корзины принимает, потом я. Последним на забор забрался Ванька, и надо же было такому случиться – выплыла из-за тучи полная луна, и стало светло, все одно, как днем. Вот тут-то сторож, видать, разглядел шаровары с голубыми лампасами, да сапоги со шпорами. Ухватил Ваньку двумя руками за ногу и давай орать:
-Ратуйте! Ратуйте! Воры!
У Ваньки башка варит, будь здоров.Кричит:
-Господи, Иисусе Христе, попали мои ноги к черту в зубы!
А я ему в ответ:
-Михаил - Архангел, бей его громом и молнией!
У Ваньки с собой котелок был на поясе, вот он энтим котелком и приложился сторожу по маковке. Да хорошо, знать, приложился. На другой день сторож с башкой перевязанной, всей деревне про второе пришествие Христа рассказал. Про шпоры и лампасы молчит.
Набожная Елизавета перекрестилась:
-Это же богохульство, сыночек, рази можно?
Но Алексей только хмыкнул в ответ. Не крепок он стал в вере, как на батюшку в детстве насмотрелся. А было это так.
Лешка пел на клиросе в церкви. Был как раз Великий Пост. Ждут батюшку прихожане в храме, а того все нету. Послали Лешку узнать, чего стряслось. Пацан влетел без стука в поповский дом и обомлел.
Отец Иоанн сидел за столом в горнице рядом с каким-то гостем. В миске дымились мясные пельмени. У оголодавшего за пост Лешки от духа мясного полный рот слюны набрался. Пельмени батюшка и гость запивали водочкой из потного графинчика. Поп обернулся на скрипнувшую дверь:
- А ну, Леха, подь сюды. Чего приперся?
- Дык, послали за вами, службу пора начинать.
- Подождут, щас приду, но смотри Леха, пикнешь кому про меня – башку снесу!
И помахал заросшим рыжей шерстью кулаком у Лешкиного носа. Пацан все же, не утерпел, рассказал мамане. Та сказала:
-Ты сынок, про то забудь. С батюшки нашего за грехи-то вдвойне сыщется.
Гости разошлись за полночь, когда наговорились, наелись. Алексей обнял Арину.
- Давай, Аришенька, нашу любимую споем «В островах охотник», когда ишшо придется вот эдак-то спеть. Они тихонько запели, и тут же с палатей слезли дочки –Груня и Маня, стали подпевать звонко, не по-детски сильными голосами:
-"А груди ее белы убраны цветами,
А глазки голубые залиты слезами.
Эх, он увидал, задрожал,
С коня да упал.
Ох, моя красавица, тихонько сказал…»
Отец удивился.
- Это когда вы,исабики, успели песню таку выучить?
Ариша грустно улыбнулась.
- Дык, я Нюрке вместо колыбельной все твои песни пою, вот девки и выучили.
Ночью Алексей говорит жене:
- А может не возвращаться мне на хронт, агитируют нас политические бросать войну. И то верно, не знамо за что головы кладем. Уедем, давай куда-нибудь.
- Да что ты, Алеша, дезентиром объявят хуже, тока, будет.