Любимая, чужая, единственная

Ольга Зыкова Новикова
                1


            -- Ничего не происходит в этой жизни просто так, -- думал Сашка Скворцов возвращаясь домой после второй смены, которую он прихватил в нагрузку к первой,  -- и вся моя жизнь -- сплошное недоразумение. Вот скажите на милость, -- обращался он к невидимым собеседникам, -- почему меня не встречают после работы, как других, не кормят горячим ужином? Наверное, я заслужил такое отношение. А впрочем, какая разница!

           Стараясь не шуметь, он осторожно открыл входную дверь, разулся и прошёл на кухню. Там, как всегда, был жуткий беспорядок: полная раковина грязной посуды, крошки на полу, какие-то куски на столешнице. Но самое обидное – это сидящий прямо на столе тёщин жирный кот, поедающий его, Сашкин, незатейливый ужин.

           -- Пошёл прочь, гадёныш! – беззлобно проворчал голодный Скворцов и слегка поддал коту под зад  ладонью. Проследив,  как тот пикирует со стола и плюхается всем своим лишним весом на пол, он улыбнулся, осознавая, что получил полное моральное удовлетворение за принесённый ущерб.

           -- Вот бы тёщу с тестем так приголубить хоть разочек, -- размечтался он и его настроение, как ракета взмыло вверх.

           Сашка выбросил макароны и объеденную сосиску в ведро, вытер со стола и столешницы, подмёл пол. Посуду он оставил на утро, чтобы не шуметь и не будить своё большое семейство. Проглоченный впопыхах кусок хлеба с молоком усмирил рычащий желудок.

           Ступая бесшумно, он пробрался в спальню. Жена ещё не спала. Она сидела на кровати уставившись в одну точку и слегка покачивалась вперёд и назад, словно у неё болел зуб. Слёзы стекали по щекам.

           -- Тонечка! Что случилось? Кто тебя опять обидел?

          Сашка обнял жену, прижал её к себе и погладил по голове, как маленькую. Она словно очнулась и ответила на ласку. Потом стала судорожно расстёгивать его рубашку.

           -- Вот счастье-то привалило, -- обрадовался неизбалованный женским вниманием Скворцов и стремительно  избавился от одежды. Тоня была мягкой и податливой, такой тёплой и родной. Сашкина ракета почти достигла космоса. Но вдруг жена взвилась, как пружина, и завизжала на весь дом. Она отшвырнула бедного мужика с такой силой, что он, не успев ничего понять, отлетел к книжному шкафу и треснулся об него головой. Разъярённая женщина схватила будильник и запустила им в мужа. Сашка едва успел увернуться, на голову посыпались осколки разбитого стекла.

           В комнату, топая, как стадо лошадей, и сбивая на пути стулья, вбежали тесть, тёща и уже взрослые дочери-погодки. Кто-то включил свет, который резанул по глазам. Дурацкая ситуация:  сам – голый на полу в осколках и в крови, прикрыться нечем, разве что будильником, жена рыдает в голос, тёща верещит, тесть матерится, девчонки переглядываются. Положение поправил любопытный кот, который порезал лапу. Тёща запричитала ещё больше и, подхватив свою любимую скотину, потряслась на кухню искать аптечку и наводить там новый бардак. Тесть, словно дракон,  выдохнул очередную порцию перегара, артистично схватился за сердце левой рукой, а правой показал зятю кулак и потащился вслед за тёщей.

           -- Пап, вы бы тут потише развлекались, -- произнесла младшенькая, шестнадцатилетняя Веруня, как две капли воды, похожая на мать, -- а то деда точно кондрашка хватит.

           Старшая, семнадцатилетняя Алина, взяла сестру за руку и потянула из комнаты:

           -- Не суйся, не твоё дело, иди в постель.



                2



           Чуть позже, стоя под душем, Скворцов смывал кровь и душевную боль и корил себя за содеянное:

           -- Ну ведь знал, что нельзя к ней прикасаться. И врач говорил, что Антонине этого нельзя.

           И оправдывался сам перед собой:

           --  Ну не удержался, всё время голодный хожу.  Всё, теперь никогда больше до неё не дотронусь. Решено.

          Даже то, немилосердное количество работы, которое он взваливал на себя, не давало усталости овладеть им настолько, чтобы пропало естественное желание. Изменить жене он как-то не решался. Ему ли, «старому динозавру», таскаться где ни попадя, чай не на помойке себя нашёл. Конечно можно и влюбиться. Тридцать девять лет – не срок ещё, чтобы ставить на себе точку. Но, увы, любовь пока обходила его стороной.

           --  Ладно. Всё. Хватит скулить.

          Едва он вышел из ванной, как на него набросились ненавистные родственнички. Особенно обидеть и унизить старался тесть, а тёща поддакивала и кивала своей давно нечёсаной башкой:

          -- Сучёнок ты задрипанный, ты когда-нибудь дашь нам спокойно пожить.  Ты достал всех уже здесь.  Я тебя сейчас собственными руками задушу! Как куря недоношенного выщиплю!

          -- Угу…угу

          -- Ты чего нашу девочку травишь? Ей и так тяжело, а ещё ты тут навязался на нашу голову. Да, я найму бомжей, они тебя пристукнут в подворотне… цена тебе  -- бутылка!

          -- Угу… угу

          -- Спать ляжешь, я тебя подожгу! И даже ширинку не расстегну, чтоб затушить!

          -- Угу… угу

          -- Дед! Ты чего несёшь-то? Перепил, что ли? – старшая дочка Алина заступилась за отца. Пап, иди ложись спать. Мы тут сами разберёмся.

           Сашка, не претендуя на диван, привычный  к походным условиям, устроился на полу, забравшись в старый спальный  мешок. Сон пришёл через несколько секунд.

           Перед ним до самого горизонта расстилался свирепый океан, поражающий своей неподвижностью. От угрожающей пучины веяло ледяным пронизывающим ужасом. Застывшие, словно на картине, волны не набегали на песок к его ногам и не бились о скалы. Они замерли, словно дикие звери перед прыжком.  Почувствовав животный страх, Сашка оглянулся и увидел позади себя залитый солнцем вход в пустоту. Там было тепло, уютно и скучно. Скворцов понимал, что стоит на распутье и должен сделать выбор, но он никак не мог решиться. Надо преодолеть себя, чтобы пройти всего несколько шагов назад, подняться по мраморным ступеням и проскользнуть между белоснежными колоннами туда, где звучит приятная музыка. Но душа тянулась к безысходности. Он почувствовал жуткое ледяное дыхание на своём лице, оно увлекало его, успокаивало. Он понимал, чьё это царство. Да, выбор сделан. Я устал быть хорошим мальчиком, об которого все вытирают ноги.

           Утро не принесло облегчения. Тоня, погружённая в свой мир, не обращала внимания на мужа и дочерей. Врач предупреждал Скворцова: -- Шизофрения – болезнь непредсказуемая, как поезд без расписания, никогда не знаешь с какой скоростью поедет и на какую станцию прибудет. Всё может измениться завтра или никогда. Мужайтесь. Семья большая, все вместе справитесь как-нибудь. И в больницу регулярненько милости просим.

         

                3



           На работе к Скворцову подошёл Виктор Маслов  и пригласил в субботу за город, к себе на дачу.

          -- Поехали, Сань, отдохнём, порыбачим или в лес  за черникой смотаемся.

          -- Ой, Вить, не до отдыха мне.

          -- Что, совсем плохо?

          -- Да, как всегда. Только вот терпение закончилось. Столько лет волю в кулаке держал и душу жгутом закручивал. А вчера сдался в один миг. Что делать, ума не приложу. Девчонок жалко.

          -- Да, они уже выросли у тебя, невесты почти. Сколько можно нянчиться. Ну, не знаю Сань, тебе решать. Пойдём сегодня после работы к нам, я тебя с женой познакомлю. А то, два года с тобой дружим, а в гостях не был ни разу у нас. Пойдём, заодно и поговорим.


           Сказать, что Скворцов был потрясён, значит ничего не сказать. В доме Виктора царила любовь. Для Сашки, измождённого скандалами и ненавистью в своей семье, бросалось в глаза всё. И как Виктора встретили после работы, словно не видели по крайней мере неделю, и как посмотрела на него жена, будто они ещё только собирались пожениться. Дочь и сын выбежали в прихожую и повисли  у отца на шее, а жена обняла его с такой нежностью, что у Сашки перехватило дыхание. Потом они все вместе ужинали в большой и уютной кухне. Было спокойно и хорошо. Красивые и ухоженные дети, весёлые и дружные, ели молча, не встревая в разговор взрослых, но при этом никакой зажатости в них не чувствовалось.

           -- Надо же… А у нас в доме все переругаются, если вместе сядут за стол, --думал Сашка, --да, чего там, и подраться могут. Один тесть такое вытворяет, что приходит невольная мысль: а может это  у него шизофрения?

           -- Я очень рада познакомиться с вами, Саша. У меня такое ощущение, что я вас давно знаю. Видимо от  того, что Виктор много о вас говорит.

           Сашка оторвался от своих мыслей и посмотрел на Викторию, так звали жену друга. Она была настолько очаровательная и женственная, наполненная удивительной энергией, которая витала повсюду в доме. Это была как раз та самая энергия, которая действует на мужчин с невероятной силой: соединённые воедино красота, внутреннее достоинство и беспредельная доброта. Виктория  словно согревала всех своими сияющими глазами, которые смотрели с лаской и любовью. Время от времени её рука тянулась к мужу, чтобы погладить его по плечу или просто прикоснуться к нему. Такая потребность в ней была сродни потребности дышать. Нежная улыбка невольно вызывала желание улыбаться ей в ответ и даже хотелось заслужить её улыбку, как некий приз или подарок. Голос, который то звенел, как колокольчик, то журчал, как горный ручей, завораживал, убаюкивал и настолько располагал к искренности, что все проблемы показались Сашке уплывающими в чужие страны кораблями. Он успокоился и доверился этой чудесной женщине и своему другу. Легко-легко стало на душе, как в детстве. Когда взрослые остались на кухне одни и беседа потекла к Сашкиным берегам, он и сам не заметил, как разоткровенничался и рассказал всё, как на духу.

           -- Саша, вы не должны бросать детей ни при каких условиях, как бы тяжело вам ни было,  -- уговаривала его Вика, как маленького, и он согласно кивал, -- нет на этом свете ничего дороже детей. Они неокрепшие ещё и неопытные, а мир полон ловушек и обмана. Кто же, как ни вы убережёт их от соблазнов и дурных людей? А беда с женой – это ваш крест, и если вы его сбросите, получите другой, более тяжёлый.
           -- И откуда ты всё это знаешь, моя хорошая? – спросил Виктор.

           -- Жизнь рассказала.

           -- Хватит вам уже «выкать», Сашка к нам теперь часто будет заходить. Да, Саш?
Как в воду глядел друг Витька.



                4



           Едва Скворцов, вернувшись домой, вышел из лифта, распахнулась родная дверь из неё вылетел брошенный тестем рюкзак с пожитками и грязная брань. Тесть стоял на пороге собственной квартиры маленький и пузатый, кривляясь, словно злобный скоморох. Его пучило от собственного величия. Из под его вонючей подмышки выглядывала ненавистная морда неопрятной союзницы, которая хихикала в кулачок. Спорить с разъярённым и злобным мужичонкой, который когда-то работал большим начальником и привык унижать людей,  было бесполезно. Сашка вышел на улицу и, горестно поджав губы, задумался:

            -- Мне почти сорок лет, у меня нет ни дома, ни любящей женщины, ни спокойного сна. Кто я на этом белом свете? Малая песчинка, которую занесло ветром не на ту планету. Как-то не приживаюсь я здесь. Невезучий просто и никому не нужный. Одна радость – девчонки мои золотые. Вот выйдут замуж за хороших парней, нарожают мне внуков, и буду я самым счастливым дедом, коли уж счастливым мужем  и приличным зятем побыть не получилось.
 
          Нацепив на плечо рюкзак, Скворцов пошёл куда глаза глядят.

          Наверное, странно было видеть со стороны молодого ещё, красивого и стройного мужчину в хорошо подогнанном, модном костюме, идущего с рюкзаком на плече. Но не это могло поразить воображение стороннего наблюдателя, а внутренняя борьба мотивов, которая проявлялась у него на лице, то озаряемом радостной сдержанной улыбкой, то темнеющем от грустных дум, словно солнце вдруг отказывалось сиять для него.

          -- Вот ведь в самом деле, -- не переставал покачивать головой Скворцов, --  два таких события в один день: знакомство с Викторией и изгнание из дома. Видимо и вправду наступили большие перемены в моей жизни.

          И как бы ни было ему тяжело, он всё время думал о Виктории, вспоминая её красивое лицо и мягкие плавные движения рук, её искреннее внимание к его судьбе, слова, которыми она ободряла его и вселяла надежду в давно уже истерзанную, выболевшую душу, врачуя её своим сердечным участием с  удивительным, только женщинам присущим терпением.

           -- Хорошая они пара с Виктором, словно связаны невидимой нитью. И любят друг друга без притворства, по-настоящему.  Если бы все люди были так счастливы, как они, мир бы стал лучше.  А  я сегодня счастлив, несмотря ни на что. Я стал богаче, познакомившись с НЕЙ!


          

                5

           Возвратившись домой от подружки и не обнаружив отца, Алина бросилась к матери, но та посмотрела на дочь удивлёнными глазами:

           -- Какой папа? Мой? А, твой… Так он всегда на работе или с бабами своими таскается.

           -- Мама, с какими бабами? Да он у нас святой. Такого мужа ещё поискать надо. Ой, ничего ты не понимаешь. Верка где?

           -- Вчера в куклы играла где-то тут.

           -- А-а-а, всё ясно с тобой.

           Алина бросилась к бабке. Та, как всегда, сидела в замызганном халате на неубранной кухне и ковыряла в носу.

           -- Баба Валь, где отец?

           -- Ушёл.

           -- Куда?

           Алина негодовала. После ночного переполоха она переживала за отца, зная, что он, мягкий и добрый, и что не выстоит против деда-агрессора. Она была папина дочка, но её характеру мог позавидовать любой мужчина. Решила, не своротишь.

           -- Такие, как она, не гнутся, а, к сожалению, ломаются, -- говорил про неё отец, обласкивая грустным взглядом, -- ну-да, будем беречь.

           -- Баба Валь, хватит тянуть кота за хвост. Что каждое слово что ли из тебя вытаскивать? Где отец? Говори уже!

           В кухню, как ветер влетела Верка, схватила со стола печенье и, жуя на ходу, выпалила:

           -- Его дед сегодня из дома выгнал и все вещи ему в подъезд выкинул. Папка даже спорить не стал, ушёл и всё.

           -- Куда ему идти-то? У него кроме нас никого нет. А ты почему за него не заступилась?

           -- Делать мне что ли нечего, пусть сами разбираются. Мы сегодня у Машки собираемся, к ней такие мальчики придут, закачаешься.

           Алина зашла в комнату к деду, но тот спал, вывалив напоказ жирное брюхо, и был, похоже мертвецки пьян.

           -- Сволочь поганая! Ненавижу!

           На столе стояла недопитая водка и кое-какая закуска. Алина, не долго думая, взяла в буфете относительно чистую стопку, налила водки и выпила. Похрумкав огурцом, она почувствовала, что ей стало легче и даже чуть-чуть веселее.

           -- Ничего-ничего, -- сказала она (так обычно говорил отец), --папку мы вернём и всё будет хорошо. А не повторить ли нам? Что, дедуля хренов, спишь? Ну, получишь ты у меня когда-нибудь. Я тебе папку не прощу.

           Алина допила водку, съела колбасу, вывалила остатки салата деду на брюхо и пошла прочь.


               
                6



           По лесной тропинке не спеша, нога за ногу брели трое ягодников с корзинками. Солнце пронзительно светило сквозь деревья, суетились заполошные птицы, где-то недалеко журчал ручеёк. Ветер целовал разгорячённые щёки и губы путников.  После поворота показалась река. Там и устроили привал, расстелили клеёнку, разложили припасы.

            Даже здесь, в лесу Виктория умудрилась «накрыть стол». Её красивые руки порхали над тарелками, как две хлопотливые бабочки.  Она блаженно улыбалась, подставляя время от времени солнышку своё счастливое лицо. Сашка невольно залюбовался ею:

           -- Ну, до чего же хороша! Вся до краёв переполнена добротой и великодушием. Сколько в ней очарования, женской мягкости и целомудрия. Она совершенно не похожа на других женщин, она  -- особенная!

           Полное отсутствие косметики на лице Виктории и вправду только подчёркивало  её яркую индивидуальность:  и чёрные пушистые ресницы, и интересно выгнутые брови, и здоровый нежный румянец, и яркие губы, которые на вид были такие вкусные…

           -- Что это я, совсем что ли с ума сошёл, -- одёрнул себя Скворцов, -- сам живу, как скотина, ещё на чужое счастье буду заглядываться, ну уж нет. Витька мне друг и точка.

           Но его взгляд, как приручённый зверь, то и дело возвращался к ненаглядному лицу, сползая всё ниже и ниже, к милым круглым коленям,  волнующим его всё больше и больше. И снова возвращался вверх, к стройной шее, к часто вздымающейся под майкой груди, к движениям ухоженных рук, которые завораживали и притягивали неумолимо.
 
           -- Раз уж мы пролетели на ягоды, давайте передохнём здесь немного и вернёмся на дачу, -- предложил Виктор, -- такая красота вокруг, да Сань?

           -- Да уж, это тебе не городской пляж, где толкотня и горы мусора.

           -- Сюда тоже, бывает, свиньи захаживают. Мы с Викторией и детьми любим это место и считаем его своим и каждый раз здесь приходится наводить порядок. А мусор с собой уносим до ближайшего контейнера. Ты представь, Сашок, если бы каждый человек хотя бы по одной бутылке  или коробке поднял с земли и унёс, какая бы чистота была вокруг.

           -- Вот-вот,  если бы ещё не оставляли после себя, --добавила Виктория, -- сами же потом возвращаются к своему мусору и отдыхают на нём. Я этого не понимаю.

           Она сняла с себя шорты и майку и пошла к воде. Белоснежный купальник роскошно смотрелся на её точёной фигурке и выгодно подчёркивал лёгкий загар. Виктория зашла в ледяную воду без визга и воплей, спокойно и с достоинством, словно делала это каждый день.

           -- Какая же она стройная, нежная. Двое детей, а фигура… А моя Антонина неказистая, кубик на коротких ножках… Но,  и такую я был готов любить… Да, не вышло…

           -- Витёк, ты не боишься, что Вика так далеко заплывает, вода холодная и течение здесь сильное.

           -- Не, Сань, она лучше меня плавает,  Оку переплывает, нечего делать.

           -- Спортсменка?

           -- Да нет, просто любит плавать. А ты домой-то пойдёшь сегодня?

           -- Нет конечно, пока у троюродной сестры перекантуюсь, а там видно будет.

           -- Ты же говорил, что у неё семеро по лавкам. Оставайся у нас. Места много.

           -- Витя, ты мне конечно друг и единственный причём, но извини, я так не могу.

           Виктория вышла на берег украшенная капельками воды, которые переливались на солнце всеми цветами радуги, и прошествовала поступью королевы к расстеленному покрывалу, присела на него и распустила намокшие волосы. Скворцов перехватил восхищённый взгляд Виктора и понял, что завидует ему, как последняя базарная баба своей товарке, которой сегодня больше повезло.

           -- Не замерзла, Викусь, -- забеспокоился Виктор, -- а то, накинь мою ветровку.  Ну, смотри сама. Вы, друзья мои, как хотите, а я после такого вкусного обеда подремлю с полчасика, -- добавил он и через пару минут уже сладко посапывал, приткнувшись к прохладному телу жены.

           -- Уже спит, как беззаботный младенец, и снов не видит, -- улыбнулась Виктория.

           -- А ты видишь сны? – прерывающимся голосом спросил Скворцов и на секунду представил её в постели рядом с собой.

           -- Почти всегда и причём цветные. Я во сне часто летаю, со мною там происходят невероятные чудеса, которые  потом долго не забываются. А ты, Саша, что видишь по ночам?

           -- Когда сильно устаю, ничего. А вот на днях мне приснился странный сон. Представляешь, океан до горизонта, от которого идёт смертельный холод и обволакивает меня. Мне бы вернуться туда, откуда пришёл, а я…

           -- Не можешь?

           -- В том-то и дело, что могу. Но, не хочу! Принял опасность, вызов стихии, назови как хочешь. Большие перемены наступили в моей жизни, по видимому.

           -- Ты только не переживай, всё будет хорошо, всё наладится. Тебе надо помириться с тестем во что бы то ни стало и быть рядом с дочерями, возраст у них беспокойный, глаз, да глаз нужен за ними. Наши дети помладше твоих, но, я уже ни на секунду из виду их не упускаю. Мама-клушка какая-то.

           -- Ну, какая же ты клушка, ты – королева!

           Виктория звонко и жизнерадостно рассмеялась и наклонилась к коленям, скрывая смущение и жгучую радость, неожиданно нахлынувшую на неё от произнесённых Скворцовым слов. Распущенные волосы плотным спасительным щитом укрыли её от пристального взгляда собеседника.

           -- Ах, какая она, так и налетел бы коршуном, и унёс бы на крыльях в своё гнездо. Только вот гнезда-то у меня и нет. Ни гнезда, ни даже конуры собачей.  А Виктории во дворце надо жить! Так что уймись страсть, а то перца в плавки насыплю.

           -- Вы надо мной что ли смеётесь? – очнулся Виктор ото сна и с удивлением посмотрел на жену и друга.

           -- Да ты что, мой родной, как можно смеяться над собственным мужем. Поспи ещё немножко.

           -- Хватит, а то всё на свете просплю и самого интересного не увижу.



                7



           А самое интересное уже подобралось совсем близко.

           -- Здрассти вам! Извиняйте, добры люди. Не гоните великодушно. Нас вон там чуть не обидели, мы уж туточки посидим с вами. Ага? – две тётки, одна постарше, другая помоложе униженно расшаркивались перед присутствующими. И не дождавшись ничего, кроме пожимания плечами, устроились чуть в сторонке и стали швыряться в своих корзинках и шушукаться.

           -- Дура ты, дура, вишь мужик одинокий и глаза у него голодные, хватай и волоки, нехай, потом разберёсси. Сколь одной-то можно куковать.

           -- Ты чо, баб Нюр, совсем того? Как я те схвачу. Подойду и лягу с ним сразу что ли?

           -- Я ж говорю, дура! Ты ему полыбься, глазюки поласковей сделай. Иди, соли попроси, да портки-то сними, ноги-то покажи.

           -- Я те чо, в трусах что ли к нему пойду, перепилась ты вчера , баб Нюр, совсем уже ку-ку!

           -- Значитца так, дуй в лесок и замри там, придёт – отдай ему всё. Поняла. Ух, я -- не я буду, а сосватаю вас.

           -- Да, он поди женатый…

           -- Голодный он, я вижу, вона как на чужу бабу пялится.

           -- Откуда ты знаешь, что она ему чужая? Может у них шуры-муры.

           -- Ой, дура… Мы чо,  зря что ли в кустах два часа сидели, наблюдали. Иди, давай, шустри булками, чучело!



           Скворцов терзался  от внезапно нахлынувших на него чувств. Виктория сводила его с ума, он уже дышал через раз. Холодная вода на время успокоила муки тела, но когда он передавал ей полотенце и их руки соприкоснулись, его словно током прошибло. Ничего подобного он ещё никогда не испытывал. И надо было сдерживаться. Выдать себя – смерти подобно.

           -- Надо найти выход! И немедленно. Сослаться на что-то и уехать прямо сейчас.

           Старая тётка трясла его за плечо:

           -- Милок, слышь, моя-то Лидуня куда-то попёрлась и застряла. Подь, глянь, а то я боюсь, кабы с ней чо не сталось.

           -- Куда она пошла?

           -- Да вона берёза большая, кажись туды к ней и пошла, покричи её там, Лидуню-то.

           Сашка шёл не разбирая дороги, тело было напряжено, как натянутая тетива.

           --Угораздило же меня влюбиться. Ещё бы! Мимо такой красоты разве что только слепой равнодушно пройдёт или слабоумный. Как же я её хочу, сил моих больше нет. Ведь только глянет на меня, готов замертво к её ногам упасть. Голова кружится, сердце того гляди выскочит из груди. И за что мне такое счастье-несчастье? Не могу я с другом так поступить, не могу! А ещё этот мой, дружочек  выдаёт меня с головой, сколько можно в речку макаться.


           Вдруг из-за дерева, словно чёрт из табакерки, выскочила в одном нижнем белье искомая Лидка и посмотрела ему прямо в глаза. Кто на кого набросился и кто был больше голоден, неважно.  Вместе с ветками, листьями и остатками скинутой одеждой они напоминали клубок взбесившихся змей, которые многократно повторяли свой танец. Пока длилось это безумие, они успели обо всём договориться.


           -- Витёк, мне теперь есть, где жить. Вот познакомься – это Лидуня!

           У Виктора от изумления открылся рот.

           -- Сань, ты чего дурак что ли?

           -- В какой-то степени да.

           Скворцов бросил торопливый взгляд на Викторию, которая словно окаменела от этой новости, улыбнулся вымученной, виноватой улыбкой и стал собирать свои вещи. Он и сам того не знал, что отныне и навечно выражение горечи поселилось в уголках его губ. Видимо он совсем сошёл с ума, раз решился вдруг на такое, что аж самому было противно. Зато предательское тело наполнилось удивительной лёгкостью. Но самое главное, любимая и друг останутся теперь в святой неприкосновенности.

            -- А что со мной будет после такого скотства, мне всё равно. И хоть земля треснет под ногами, мне уже теперь всё по фигу.

           Зато ушлой, да скорострельной бабе было не всё равно. Крутя обвисшими вертлявыми бёдрами и пританцовывая, шла она к своей корзинке с видом победительницы. Её рыжие волосы стояли дыбом. Вытерев  тыльной стороной ладони обгоревший на солнце нос, она отрапортовала своей изобретательной подруге:

           -- Всё, баб Нюр, дело сделано, никуда не денется теперь.

           -- Дык, подмахнуть люба дура могёт, даж я. Ты теперича удержать смоги. Тады и хвастай.




                8



           Где-то через месяц Сашка нерешительно, бочком вошёл в дом Масловых с огромным букетом белых хризантем. Он молча отдал их Виктории и виновато пожал плечами, пряча свою вымученную улыбку и воспалённые глаза.

           -- Вот, наконец-то отоспался, отъелся и …

           -- Да-да, конечно, я понимаю, -- сказала Виктория, -- а как дети?

           -- Наверное, хорошо. А мы с Лидкой поженились… А с Тоней я развелся, вернее Лидуня подсуетилась.

           -- Понятно.

           Разговор не клеился, Виктория была рассеяна, Скворцов смущён.

           -- Виктор скоро придёт, он с детьми у бабушки, она приболела немного.

           -- Я тебя хотел увидеть.

           -- Меня? Саша, ты уж разберись в своих эмоциях. У тебя какой-то беспорядок в голове.

           -- Влюбился я… первый раз в жизни… как дурак.

           -- Поздравляю тебя и Лиду.

           -- Я хотел сказать…

           -- А вот и Виктор пришёл. Витя, тебя тут Саша ждёт.

           Виктория стремительно ушла в комнату. Что с ней такое происходит? Новость о женитьбе Скворцова раздражала её. Увлеклась им? Да, нет. Что тогда? Внимание чужого мужчины льстит самолюбию? Возможно. Он очень привлекателен, хорошо сложен, у него красивое мужественное лицо. Нет, это всё не то. Много красивых мужчин вокруг, но они ей безразличны. Слишком близко подошёл? Нет. Не то. Господи! Да от него электрические заряды летят, как в грозу. Он подходит и трудно дышать. И губы у него такие чувственные. Всё! Хватит! Я не подбираю объедки с чужого стола. Тем более после такой, как Ли-Дуня!

           -- А моя старшенькая, Алинка замуж собралась. Ей через неделю восемнадцать исполнится. Так что у меня приятные хлопоты намечаются. Завтра пойдём с ней свадебное платье покупать и туфли с фатой. Верка тоже с нами увязалась, может и ей чего перепадёт, хитрюге.

           -- Вот-вот, -- думала Виктория, -- жизнь продолжается.



               
                9



          -- Надо же, не смог ей сказать. Не успел. Но, она должна знать о моих чувствах, – думал Скворцов, стремительно идя по улице своей лёгкой походкой. -- А глаза у неё сегодня такие грустные и две новых морщинки появились возле губ. Если бы я мог их поцеловать… Они бы исчезли непременно. Я что-нибудь ей подарю.  Может колечко? Хотя кольцо, говорят, к разлуке.  Да и Виктор не поймёт. Но, на день рождения-то можно. Точно!  Вот и славно. Как хорошо, что я сейчас увижу дочек, отвлекусь хоть ненадолго от своих любовных мук.

          Подойдя к, теперь уже чужой,  двери собственной квартиры, Скворцов позвонил и замер в ожидании. Дверь открыл тесть и загородил проход.

          -- Чо те надо? Тебя здесь никто не ждёт, вали на хрен отсюда, прощелыга подзаборный!

          -- И вам не болеть, папаша. Девок моих позови.

          -- Твои курвы с кобелями кувыркаются, как и ты. Вали отсюда, пока милицию не вызвал.

          -- Свадьба-то хоть когда, скажи.

          -- Да кто тебя там ждёт, слизняк вонючий. Какая свадьба. Иди к своей проститутке и с ней ……

          -- Вот дерьмо!  -- выругался Сашка, повернулся и пошёл прочь. Ему ничего не оставалось, как выйти на улицу и на лавочке терпеливо ждать одну из дочерей. Он сидел и грустно размышлял:

          -- Надо же, дочки мои выросли совсем, а сам я влюблён, как мальчишка. Подышал одним воздухом с ней и ещё сколько-то продержусь на белом свете. А станет невмоготу, опять к ней приползу и рухну к ногам и…


           Картина, которую он увидел ввергла его в шок. Два незнакомых парня вели под руки его младшую девочку, настолько пьяную, что она не в состоянии была открыть глаза.

          -- А хорошо мы ей вдули, сказал один из парней.

          Сашка взвился и в два прыжка оказался рядом с ними. Взяв за шиворот обоих недоносков, он столкнул их лбами и отбросил в разные стороны, успев подхватить на руки оседающую на тротуар Верку.

          -- Ещё раз подойдёте к ней – убью!

          -- Ты кто, мужик? Чего сразу драться то…

          -- Папочка! – прошептала Верка и отключилась.

          Скворцов со всей силы грохал ногой в дверь, но её не открывали.

          -- Скорую вызывайте, Верке плохо! – проорал что есть силы.

          Дверь тут же распахнулась, расхристанная тёща с половником в руках заверещала на весь дом:

          -- Ой, батюшки, убили… убили Верку-то… изверги… помогите, люди добрые… караул…

          -- Хватит орать, скорую вызывайте. Да скажите, что отравление алкоголем, что ребёнок.

          -- Чего?

          -- Того! Шевелись, твою бабушку….




                10



          Лидка метала искры, а точнее гром и молнии:

          -- Слышь, баб Нюр, какой гад, уехал и нет его, небось со своей бывшей обжимается. Я-то ему редко даю.

          -- Ну и дура! Чем ещё-то мужика смогёшь держать, как не ентим.  Усвищет к другой – локти изгрызёшь. А он такой видный, да чумовой. Себе бы взяла, да тебя замухру несчастную жалко. Вишь, ребёночка твово усыновил. Ой, дурак!

          -- Вот выгоню, будет мне алименты платить как миленький.

          -- Кака ты глупая, Лидуня. Мужик в доме, чай не токмо для барышей нужон, а и для порядка какова никакова. Для любови чай нужон.  Сергун-то твой вона как прилип к Шурке-то, не оторвёшь. А ты чо? Как псина: тяф, да тяф. Сбежит,  мотри. И чо, зря мы его кабалили?

          -- Да мне с ним противно. Такой прям чистенький, такой прям вежливенький… тьфу 

          -- Чож плохова-та в ентом, али тябе, неряхе, чоли чумазея надыть.

          -- Это ему надо фифу наманикюренную. Помнишь, как та, в лесу-то, змеюга-то. Тоже мне, друзья хреновы. Придётся чай в гости звать, продукты изводить на них.

          -- Ну и чо, сама вдругорядь к ним наведасся, тоже пожрёшь, да глянешь, как у людёв-то всё ладненько.

          -- Ой, чёй-то я там не видела, каких окороков?  Не жила богато, не хрен начинать. Мы вон с тобой по-соседски тяпнем, благо кухня общая, да не грызёмся, селёдочкой закусим и плевать на всех фиф.

          -- Ну вота и побазарили. Полегчало? Ладно спать пойду, а ты жди свово хахаля, жди… Да не лайся, как придёт, а то, ей Богу, отыму.

          Прождав до часу ночи, Лидка так и не дождалась своего новоиспеченного,  ненавистного муженька.

           -- Вот ведь невезуха какая, -- думала она, -- первый муж – вор, сгинул в тюрьме, второй –алкаш, от водки подох, а этот чистоплюй и бабник хуже всех! Правильно баба Нюра сказала:

          -- Ты -- супротив него, новенького пылесоса, что общипанная метёлка!

          Плюнув с досады в темноту, Лидка повернулась к стенке и выбросила плохие мысли из головы. Через пять минут она уже спокойно похрапывала.




                11




          -- Папочка, а ты не уйдёшь?

          -- Как же я тебя брошу-то.

          Сашка не отходил от дочери всю ночь. Он и раньше, когда они маленькие болели, всегда сам ухаживал за ними. Был для них и папой, и мамой.  И в садик водил, и в школу, пока не подросли. Они тоже со всеми проблемами шли к отцу.  И он никогда не отмахивался от них. И почему тесть его за человека не считает.  Трудно понять.  Скворцов посмотрел на часы, уже половина третьего. Алинка так и не пришла домой, видать у жениха заночевала.

          -- Ну и даёт молодёжь. Пьют как свиньи, курят как паровозы, спят друг с другом без разбору, словно помешанные. В наше время бывало, поцелуй сорвёшь, сразу по морде получишь. Тоже плохо. Были бы мы с Викторией не такими совестливыми, закрутили бы роман на полную катушку, я её от себя не отпустил бы ни на минуту, сидел бы и любовался, и целовал до бесконечности, вдыхая запах её кожи, от которого кружится голова. Сладкая моя девочка,  да, не моя, красавица ненаглядная …. Ой, размечтался, дурья башка, вот вернешься к своей грымзе и будешь нюхать целый букет из ненависти, чеснока и нездоровья!


          В комнату на цыпочках вошла Антонина, присела возле бывшего мужа, положила голову ему на плечо и вздохнула:

          -- Что, всё плачет, да? Ты бы её на руки взял, на руках-то быстрее заснёт. Я бы сама, но так устала на работе. Представляешь, меня уволить хотят, ага. Плохо работаю. И много сплю. Я папе скажу. Он им задаст! Ты сегодня на пол не ложись. Я на пол лягу.

          -- Тонечка, послушай меня, надо бы тебе в больничку лечь.

          -- Я не хочу!

          Антонина вскочила и убежала.

          -- Вот так и живём! – сказал сам себе Скворцов.




                12



          Дни тянулись мучительно долго для Виктории, работа немного отвлекала от грустных мыслей. А дети просто спасали, выгружая на маму все свои проблемы, теребя по каждой мелочи. Виктория отвлекалась на время, но необъяснимая тоска снова наваливалась на неё, да так, что она уединялась в укромном уголке и горько плакала. Скворцов то появлялся у них, то исчезал на неопределённое время и не давал о себе знать. Виктория скучала по нему, по его лучезарной, чуть виноватой улыбке, по его пронизывающим взглядам, от которых у неё слабели ноги. Расспрашивать мужа о нём было неловко.
 
          Когда же Скворцов наконец приходил, от его неутомимого нрава в доме словно поднимался ветер. Он легко сошёлся с детьми и дурачился с ними, заводя какие-то немыслимые игрища. И, отбрасывая рукой назад свою мальчишескую чёлку, оглядывался на неё, Викторию, как бы спрашивая одобрения. Она, светясь от счастья и улыбаясь в ответ, встревала в игру и увлечённо хохотала и веселилась вместе со всеми.

          Затем снова наступал «сезон дождей».  Какая-то непонятная тревога ходила по пятам и в доме поселялась  безнадёжная тоска. Плохо без него, плохо. Когда Виктор возвращался с работы, Виктория прижималась к нему, молча умоляя о помощи. Он словно понимал её, усаживал к себе на колени и долго-долго не отпускал, и ей становилось легче. Виктор ни о чём не расспрашивал её, хотя наверняка видел перемены происходящие в ней. Он боготворил жену и принимал её такой, какая она есть, без упрёков и претензий в её адрес. Он чувствовал, что с ней происходит что-то, но боялся спросить, потому что страшился потерять.

           Вот и сегодня он пришёл задумчивый и напряжённый. Долго молчал, потом тихо произнёс:

          -- Скворцов сегодня на работу не вышел.

          -- Что с ним? – испугалась Виктория.

          -- С ним всё в относительном порядке. В субботу у них свадьба была. Я сегодня Алинку встретил с  Фёдором.  Ох, и красавица она -- вся в отца. Ты ведь её ни разу не видела?  Ну, а жених -- так себе, неказистый, да прыщеватый, да невысокий. Ну, собственно, наше дело сторона, а ей с его лица воды не пить. Ой, что-то я разболтался. Короче говоря, Сашкин тесть на свадьбе напился, как свинья, перессорился с родителями жениха, подрался с Сашкой и оттаскал за волосы собственную жену. Потом обматерив всех на прощанье, и обидевшись окончательно, прямо из кафе поехал к себе на дачу. Там, как рассказали соседи, тоже со всеми переругался. А  под утро, когда все крепко спали, сгорел вместе с  дачей. Спасти не смогли, поздно спохватились. Завтра похороны.

          -- Какой ужас! Наверное надо помочь.

          -- Да, я съезжу к Сане домой, узнаю, что, да как, а то по телефону неудобно.




                13


               
          Год спустя, Скворцов торопливо вбежал в комнату, в которой они ютились втроём, и не раздеваясь, на ходу выпалил радостную новость: 
       
           -- Лидуня! Я стал дедом! Представляешь! Алиночка родила девочку, три килограмма шестьсот пятьдесят граммов, рост пятьдесят четыре сантиметра. Назвали Жанной!

          -- Так, оглоед, я тебя просила мусор выбросить. Ты в погреб сходил?  А полку прибил? Я тебе в слуги не нанималась. Зарплату мне сколько отдаёшь? А жрать каждый день хочешь.

          -- Лидунь, дай я тебя обниму.

          -- Отстань, надоел хуже смерти!

          -- Но… «ты -- моя жена и слушаться меня должна». Пошли в кроватку, пока Серёжка не пришёл.

          -- Пошёл ты в ж……у, достал уже, я буду теперь спать одна. Мне гинеколог сказал, что раз в месяц для меня уж слишком часто. И не забывай, я старше тебя на семь лет, мне уже этого не надо!

          -- А чего ж ты меня захомутала тогда в лесу?

          -- Дура была и зарплата у меня маленькая.

          -- Зато у меня большая. Можем теперь вместо маргарина и сои покупать масло и мясо.

          -- С каких шишей? Ты всё своим девкам относишь. А мы тут голодаем, я внучке подарок не могу купить, доча моя обижается всё время.

          -- Так получу зарплату и купим нашим внучкам по подарку, по самому лучшему.

          -- Я сама куплю. Иди уже в погреб.

          Сашка вышел на улицу, вдохнул полной грудью прозрачный воздух. Ветер выметал со двора опавшие  листья вместе с обидами и разочарованиями. Солнце уходило за горизонт, обещая новые радости. Капли дождя из неожиданно налетевших облаков, украсили крупными крапинами пыльные дорожки. Небо стало серым и хмурым, а в душе зарождалось что-то хорошее и светлое.

           -- Вот и славно: полоса чёрная, полоса белая. Всё, как у всех. Ничего-ничего, я сам этого хотел. Надо терпеть это чудовище, данное мне в наказание за то, что я возлюбил жену друга своего и нарушил её покой. Я тут, как в заточении, а она, моя нежная и самая лучшая счастлива в своём гнёздышке, в своей семье. И мне радостно от того, что я это знаю. Господи, как же я по ней соскучился!

          Он вошёл в сарай, достал из внутреннего кармана куртки записную книжку, ручку и усевшись на старый ящик, стал писать сокровенные слова, забыв обо всём на свете. Какой там мусор, какой там погреб, когда душа поёт!




                14



           --Ну, наконец-то, вы посетили наш гостеприимный дом, гости дорогие,  -- Лидка стояла на пороге квартиры в нелепом старомодном костюме, который явно был с чужого плеча, и трещала без умолку, воображая и выделываясь, словно на сцене. Её голос с  фальцета скатывался до низкого контральто и поднимался обратно. И столько было в нём фальши, что Викторию, искреннюю и чувствительную, передёрнуло от отвращения к этой женщине.

          -- Серёжа, подай гостям тапочки, проходите, мойте руки и сразу же за стол, мы вас долго ждали, вы чо из Америки ехали? А Шурка побежал в магазин, ты, Вик, водку-то не пьёшь, я тоже не пью. Серёжа сейчас пока стихотворение прочитает гостям. Сергей, я кому сказала, ну-ка быстро встал на стул и стал читать. Вот смотрите, как у нас: уютненько, да тесненько. Чо съёжились-то, замёрзли, да, зима в этот раз дала нам просра…. Ой, чуть не вырвалось!  Я говорю, зима-то дала жару! Ща валенки дам, давай-давай обувай, не хочешь, как хочешь… Шурка- то меня достал до мозга костей моих: давай пригласим Масловых в гости… да, давай пригласим Масловых в гости. Ну, давай, коли такие уж друзья-то. Нам конечно о-о-ченно радостно и мы так прям счастливы. Вы к нам – мы к вам. Шурка –то хвастает, у вас такая прям семья, как это образцово-показушная, ага. Чай не скучно вам, я уж стараюсь, развлекаю чем могу…Серёжа, ну давай читай уже наизусть—то… наконец… уже. Вот, смотрите, гости дорогие, какой он у нас умненький, да послушненький, пока мамка не наваляла.

          Виктория, слушая этот словесный понос, поглядывала на Виктора и удивлялась его и своему терпению.

          --Нет, не мог Скворцов влюбиться в это лицемерное чудовище. Не мог. Но кто же тогда его очаровал. Ого! Да я ревную.

          Сашка ворвался с мороза в дом красивый и большой в своём шубняке, снежинки на его густых волосах таяли и превращались в капельки. Он так торопился, что бежал без шапки, и нараспашку. Усмирив учащённое дыхание, Скворцов приобнял Виктора, похлопал его по плечу и пожал ему руку. Затем подошёл к Виктории, с трепетом ткнулся в её щёку холодными губами и взяв её благоухающую руку в свои большие ладони поцеловал, задержав чуть дольше, чем положено.

          -- Глянь-ка, нахал какой, развёл муси-пуси тут, мои-то руки ни разу не поцеловал за полтора года-то, муж, называется.

          -- Сама же говорила, что тебе гинеколог не велел.

          -- Вить, представь, как он со мной разговаривает, гад паршивый. Вот сейчас оглоблей-то по спине засвечу.

          -- А я тебе?

          -- Брейк! Брейк, друзья мои! Так дело не пойдёт, -- встрял Виктор, -- не для того мы с Викой ехали на другой конец города, чтобы всё это слушать.

          -- Простите, -- Скворцов засуетился, захлопотал, словно замаливал свой невольный выпад.

          Шампанское ударило Виктории в голову и она великодушно решила:

          -- Когда она молчит, очень даже миленькая. Ну, как говорится «любишь его, люби его собаку». Ой, кто это здесь всё время  о любви, да о любви?

          Сашкин взгляд то вспыхивал, встречаясь с Викиным, то угасал под опущенными ресницами. Сев специально напротив неё, он то и дело обласкивал её своим взглядом, мысленно целуя её плечи и шею. Запах тонких духов долетал до него, минуя прозаические «ароматы» картошки с селёдкой. Её волнистые волосы были уложены в замысловатую причёску и резко контрастировали с химической «пуделистостью»  жены.

          -- Ах, если бы я мог передавать мысли на расстоянии… Я бы сказал тебе, моя милая, чужая девочка, как ты изменила мою жизнь и вдохнула в неё новые чувства, которые заставляют моё сердце биться с такой силой и гнать кровь по венам так, что кажется ещё немного и я наконец умру от счастья или от горя, или взлечу, расправив свои большие крылья, которые выросли у меня за спиной от любви к тебе, моё маленькое тайное чудо…

          -- Сашка, да ты пьян, дружище! – засмеялся Виктор, -- Ты себя в зеркале-то видел?  Сияешь, как семнадцатилетний подросток, которого поцеловала одноклассница  на выпускном вечере. Вот что любовь с людьми делает, как тебе повезло, Лида!

          Сашка смутился, нельзя так приоткрываться. Лидка хитрая, может и заподозрить что-то. А с этой незатейливой болтушкой и до беды недалеко.

          -- Вить, так мне же премию обещали, помнишь, за новаторское предложение?

          -- Ну, да, ты у нас тот ещё гений.

          -- Какую премию? Сколько? Когда? – встрепенулась Лидка и стала сыпать словами, как горохом, -- купим телевизор и ковёр, а то у соседки…

          -- Стоп-стоп, никаких покупок, у тебя уже три телевизора, куда четвёртый-то?

          -- Продам потом, мало ли куда деньги понадобятся, вдруг ты умрёшь и…

          Все замолчали и резко повернулись к Лидке с немым вопросом. Её маленькие глазёнки воровато бегали по сторонам. Тяжёлая вилка, которую она крутила в руках, выскользнула и упала с грохотом на пол. Лидка нырнула за ней под стол и опрокинула на себя тарелку.

          -- Витя, нам надо домой, срочно! – Виктория была неумолима.



                15



          Прошло ещё полгода. В городе стояла невозможная жара, плавился асфальт, дышать было совершенно нечем. Дети закончили учёбу, сдали экзамены, пора было переселяться на дачу. День прошёл в хлопотах и сборах. Виктор с детьми побежал сделать последние покупки перед отъездом. Виктория приготовив ужин, уткнулась в книгу. Скворцов появился неожиданно и выглядел постаревшим. В его густых чёрных волосах появились седые прядки.

          -- Вика, мне не с кем больше поделиться кроме тебя. Прости, говорят, что друг – это не тот кто грузит, а тот кто разгружает, но если я не расскажу о своей боли, то, наверное, не выдержу. Помнишь ты говорила при нашей первой встрече, что если крест сбросить, получишь более тяжёлый. Я тогда не смог устоять, не выдержал и вот теперь получил сполна за всё.  Мне и надо-то было всего лишь немного ласки и любви. Я хотел, чтобы  любящая женщина однажды нежно обняла меня и прижала мою голову к своей груди и просто погладила по щеке. Я хотел бы испытать это хотя бы один раз.

          -- После первого раза обязательно захочется второй. И это путь к пропасти. С такими чувствами совладать сложно. Каждый человек слаб и ему только кажется, что он справится.

          --Да, конечно.

          -- Что у тебя случилось, Саша?

          -- Ты уже знаешь, что мать Фёдора не углядела за Жанночкой и малышка упала с балкона восьмого этажа.

          -- Боже мой, какой ужас. Лучше бы я этого не знала.

          -- Извини, что так напугал тебя. Не плачь, она осталась жива. Деревья спасли. Там очень много деревьев и цветов.  Жанночка жива, но врачи сказали, что здоровой она уже не будет никогда, потому что повреждён  мозжечок, нарушена речь и вестибулярный аппарат.

          -- Это большое горе. Но ведь вас, взрослых, у неё так много. С любовью и терпением можно многое поправить. А врачам, Саша, не всегда надо верить. Они могут ошибаться. Надо надеяться.

          -- Федька отказался от ребёнка и подал на развод, его родители заявили, что уроды им не нужны.

          -- Как же так, сами виноваты и отказались? Что же такое творится-то?

          -- Алинка запила с горя, да так, что не остановишь. А мне ребёнка не отдают.

          -- Саша, сейчас не время раскисать.

          -- Я пойду.

          -- Подожди! Может быть нужны деньги или лекарства?

          Скворцов резко обернулся, сделал шаг к Виктории и обнял её и стал целовать. Выскользнула заколка из её волос и они рассыпались по спине, словно струи дождя.

          -- Саша, Сашенька, что ты творишь?

          -- Я умру без тебя…

          -- Остановись.

          -- Прости меня… Я никогда и никого так не любил, как тебя…

          Он с трудом оторвался от неё, посмотрел на прощанье долгим взглядом и резко вышел. Виктория без сил опустилась на стул и снова заплакала. Тело её дрожало, не переставая чувствовать его руки, такие сильные и такие ласковые.

          -- Вика! Что случилось? Нам навстречу попался Скворцов, он был настолько пьян, что прошёл мимо нас и даже не заметил, -- озадаченный Виктор недоумённо  разводил руками.

          -- Беда у него, Витя. Большая беда… и не одна.



                16



          Сентябрь пришёл холодный, как бы в отместку за жаркое лето. В доме было свежо и спалось удивительно сладко, тем более, что сегодня было воскресенье. Звонок в дверь раздался в пять часов утра. Можно себе представить сколько сочувствующих сейчас покачало головой, прочитав эту строчку. Виктор даже не среагировал на звонок. Виктория не включая сознание, на автопилоте пошла открывать дверь. На пороге стояла маленькая и кругленькая, как колобок, незнакомая женщина. Потоптавшись на месте на немой вопрос  хозяйки она ответила странной фразой:

          -- Я хочу, чтобы мой муж вернулся ко мне обратно!

          -- Какой муж?

          -- Мой!

          -- Но у меня нет ВАШЕГО мужа, у меня только свой.

          -- Я вышла из больницы, а его нет и я теперь не знаю, где его искать.

          -- Постойте, так вы – Тоня Скворцова?

          -- Да, я вам и говорю, Сашку мне верните!

          Поняв, наконец, кто перед ней, Виктория пригласила раннюю гостью на кухню, налила ей чаю и сочувственно глядя ей в лицо, приготовилась слушать длинную исповедь.

          Но Антонина молчала, подперев щёку ладошкой.

          -- А мы нашу трёшку обменяли на домик в деревне, -- неожиданно заявила она, -- правда это оказался сарай…  но зато там свежий воздух. Сосед там такой симпатичный, он меня кормил и водкой поил, ну и это…  ну, это…ты понимаешь. А потом  Алинка, наркоманка такая, вместо меня к нему в постель залезла.

          Виктория слушала и не могла поверить своим ушам.

          --Да, она бредит, сочиняет, -- решила Виктория.

          -- Правда-правда, у неё все руки иголкой истыканы. Они меня выгнали теперь.

          -- А ваша мама? А Вера где?

          -- Мама умерла, а Верка в тюрьме.

          -- Что???????

          -- Лёнька ей щёку ножом порезал, а она его ножом в живот ткнула. Она там родит скоро.

          -- Где?

          -- В тюрьме.

          Виктория сидела на стуле и не могла прийти в себя. Такого просто не может быть в одной семье. Две, судя по рассказам, хорошие девочки свернули на кривую дорожку. Нет, Тоня просто  бредит.

          -- Тоня, вы всё это придумали сейчас здесь, да?

          -- Я не сумасшедшая. Папа Сашку выгнал вчера, а девочки мои деда теперь ненавидят, ругаются с ним.

          -- Так его же больше нет.

          -- Да?  А где Сашка?

          -- Я сейчас. Посидите тут, подождите меня.

          Виктория зашла в ванную и стала торопливо умываться. Когда она вернулась уже одетая на кухню, Тони там не было. От распахнутой настежь входной двери до окна прогуливался сквозняк.

          -- Ушла. И где её теперь искать? Ни адреса, ни адресата. Поеду к Саше.

          Виктория вернулась в спальню и стала торопливо собираться. Виктор безмятежно спал, обняв её подушку и даже не догадывался какие страсти кипят вокруг.

          -- Милый ты мой, хороший, спи и ни о чём не переживай.




                17




          Виктория шла к дому Лидки и волновалась. Ожили старые ощущения,  волнение и мысли о Саше горячили кровь, которая стучала в висках, требуя выхода.

          -- Как он сказал тогда: «Я умру без тебя». Надеюсь с ним всё хорошо. Виктор говорил, что Скворцов уволился по непонятным причинам, хотя у него и заработок высокий был, и ценили его больше, чем других. Господи! Пусть с ним всё будет хорошо.

           Звонок на двери не работал.  Вика легонько постучала в дверь и услышала заливистый собачий лай, затем грозное рычание и, наконец, недовольный Лидкин голос:

          -- Кто там ещё припёрся в такую рань. Вечно поспать не дадут. Шатаются всякие тут.

          Виктория испуганно вскинула руку и посмотрела на часы. Половина десятого…

          Дверь нудно и скрипуче раскрыла свою пасть и представила веснушчатую физиономию хозяйки. Смерив гостью с головы до ног нахальным взглядом, Лидка, зевая, произнесла:

          -- А грёбаря-то своего где потеряла?

          -- Кого?

          -- Да, Витюшу…

          -- Лида, я по делу приехала. У Сашиной семьи большие неприятности. Им нужна его помощь.

          -- Чего? Да плевать я хотела и на вашего Сашу, и на его семью. И на черта он мне сдался со своими проблемами. Одной -- в больницу тащи, другой -- в тюрьму, третьей  на наркотики дай, четвёртой в инвалидский дом… Разориться можно. Хорошо хоть старая кочерыжка сдохла. А квартиру они когда продавали, нам хоть копейку дали? Всё себе гребут, сволочи.  А нищий мужик мне не нужен. Может ты подберёшь? Вон какая гладкая, да сытая. Двоих потянешь, а то и троих, фифа, блин!

          -- Его разыскивает жена.

          -- По паспорту  -- я его жена! И вон его сын!

          -- Ты не жена, ты – недоразумение.

          Виктория повернулась и пошла прочь.

          -- Эй, ты, увидишь любовничка-то своего, на, передай ему, ой, не могу! В пиджачке у него нашла припрятанную записнуху со стихами. Поэт сраный. Любовь-морковь у него. Ха-ха-ха….

          В спину Виктории как стрела впилась: то ли прилетевшая записная книжка, то ли выплюнутые слова.



               
                18



          Попробуй пойми этот мир, в котором соединяется невозможное, и так страдают люди. Казалось бы, любовь – это чудо, но почему тогда так болит душа от этой любви.

          На автобусной остановке было безлюдно, верно, что глухой угол. Виктория присела на краешек скамьи, открыла заветную книжечку и стала читать:

«Я прибился к чужому костру,
Слишком жадный до хлеба и зрелищ.
Моим чувствам ты вряд ли поверишь.
Я уйду в дальний путь поутру.
И уже никогда не вернусь,
С каждым вздохом прощаясь серьёзней
И не важно, что рано иль поздно
Я любовью пленён.
Ну и пусть
В той душевной моей пустоте,
Зарешёченной прутьями боли
Лишь тебе, моя прелесть, позволил
Поселиться.
Почти на кресте
Угасаю, то нежен, то груб.
Отстрадал.
Мне чужого не надо.
На прощанье одна лишь отрада –
Твоё имя, слетевшее с губ.»


           -- Бедный ты мой, как же страдала твоя душа, если ты написал такое. Но, не разорвать же мне сердце на две половинки. Сашенька, милый, дорогой, ты родился для любви, ты создан для любви, но когда и где ты заблудился на своём пути и кто тебе поможет, кроме самого себя, я не знаю.



                19



          -- Почему вы плачете, тётя Вика? Вам плохо?

          -- Серёжа? Как ты повзрослел.

          -- Вот возьмите, это адрес дяди Саши, здесь недалеко он снял комнату. Я иногда у него бываю. Он такой хороший.

          -- Да, я знаю.

          -- Вас проводить?

          -- Нет, я сама. А как ты поживаешь?

          -- Без дяди Саши плохо, мать злая, как чёрт. Вы ей не верьте, дядя Саша сам от неё ушёл, она за него цеплялась, плакала, а он всё равно ушёл. Я, наверное, тоже скоро из дома сбегу, если дядя Саша меня к себе не заберёт. Попутешествую.

          -- А как же мама?

          -- Да я ей не нужен. Она всё деньги копит и мужика богатого ищет. Только кому она такая злая нужна. Вот соскучится по мне, пока ждёт, может подобреет.

          -- Серёженька, милый,  я пойду, спасибо тебе. Ты береги себя, ладно. У тебя обязательно всё будет хорошо. Вот увидишь.



                20



          Возле дома, в котором теперь  жил Скворцов, Виктория остановилась, чувствуя, что растеряла последние силы, ей нужна была передышка. В уютном дворике в стороне от чужих глаз стояла экзотическая скамейка, вокруг которой какой-то умелец пытался соорудить сад камней. Там она и устроилась, чтобы собраться с мыслями. Но рука предательски потянулась к заветной записной книжке.

          --Ну, что ж плакать, так плакать. Видимо сегодня день слёз. Лучше уж тут, чем при нём.


«Сгущаются на небе облака.
Дождя прошу.
Дождя мне ради Бога
Ну, дайте же,
Тогда моя тревога
Утихнет.
И последняя строка
Допишется.
Пусть влагой напоён,
Мой бледный понедельник удалится.
И я, закрыв последнюю страницу,
Смиренно попрошу:  -- Ну хоть бы сон
Тебя мне на прощанье преподнёс…
И вот уже отчаянно целую
Глаза твои и губы, и ликую,
И плачу, ведь всё это не всерьёз.
Рукой горячей к маленькой груди
Блаженно прикоснусь.
И ты, нагая
Улыбку мне подаришь, убегая
И крикну я во след: --Не уходи!

Затеплился белёсый и рябой
Предательский рассвет у изголовья...
Душой бы заплатил своей и кровью
За счастье обладания тобой….»


          Виктория вытерла слёзы и решительно встала.




                21



          Сашина дверь не была заперта.  Он встретил её у порога, наверное увидел в окно или почувствовал. Так бывает от большой любви, когда обострёны все чувства. Он был по-прежнему красивый и почти седой. Его глаза, которые раньше сияли, теперь померкли и даже появление любимой женщины  не добавило им огня. Он был спокоен и сдержан, только артерия на шее пульсировала, как сумасшедшая, выдавая истинное его состояние.

          -- Я уже и не мечтал о таком счастье, увидеть тебя. Хотя, меня больше нет. Я на том ледяном берегу, помнишь я тебе рассказывал, там, где волны замерли и приготовились к прыжку, словно хищные звери.  Скоро они поглотят меня и закончатся все эти нелепые мучения.

          -- Нет, Сашенька, не говори так. В жизни иногда всё неожиданно и круто меняется. Тебе будет потом неловко за свои слова.

          -- У меня больше ничего нет и быть не может. Ты – смысл моей жизни. Ни о ком другом думать  я просто не в состоянии.

          -- Саша, я никогда не брошу детей и мужа. Для меня -- они смысл жизни, как бы не страдала моя душа, их обездолить я не в силах.

          -- Тогда и незачем мне жить. Ты знаешь, как-то в юности я увидел на пляже в воде очень красивую девушку, она была с подружкой. Сначала я наблюдал за ней издалека, она была удивительная и моя душа потянулась к ней. Я подобрался сзади и подхватил её на руки и закружил в воде, ещё и ещё, а она…

          -- обхватила тебя за шею и спросила: «Вы  -- мой принц или чужой?»

          -- Да, верно. Потом мы вышли на берег и я ослеп от её красоты и сказал…

          --… что сейчас уйдёшь, но потом обязательно вернешься. Я ждала тебя долго-долго, а ты…

          --… а я не пришёл, потому что струсил.

          -- Вот видишь, я почти была в твоих руках.

          -- Господи! Какой же я дурак!  Ведь мы могли быть так счастливы вместе.



«Я знаю, всё давно предрешено.
Мне музыка ночами стала сниться.
И вечером опять морское дно
Глаза твои рисует и ресницы.

Усну, твоей взаимности лишён,
По-новому истерзан и неловок,
А утром, вспоминая вещий сон,
Избавлюсь, наконец, от недомолвок.

И время - мне не друг и не судья,
Бродяга, что взирает сиротливо,
Как, скованный любви цепями, я
Жду смерти и последнего прилива.»


Август  2012г.