Худ. Юрий Ракша. "Разговор о будущем".(Или "Тайное вечере") Холст. масло. Третьяковская галерея.
Ирина РАКША
ПЯТОЕ ЕВАНГЕЛИЕ
новелла
Не плачьте обо мне, но плачьте
о себе и о детях ваших. Ибо приходят дни,
в которые скажут: блаженны
неплодные и утробы неродившие...
Евангелие от Луки, 23.28.
I.
Когда мы вспоминаем о Боге, то часто осеняем себя спасительным знаком, крестом. Это как молитва, выраженная в жесте. Порой мы крестимся машинально, не задумываясь. Но обязательно как бы охраняя себя от зла. Или каясь, или искупая собственные грехи. Но не всегда помним, что крест — это символ воскресения. Бессмертие, подаренное нам Богочеловеком Иисусом Христом. И не всегда вспоминаем, какой ценой оно было даровано. Ведь крест — это еще и муки, распятие тела. И даже смерть. И только потом, потом воскрешение. Мы же в быту, в повседневных наших хлопотах просто не помним о тех невероятных страданиях, которые перенес Иисус Христос, дабы наглядно явить нам путь воскрешения и бессмертия. Некогда античный писатель Цицерон писал, что казнь распятием на кресте, среди всех других придуманных человечеством за всю историю, самая страшная. В IV веке, когда христианство в Европе восторжествовало, став основной религией, людей распинать перестали. Позорная эта казнь, чинимая в основном над рабами и низшим римским сословием, как бы ушла в прошлое. И трудно представить, что в нашем ХХ цивилизованном веке ее возродили. В нацистских лагерях смерти (и в советских Соловках) заключенных распинали. И нередко. Педантичные немцы даже вели медицинские записи, фиксируя поминутное поведение казнимых на кресте. Болевые муки, одышка, остановка легких и сердца. Эти жуткие свидетельства говорят о нестерпимых страданиях казнимых. Двадцать веков назад Христос, добровольно идя на крест, конечно же, знал об этом.
Еще будучи с учениками, говорил, что скоро Он — Сын Человеческий — будет предан в руки злые, на муки. И шел Он на это сознательно. Не как слепой Агнец. Цель была столь высока, что оправдала все. Он шел к Воскрешению. И воскрес, своими страданиями искупив наши бесчисленные грехи. И сорок дней еще провел на земле. Общался с учениками, пророчествовал. «И множество людей видело Его». Так Иисус наглядно показал всем возможность и их бессмертия. А оно, по словам Христа, воздастся каждому по покаянию. И еще — «по вере и делам его».
Минули века. И каждую весну, в России, празднуют светлую Пасху, Великое Воскресенье Господне! Навсегда запомнила я «запрещенные» Пасхи моего послевоенного детства, когда было опасно иметь в доме икону, крестить детей, украшать к Рождеству елки, и уж тем более молиться и ходить в храмы. Все это большевики «заклеймили», назвали «враждебными строю, буржуазными пережитками». Это было тогда чревато гибелью карьеры, и даже вообще гибелью, смертью, тюрьмой. Сегодняшним молодым странно даже слышать такое. Но мы-то, мое с трудом выжившее поколение этого не забудет, поскольку уж никогда не избудет из своих душ въедливый, удушающий страх самого прежнего существования. Православие в России в советские времена выжило только благодаря старухам и женщинам-страстотерпицам, которые героически, веря в помощь Божью, тайно крестили детей и внуков, свято молились, и за жалкие свои копейки зажигали в храмах перед иконами покаянные свечи за безбожников и за черное время... Помню, в конце сороковых, Сталин вдруг почему-то разрешил елки. И в Новый год, забыв, что это дерево — для даров Божьих, «зажгли», устроили детям первую Елку в Кремле. (Я, как и все, завидовала этим счастливцам!) В общем, запрет на елки был наконец снят. А вот с Пасхой было куда сложнее. Мы с мамой жили тогда в Останкино, в рабочем бараке со множеством перенаселенных беднотой комнат. Перед Пасхой все в доме стирали белье, мыли окна, как могли наводили порядок и красоту. При этом, конечно, не афишируя, а просто как бы готовясь к весне. Мама загодя копила луковичную шелуху, доставала цветные чернила, пестрые тряпочки. Загодя мы с ней покупали два десятка бесценных яиц. В магазин ходили вдвоем, потому что «в одни руки» давали лишь по десятку. И вот наступали торжественные предпраздничные хлопоты. Мама поплотней задергивала шторы, на двери накидывала крючок и в комнате, на керосинке (на этот случай ее приносили из общей кухни), по-особому, с солью, отваривались яйца. Наконец (о радость, о священнодейство), мы садились за стол под уютный светящийся абажур. По клеенке, чтоб не запачкать, расстилались газеты (конечно, с портретами вождя в каждой). И мы начинали красить пасхальные яйца. Это был настоящий праздник! Вся перепачканная зелеными, синими, красными красками, высунув язык от старанья, я выводила по цветной скорлупе две заветные буквы «Х. В.» Я уже знала, что это — Христос, и Он — Воскрес, и знала, что это значит... Моя мама была выдумщицей. Она умела раскрашивать яйца так, что они были лучшими в доме! (Ведь пасхальные яйца тайно дарились, а малышней обменивались, «чокались» и, конечно, сразу жадно съедались.) Наши «особенные» яички были то мраморными, то с переливами, то одноцветными. И на каждом смело красовались две «опасные» буквы — «Х. В».
Потом, полушепотом прочитав «Отче наш», мы раскладывали эти пестрые волшебные яйца по зеленой овсяной травке, в тайне от соседей выращенной мамой в тарелке. И вот в предпасхальную ночь это чудо ставилось посредине круглого под оранжевым абажуром стола, застланного белоснежной, хрустящей от крахмала скатертью. Так было почти у всех соседей. И иконки так же тайно хранились за дверцей в буфете. Но если кто-то нежданно стучал в нашу обитую старым одеялом дверь, мама тотчас прикрывала все это полотенцем... А уж поход в храм на Пасху был для всех жильцов нашего останкинского барака особым событием и даже подвигом. Мужчины ходить домочадцам в церковь категорически запрещали. Но женщины и старухи (втихую или со скандалами), взяв куличи, повязав платочки понарядней, получше, упрямо тащили своих ребятишек за худые, хрупкие ручки к Боженьке в Храм. Эти походы вспоминаешь как чудо. Ведь там было то, чего так не хватало в суровой жизни. Там был сам Бог: добрая улыбка и ласковая молитва, песнопения и просфорка, теплый аромат ладана и озаряющий свет свечей. Там была Надежда. Вот так цепочкой, от руки старческой к ручке детской, и передалась, не прерываясь, на Руси православная вера.
II.
Ах, какая это замечательная земля, древняя теплая Палестина. Она голубая, потому что на берегу Средиземного моря. Она золотая, потому что покрыта гористой желтой пустыней. Она зеленая, потому что там, где вода (река или озеро — Иордан, Кедрон), зеленеют плантации финиковых пальм, плодовые сады и оливковые рощи. И еще она белая, потому что тысячи лет здесь по холмам строят дома из белого пористого песчаника, добытого в местных каменоломнях. И теперь, сквозь это цветное великолепие, я еду на машине по земле, которую две тысячи лет называют Святой Землей. Ибо это родина земной жизни Иисуса Христа. И каждый христианин, будь то православный или католик, мечтал хоть раз в жизни побывать здесь. Коснуться стопой, ладонью, взором тех благодатных мест, где родился и рос Сын Божий. Где учил и творил чудеса. И вот моя мечта сбылась — с группой российских паломников я ступила на Святую Землю. И на глаза навернулись слезы.
Какое это светлое и смиренное званье — паломник. Сколько тысяч прошло их по Святой Земле. Воистину «блаженны нищие духом». Это постигаешь только возле святынь. В этом паломничестве я, например, впервые поняла и прочувствовала великую роль византийской царицы Елены, святой греческой женщины, и сына ее Константина. Ведь именно им мы обязаны возможностью поклониться святым местам, связанным с жизнью Господа.
В четвертом веке царица с сыном, богатые христиане, приехали сюда из Константинополя и в течение многих месяцев с трудом отыскивали все святые места. Затем строили, ограждали их стенами прекрасных храмов. Вифлеем, Назарет, Хеврон. А храмы на берегах Галилейского моря? А тугие струи Иорданской воды, ощутимые лишь при погруженье? А туманная гора Фавор. Но главное, конечно, Иерусалим: «Вечный город, побивающий камнями пророков своих». А в Иерусалиме — Путь Скорби (Виа Долороза), путь Христа на Голгофу. Восхождение к Смерти и Бессмертию. Возле этих святынь чувствуешь себя, как у истоков мирозданья. Вернее, чувствуешь не себя, а словно текущую сквозь твою душу толщу времен, бесконечность прошлого и будущего.
III.
Там, в Иерусалиме, идя по Пути Скорби, я поняла, как много может поведать нам о страданиях Господа великая христианская Святыня — Туринская Плащаница. Собственно, Туринской ее назвали, когда в 1578 году это полотно выставили на обозрение в Италии, в городе Турине. В соборе св. Иоанна Крестителя. Хотя нашли ее двумя веками раньше под Парижем, в имении графа Жоффруа де Шарни. И сразу же тысячи паломников отовсюду потянулись к священной реликвии. К отрезку ткани, в которую ученики завернули тело Иисуса после снятия с креста. И в ней же похоронили во гробе. Из истории мы знаем, что материя была дорогой. Из хлопка. С нитью тройного плетенья. Длина полотна — 4,3 метра, ширина — 1,1 метра. Ее купил убитый горем Иосиф Аримафейский — богатый и уважаемый член Синедриона (иудейского парламента), тайный ученик Иисуса, узнав, что Учитель, распятый на кресте, умер.
В воскресенье, придя ко гробу, жены-мироносицы нашли камень, закрывавший вход в грот, отваленным, а гробницу пустой. «Что вы ищете живого среди мертвых? — услышали они. — Он воскрес!» Да, он еще явится ученикам. И до вознесения еще сорок дней будет делить с ними стол и кров. А тогда в Гробу лишь светлая Плащаница одиноко лежала внутри на желтоватом мраморе ложа. Эта полоска ткани, явив чудо, дошла до нас сквозь века.
Ее оригинал, эту величайшую святыню, документ истории, со всем тщанием хранит Ватикан, очень редко выставляя для обозрения и изучения. В Москве же мы можем видеть привезенную в Сретенский собор копию Плащаницы в великолепном исполнении.
На светлом фоне полотна проступают пятна, линии коричневатых тонов, которые четко рисуют очертания Лежащего, с бородой и длинными волосами.
О существовании святыни было известно давно. В древней литургии, восходящей к апостолу Иакову, брату Иисуса, говорится: «Петр и Иоанн поспешили вместе ко гробу и увидели на пеленах ясные следы, оставленные тем, Кто умер и воскрес». Святая Нина, просветительница Грузии (племянница Святого Георгия Победоносца), свидетельствовала, что ткань первоначально хранилась у апостола Петра, а затем тайно, в связи с гонениями на христиан, передавалась от ученика к ученику.
Византийские хроники говорят, что Плащаница имела отчетливое свечение, «видимое не только в темноте». В 436 году сестра императора Феодосия Второго святая Пульхерия бережно хранила Плащаницу в базилике во Влахерне, что под Константинополем. В 640 году епископ Галльский упоминает о Плащанице после своего паломничества в Иерусалим и дает ее точные размеры. (Вероятно, ткань вернули на Святую землю, опасаясь иконоборчества, охватившего Византию). Однако в ХI веке Константинопольский император Алексий Комнин в письме к Роберту Фландрскому пишет: «Среди наидрагоценнейших реликвий Спасителя у меня находятся Похоронные Полотна, найденные в Гробе после Воскресения». Есть и более поздние упоминания о хранящейся в базилике Буклеона в Константинополе «окровавленной Плащанице Христовой», выставляемой порой для поклонения верующим... В 1201 году Николай Мазарит, спасший Плащаницу от огня во время пожара и бунта императорской гвардии, сообщает: «Похоронные Ризы Господни — из ценного полотна и еще благоухают помазанием. Они воспротивились разложению потому, что закрывали и одевали нагое, миррой осыпанное Тело Бесконечного в смерти».
Шли столетия. В средневековье, боясь подделки, Плащаницу стали тщательно изучать. Ее вываривали в масле, действовали химикатами, нагревали, прожаривали, охлаждали. Убеждались, что изображение не выдавлено, не напечатано, не нарисовано. Что поверхностные части волокон обуглены, сожжены некоей невероятной, необъяснимой и мгновенной энергией. В дальнейшем, чем больше человечество погрязало в грехах, сомнениях и неверии, тем сильнее разгорались споры о подлинности реликвии. ХХ же век, с его техническим прогрессом, дал спорам новое направление. Все началось с фотографии, сделанной в 1898 году итальянским фотографом Секондо Пиа. Проявив пластинку, автор, к своему изумлению, увидал не негативное, а позитивное изображение. И Лика Христа, и всего Тела. Это была сенсация! И она означала, что на полотне запечатлен негатив!
Но как могло случиться, что за 19 веков до изобретения человечеством фотографии таковая уже существовала?! Этот неопровержимый необъяснимый факт сильно смутил скептиков. Тем более что при дальнейшем микро-фотографировании проявились даже отпечатки монет, положенных на глаза распятого человека так, как это делали обычно иудеи в начале нашей эры. К тому же это были монеты, чеканившиеся только около 30-х годов нашей эры. Более того, одна из монет — лепта Пилата с надписью «Император Тиберий» — оказалась редчайшей, с неизвестной нумизматам дотоле орфографической ошибкой. После публикаций сенсационной фотографии в различных коллекциях мира были обнаружены еще четыре такие монеты. А годы шли. И вот во время следующего показа и доступа ученых к святыне (в ХХ веке их было три) знаменитые французы-биологи, профессора Сорбонны, изучая изображение на полотне, доказали, что оно «анатомически совершенно точно». Кроме того на «фотографии» были обнаружены «следы ран от игл тернового венца, гвоздей, ударов копьем и бичами, с тремя тяжелыми наконечниками». Ученые определили даже ток ручьев крови, связанный с вздрагиванием казнимого — при ударах — от боли. «Изумительная анатомическая точность изображения не поддается рациональному объяснению». «На отпечатавшемся изображении спинно-брюшная симметрия выдержана с точностью до ангстрема». В итоге бывший скептик и ярый атеист профессор Делаж, заканчивая свой доклад во Французской академии, воскликнул: «Да, это Христос! И Он воскрес!»
Позже итальянские физики Виллис и Карренто де Ксендия провозгласили: «Сегодня можно утверждать, что полотно было подвергнуто воздействию сил внутриядерной радиации». Тогда, в начале века, это прозвучало почти крамольно. Ныне же ученые доказали возможность ядерного синтеза и при обычных температурах. Конечно, атеисты, ищущие в Святыне фальсификацию, не переведутся никогда. Однако не так давно Плащаницу изучали и специалисты из НАСА (Управление по космонавтике, США), затем ученые из штата Массачусетс. Однако иного вывода, кроме того, что: «Плащаница — это воистину пятое Евангелие», — они дать не могли.
Вспомним, как Христос сомневающемуся в Его Воскрешении апостолу Фоме, в присутствии учеников, показал на своих руках раны от гвоздей и рану от копья на ребрах, и сказал: «Не будь, Фома, неверующим. Но веруй». Потрясенный Фома только и воскликнул: «Господь и Бог мой!» Иисус же добавил: «Ты поверил потому, что увидел Меня. Блаженны невидевшие и уверовавшие». Современными учеными сделан и еще один вывод. Туринская Плащаница — это даже более подробная история крестных страданий Иисуса, чем это описано в четырех Евангелиях. Так о чем же почти два тысячелетия эта святыня упорно хочет рассказать человечеству?
IV.
День был весенний, солнечный. Воздух над пятью холмами, на которых раскинулся древний Иерусалим, напоен терпким ароматом миндаля, кипарисов, цветов желтого дрока. Мы, паломники, стоим в Гефсиманском саду у древних олив, которых осталось лишь восемь, да, да, непостижимо, но это те самые, уже измученные столетиями жизни, подпертые палками, оливы. Это под ними после Тайной Вечери под ночной луной Христос молился Отцу. Это здесь заснули его утомленные за день ученики. И стражники с горящими факелами арестовать Иисуса шли здесь. А впереди — Иуда, чтоб поцелуем предать. И тревожный отсвет пламени недобро блеснул в его злых зрачках. Потом Христа погнали через ущелье в Иерусалим, к «Львиным воротам», откуда и начался его последний, Крестный путь. Конечно, все, что вы узнаете ниже, может вызвать у читателя, даже в наш жестокий век, душевную боль и содрогание. Но в отличие от жуткой информации, которую мы ежедневно почти бесстрастно получаем с экранов телевизоров, Страсти Господни иные. Их испытал, погибая за человечество (и за каждого из нас), Иисус Христос, Богочеловек. Он имел Божественную душу и бренное, как у каждого смертного, тело. Так найдем же в себе мужество хотя бы знать о случившемся. Чтобы не давать себе права малодушно забыть Его земной подвиг.
Итак, после снятия с Креста Богоматерь, плачущие женщины, любимый ученик юный Иоанн (будущий автор Евангелия от Иоанна) и Иосиф положили Иисуса на камень помазания, на только что принесенную новую ткань. После помазания тела ароматными смолами, так называемой миррой, вторая часть полотнища была переброшена через голову — над Ликом покойного — к ногам. Таким образом на полотне запечатлелся весь облик лежащего. И со спины, и сверху. Рассматривая изображение, можно видеть, что гвозди, которыми были прибиты руки Иисуса к кресту, проходили не сквозь ладони. (Так привыкли изображать Распятого средневековые художники. Так рисуют и по сей день.) Гвозди были вбиты в запястья, меж лучевыми костями. Нацисты в ХХ веке доказали это экспериментально. Если гвозди вбиваются в ладонь, то под тяжестью тела ладонь меж пальцами рвется. Гвоздь же, вбитый меж костями, удерживает тело на кресте. К тому же гвоздем перебивается мышца, которая управляет большим пальцем. (Гвозди в те времена были кованые, трехгранные, о чем говорят раскопки.) На Плащанице у покойного, действительно, большие пальцы рук безвольно подогнуты.
Смерть распятого человека наступала от удушья. Вздернутые руки держали легкие в растянутом состоянии. На ноги, прибитые гвоздями, почти нельзя опереться, а потому растянутыми, находящимися в напряжении легкими невозможно было вздохнуть, то есть вдохнуть, набрать воздуха. Руки рвались на гвоздях. А спины казнимых, при попытках несчастных приподняться на прибитых в плюсны ногах, ползали по неотесанному бревну, обдираясь в кровь. Позвоночники превращались в кровавое месиво. Постепенно мышцы грудного пояса сводило немыслимой судорогой. И, в конце концов, наступало удушье. Казнимые так молодые рабы могли терзаться, мучиться на крестах по несколько суток. И потому в римском воинстве считалось даже гуманным — ударом меча перебить казнимому кости голеней.
Чтобы тот не мог больше опираться на ноги. Чтобы смертельное удушье сразу же прекратило муки.
V.
По доносу Иуды арестовали Христа в среду. В четверг был допрос, издевательства и побои. Казнить же его предстояло в пятницу, одновременно с еще тремя арестованными разбойниками. Кстати сказать, одного из них в честь наступающего праздника Пасхи предполагалось по обычаю помиловать, отпустить. А в эту субботу в Иерусалиме как раз и наступала еврейская Пасха. Этот праздник, по тогдашнему иудейскому календарю, начинался всегда накануне, в три часа предыдущего дня. То есть в пятницу. А в праздник нежелательно было казнями огорчать горожан. В Пасху ни римскому прокуратору Пилату, ни иудейским членам Синедриона не хотелось видеть поблизости, на Голгофе (это название означает — лоб) неприятную казнь — три креста с висящими мертвецами. К тому же существовало правило — с наступлением темноты запрещалось касаться трупов, чтобы не осквернять себя. А потому все торопились, и казнь решено было ускорить. Начали в пятницу поутру, примерно в девять. С тем расчетом, чтобы к заходу солнца казненных, сняв с крестов, захоронить. Все так и сделали. К празднику, по требованию толпы, был великодушно отпущен один из разбойников, Варавва. А двое других распяты на Лобном месте по правую и левую стороны от Христа. Разбойники были молоды и здоровы, и ждать их смерти пришлось бы долго. А потому римские стражники ударами перебили им голени. Когда же подошли к Иисусу, «то увидели, что он уже мертв». Тогда пронзили его предсердие копьем. «И истекли кровь и вода».
Но все-таки почему Иисус через три часа после распятья был уже мертв? Да, Он был худ, но никогда не был слабым человеком. Он рос в доме плотника и сам не мог не плотничать. Последние годы Он, никогда не имевший своего дома, много ходил. Однажды сказал: «Птицы имеют гнезда, лисы имеют норы. А Сын Человеческий не имеет, где главу приклонить». Из конца в конец обошел Он страну. И один, и с учениками. По горным тропам, пыльным дорогам, по каменистой пустыне. Собственно, вся Его жизнь была сплошным странствием. Он мог, например, сорок дней поститься, оставаться вовсе без пищи... Нет, Он не был слабым. Можно вспомнить, как Он, придя в Иерусалим, с гневом разогнал в храме торговцев, менял. «Не оскверняйте дома Отца моего». С силой разметал тяжелые их столы и клетки. Он всегда легко проходил сквозь любую толпу... Так почему же на кресте Он так быстро испустил дух?.. Может, и на это нам ответит Туринская Плащаница?
VI.
Молча, медленно двигаюсь в группе паломников по ночной узкой улочке. Виа Долороза. Она зажата двумя каменными слепыми стенами, двери арабских лавок и окон закрыты наглухо. Тихо. Над головами в темном небе яркие палестинские звезды. Там в синей бездне засияла некогда и Звезда Его Рождества — Вифлеемская... Как вокруг безветренно. Тихо. Мне с трудом верится в реальность происходящего. В то, что это и есть Его последний, Крестный Путь. И не дает покоя вопрос: почему, почему Он так скоро испустил дух? Вот миновали Лифостратос — место судилища и дальнейших мучений. Неужели ноги мои ступают по тем самым, отполированным столетиями плитам? По тем, по которым шли когда-то Его измученные стопы?.. Идем медленно, узкая улочка чуть петляет. Шелестят наши шаги. Скоро придем к Голгофе, к Храму Гроба Господня. Время службы для православных с двенадцати и до утра. «Ночная молитва Богу слышнее». Уже скоро, скоро коснемся, припадем лбами к плитам, на которых лежало Его Святое Тело. Но все же почему Он всего «через три часа испустил дух»?.. Размышляя, пытаюсь ответить себе сама. Очевидно потому, что был очень ослаблен, ибо был заранее сильно мучим.
По римскому праву (а Палестина входила тогда в состав Римской империи и жила по римскому праву) нельзя было виновного за один и тот же проступок наказывать дважды. На Плащанице же видно, что осужденный был еще наказан и бичеванием. И распят. Но почему? Ведь это противозаконно и вовсе не свойственно римскому праву?.. На это отвечает текст Евангелия.
Римский прокуратор Понтий Пилат не видел в арестованном Иисусе «никакой вины» и, чтобы спасти Его (даже лечившего его жену), решил наказать его лишь бичеванием. По еврейским законам это не более сорока ударов. (Ибо после сорока жесточайших ударов у казнимых могла наступить смерть). Он надеялся, что толпа, увидев Иисуса окровавленным, не станет требовать иной казни. Так Христос был избит. Однако толпа, подстрекаемая архиереями, не унималась. Трижды обращался Пилат с предложением отпустить Иисуса к Пасхе, но евреи кричали: «Распни Его! Распни! Он за царя себя выдает. А у нас нет другого царя кроме Кесаря». И Пилат, убоявшись уже за себя, сдался. Однако, не желая невинной крови, просил принести таз с водой, сказав: «Я умываю руки». Толпа же продолжала кричать:
«Распни Его! Распни! Пусть кровь будет на нас и на детях наших!» И отпустить, дав свободу к празднику Пасхе, пришлось убийцу Варавву. А Иисуса предать на мученья. С тех самых пор уже две тысячи лет живет фарисейская фраза: «Что ж, я умываю руки».
VII.
Исследованная учеными Туринская Плащаница рассказывает нам сейчас, как бичевали Христа. Бич был ременной, треххвостый. В конец каждого хвоста был вплетен свинцовый шарик. К тому же с шипами. Казнимого привязывали к невысокому столбу, связав руки вокруг столба. Палачей было двое. (Камень бичевания перенесен был некогда царицей Еленой из Лифостратоса в Храм Гроба Господня.) И если ныне приложить к его холодной каменной поверхности ухо, то можно слышать, как беспощадно свищут те бичи. (А может, это от волненья бьется собственное сердце?) По кровавым рубцам на теле Спасителя, что отпечатались на Плащанице, ученые смогли определить даже рост обоих палачей. Один был высок, другой гораздо ниже. К тому же удары таких бичей приходились не только по обнаженной спине. Они достигали груди и боков, и торса. Крутящимися шариками вспарывали и кожу, и плоть мучимого. Иисусу был нанесен максимум ударов. Их было 39. Не поскупились! Даже Понтий Пилат, увидев, как Иисус мужественно переносит эти страданья, произнес: «Се человек!» («Воистину человек!»). Но это не смягчило толпу.
Впрочем, физические страданья Христа начались еще в последнюю ночь перед Его арестом в Гефсиманском саду. Помните, как после последней трапезы, Тайной Вечери, когда предавший учителя Иуда уже ушел за стражниками, а Иисус с учениками вышел в ночь под звездное небо? Он в последний раз молился, прося Бога Отца «пронести мимо чашу сию», чашу предстоящих телесных мук и страшной смерти на кресте. И от высочайшего душевного напряжения «кровавый пот» выступил на Его лбу, заливая лицо. Современная медицинская наука четко объясняет это спазмами и разрывами капиллярных сосудов в моменты нервного перенапряжения.
VIII.
Свою последнюю ночь Иисус провел в Лифостратосе, в казармах римских воинов, расположенных тут же, неподалеку от Претории, где Иисуса судили. Наутро по узкой каменной улочке Виа Долороза, по каменным плитам, истертым до блеска подошвами, Иисус понесет свой Крест. Правда, история утверждает, что Он нес на своей избитой истерзанной спине не целый крест, а лишь тяжелую перекладину, к которой были привязаны Его руки.
На Голгофе, на вершине Лобной горы, казнимых ожидали три загодя вкопанных столба. Тяжеленный брус-перекладину ослабленный предыдущими истязаниями Иисус нес через силу, с огромным трудом. Он останавливался, опершись рукой об уличную стену. Он трижды падал, разбиваясь лицом о камни. И истерзанная спина, и затылок Его побивались этим же бревном. Сам донести до места сей страшный груз Он, обессиленный, так и не смог. И стражники приказали случайно встреченному, возвращающемуся с поля крестьянину, Симону Кориенянину, ставшему впоследствии горячим христианином, помочь обреченному. Все эти подробности известны сегодня не только из Евангелия. Об этом рассказывает и Пятое Евангелие — Плащаница. Микроанализы показали даже, как расположен был груз на спине. Сколько он весил... И мне стало понятно, почему Христос умер на кресте первым — спустя три часа. Римским стражникам даже не пришлось перебивать ему голени. Над головой казненного была прибита поперечная дощечка с издевательским приговором всего в четыре слова: «Иисус Назаретянин — Царь Иудейский». (Вы и сегодня в любом храме можете увидеть над распятьем эти четыре буквы — «ИНЦИ».) Когда же Иисусу копьем солдаты пронзили сердце, «излились кровь и вода».
Это евангельское свидетельство с научной точностью объяснено сегодня учеными-медиками. Такое смешение крови и лимфы возможно лишь при инфаркте, разрыве околосердечной сумки. Однако зачем римским охранникам понадобилось наносить уже умершему, поникшему на кресте казненному этот удар копьем?.. И на этот вопрос есть ответ и у апостолов, и в «пятом Евангелии».
IX.
Итак, в последнюю ночь своей земной жизни Иисус был отдан на глумление римской солдатне, в казармы. В низких, сводчатых каменных помещениях было холодно. Обогреваясь, солдаты жгли костры. Дров не было, дерево в Палестине вообще на вес золота. А потому топили колючками, принесенными из степи и сваленными кучей в углу двора. Солдаты знали, что утром этого иудея казнят, но пока, не забивая его до смерти, можно было над ним потешиться от души... Была у них такая старинная игра «отгадай, кто ударил». (Дошла эта страшноватая игра палачей и уголовников и до нашего ХХ века. Играли в нее и беспризорники двадцатых, и голодные дети послевоенных лет.) Иисуса ставили в круг, сзади кто-нибудь с силой бил и затем, со словами: «Радуйся, царь Иудейский!» — требовали указать, кто ударил. В ту же последнюю предсмертную ночь Его сажали на гранитную плиту, воткнув босые ноги в каменные колодки. Была и еще одна игра, пострашнее, под названием — «Василевс» (Император). Еще со времен Македонского на стоянках солдатня играла в «императора» (нечто похожее на игру «в классики»). Провинившегося или обреченного, на одну только ночь, на потеху, шутейно провозглашали в казарме «императором». Перетаскивали по камням «из класса в класс». В конце концов, в последнем «классе» на несчастного накидывали красную, якобы «царскую мантию» (военную плащ-накидку) и, выполнив любое его желание, убивали. Правда, по-римски, вполне достойно, сразу боевым мечом. Теперь же в казармы солдат попал иудей-самозванец из какой-то глухой провинции — Назарета, якобы называвший себя Царем. Так почему бы не «поиграть» с этим смертником, не поразвлечься долгой, холодной ночью? И солдатня глумится. Хохочет. Его бьют, плюют в лицо. Потом накидывают на плечи пурпурную тряпку и, связав руки, суют в них палку, как скипетр. Затем этой же палкой перебивают нос, повреждают глаз. А на голову нахлобучивают «царский венец» из колючек, взятых тут же, из кучи топлива. Это был не просто «венок», как привыкнут изображать впоследствии. Это была глубокая «шапка» из страшно острых терновых колючек, «стальной коготь», потом названный «Шипы Христа». Эти шипы распороли Христу всю кожу на голове. На Его плечи и лицо кровь лилась буквально ручьями. На Туринской Плащанице четко видны эти извилистые потоки, по лбу, по щекам. Эта кровь впиталась в плащаницу обильно, и навсегда. Современные западные ученые, не верящие в чудеса, даже определили ДНК Иисуса и группу крови и обозначили как — «А1+». Кто обладает этой группой, в миру считается абсолютным донором. Ибо святая кровь Христа пригодна для каждого. Однако римские солдаты к утру «в императора» не доиграли. Ибо не было сделано последнего заключительного, убивающего удара. Они не имели на это права. И вот, когда на Голгофе, на кресте, Иисус испустил дух, охранники, стоявшие внизу, под крестом и охранявшие казнимых от толпы, решили «доиграть», потехи ради и ради одежд казненного, которые они тут же у подножья и разыграли между собой. И, перебив ноги разбойникам, они проткнули грудь Иисуса копьем. Это был последний удар. След от него отчетливо виден на Плащанице. Апостол Иоанн напишет об этом в Евангелии, в связи со сбывшимся ветхозаветным пророчеством, которое гласит: «Кости Агнца Божия не сокрушатся».
Х.
Мы прошли еще метров сто по Крестному пути, как по каменному коридору. Свернули вправо и вдруг оказались на просторном дворе. Звездное небо над головами словно распахнулось. И перед нами, чуть освещенный в ночной тишине, предстал древний каменный храм. Тот самый, что воздвигла Святая Елена. Под его куполами объединились Голгофа, Гроб Господень, могилы Никодима и Иосифа Аримофейского, камень Помазания. Оставалось перейти двор по гулким древним плитам. И ступить в полумрак, тишину святыни, где, кажется, само время остановилось. И чуткий воздух наполнен Его великим присутствием... («Где во имя мое соберутся двое или трое, и Я среди них»…) Ощущаю горячее счастье от возможности приблизиться, сделать навстречу Ему этот последний шаг, опустить лицо и ладони на камень гроба... и, замерев, как бы остановить мгновение...
Сняв с креста, Иисуса положили на плащаницу, даже не успев омыть, умастить благовониями. Ибо, по обычаю, с наступающей темнотой тело уже считалось неприкасаемым. В каменную пещерку Гроба, который некогда приготовил для себя Иосиф Аримофейский, тело Христа поспешно внесли завернутым в Плащаницу и положили на ступень каменного ложа. Затем, снаружи, подкатив многопудовый камень, закрыли им вход. И даже запечатали щель-шов особой большой, словно блин, восковой печатью. А еще приставили стражей. И римских, и иудейских, дабы ученики или близкие не могли выкрасть тело Учителя. В гробу, до появления там вновь жен-мироносиц, тело пролежало 36 часов. На Плащанице, как показали анализы, оно отпечаталось как раз в том биосостоянии — скелета, крови и ран — каким могло быть только на протяжении этого времени. На Плащанице отпечаталась даже та капелька крови, которая была на лбу Христа и не успела тогда впитаться в ткань.
Сколько бы мы не обращались к Евангелиям, написанным живыми свидетелями тех событий, сердце наше каждый раз замирает. От трагизма и величия свершившегося. И от последних слов, сказанных Им на кресте. Матери — «Жено! Се, сын твой». А любимому, юному ученику Иоанну, единственному в испуге не убежавшему: «Се, Матерь твоя!» И еще последнее — Отцу Своему Небесному: «Отче! В руки Твои предаю дух Мой». И сделалась тьма по всей Земле, и померкло солнце, и «завеса в храме Иерусалимском разодралась посередине». Так завершилась земная жизнь нашего Спасителя, чтобы продолжиться жизнью небесной и дать человеку земному надежду на жизнь вечную.
...Каждую весну в России, когда под лучами уже теплого солнца подтаивают снега, звенит капель и распускается пушистая верба, наступает для меня, для нас, и для всех христиан на Земле, Великий Праздник — Пасха. Мы стараемся получше украсить дом, печем куличи, веселыми красками разрисовываем яйца и, главное, идем в храмы. А при встречах с радостью восклицаем: «Христос воскрес!» — и слышим в ответ тоже радостное: «Воистину воскрес!»