Доктор Бред представляет совместный проект
Григория РОДСТВЕННИКОВА http://proza.ru/avtor/bobr632009
и Саши ВЕСЕЛОВА
Зачем и как это делается можно узнать на странице
«Игра в экспромт» http://proza.ru/2011/12/19/1068
Из цикла «ГАНУШКИНО»
Выудив из туалетного ящика ворох бумаги, Петров стал обладателем множества беспорядочно перемешенных, разорванных книжных страниц с утраченной нумерацией. От их прочтения на больного студента повеяло чем-то до боли знакомым. Но общий замысел написанного ускользал. Раскрыть тайну рукописи попытался его сосед по палате Сидоров, он, густо смазывая края оборванных страниц канцелярским клеем, немного сократил текст, но превратил его в удобочитаемый свиток.
«Меня зовут Макмерфи, ребята… за этим я и прибыл в ваше заведение – развлечь, повеселить вас за картёжным столом… люблю играть своей колодой – не меньше недели проходит, пока другие игроки хотя бы масть разглядят».
А еще один пациент Смирнов, прозванный «Сократом», присоединившийся к исследованиям, неожиданно окрестил находку апокрифическим евангелием. Самуил Львович эту оценку не разделил, и по обыкновению, пришедший ему в руки на рецензирование манускрипт, определил как сочинение, «юдофобское». А Жора «Чайник» в пику «распоясавшемуся инородцу» назвал данное чтение без сомнения «юдофильским».
— Та ни дяритесь вы, — попытался примирить их «коллега» Конотопец, — ить ето – порнуха! Я её окаянную за версту чую! Яйца звеньчат и сразу по малой нужде приспичило. Как есть порнуха!
Основательный во всём Ипполит Лазаревич долго водил пальцем по пожелтевшим страницам, откусил краешек, и, наконец, глубокомысленно произнес:
— Несомненно, это послание, братья… послание наших далеких предков потомкам… то есть нам…
— Брехня! — Не согласился Сидоров. — Я когда эту байду клеил, дату в конце видел. Да вот она! Эксмо, 2000 год.
— Эксмо, — задумчиво протянул Петров, — я уже раньше слышал эту фамилию. Кажется, он что-то про рыбалку писал…
— Да говорю брехня! — Закричал Сидоров. — Фамилия-то итальянская! А что может итальяшка про нашу рыбалку знать?
— Дак, были они у нас с немцами в войну в Конотопе… больше девок щупали, порнуха!
Ипполит Лазаревич поспешил унять исторический экскурс, и стихийный диспут, цитируя находку:
— Братья, вслушайтесь в слова послания: «вы каждый день ноете, как вам здесь тяжело и невыносимо, но вы ничего не делаете, чтобы всё изменить, чтобы выбраться отсюда», это же, несомненно, послание.
Петров вернул себе свиток и торжественно прочел:
— «Блеснувшую селёдку стирает стремительная тень лосося…» – ну, точно рыбалка, — и затем продолжил чтение, — «ручка рыболовной катушки треплет ей грудь с такой быстротой, что сосок расплывается в розовую полоску…».
Слушая это, старик-конотопец, мечтательно жмурится, пускает слюну и шепчет:
— Порнуха.
— На меня снизошло озарение. — Подал реплику из дальнего угла палаты Самуил Львович, его голос патетически дрожал. — Это очень опасная рукопись. Вы слышали, к чему призывает этот бунтарь Макмерфи? К побегу! «Вы ничего не делаете, чтобы выбраться отсюда!» Он буквально пихает нас в зад коленом! При этом этот новоявленный Пугачёв насмехается над нами, сравнивая с неразумной селёдкой, а кто лосось, съедающий селёдку? Думаю ясно. Это администрация больницы! Я предлагаю немедленно уничтожить рукопись! Подумайте, что с нами будет, если нас поймают?
— Точно! — Заорал вошедший в палату Хаврюшкин, — Разорвать и сожрать, чтобы никакому умнику не склеить! А, кстати, братцы, о чём речь?
«Книга» перешла к Хаврюшкину:
— «Наш диагноз — душевнобольные. Значит, официально признано, что у нас есть душа. Душа, которая заболела». Хорошо сказано, так это диагноз что ли?
— Сам ты диагноз! — зашикали на «неофита» со всех сторон, — читай дальше.
— «Тот, кто идёт не в ногу слышит другой барабан», — покорно прочёл Хаврюшкин и заключил, — ясно, устав внутренней службы? Ополчение собираете?
Унося ноги от ополчившихся на его прямодушие собратьев, он успел ещё прочитать: «Заметив пятно крови на какой-нибудь курице, стая заклёвывает её до костей, до смерти», и хмыкнул, сделав окончательный вывод:
— А понятно это Брем – «Жизнь животных».
На выходе из палаты, Хаврюшкин чуть не сбил с ног Аркашку Бульбаша и выронил свиток. Глаза у Аркашки были красные и грустные, губы кривились. Он явно был чем-то расстроен, молча, поднял с пола, рукопись, и, водя по строчкам грязным пальцем, прочел: «Суют мне тряпку, показывают, где сегодня мыть, и я иду. Один огрел меня сзади по ногам щеткой: шевелись.
— Вишь, забегал. Такой длинный, яблоко у меня с головы зубами может взять, а слушается, как ребёнок».
Неожиданно Аркашка испуганно и громко завопил.
— Ты чего псих? — Накинулся на молодого приятеля Петров.
— Братцы! — Заплакал Аркашка. — Здесь всё правда прописана!
Только что санитар Бянкин меня шваброй ударил! И про яблоко правда! Он яблоко жрал! И сортир меня мыть заставил!
— Мистика! — ахнул Мендельсон.
— Софистика! — передразнил «Чайник».
— А потом переведут в буйное и задушат подушкой! — Зловеще зашипел Самуил Львович.
— Потому что он голосовал за Эзенхауэра? — спросил Петров.
— Нет, потому что он хотел днём смотреть телевизор! — ответил Сидоров.
— Но он хотя бы попытался! — Рявкнул «Сократ».
Потом все заговорили одновременно, рукопись вырывали друг у друга из рук, что немедленно закончилось всеобщей потасовкой. Санитары, на удивление легко, разняли дерущихся. Пациенты безропотно разошлись, каждый уносил в кармане, за пазухой, или просто в полах халата, доставшийся ему отрывок. А в наступившей тишине из укромного угла больничного сада прокуковала легкомысленная кукушка.
Текст романа Кена Кизи «Над кукушкиным гнездом» приведён по изданию ЭКСМО-ПРЕСС, 2000 г.