Ах, разбудили меня, разбудили,
За горький расчёт засадили:
Сколько отпущено бед?
В первой колонке – те, что уже разразились
И не вернутся ко мне;
Рядом в колонке – те, что не заслужила, я их сложила,
И лучше туда не смотреть;
В третьей колонке...
Я этот лист отложила –
Очень уж много в будущем бед, бед, бед.
Ах, разбудили меня, разбудили,
За страшный расчёт засадили :
Радостей сколько дано?
Что ж вы пустые листы мне вручили? -
Записи нет ни одной.
Вы покопайтесь в своих запылённых архивах неторопливо,
Чтобы не пропустить.
Мне тоже ведь хочется быть хоть немножко счастливой,
Хоть немножко любимой хочется быть, быть, быть...
Вера Матвеева
***
... Господи, кода уже закончится черная полоса в жизни ее семьи – бесконечная череда несчастий! Сколько бед отпущено каждому из нас, и существует ли предел? Вот бы отыскать этот черный список, да сжечь!
К концу дня ее вызвали к проректору и сообщили об увольнении. Уволили обеих: и ее, и дочь.
Это катастрофа! Теперь их доход состоял лишь из пособия по инвалидности дочери, чего не хватало даже на оплату коммунальных услуг.
Поужинали. Вечера мать обычно проводила с дочерью, читала ей, дожидалась, пока уснет, и лишь после этого уходила к себе.
Сегодня же сил не осталось. Безысходность, как изголодавшаяся сука зубами и когтями рвала ее на части.
Без снотворного не заснуть. Взяла коробочку люминала, подставила ладошку, высыпались лишние таблетки.
Вот оно спасительное избавление, от которого ее отделяла заветная горсть на ладони!
– Мама, а на меня хватит? – услышала голос дочери, та стояла в дверях, смотрела незрячими глазами так, точно видела происходящее. – Ты не забыла обо мне?
Рука дрогнула, таблетки рассыпались по полу.
Бухнулась на постель с плачем, уже не сдерживаясь. Как она посмела даже подумать! Такое малодушие.
Теперь уже дочка ее успокаивала, понимая, что мать дошла до ручки:
– Мама, не переживай, как-то выкрутимся, вдвоем ведь легче. – Голос дочери вибрировал от страха, от перспективы слепого одиночества. Судорожно прижалась, обвила мать руками:
– Мамочка, не оставляй меня, что со мной будет?..
Так они и пролежали всю ночь, обнявшись, пропитав подушки слезами.
Девочка уснула, мать же лежала без сна.
Как жить дальше? Что их ждет?
Она вплотную приблизилась к пенсионному возрасту, да войти в него удастся не скоро. Сердобольное руководство страны отодвинуло пенсионный возраст женщин на пять лет, великодушно растянув его введение. Так что она приближалась к заветной пенсии, а та как горизонт отдалялась.
***
Погрузилась в воспоминания, в счастливые времена.
…С той безоблачной поры минуло всего несколько лет. Как же она тогда была счастлива, беззаботна и весела, пользовалась успехом у мужчин, вызывая ревность у мужа, сегодня же в метро молодежь ей уступала место.
Вспомнила любимое высказывание подруги:
– От сорока лет до сорока двух я прожила десять счастливых годков.
У нее же получилось с точностью до наоборот. За три года она постарела более чем на десять лет и пережила гораздо больше, чем другим отпущено на жизнь!
…Они готовились к предстоящей свадьбе.
В тот злополучный день всей семьей поехали покупать дочке свадебное платье, жениху – костюм.
У всех – приподнятое настроение, муж расслабился, одной рукой беспечно вел машину, дочка весело щебетала, сидя рядом с ним, и ни за что не желала пристегивать ремни безопасности – они мешали ей переговариваться с мамой и женихом, сидевшими на заднем сидении.
Зима. Машину слегка водило на скользкой дороге. Проезжали перекресток, можно было проскочить на желтый свет, да осторожный муж не рискнул, затормозил. Машину повело юзом, ударило передним колесом о бровку, отбросило. Удар был не такой и сильный. Дочку, сидевшую в пол оборота к ходу движения машины, по инерции бросило в сторону дверцы, ударило об угол затылком и виском, стала оседать.
Через полчаса они уже сидели в приемном отделении скорой помощи дежурной больницы, ожидая приговора врача. Тот успокоил:
– Ничего страшного, девушка пришла в себя – сотрясение мозга. Через несколько дней можно будет ее забрать.
Дочь – ни в какую! Поехали за подарками и все тут! Забрали под расписку.
Когда мерили платье, невесту шатало, да предвкушение праздничного события пересилило здравый смысл.
К вечеру и вовсе скисла – нестерпимо разболелась голова, двоилось в глазах, рано пошла спать. Жених уехал к себе.
Утром родителей разбудил дикий вопль. Прибежали в комнату дочери, та судорожно терла глаза:
– Мама, я ничего не вижу!
***
Их счастливая жизнь закончилась в одночасье, потянулась бесконечная черная полоса.
Дочь таскали по врачам – те недоуменно пожимали плечами, не понимая причины возникновения слепоты, тем не менее, операции все же предлагали.
Месяц лежания в больнице и две операции ничего не дали, кроме того, что опустошили семейный бюджет.
Учебу в институте пришлось оставить, свадьбу, естественно, отложили. Девушка стала абсолютно неуправляемой: то впадала в истерику, то – в молчанку. Друзья и подруги потихоньку таяли. А однажды пропал и жених, не выдержав очередного скандала, но его нельзя было упрекнуть – мало, кто такое мог выдержать. Родители не обеспокоились его исчезновением, дочку же прорвало! Она обвиняла в своих несчастьях всех и вся, особенно досталось отцу – ему нечего было возразить, глубоко несчастный ушел к себе.
Утром вызвали “скорую” – отец хрипел, никого не узнавая. Инсульт. Далее – больница, жена металась между парализованным мужем и слепой дочкой.
Недоумевала, почему у мужа не происходит улучшения, как у других, ведь он еще не старый? Врачи в один голос утверждали, что он должен пойти на поправку, да, по-видимому, сам того не хотел.
А однажды утром медсестра обнаружила его бездыханным, лежащим возле кровати, шприц капельницы был выдернут. Похоже, он перехитрил всех и сумел сам оборвать свое пребывание на этом свете – непреходящее чувство вины и перспектива превратиться в овощ, став обузой для семьи, пересилили желание жить.
Похороны лучше не вспоминать!..
Они остались вдвоем – слепая дочка и мать. Девочка была на грани помешательства и немудрено – она очень любила отца, и теперь ко всем несчастьям добавилось еще и чувство вины – причастность к его смерти.
Ходили к психиатру, тот предупредил, что она – в критическом состоянии, не исключен суицид.
Теперь даже в магазин за продуктами ходили вместе, увы, покупать стало не на что. Машину пришлось продать, но этих денег не хватило даже на погашение долга по кредитам за машину и квартиру. Он стремительно рос из-за больших процентов. Все, что можно продать, было продано…
Выход все же нашла – сумела устроиться сама и пристроить дочь на работу в приемной комиссии частного вуза, в которой когда-то работала председателем.
Теперь дочка находилась под постоянным контролем матери. У девушки появились подружки, она стала более уравновешенной, порой даже забывала о своей слепоте, с ней заигрывали студенты, это тешило, но, к сожалению, не могло иметь продолжения. Впрочем, слепота ее была практически незаметна. Глаза зрячей – задумчивые с поволокой. Собственно, она и не была абсолютно слепой – видела свет, расплывчатые силуэты...
В один из дней по пути на работу они случайно встретили жениха дочки, рядом с ним шла молодая беременная женщина. Мать поздоровалась с несостоявшимся зятем, в женщине с удивлением узнала подругу дочери. Вежливо раскланялись.
Объяснять дочери что-либо не потребовалось. Из-за слепоты у нее настолько обострились чувства, что, казалось, происходящее она видела лучше зрячих. Весь день девушка промолчала, вечером же впала в невменяемость, стала заговариваться – пришлось отвезти в неврологический диспансер. Через неделю, одуревшую от транквилизаторов, забрали домой. Теперь мать уже ни на минуту не оставляла дочь без присмотра.
Несчастья сыпались на женщин как из рога изобилия. Весной в вузе начала работать очередная медкомиссия – проверка преподавательского состава и персонала. Дочку не проверяли, поскольку она не числилась официально. Мать же зацепили. Гинеколог долго осматривал ее, с каждой минутой все более темнея лицом. Больно мял грудь. В результате дал направление в онкологический диспансер по поводу опухоли в груди.
И действительно, с этого дня женщина стала испытывать боли в левой груди. Ее мутило от страха – меньше за себя, больше за дочку. К тому же приходилось таскать дочь за собой. Врачи вели себя одинаково мерзко.
Прошли те времена, когда они скрывали от больных неутешительные диагнозы, все было с точностью до наоборот – имея основания, не имея, они пугали пациентов призраком летальности, отчего больные превращались в зомби, готовые отдать последнее.
Убедившись, что поживиться более нечем, врачи потеряли интерес к пациенту.
Дочка ходила мрачней тучи – перед ней маячила перспектива остаться одной. Как-то проснувшись, мать увидела склонившуюся над ней дочь, та, пронизывая темень незрячими глазами, прислушивалась к ее дыханию. Пошевелилась, дочка успокоилась. А однажды мать подсмотрела, как дочь перебирала пальцами ее медицинскую книжку, листала записи в истории болезни, водила ладонью по рентгеновскому снимку. Она как бы считывала рукой снимок, непонятные записи врачей, и как это не покажется парадоксальным, похоже, расшифровывала. По крайней мере, когда объявили точный диагноз болезни матери – мастопатия (отголоски былого мастита), дочь почему-то не высказала радости, как будто это и не было для нее новостью.
Врачи даже не извинились перед женщинами. Пугать больных – их работа, иначе ведь лечиться не заставишь, да и не заработаешь. Боли в груди пропали в тот же день...
Как это ни странно, болезнь матери сказалась положительным образом на отношениях с дочерью. Истерики прекратились.
Но их уже ждала новая беда – пришла повестка из суда по поводу кредита на квартиру. Требовалось его погашение в кратчайший срок. А иначе квартира меняла собственника, и даже продавать не имели права.
Мать редко оставляла дочь без присмотра, та и сама не любила этого, но в теплые летние вечера после прогулок перед сном, просила мать оставить ее посидеть на скамейке возле дома.
Красивая девушка с мечтательными глазами, конечно же, привлекала внимание проходивших мимо парней, они подсаживались к ней, затевали разговор. В руках она неизменно держала книгу, как бы служившую признаком ее зрячести, заодно задавая тему для разговора. Девушка охотно шла на контакт, не без артистизма скрывая свой недуг. Попытка же пригласить ее в кафе или еще куда, по понятной причине отвергалась.
В конце концов, нашелся тот, кого такое ее поведение не смутило. Это был до безобразия непривлекательный юноша – тощий, сутулый, лицо прыщавое с реденькой бородкой, близко посаженные глаза, казалось, выдавили наружу могучий орлиный нос, неловкая улыбка кривила узкие губы, приоткрывая редкие почерневшие зубы. Молодые люди пришлись друг другу по душе, много говорили о книгах, театре, музыке. Она не подозревала о его уродстве, он - о ее слепоте.
Ох, если бы мы всегда были слепы к внешней привлекательности и зрячи к внутренней!
Юноше было невдомек, отчего столь красивая девушка не отвергла его.
Мать беспокоилась о дочери, и как-то решила проверить – девушка сидела на коленях у парня и, запрокинув голову, неистово целовалась, отдав полную свободу блуждающим по ее телу рукам уродца.
Господи, до чего же он безобразен! Женщине хотелось немедленно прекратить эту вопиющую несуразность! Не стала. Всю ночь не спала, переживая за дочь, но понимала, что девочка имела право на любовь, пусть вырожденную.
Увы, продолжалось это недолго.
Однажды девушка прибежала вся в слезах – ее тайна раскрылась. Разгневанный юноша со скандалом ушел. Уродливость же его внешняя, благополучно перекочевала в душу.
Как результат – тяжелая депрессия с новой угрозой суицида. Месяц в неврологической лечебнице, жесткий контроль и пичканье психотропными препаратами привели дочку в состояние тупого безразличия.
***
Вернулась в сегодняшнюю ночь, дочь посапывала рядышком.
Итак, они остались без средств к существованию и каких-либо надежд на будущее. Она понимала, что найти работу в ее возрасте в условиях кризиса, да еще такую, чтобы дочка могла находиться при ней, – нереально, оставлять же девочку без присмотра было равносильно убийству.
К утру все же задремала. Разбудила ее дочь, наладившаяся в туалет. Ее поразила уверенность, с какой девочка, не до конца еще проснувшаяся, передвигалась по комнате, легко нашла дверь.
Дверь отворилась, затаив дыхание, мать следила за вернувшейся дочерью, уверенно нашедшей кровать. Склонилась над ней, боясь надеяться.
– Мам, дай поспать!
– Хорошо, хорошо, доченька, одну только минуточку, мне что-то попало в глаз, не посмотришь? – та привстала над матерью, включила настольную лампу:
– Ничего там нет, мама, все, я сплю.
Мать трясло от волнения.
– Мне что-то нехорошо, – обратилась к спящей дочери, так ей показалось, на самом деле в горле клокотало, а исходящие из него звуки никак не образовывались в слова. Закричала во всю глотку:
– Проснись! – спазм душил горло, пропуская лишь хрип.
Наконец, девочка открыла глаза, села, недоуменно глядя на мать:
– Мам, что с тобой, почему ты ползаешь на четвереньках и воешь?
Помогла встать.
– Ты вся дрожишь, тебе холодно?
“Господи! Девочка совершенно забыла, что слепая! ”
– Сколько пальцев? – сумела выдавить из себя, раскрыв ладонь.
– Ты что, издеваешься?.. Пять!
Ноги матери подкосились…
***
– Позовите врача, мама открыла глаза! – откуда-то сверху спустился голос дочери.
Медленно проявилось лицо.
– Где я? – женщина оглянулась вокруг – больничная палата, в грязных подтеках потолок.
– Мам, ты в больнице.
– Давно?
– Несколько дней, и все это время без сознания, врачи вообще сомневались, что ты когда-нибудь придешь в себя. А я верила в это, разговаривала с тобой, рассказывала о том, как мы с тобой славно заживем.
– Доченька, как ты исхудала, – веки матери устало прикрылись, успокоенное выражение заострило черты ее лица.
– Мама, не смей закрывать глаза! – молчание в ответ.
– Не умирай!!! – голос дочери сорвался на крик.
– Не кричи, я прекрасно слышу.
Губы женщины тронула улыбка, впервые счастливая за последние годы…