Манипулятор. Часть1. Глава8

Павел Гашев
                Глава 8

   Всё осталось позади…
  Торопиться с выпиской из больницы точно не стоило. Профессор сказал, что по городу прокатилась волна самоубийств среди высокооплачиваемых аналитиков.  Старичок никогда ничего просто так не говорил.  Буров же причислял себя именно к этой категории работников.
 Для кого и какую опасность могли представлять убитые? Или всё же самоубийцы?
  После всего случившегося вариантов выбора не оставалось:  или  Буров умрёт, или  воспользуется единственным непроверенным шансом и примет предложение профессора. Умирать же после  трех состоявшихся попыток  совсем расхотелось.
  Интересно, какой следующий способ самоубийства для него придумают? Или всё-таки он сам убивал себя?
   А подозреваемых теперь было предостаточно!  Первым в списке стоял Храмов, возможно, договорившийся с собственной женой. Но зачем? В этом нет никакого смысла. Храмов же мог договориться и с Коркиным! И даже Алла могла всё рассказать Коркину и изначально быть с ним в сговоре.  Но в это Буров верить не особо хотел.  Хотя…
 Так кто же из троих хотел смерти «манипулятора»? Алла? Оксана? Или сам Храмов? Кто обвел его вокруг пальца?
  Коркин же в свете новых обстоятельств мыслился Буровым в качестве профессионального исполнителя.  Наёмника!
   

                ***

- Давайте! Наделяйте меня всем, чем можете! – на следующее утро вместо приветствия услышал профессор от   ухмыляющегося Бурова, вошедшего в лабораторию без стука.
 Старичок все так же сидел в белом кабинете, на белом стуле на фоне белой стены. Его седые волосы сливались с цветом обоев, и казалось, что у  старого врача нет половины черепа. Жуткое зрелище!
- Прежде вы должны подписать документы о неразглашении и сотрудничестве, - ответил профессор, даже не повернув головы в сторону вошедшего пациента.
-  Давайте вашу бумаженцию.
- Назад дороги не будет, - голос профессора стал глух, будто он доносился из колодца. Буров знал, что так говорят, когда сильно волнуются. – И неизвестно в итоге, где вы окажетесь!
- У меня вообще нет дороги.
- Хорошо. Подписывайте.
  Ручка и листок договора тут же извлеклись из внутренностей белого стола. Буров, не читая документа,  подмахнул свою закавыку. Красивых подписей  не переносил. Знал, что те, кто долго карябают свои инициалы, слишком многое о себе думают. Нарциссы!
 - Как переносите наркоз?
- Нормально.
- Не удивляйтесь тому, что увидите, услышите и почувствуете после наркоза. Не торопитесь делать выводы, -  заговорил профессор, как только лист договора снова исчез в столе, -  И ни о чем меня не расспрашивайте. Я вам не помощник.  Во всем придется разбираться самому.  Вот и всё! В операционную!
- И это весь инструктаж? – удивился Буров, ожидавший целой лекции.
- Да.
- Надеюсь, вырезать мне ничего не будете?
- Нет. Все ваши органы останутся на месте.
- И на этом спасибо, - ухмыльнулся Буров. –  Я готов.
Уходить никуда не пришлось.  Пациента положили на кушетку тут же, в белом кабинете. Ассистентов у профессора не было. И это слегка напрягло Бурова. Он попытался было задать вопрос, но старый «эскулап» уже вкалывал пациенту в бедро что-то тягучее и прозрачное, и тот провалился  в небытие, не дождавшись  обычного  наркоза…

                ***

   Когда Буров очнулся, то открыть глаза не смог: их туго стягивала повязка.  В ушах тоже что-то хрустело.  Всё тело, будто наэлектролизованное, гудело и пощелкивало. Наверное,  так же чувствовал бы  себя радиоприемник, если бы был живым. Шуршание эфира и отголоски голосов смешивались в какофонию, но их звуки раздражали не уши, а тело! Тело стало проводником и приёмником.  Буров согнул в локте руку и тут же ладонью(!) на уровне вибраций уловил отголосок  затихающей фразы, произнесенной тихим женским голосом:
- Ничего такой мужичок! Я бы с ним… 
 В этот же миг чья-то рука выдернула из левого уха тампон.
- Я сниму повязку, - голос профессора набатом гудел в голове. – А вы держите глаза закрытыми.  Когда надену на вас очки, можете их открыть.
- Не орите профессор! – стараясь говорить как можно тише, ответил Буров. – Я слышу хорошо.
- Я говорю обычным голосом.
Тугая повязка соскользнула с лица, и тут же на переносицу уселась теплая дужка пластиковых очков.
- Можете открыть глаза. В этих очках  будете видеть так же, как обычные люди. Советую первое время их  не снимать. Только на время сна.
 Буров открыл глаза.  Он лежал на кушетке в белом кабинете профессора.  Старый врач сидел за своим столом.  И никого, кроме него. Зрение обычное, только слегка приглушенное очками-«хамелеонами».
- Где женщина?
- Здесь никого нет.
- Я только что слышал её голос.
 - Здесь никого нет!  - прокричал профессор. – Ваше тело обернуто эластичными бинтами.  Лишь  ладони свободны.  Не торопитесь их снимать.  В день по пять-шесть сантиметров тела освобождайте. Самостоятельно! Если почувствуете себя плохо, тут же забинтовывайте! Только не туго!  Ваше тело теперь будет вас удивлять. Я даже не знаю чем.  Ладони лучше сжимайте в кулак.  Не раскрывайте их!
  Буров тут же выполнил указание -  пощёлкивание и треск в теле прекратились. В общем, сейчас он чувствовал себя обычно. Если не считать того, что профессор орал вместо того, чтобы говорить как все нормальные люди.
- Верните мне тампон в ухо, - попросил Буров. – Вас слушать не возможно. Орете как недорезанный!
  Тампон тут же оказался на месте.
- Как теперь? – поинтересовался профессор.  Наконец-таки он говорил так, что его можно было слушать, не зажимая ушей.
- Нормально.
- Одевайтесь. Можете идти домой.  Завтра утром я вас жду в процедурной с отчетом. О работе не беспокойтесь. Больничный мы вам выпишем настолько, насколько будет нужно.
   У своих ног Буров увидел собственный бежевый костюм. Через пару минут Евгений стоял у зеркала.  На голове, как ни разглядывал, не увидел ни одного волоса.  А так вроде бы все тот же Буров, только в очках, и тампоны из ушей торчат.  В  общем, стал похож на инопланетного захватчика из дешевого голливудского фильма шестидесятых годов.
- Зачем постригли под ноль? – наконец пробурчал Евгений. Все-таки волосы ему шли. А так, стал похож на чучело!
- Когда волосы начнут отрастать, вы, возможно, тоже что-то ими почувствуете. Нельзя, чтобы сразу всей шевелюрой, - спокойно пояснил профессор. – О вас же и печёмся! И помните, вы можете увидеть то, чего никогда не видели. Не пугайтесь! Во время снов наш мозг иногда, правда, очень редко, подключается к тому же, к чему  вы подключитесь уже наяву.  Попытайтесь понять, где  окажетесь.  Буду ждать ваших отчетов.  До свидания!
  Буров затолкнул тампоны поглубже в уши, поправил на переносице очки и вышел в коридор.
-  Если захотите принять душ, - услышал он вслед,  - выпейте перед этим лошадиную дозу успокоительного!
  Когда за спиною оказался больничный коридор, Буров осторожно приоткрыл правую ладонь.  Она  завибрировала, и послышался шелест едва различимых звуков.  Среди них затихало знакомое слабое всхлипывание, давно ушедшее в прошлое. Этот звук, без сомнений, принадлежал Алле.  Буров оглянулся вокруг, но коридор второго этажа был пуст…
   Чтобы не потеряться в странных ощущениях, Евгений крепко стиснул кулак.
 Что за чушь  профессор говорил о снах? Где Буров может оказаться?
  И внезапно спомнилась история из  прошлого. История реальная. В ней-то Буров не сомневался, хотя бы потому  что являлся  главным её действующим  лицом. Именно после тех странных событий он понял, что мир не совсем такой, каким кажется.  Кто-то или что-то приподняло перед Евгением занавес обыденной реальности. На одну лишь  минуту. Но эта минута ошеломила. И заставила усомниться в привычном укладе вещей, в собственной воле и возможности влиять на судьбу, свою и чужую.
  Тогда он служил в армии. Тянул срочку. К концу подходил второй год службы.   После месячного проживания среди голых весенних сопок Забайкалья дивизион вернулся на зимние квартиры. Буров к концу службы исполнял обязанности старшины. Командовал двадцатью осатаневшими от непосильных перегрузок  одногодками. Он первым зашел в расположение роты, чтобы подготовить её к приему уставших солдат.  Ввалился  в каптерку, как в родной дом, и упал на топчан,  заваленный горами  грязных бушлатов. Дверь по привычке захлопнул за собою, и она автоматически  закрылась на скрипучую личину.  От прошедших бессонных ночей голова гудела как пивной котел.
   Прошло  полминуты, может быть, чуть больше. В запертую дверь кто-то дернулся.  Следом раздался настойчивый  стук.
 Буров встал с топчана, чертыхнулся и услышал из-за двери раздраженный голос комбата:
- Старшина, открывай!
Возможно, Буров на минуту  заснул и не услышал, как дневальный подавал команду, встречая командира батареи. А раньше всегда слышал! В любом состоянии.
Скрипнула старая личина – шаткая дверь распахнулась. На пороге стоял взмыленный после длительного перегона транспорта комбат.  Он раздраженно смотрел на Бурова и по привычке подозрительно щурил левый глаз.
- Спишь что ль, старшина? Не время! Давай, принимай батарею.
  Капитан резко развернулся  и, втыкая каблуки юфтевых сапог в недавно надраенные деревянные полы, пошел к тумбочке дневального, находившейся в противоположном углу  расположения бесконечного дивизиона.
  Буров с трудом  дождался, когда ссутуленная спина командира исчезнет, еще раз чертыхнулся из-за несправедливого обвинения и захлопнул дверь каптерки.  Ноги сами опустили уставшее тело на топчан. 
 Дверь с силой дернули и снова  постучали.  Скрипнув   от злости зубами, Буров встал с топчана.  Кто-то смог беззвучно подобраться и явно издевался над старшиной! А ведь половицы безжалостно  скрипели даже под самым легким из солдат.
- Старшина, открывай!
 В том, что это был голос комбата, не было никаких сомнений. Но капитан не мог за три секунды пробежать  почти восемьдесят метров расположения дивизиона. У Бурова отчего-то вдруг ёкнуло в груди. Он подскочил к двери и провернул замок.
  На пороге стоял уставший комбат, он раздраженно смотрел на Бурова и по привычке щурил левый глаз.
- Спишь что ль, старшина? – спросил он. -  Не время! Давай, принимай батарею.
 И вновь грязные  каблуки  сапог, гремя по надраенным полам, застучали по направлению к тумбочке дневального.  Их грохот долго отдавался эхом в  пустом огромном помещении. И следы... грязные следы от сапог были только одни! Туда и обратно!
   Буров  застыл, глядя в спину уходящему командиру.  Тот не мог беззвучно вернуться от дневального за три секунды! Не мог! Этого не смог бы даже чемпион мира по бегу на стометровку!
  Когда капитан вышел из казармы, Буров подошел к первогодке дневальному.  Тот вытянулся по струнке и с опаской уставился на старослужащего.
- Чего комбат здесь шарится? – спросил Буров. – Ходит тут взад вперед! А ты даже не крякаешь!
- Никак нет! – шмыгнув носом, обиженно ответил солдат. – Он только что зашел. Сказал мне не подавать команды!
- А первый раз? – уточнил Буров.
- Какой первый раз?
 Растерянный взгляд дневального дал исчерпывающий ответ. К тому же следы комбатовских сапог говорили сами за себя!
  История, повторенная  в мельчайших деталях два раза подряд,  поразила. Нет! Она напугала. Потому что не имела объяснений.  Та картина, что Буров видел в первый раз, производила впечатление обычной реальности и не вызывала сомнений до тех пор, пока комбат второй раз не постучался в дверь.
  Что это было? Запись  будущих событий?  Как  эта запись смогла прокрутиться в органах чувств Бурова, что он даже не усомнился в её реальности?  Почему он смог увидеть будущее? Пусть даже всего на одну минуту вперед. 
   Целый месяц после той истории Буров пытался понять, что с ним произошло.  Ненароком расспрашивал комбата и ждал, что розыгрыш раскроется. Но капитан отмахивался от дурацких вопросов.  Подозрительно смотрел в глаза старшины и откровенно не понимал, чего от него хотят.
 В общем-то, Буров и сам знал, что за три - пять секунд беззвучно не пробежать все расположение  почти  стометрового дивизиона.  К тому же не стал бы бегать измученный бессонной ночью командир. Не к лицу! И ради чего?
 Загадка осталась загадкой.  Занавес приподняли и тут же опустили...
 Зачем?  А может быть, Буров неправильно поставил вопрос? Как он смог подсоединиться к чему-то, что позволяло видеть будущее.
   Видимо, для этого необходимо особое состояние организма.  В тот выезд  Буров несколько раз находился на грани между жизнью и смертью. Так уж сложились обстоятельства.  Но всё-таки опасность каждый раз проходила в миллиметре от него.  Что-то ожило в собственном организме и заработало по-иному. В другом режиме.  Но ненадолго!