Кукушкино гнездо

Саша Веселов
        Доктор Бред представляет совместный проект
        Григория РОДСТВЕННИКОВА http://proza.ru/avtor/bobr632009
        и Саши ВЕСЕЛОВА
        Зачем и как это делается можно узнать на странице
        «Игра в  экспромт»   http://proza.ru/2011/12/19/1068


                Из цикла «ГАНУШКИНО»

     Выудив из туалетного ящика ворох бумаги, Петров стал обладателем множества беспорядочно перемешенных, разорванных книжных страниц с утраченной нумерацией. От их прочтения на больного студента повеяло чем-то до боли знакомым. Но общий замысел написанного ускользал. Раскрыть тайну рукописи попытался его сосед по палате Сидоров, он, густо смазывая края оборванных страниц канцелярским клеем, немного сократил текст, но превратил его в удобочитаемый свиток.

     «Меня зовут Макмерфи, ребята… за этим я и прибыл в ваше заведение – развлечь, повеселить вас за картёжным столом… люблю играть своей колодой – не меньше недели проходит, пока другие игроки хотя бы масть разглядят».

     А еще один пациент Смирнов, прозванный «Сократом», присоединившийся к исследованиям, неожиданно окрестил находку апокрифическим евангелием. Самуил Львович эту оценку не разделил, и по обыкновению, пришедший ему в руки на рецензирование манускрипт,  определил как сочинение, «юдофобское». А Жора «Чайник» в пику «распоясавшемуся инородцу» назвал данное чтение  без сомнения «юдофильским».

     — Та ни дяритесь вы, — попытался примирить их «коллега» Конотопец, — ить ето – порнуха! Я её окаянную за версту чую! Яйца звеньчат и сразу по малой нужде приспичило. Как есть порнуха!

     Основательный во всём Ипполит Лазаревич долго водил пальцем по пожелтевшим страницам, откусил краешек, и, наконец, глубокомысленно произнес:

     — Несомненно, это послание, братья… послание наших далеких предков потомкам… то есть нам…

     —  Брехня! — Не согласился Сидоров. — Я когда эту байду клеил, дату в конце видел. Да вот она! Эксмо, 2000 год.

    — Эксмо, — задумчиво протянул Петров, — я уже раньше слышал эту фамилию. Кажется, он что-то про рыбалку писал…

    — Да говорю брехня! — Закричал Сидоров. — Фамилия-то итальянская! А что может итальяшка про нашу рыбалку знать?

    — Дак, были они у нас с немцами в войну в Конотопе… больше девок щупали, порнуха!

    Ипполит Лазаревич поспешил унять исторический экскурс, и стихийный диспут, цитируя находку:

    — Братья, вслушайтесь в слова послания: «вы каждый день ноете, как вам здесь тяжело и невыносимо, но вы ничего не делаете, чтобы всё изменить, чтобы выбраться отсюда», это же, несомненно, послание.

    Петров вернул себе свиток и торжественно прочел:

    — «Блеснувшую селёдку стирает стремительная тень лосося…» – ну, точно рыбалка, — и затем продолжил чтение, — «ручка рыболовной катушки треплет ей грудь с такой быстротой, что сосок расплывается в розовую полоску…».

    Слушая это, старик-конотопец, мечтательно жмурится, пускает слюну и шепчет:

    — Порнуха.

    — На меня снизошло озарение.  — Подал реплику из дальнего угла палаты Самуил Львович, его голос патетически дрожал. — Это очень опасная рукопись. Вы слышали, к чему призывает этот бунтарь Макмерфи? К побегу! «Вы ничего не делаете, чтобы выбраться отсюда!» Он буквально пихает нас в зад коленом! При этом этот новоявленный Пугачёв насмехается над нами, сравнивая с неразумной селёдкой, а кто лосось, съедающий селёдку? Думаю ясно. Это администрация больницы! Я предлагаю немедленно уничтожить рукопись! Подумайте, что с нами будет, если нас поймают?

     — Точно! — Заорал вошедший в палату Хаврюшкин, — Разорвать и сожрать, чтобы никакому умнику не склеить! А, кстати, братцы, о чём речь?

     «Книга» перешла к Хаврюшкину:

     — «Наш диагноз — душевнобольные. Значит, официально признано, что у нас есть душа. Душа, которая заболела». Хорошо сказано, так это диагноз что ли?

     — Сам ты диагноз! — зашикали на «неофита» со всех сторон, —  читай дальше.

     — «Тот, кто идёт не в ногу слышит другой барабан», — покорно прочёл Хаврюшкин и заключил, — ясно, устав внутренней службы? Ополчение собираете?

     Унося ноги от ополчившихся на его прямодушие собратьев, он успел ещё прочитать: «Заметив пятно крови на какой-нибудь курице, стая заклёвывает её до костей, до смерти», и хмыкнул, сделав окончательный вывод:

     — А понятно это   Брем –  «Жизнь животных».

     На выходе из палаты, Хаврюшкин чуть не сбил с ног Аркашку Бульбаша и выронил свиток. Глаза у Аркашки были красные и грустные, губы кривились. Он явно был чем-то расстроен, молча, поднял с пола, рукопись, и, водя по строчкам грязным пальцем, прочел: «Суют  мне  тряпку,  показывают,  где  сегодня  мыть, и я иду.  Один огрел меня сзади по ногам щеткой: шевелись.
— Вишь,  забегал.  Такой  длинный,  яблоко  у меня с головы зубами может взять, а слушается, как ребёнок».

     Неожиданно Аркашка испуганно и громко завопил.

     — Ты чего псих? — Накинулся на молодого приятеля Петров.

     — Братцы! — Заплакал Аркашка. — Здесь всё правда прописана!

     Только что санитар Бянкин меня шваброй ударил! И про яблоко правда! Он яблоко жрал! И сортир меня мыть заставил!

     — Мистика! — ахнул Мендельсон.

     — Софистика! — передразнил «Чайник».

     — А потом переведут в буйное и задушат подушкой! —  Зловеще зашипел Самуил Львович.

     — Потому что он голосовал за Эзенхауэра? — спросил Петров.

     — Нет, потому что он хотел днём смотреть телевизор! — ответил Сидоров.

     — Но он хотя бы попытался! — Рявкнул «Сократ».

     Потом все заговорили одновременно, рукопись вырывали друг у друга из рук, что немедленно закончилось всеобщей потасовкой. Санитары, на удивление легко, разняли дерущихся. Пациенты безропотно разошлись, каждый уносил в кармане, за пазухой, или просто в полах халата, доставшийся ему отрывок. А в наступившей тишине из укромного угла больничного сада прокуковала легкомысленная кукушка.



Текст романа Кена Кизи «Над кукушкиным гнездом» приведён по изданию ЭКСМО-ПРЕСС, 2000 г.