Владимир Беленький
ПРОБЛЕМЫ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ: ОТВЕТ ОППОНЕНТАМ
В силу разных обстоятельств мне довелось с 2003 г. много заниматься проблемами интеллигенции. (Представление об этом можно составить, обратившись к списку публикаций на сайте vhbelenkii.ru/)/. Последняя статья на эту тему под разными названиями опубликована в "Экономической и философской газете" (2011, № 20 - 23), на Марксистской дискуссионной страничке (режим доступа в Интернете - marxdisk@narod.ru) и на моем сайте. Она вызвала два больших отзыва, на которые я отвечаю в этой публикации. Но это не просто и не только реакция на критику: я стремлюсь поделиться с читателями своими соображениями по традиционной для российского обществоведения и публицистики теме, которая сегодня не может не рассматриваться по-новому.
Эта тема исследуется мной с марксистских позиций, что очень важно для периода, когда идет острая борьба за интеллигенцию. Центральный вопрос борьбы – с кем будет интеллигенция, когда встанет вопрос о будущем России, кода придется решать, есть ли у нашей страны социалистическое завтра. Три основных ответа на данный вопрос: интеллигенция будет с рабочим классом, интеллигенция будет с буржуазным высшим классом, интеллигенция самостоятельна и сама будет решать судьбы социума. В манифесте С. Курганяна "После капитализма" (август 2011г.) говорится, " что место интеллигенции как прослойки занимает когнитариат как класс, обладающий в XXI веке всеми правами, вытекающими из того, что наука стала полноценной производительной силой. Мы понимаем, что этот класс разгромлен в последнее двадцатилетие. Что ж, тем самым именно он в России стал наиболее гонимым, наиболее эксплуатируемым. Мы соберем осколки разгромленного класса. Мы достроим этот класс и обопремся на него". И далее: " Модерн легитимировал власть капитала. Четвертый проект легитимирует власть российского когнитариата. Разгромленного и униженного, но не уничтоженного". Как марксист, я приветствую "после капитализма", но не могу не усмехнуться иллюзии о власти когнитариата, который, как его не называй, остается интеллигенцией. А интеллигенция, считал Ленин, – сила большая, но не вполне самостоятельная; она может быть эффективна в политическом отношении, лишь "прислонившись" к одному из двух основных классов буржуазного общества.
Наибольшее значение мной придается проблеме взаимоотношения интеллигенции и рабочего класса России. Не всем известно, что эти две социальные группы составляют большинство занятого населения России. Их как пролетариев физического и умственного труда роднит социально-экономическое положение. От их единства в наибольшей степени зависит реализация социалистической перспективы России, которая и ныне привлекает большинство населения нашей страны. Но достижение этого единства – задача очень сложная. Полагаю, что неоценимое значение для ее решения имеет теоретическое наследие Ленина. К сожалению, этой стороне дела мои критики уделили мало внимания. Но многие другие поставленные ими вопросы заслуживают обсуждения.
1. ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
Перед нами тип марксиста, признающего только то, что было до 1991 г. (Причем все, что было в СССР до 1991 г., за исключением пятен на солнце, было качественным.) Он не учитывает, что и советское, и постсоветское обществоведение плохо представляли и представляют значение и содержание вклада Ленина в разработку марксистской концепции интеллигенции. Он понятия не имеет о том, что в российской социологии два десятилетия идет острая борьба по проблеме интеллигенции. Одни социологи считают, что ее уже нет, другие – что есть; одни – что она входит в состав несуществующего среднего класса, другие – что не входит; одни – что она абсолютно своеобычна, другие – что она принципиально не отличается от западных профессионалов; одни – что она гегемон в борьбе за социализм, другие – что она может и должна быть союзником рабочего класса; одни отождествляют интеллигенцию и интеллигентность, другие нет. Ф. Тягунов не видит, как изменилась наша интеллигенция в последние десятилетия по сравнению с 1972 годом.
Автор сравнивает два определения интеллигенции – из БСЭ и мое. Это никому не возбраняется. Он обнаруживает сходство между ними, и оно действительно имеет место. Однако я никогда не придавал дефинициям слишком большого значения, потому что они таят в себе не только позитив, но и негатив, могут способствовать схематизации, статичности исследования. Ленин вообще не дал определения интеллигенции. Для меня оно важно постольку, поскольку придает ясность изложению, позволяет отразить и зафиксировать объективную природу интеллигенции, ее важнейшие признаки, ее функциональное предназначение. Последнее наиболее значимо, однако не учитывается в определениях БСЭ и многих других авторов.
Главный признак интеллигенции – выполнение ею наисложнейших общественных функций. Все остальные признаки тоже существенны, но являются не более чем предпосылками реализации ею тех социальных ролей, которые она объективно призвана играть в обществе. Различные профессиональные группы интеллигентов – инженеры, педагоги, офицеры, работники СМИ и т.д. – заняты в различных сферах общественной жизни. Есть и сквозные группы, представленные во всех сферах: юристы, экономисты, ученые, информационные работники. Наконец, универсальным призванием всей интеллигенции является развитие культуры и применение ее при осуществлении своих профессиональных обязанностей. Все это обобщается в следующем определении: интеллигенция – социальный слой людей профессионального умственного труда высокой квалификации, требующего специального образования, сосредоточенного на развитии культуры и её практическом использовании при выполнении особенно сложных общественных функций.
Что же делает с этим определением наш энциклопедист? Он пишет: "Можно предположить… что содержание признака "отграничения управленческих работников от интеллигенции" выражено в этом определении словами: "требующего специального образования, сосредоточенного на развитии культуры". Если читатель сравнит это с моей дефиницией, он без труда увидит извращения – два преднамеренных и одно невинное. Первое преднамеренное извращение состоит в том, что Ф. Тягунов приводит лишь начало слов "сосредоточенного на развитии культуры и её практическом использовании при выполнении особенно сложных общественных функций", т.е. просто выбрасывает самое главное из моего определения интеллигенции. Невинное извращение связано с тем, что последняя фраза связана у моего оппонента с образованием, тогда как у меня она связана с трудом. [Допускаю, что в этом отчасти виновен я: в моей формулировке после слова "образования" лучше было бы поставить не запятую, а союз "и"…] И главное извращение – предположение о содержании признака "отграничения управленческих работников от интеллигенции". Это предположение совершенно бессодержательно, т.к. в моей дефиниции такого признака нет. Поскольку критический опус Ф.Тягунова посвящен изобличению приписанного мне несуществующего признака интеллигенции, я мог бы поставить на этом точку. Но этот опус слишком своеобразен в теоретическом, методологическом, этическом и психологическом отношениях, чтобы просто сказать его автору "пока-пока!"
Могут удивиться: причем здесь этика и психология? С Ф. Тягуновым я сталкиваюсь не в первый раз. Дважды он брался судить о моих сравнительно объемистых текстах. И оба раза, не удосужившись прочитать весь материал, выхватывал из него некие куски, производил с ними всяческие манипуляции, опуская главное, делая опрометчивые заявления и т.д. Полагаю, что это не просто дефекты стиля.
Я уточнил дефиницию интеллигенции, потому что новая редакция позволяет отграничить интеллигенцию от схожих социальных слоев и лучше представить ее функциональную природу. Оппонент все это превратно представил; тем не менее, тезис о том, что профессиональные управляющие в капиталистическом обществе не входят в состав интеллигенции, высказан, и я от него не отказываюсь. Поскольку Ф.Тягунов ровно ничего в этом тезисе не понял и может способствовать непониманию публики, рассмотрим его контраргументы.
Нет сомнения в том, что работники управления, менеджеры, чиновники, по своим формальным признакам относятся к интеллигенции. Но когда мы обращаемся к социальной природе бюрократии, менеджмента, некоторых других социальных групп, одних формальных признаков недостаточно. Ф. Тягунов скользит по поверхности управленческих отношений и не понимает (забывает?), что управление есть функция власти, в свою очередь вытекающей из отношений собственности. В обществе, где господствует буржуазный высший класс, управление носит профессиональный характер и является прямым или опосредованным продолжением власти господствующего класса, включающего в себя не только крупный капитал, но и верхушку бюрократии, менеджмента, интеллектуальной элиты. Этот класс в той или иной мере делегирует свои управленческие функции многочисленному чиновничеству и менеджменту, относящимся к средним слоям. За что им платят, причем очень неплохо? За то, что они профессионально осуществляют эксплуатацию трудящихся или обеспечивают ее осуществление. В этом, а не в развитии культуры, их основная функция, хотя ее реализация предполагает и культурный аспект.
В отличие от чтящего БСЭ публициста, британские социологи и А.М. Орехов так или иначе схватывают отличие управляющих от интеллигенции. И остается лишь смеяться, читая его высокомерные высказывания в их адрес. Он настолько собой доволен, что не отличает статью Орехова, на которую я ссылаюсь, от диссертации, которую я в глазах не видывал. Орехов писал о собственности на управление, и Ф.Тягунов полагает, что главным моим доводом, свидетельствующим об отграничении управленцев от интеллигенции, является собственность первых на управление. Между тем, я собственность на управление вообще не приемлю, в чем читатель может убедиться, обратившись к моей монографии "Проблемы современной российской интеллигенции. Опыт социологического анализа" (Красноярск, 2005, с. 18). Правда, Маркс однажды написал, что государство – частная собственность бюрократии, однако вряд ли верно воспринимать это буквально. Значение позиции Орехова в том, что она позволяет осмыслить власть собственников и управляющих над интеллигенцией (хотя обходит вопрос о подчиненности управляющих собственникам).
Ф.Тягунов с воодушевлением сообщает о непрофессиональном участии представителей различных слоев населения в управленческих процессах как при капитализме, так и при социализме. Упускается лишь то, что бюрократия и менеджмент – группы профессиональных управляющих; следовательно, все красочные рассуждения публициста на этот счет к делу просто не относятся.
Отвергая лучшие идеи современной социологии, Ф. Тягунов тянется к худшим. Поэтому он без оговорок причисляет менеджеров (и чиновников?) к наемным работникам, а меня якобы ловит на противоречии: дескать, если функция управления сначала выполнялась буржуазией, а затем была переложена на управленцев, то это роднит последних с пролетариатом и интеллигенцией, а не разграничивает с интеллигенцией, как считает Беленький. Все они оказываются в одном положении наемных работников.Я изобличил эту буржуазную теорию еще шесть лет назад (см. Класс наемных работников или рабочий класс? // Социол. исслед. 2005. № 3). Чтобы понять ее несостоятельность, не мудрствуя лукаво, достаточно назвать несколько наемных работников по версии Тюганова: слесарь Иванов, учитель Петров, А. Чубайс, А. Миллер, В. Путин, В. Якунин, М.Прохоров в процессе сколачивания своих миллиардов и т.д. Полагаю, этим можно обойтись, чтобы понять, как рассуждает мой оппонент, вооруженный 10-м томом БСЭ.
Впрочем, он использует и другие энциклопедические издания. Например, Новый энциклопедический словарь (М., 2006). Для чего же? Дабы взять определение культуры. Но существует более 600 дефиниций культуры. Какую же выбрал Ф. Тягунов? Самую широкую. Зачем? Чтобы "натянуть" ее на управление и таким образом включить управленцев в интеллигенцию. Но это просто смешно и вовсе не опровергает того факта, что главным делом менеджеров и бюрократов при капитализме является эксплуатация трудящихся, в том числе пролетариев умственного труда, в интересах капитала.
Однако должен признать, что один аргумент моего оппонента носит почти серьезный характер и заслуживает более подробного рассмотрения. Правда, Ф. Тягунов даже тогда, когда его мысль идет в правильном направлении, придает ей неудобоваримую форму, но это, в конце концов, и простить можно. Сама же мысль состоит в том, что Ленин, когда говорил о необходимости привлечь к социалистическому строительству специалистов, имел в виду и управленцев. Это совершенно верно. Причем речь шла об управленцах разного толка – о чиновниках, служащих банков, управляющих предприятиями, капиталистах, имевших знания и опыт руководства, и т.д. Эти обстоятельства в споре со мной используются против меня. Но при этом Ф.Тягунов обнаруживает неспособность мыслить диалектически. Он полагает, что речь идет о том, чтобы просто переподчинить управленцев, служивших капиталистам и помещикам, диктатуре пролетариата. Между тем, это переподчинение представляло собой социальный переворот. Из группы, лишь формально схожей с интеллигенцией, а в действительности как бы "продолжавшей" эксплуататорские классы, эти люди объективно обращались в совершенно иную социальную группу. Их связь с эксплуататорскими классами добровольно или насильственно прерывалась. Изменялось их социально-классовое положение. Об этом и говорилось на VIII съезде партии. Заводчик, фабрикант, управляющий заводом, банком, столоначальник, начиная сотрудничать с Советской властью, часто сохраняли старое мировоззрение, но уже не эксплуатировали, а входили в систему совершенно новых отношений. Это выводило на первый план в управленческой деятельности именно культурный аспект.
Но Ф.Тягунов берет группы, статусы, отношения абстрактно, автономно, в статике. Естественно, что порой он напоминает человека не от мира сего. Например, когда пишет: "Акцентирование общественного сознания на отчуждение управленцев (в особенности, работающих по чистому найму) от трудовой интеллигенции в целом и (хотя бы чисто гипотетическое) позиционирование их с антагонистическим классом буржуазии , может служить лишь выстраиванию дополнительных психологических барьеров, препятствующих установлению контактов представителей различных отрядов наёмного труда по обмену знаниями и умениями, необходимыми для формирования человека будущего социалистического и коммунистического обществ, т.е. может служить препятствием в реализации общей тенденции стирания граней между различными видами труда и ликвидации разделения труда не только на умственный и физический, но и на управленческий и исполнительный. Кстати, подобная прогрессивная тенденция в указанном тексте БСЭ чётко обозначена…" А сказано ли что-либо в БСЭ о попятном движении, о нараставшем отчуждении масс от переродившейся бюрократии, предавшей дело социализма? По Ф.Тягунову, она продолжала тянуть лямку трудовой интеллигенции.
В совершенно специфической обстановке, когда из рук вон плохо ставятся, не говоря уже о решении, вопросы рабочего движения и союза рабочего класса с интеллигенцией (а именно этим проблемам посвящена моя статья), Ф. Тягунов с 10 и 4 томами БСЭ в руках , проявляя заботу о формировании человека коммунистического будущего, на деле ратует за подчинение трудящихся бюрократии и менеджменту в интересах высшего класса современной России.
При этом он с озабоченным видом успевает выступить "в защиту" И.В.Сталина, пытается обелить процесс бюрократизации советского общества, начавшийся по крайней мере с рубежа 20 – 30-х гг., и сводит этот процесс к периоду, когда завершилось формирование советской (т.е. партийной, государственной, хозяйственной) бюрократии, сыгравшей, активно или пассивно, главную роль в перевороте 1991 г. Но так как тягуновы и им подобные публицисты, опирающиеся на энциклопедические издания, смешивают бюрократию с интеллигенцией, другие теоретики и представители политической тусовки получают основания для того, чтобы возложить вину за гибель советского строя на интеллигенцию.
Не считая возможным останавливаться на всех задетых Ф.Тягуновым вопросах, задержусь еще на одном, историческом. Мой оппонент пишет: "В.Х. Беленький почему-то считает, что "до капитализма интеллигенции вообще не было". Этот вопрос рассмотрен мной в упомянутой книге (с. 8 – 14). Суть дела в следующем. Становление интеллигенции как интернационального явления произошло в XVII – XVIII вв. Говорить об интеллигенции в рабовладельческом и феодальном обществе несерьезно. В соответствующие эпохи умственный труд был привилегией господствующих классов или осуществлялся под их патронажем, а то и в принудительном порядке отдельными талантливыми рабами, крепостными, ремесленниками и др. Его недифференцированной функцией выступало развитие культуры в самом широком смысле этого слова. Отсюда гигантские фигуры универсальных гениев – Ибн Сины, Леонардо де Винчи, Ломоносова… Достаточно взглянуть на структуру средневековых университетов, и становится ясно, что умственный труд почти не затрагивал сферу материального производства, которая в целом находилась в примитивном состоянии, да и других сфер он едва касался.
Ситуация стала меняться лишь в Новое время, особенно с появлением мануфактурного производства. По мере развития промышленности, углубления разделения труда, роста народонаселения жизнь стала предъявлять свои требования к умственному труду. Функция развития культуры как универсальная функция стала все больше дифференцироваться. Резко возросло количество людей, занятых интеллектуальной деятельностью, а сама деятельность все сильнее специализировалась и становилась основным источником существования для ее субъектов. В наиболее продвинутых странах вместе с промышленным переворотом и развитием таких социальных институтов, как образование, здравоохранение, наука, армия и др., вместе с кардинальным изменением характера самих общественных отношений появляется множество сложнейших общественных функций, которые могли отправляться лишь группами образованных профессионалов. Возникает интеллигенция.
В России Петр 1 нанял большое количество специалистов и организовал их подготовку как за границей, так и в России. Однако ошибочно мнение, будто русская интеллигенция возникла при Петре. Сравнительно тонкий слой специалистов был интегрирован без остатка в сословный строй России, растворился среди различных сословий, главным образом, среди дворянства. Не случайно Ленин ни разу не употребил выражение «дворянская интеллигенция». За исключением скалозубов, собакевичей, салтычих дворянство в целом было, так сказать, по-своему, в той или иной степени интеллигентным, но не являлось интеллигенцией.
Интеллигенция в России стала зарождаться в середине и быстро умножаться лишь во второй половине Х1Х в., когда в полукрепостнической стране наметился решительный поворот к капитализму. В царской России интеллигенция, которую современные отечественные социологи нередко именуют образованным сословием, сословием не была, но существовала как бы в двух ипостасях – сословной и классовой. Ленин, говоря о социальной динамике русского освободительного движения в сословном разрезе, интеллигенцию и не упоминал, а писал о падении доли дворянства и нарастании доли мещан и крестьян. Анализируя же социальный состав движения в классовом разрезе, он подчеркивал нарастание доли рабочих и крестьян и уменьшение доли интеллигенции. В 1897 г. в России интеллигенция составляла 2,7% занятого населения.
PS. Может сложиться мнение, что я пренебрежительно отношусь к энциклопедическим изданиям. Это не соответствует действительности. Но ими надо уметь пользоваться.
2. РАЗДУМЬЯ CONTRA НЕДОВОЛЬСТВА И ВОЗМУЩЕНИЯ
Б.С и С.Б. Соловьевы – модераторы сайта, на котором была размещена моя статья еще раньше, чем она после длительной "отлежки" появилась в ЭФГ. Поэтому два варианта статьи несколько отличаются друг от друга. Отзыв тт. Соловьевых (режим доступа в Интернете marxdisk.narod.ru› heory/intelligent. html) написан до отзыва Ф.Тягунова, но ответы им логичнее расположить в реализованном здесь порядке.
Разместив мою статью на своем сайте, тт. Соловьевы по умолчанию дали ей определенную оценку. Да и в своем отзыве они отмечают, что некоторые задачи я решаю хорошо. Все это вызывает у меня чувство благодарности. Однако давно известно, что теоретизирование и эмоции плохо совместимы. Поэтому, прочитав, что в моей статье есть вещи, не устраивающие моих оппонентов и даже возмутившие их, я насторожился и приготовился думать…
В одном отношении все критики моей статьи смыкаются. Это уже подробно рассмотренный вопрос об исключении из интеллигенции бюрократии и менеджмента. Но Б. и С. Соловьевы привносят в него кое-что свое. Касаясь сделанных мной поправок в определение интеллигенции, они пишут: "Пункт про развитие культуры появился…по его (т.е. моим. – В.Б.) словам, потому, что необходимо «отграничить интеллигенцию от работников, занятых управленческой деятельностью», кои, по мнению автора, культуры не развивают и к интеллигенции не относятся". Но я нигде не писал, что менеджеры и чиновники совершенно чужды развитию культуры и ее использованию. Моя идея в другом: профессионализм этих социальных групп – в сфере эксплуатации трудящихся или обеспечения условий для эксплуатации, а не в сфере культуры.
Б. и С. Соловьевы пытаются накоротке доказать, что управленческие работники входят в состав интеллигенции. Основной аргумент таков: "В институтах ведь не учат на специальность «директор». Там готовят врачей, архитекторов, агрономов и прочих специалистов. Это потом уже учитель становится директором школы, продолжая при этом преподавать свой предмет, инженер становится начальником отдела, не расставаясь с инженерной деятельностью и т.п. Инженер на заводе – это интеллигент или нет? А старший инженер? А ведущий инженер? А главный инженер завода? С какого момента, начиная с какой должности, человек перестаёт быть интеллигентом?" Отвечаю. Если Вы хотите в теоретическом споре опереться на свой индивидуальный, притом не очень-то свежий, опыт, то его надо приводить в соответствие с действительностью, а не подгонять действительность под него. В сегодняшней России более половины, сотни вузов готовят профессиональных менеджеров. Уже давно говорят о перепроизводстве менеджеров – как же можно утверждать, что их специально не готовят? А целая система академий государственной службы, которая готовит чиновников? Но главное не в этом. В той самой статье, которая опубликована модераторами Соловьевыми, кратко рассмотрен комплекс взаимоотношений между собственниками, управленцами и интеллигенцией с характерными переходами, тенденциями и т.д. Для этого я, в частности, опираюсь на идеи А.М. Орехова. Но критики Соловьевы мою позицию по этим вопросам просто игнорируют, а те же вопросы ставят под другим углом зрения. Меня интересует социальный аспект взаимоотношений между управленцами и интеллигенцией, а критики подменяют его организационно-производственным, технологическим аспектом. В производстве вообще, в российском производства особенно, сейчас много противоречивых изменений, например, происходят и универсализация, и специализация управления. Однако эти объективные противоречия и связанные с ними тенденции трактуются как мои теоретические слабости, и оппоненты пишут: " Беленький и сам видит, насколько зыбка та грань, которую он пытается провести. Поэтому он оговаривается, что речь идёт «скорее о тенденции, чем о непременном явлении»". Но социальные процессы, связи, феномены проявляют себя именно как тенденции, а не как механические передвижения кубиков и цилиндров.
Более того, эмоциональные критики переходят на язык этических оценок. Они считают возможным следующим образом интерпретировать мой тезис о том, что при капитализме менеджмент и бюрократия не входят в состав интеллигенции: "… выделив управленцев из интеллигенции, он тут же воспользовался этим открытием для весьма некрасивой цели: всю вину за провал попытки построить социализм в СССР он возложил на управленцев, обелив при этом интеллигенцию. Утверждение Пригарина о том, что «на интеллигенции лежит историческая вина за то, что случилось со страной», вызывает у него возмущение и обиду (?). Нет, интеллигенция ни в чём не виновата, она белая и пушистая, она, несчастная, «раньше всех подверглась репрессиям, потеряла многих лучших своих представителей, была запугана и обезволена» и т.д. и т.п. Вероятно, автор полагает, что и человека в космос у нас запустили со страху, хотя сам приводит слова Ленина о том, что «заставить работать из-под палки целый слой нельзя». Не занимает ли автор здесь просто удобную для себя лично позицию: в гибели СССР виноват Сталин, виноваты бюрократы, но не виноват я, доктор философских наук профессор Беленький?"
На эти обвинения и прямые передергивания моего текста отвечать излишне. 200 лет назад И.А.Крылов написал: "Орлам случается и ниже кур спускаться, но курам никогда до облак не подняться". Я, конечно, далеко не орел, да и Б. и С. Соловьевы не куры, но до куриного уровня полемики опускаться не намерен.
Отделяя же зерна от плевел, хотел бы спросить: а нет ли оснований основную вину за поражение социализма возложить на рабочий класс – руководящий, ведущий, передовой класс советского общества? Или шахтерские стачки 1989 г. в этом смысле стоили меньше, чем митинги интеллигенции? Почему-то ни А.Пригарин, ни Б. и С. Соловьевы так вопрос не ставят. Почему они ищут виновных в стане интеллигенции? Не считаю возможным строить догадки. Но если обратиться к объективным фактам, то мы должны констатировать, что на переломе 80 – 90- гг. ни рабочий класс, ни интеллигенция не были самостоятельной политической силой. Это утверждение может показаться неверным: ведь и интеллигенция, и часть рабочих были весьма активны. Однако их энергия или была "нерасчетной", запоздавшей и т.п., или использовалась антисоциалистическими силами. Советская эпоха завершилась неспособностью решить задачу, о которой в другой форме в другое время (1907 г.) Ленин писал: "Можно быть главным двигателем победы другого класса, не умея отстоять интересов своего класса. Революционная социал-демократия…должна помочь пролетариату из пассивной роли главного двигателя подняться до активной роли вождя..." (ПСС, т.15, с. 380 - 381). РСДРП/б/ это сделала, гибнущая КПСС, в 100 раз более многочисленная, чем ее прародительница, этого сделать не смогла. Почему? Потому что ее разложила бюрократия. В связи с этим вынужден кратко остановиться на характеристике советской бюрократии и ее развития. Это тем более необходимо, что недопонимание данной проблемы присуще и Ф.Тягунову.
О советской бюрократии пишут очень много и крайне противоречиво. Мы видели, что одни авторы склонны включать ее в трудовую интеллигенцию, т.е. не считать отдельной социальной общностью. Другая крайность – в том, что она объявляется классом, да еще и господствующим, эксплуататорским. Даже крупные социологи нередко называют ее сословием. В действительности бюрократия – особая социальная группа, на языке М. Вебера – статусная. Но это не означает, что данная группа, достаточно большая (кстати, в 2009 г. численность государственных служащих составляла 1674 тыс. чел. Ее постоянно сокращают, но она все растет и растет. См.: Россия в цифрах. М. 2010, с. 56, 57), была в советский период и остается в настоящее время социально гомогенной. Различия между верхушкой бюрократии и основной массой чиновников и раньше и сейчас огромны.
Я отказываюсь признавать бюрократию социальным классом. Почему? Прежде всего, на сей счет имеются прямые указания классиков марксизма. Так, о бюрократии времен второй империи Маркс писал: "…Бонапарт вынужден был создать рядом с подлинными классами общества искусственную касту, для которой сохранение его режима – вопрос о хлебе насущном…" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 8. с. 212). Ленин отмечал, что профсоюзы "…утратили такую основу, как классовую экономическую борьбу, но далеко не утратили и долгие годы еще, к сожалению, не смогут утратить такую основу, как неклассовую "экономическую борьбу" в смысле борьбы с бюрократическими извращениями советского аппарата", в смысле охраны материальных и духовных интересов массы трудящихся путями и средствами, недоступными для этого аппарата, и т.п…." (ПСС, т. 42, с. 297).
Далее, поскольку марксизм связывает деление на классы с отношениями собственности на средства производства, такая связь в разных формах нередко приписывается и бюрократии. Но при этом допускаются различные натяжки и просто ошибки. Например, распространяют положения Энгельса о собственности буржуазного государства на государство социалистическое. Объявляют советское государство групповой частной собственностью бюрократии. Или полагают, что после социалистической революции, покончившей с частнокапиталистической собственностью на средства производства, последняя остается без хозяина и ее прибирает к рукам бюрократия. Однако в действительности советская бюрократия ни экономически, ни юридически собственности на средства производства не имела.
Важно выявить логику развития советской бюрократии. Как особая социальная группа в СССР она возникла стихийно. Ленин прежде всего подчеркивал, что бюрократия была в условиях экстрима 1918 – 1922 гг. унаследована от дореволюционной России, считал это несчастьем. Далее, истощенный в те же годы рабочий класс не мог полностью прикрыть своей грудью амбразуру управления страной, которая в условиях голода и тифа училась грамоте. Пришлось опираться на аппарат. Ленин очень скоро увидел опасность бюрократии, поставил задачу борьбы против нее. В своем "завещании" он предусмотрел целую систему мер против бюрократизма. Эти меры не были осуществлены или были осуществлены формально, и трудно в этом обвинять Сталина, ибо экстрим был нескончаем. А главное, бюрократизм существовал вначале в бессубъектной форме, он постепенно усиливался, обволакивал в целом хороших людей, горевших на работе, приносивших пользу, но с червоточинами. Поэтому явно сгущают краски те, кто наделяет бюрократию чуть ли не с самого начала осознанными групповыми интересами, приписывает ей стремление и умение совершать теоретические диверсии против марксизма и т.д.
Надо различать (1) бюрократов как работников и (2) бюрократов как носителей бюрократизма. О первых Ленин писал: "…без хороших бюрократов не обойтись много лет" (там же, с. 277). Вторых он характеризовал применительно к пролетарским организациям при капитализме, как оторванных от масс, стоящих над массами привилегированных лиц (ПСС, т. 33, с. 115). Именно в этом он видел суть бюрократизма и после революции, хотя причины его претерпели серьезные изменения. Эти две разновидности бюрократов после 1917 г. всегда сосуществовали во множестве форм и пропорций, вплоть до того, что были сочленены в одних и тех же индивидуумах. Однако если сначала преобладали "хорошие бюрократы", то в дальнейшем все большее влияние получили носители бюрократизма в ленинском понимании этого явления.
Зловещая роль бюрократии в судьбах советского общества состояла не в том, что это был эксплуататорский класс, а в том, что этот социальный слой исковеркал социально-экономические, политические, духовные основы социалистического строя, принизил роль народных масс вообще, рабочего класса в особенности, обрек трудящихся на пассивность, вызвал тяжелейший кризис движущих сил прогресса, придал развитию страны противоестественный характер, обрек ее на реставрацию капитализма. Многие представители партийной, государственной, хозяйственной бюрократии оказались людьми без чести и совести, источником разложения и аморальности. Причисление их к интеллигенции не только искажает социальное лицо последней, но и маскирует бюрократию, приукрашивает ее истинную роль в истории советского общества.
Процесс бюрократизации стимулировался внутрипартийной борьбой за власть, репрессиями, противоестественной кадровой селекцией. Вряд ли Сталин выражал интересы бюрократии, но весь стиль его деятельности благоприятствовал ее формированию и усилению. В 30 – 50-х гг. бюрократизация вползала в основном в политическую сферу, получила не только административный, но и социальный простор для своего развития. Я имею в виду своеобразную диффузию города и деревни, когда происходили раскрестьянивание деревни и окрестьянивание общества, в том числе и рабочего класса. Процесс бюрократизации приобрел особенно опасный характер потому, что исковеркал советскую институциональную систему, охватил партию, государство, профсоюзы, комсомол. Постепенно была изуродована вся политическая надстройка. В итоге руководящая роль в обществе перешла от рабочего класса к бюрократии. Завершение ее формирования и укоренения в новом качестве произошло после реформы 1965 г., отдавшей на откуп бюрократии предприятия промышленности и инфраструктуры.
Бюрократизация управления предприятиями была последним штрихом в становлении советской бюрократии. Результаты этого процесса были таковы:
-обнажилось то обстоятельство, что хотя ПГХБ (партгосхозбюрократия) не имеет частной собственности, многие ее представители сумели использовать в эгоистических и корыстных целях государственную и кооперативную формы социалистической собственности;
-все чаще имело место сращивание ПГХБ с теневой экономикой и криминалом;
-ПГХБ подверглась некоторым структурно-функциональным изменениям. Специфика советской бюрократии состояла в том, что ее главным и централизующим элементом была партийная бюрократия. Она использовала ряд механизмов (собрания партгосхозактива, совместимость партийных и иных функций, известная общность требований к исполнителям разных функций, перемещения номенклатурных работников и т.д.), сближавших бюрократию и директорат. Но в условиях перестройки и быстрого ослабления партии стала усиливаться и противоположная, центробежная тенденция расслоения бюрократии, тенденция подразделения на различные группы, индивидуализации интересов;
-усилилось очевидное и циничное выхолащивание всех идейно-политических и моральных принципов советской социально-политической системы, что окончательно "обнулило" роль рабочего класса;
-всячески принижалась роль трудовых коллективов, что маскировалось множеством демагогических актов и мероприятий 80-х гг.;
-стали быстро ослабевать массовая и расти индивидуальная активность граждан, усилились потребительские настроения и социальное отчуждение;
-распространились разнородные оппозиционные настроения и движения среди интеллигенции, латентно отражавшие эфемерность единства 20-миллионной КПСС и все названные процессы.
Все это происходило на фоне усиливавшихся экономических трудностей и неурядиц, нараставшего разложения в рядах партийного руководства, выдвижения в качестве лидеров людей, способных лишь разрушать, но не созидать. Тем не менее, нельзя согласиться с тем, что в СССР сформировался некий антисоциалистический класс (Ковалев А.А. О причинах поражения социализма в СССР. ЭФГ, 2011, № 6). Классы не создаются на основе теории заговора. Что касается антисоциалистических действий советской бюрократии в начале 90-х гг., то этот феномен во многом еще не исследован, и пока трудно сказать, чего в нем было больше - планомерности или стихийности, синхронности или асинхронности, целеустремленности или растерянности. Но результат известен.
Вернемся, однако, к нашим баранам, т.е. к критике моей статьи тт. Соловьевыми. Останавливаться на всех ее подробностях я не стану, но два-три примера приведу. Прежде всего, они раскритиковали меня за то, что я широко использую произведения Маркса, Энгельса и Ленина. Сейчас в моде "теоретизирование" на уровне обыденного сознания. Впрочем, тт. Соловьевы, видимо, знают Ленина лучше меня: они упоминают 60 томов, а я читал только 55…изданных.
В России немало тех, кто считают себя марксистами, но марксизма не знают и не понимают. Утверждая это, я вовсе не претендую на роль знатока. Но уж если берусь за какую-либо крупную проблему, то стараюсь досконально изучить и широко использовать марксистские взгляды. Вы с этим не согласны? Идите своей дорогой и не попадайте в ловушки! А пока несколько слов о манерах. Имеется в виду манера искажать мысли автора, чтобы затем как следует его отделать. Такой стиль вызывает немало вопросов, но что он применяется, это факт. Вот оппоненты сокрушаются по поводу марксистов, которые считают классиков пророками и видят свою задачу в том, чтобы найти и истолковать подходящие цитаты. Далее следует: "Увы, не является исключением здесь и тов.Беленький. Ибо он утверждает, что Ленин в «полной мере» раскрыл, как нужно строить отношения между рабочим классом и интеллигенцией, но не успел практически реализовать свой замысел. А последующие руководители страны не выполнили ленинских заветов, в результате чего мы и пришли к печальному результату".
В действительности Б. и С. Соловьевы утрируют сказанное мной. Здесь я вынужден сам себя цитировать, чтобы читатель мог сравнить, что я писал и как меня прочли. А писал я следующее: "Лениным выстраивалась принципиальная схема взаимоотношений между рабочим классом и интеллигенцией. Задачей рабочего класса, возглавляемого партией и организованного в профсоюзы, являлось политическое руководство обществом, в том числе интеллигенцией, причем особое внимание уделялось борьбе против бюрократизма, контрольным функциям. Задачей интеллигенции, как наиболее подготовленной части населения, было обеспечение функционирования, управление, организация, развитие культуры общества, практическое использование ее достижений. К сожалению, Ленин, выстроивший принципиальную схему взаимоотношений между рабочим классом и интеллигенцией, не успел ее практически реализовать, хотя и указал, как это сделать. Задача не была выполнена и Сталиным. Нельзя не напомнить, что в 30-х гг. ХХ в. советское общество подверглось сильнейшей бюрократизации…" И далее: " Взаимоотношения между рабочим классом и интеллигенцией в современных условиях, несомненно, отличаются от взаимоотношений между ними в 1918 – 1923 гг., хотя принцип организации этих взаимоотношений тот же. Его суть: гегемоном борьбы за социализм является рабочий класс, но руководящую роль он может выполнить, лишь располагая своей интеллигенцией, в единстве с ней. Однако формы реализации данного принципа существенно изменились". Не могу не привести и такие слова: " Марксистские взгляды о взаимодействии рабочего класса и интеллигенции нуждаются в творческом развитии, но не в ревизии и пересмотре ".
Б. и С. Соловьевы эти положения восприняли по-своему. Это объясняется их негативным отношением к теоретическому наследию Ленина. Как ими ставится, например, вопрос о рабочем контроле над интеллигенцией? Этот вопрос был поставлен Энгельсом и подробно разработан Лениным в двух плоскостях – политической и производственной. Рабочий класс контролирует интеллигенцию как класс, осуществляющий диктатуру. Интеллигенция контролирует рабочих, потому что владеет знаниями, имеет опыт и занимает – под контролем рабочих! – соответствующие должности.
Эта схема претерпела множество изменений и искажений на протяжении всего советского периода. Главное состояло в том, что рабочие как класс с течением времени утратили свое политическое влияние, а на производстве оказались (вместе с ИТР) во власти все более бюрократизировавшегося "начальства", которое мои критики упорно включают в интеллигенцию. Вместе с тем. тт. Соловьевы, оперируя весьма наивными аргументами, продолжают настаивать на том, что интеллигенция, взятая вне пространства и времени, должна быть контролируема рабочими.
Чем же объяснялись негативные тектонические изменения в социальной структуре советского общества? В конечном счете – господством государственной собственности, которая постепенно превратилась в экономическую основу усиления бюрократии. Поэтому естественно, что последняя оберегала ее как зеницу ока. Это было тем проще, что соответствовало ленинским указаниям начального периода социалистического строительства. Но через 50 лет и интересы развития производительных сил, и потребности социально-политического оздоровления общества требовали глубокого реформирования отношений социалистической собственности. Вместо этого социалистические производственные отношения развернули в сторону их сближения с капиталистическими, что и явилось основной причиной крушения социализма. Зато была сохранена государственная собственность!
Самое интересное состоит в том, что сохранение ее господства в будущем предусмотрено, так или иначе, в программных документах всех т.н. коммунистических партий РФ. Более 20 лет я доказываю, что будущее социализма в России надо связать с передачей подавляющего большинства предприятий в руки трудовых коллективов при сохранении ведущей роли государственной собственности, что именно так можно обеспечить технологический подъем экономики и подорвать раз и навсегда позиции бюрократии и топ-менеджмента. Российские левые, за редким исключением, это не воспринимают.
А что же Б. и С. Соловьевы? Понятное дело, что они выступают против идеи коллективной собственности! Видимо, им присуще умение противоречить Ленину в том, в чем его идеи сохраняют свое значение, и поддерживать в том, в чем его идеи требуют переосмысления. Они пишут: "Говоря о рабочем контроле, следует учесть и тот факт, что интересы отдельно взятого рабочего и даже отдельно взятого трудового коллектива могут и противоречить общим интересам рабочего класса. Об этом забывает тов. Беленький, когда выступает за собственность трудовых коллективов против государственной собственности. Кроме того, при современном уровне производства каждое предприятие связано тысячами нитей с другими предприятиями, со своими поставщиками и потребителями. «Суверенным княжеством» оно быть не может. Поэтому и обречены на провал все попытки создать «народное предприятие» в капиталистической стране". Эти детские аргументы приправлены, как обычно, искажениями. Я не выступаю за коллективную собственность против государственной, а предлагаю оптимальные пути их сочетания при ведущей роли государственной собственности (см. об этом статьи в журнале "Социологические исследования2 (2011, № 9), на сервере "Проза ру" и на сайте vhbelenkii.ru). Кроме того, я веду речь о социалистическом будущем России, а мои оппоненты – о попытках (между прочим, вовсе не провалившихся) создать народные предприятия при капитализме.
Кстати, поскольку ни компартии, ни профсоюзы не видят перспектив трудовых коллективов в будущем, они два десятилетия не работают или мало и плохо работают с ними в настоящем времени. И вот я 15 сентября получил письмо из Москвы от производственника-активиста. Он писал: "Сегодня в России трудовых коллективов нет… Рабочая масса на предприятии не осознает, что каждый за себя бессилен". Но кликните в Яндексе ссылку Трудовые коллективы вступают в ОНФ В. Путина – и Вы увидите, что трудовые коллективы крупнейших предприятий безропотно вступают или включаются работодателями (они же – менеджеры) в буржуазную надстройку, в которую, кстати, отказались вступить союзы архитекторов и композиторов.
Поскольку моим оппонентам свойственно тяготение к восприятию действительности с позиций здравого смысла, эмоционально и т.п., то они всегда рискуют попасть в уже помянутые ловушки. В одну из них они попадают, поднимая вопрос о причинах поражения социализма. Б. и С. Соловьевы с большими затратами энергии доказывают: "тов.Беленький вольно или невольно пришёл к тому, что объясняет неудачи Советского Союза исключительно субъективными причинами". Они в очередной раз преувеличивают да еще к тому же ломятся в открытые ворота. Я, конечно, не считаю, что поражение социализма было вызвано исключительно субъективными факторами, имелись и объективные. Однако всегда открыто утверждал, что гибель советского строя не носила закономерного характера и произошла, главным образом, по субъективным причинам, так что ставить меня к стенке не надо – стою у нее сам. А вот оппоненты считают наоборот. Что ж, дело обычное. Но какие же объективные причины они называют? Ровно никаких. Суть их рассуждений: есть (объективный! – В.Б.) закон соответствия производительных сил и производственных отношений. "Пока производственные отношения строились правильно", все было замечательно. Но "не существует производственных отношений, хороших и правильных на вечные времена. Их необходимо постоянно совершенствовать по мере развития науки и производства. Вот с этой задачей КПСС и не справилась. Страна из аграрной превратилась в индустриальную. А в ней продолжали действовать порядки, сформировавшиеся в период индустриализации: экстенсивное развитие путём строительства новых заводов, усиленная эксплуатация деревни и т.п. Руководители страны держались за старые, проверенные методы. Тому было много причин. Но не последнюю роль здесь сыграло то, что вместо науки-марксизма у нас были святые заветы святого Ильича. Ореол «святости» распространялся и на текущих лидеров партии. Они были практически несменяемы и не подлежали никакой критике". В этом фрагменте названы различные общественные явления – реальные и выдуманные, положительные и отрицательные, верные и ошибочные и т.д., и т.п. Однако единственное объективное явление среди названных - закон взаимодействия производительных сил и производственных отношений. Да и то производственные отношения строятся, особенно в высших формациях, не без субъективного начала. Совершенствование способа производства с помощью науки, деятельность партии, консервативная политика, экстенсивные методы хозяйствования, воздействие науки-марксизма, необоснованное исключение из нее ленинского вклада, что сближает моих оппонентов с откровенной реакцией, – все это субъективные явления. Поэтому позиция Б. и С. Соловьевых, если и отличается от моей позиции, то не характером причин поражения социализма, а их содержанием и значимостью. Факторы, перечисленные критиками, тривиальны и важны для мнимого изобличения Беленького, который тоже такого рода факторами оперирует. Но особое внимание я уделяю факторам существенным, учет которых может радикально сказаться на достижении ближайших и конечных целей пролетарского авангарда; оппоненты же повторяют то, что долдонят более 20 лет.