Боевой поход близился к завершению. Позади десятки тысяч пройденных миль, успешное выполнение секретного задания. «Мурена» на скорости в двадцать четыре узла, держалась двухсот метров глубины. Выше подниматься опасались, стараясь быть не замеченными с разведывательных спутников и чтоб не намотать на винты рыбацкие тралы. Такое неоднократно случалось со многими подводными кораблями. Застопорив сетями гребные валы, этим лодкам приходилось всплывать на поверхность, нарушая оперативную тайну.
Прощупывая гидролокаторами океанские глубины, атомоход пробивал струящиеся в полнейшей темноте атлантические течения. Все механизмы работали исправно. Два винта обеспечивали движение «Мурене», которая также как ее одноименная подводная жительница развивала скорость тридцать узлов в час. Реакторная установка не беспокоила, во всех отсеках лодки находились соответствующие датчики, фон радиационного излучения находился в норме. Команда несла дежурную вахтенную службу. Командир и офицеры корабля могли немного расслабиться. Напряжение дальнего похода, проведенные испытания, загадочная гибель электромагнитной пушки психологически вымотали экипаж. Сейчас возвращались домой в Ара-губу. Казалось, много долгих лет прошло после памятного прощания.
Капитан медицинской службы Михаил Андреевич Бычков, штатный врач команды, находился у себя в лазарете. Слава богу, личный состав был в порядке, больных и увечных не было. Иногда обращались за таблеткой от мигрени, да пару человек приходили с зубной болью. С ними он не церемонился, ставил анестезию и вырывал запущенные зубы. Научился этой простой операции на курсах повышения квалификации в Видяевском морском госпитале.
Там он в первый раз увидел Людмилу Сергееву. Как натура тонкая вообразил себе, будто эта женщина есть настоящий идеал, который он искал всю свою жизнь, и чего, казалось, не должно было существовать. Человек не глупый, он хорошо понимал, что на самом деле нет идеальных женщин, но как неисправимый романтик заблуждался и верил, что они все-таки должны быть. Эта двойственность натуры частенько играла с ним злую шутку. Огорчаясь и разочаровываясь в очередной избраннице, он, тем не менее, продолжал свои идеалистичные поиски.
Познакомился с ней и тут же растаял. Нес какую-то чепуху, говорил банальные комплименты, теряясь и не находя подходящих слов. Она весело смеялась в ответ, сверкая глазами светло-зеленой глубины.
У него была в прошлом молодая вполне симпатичная жена. Но пока он находился в дальнем походе, зачем-то изменила ему. Как ни странно призналась в этом сама, искренне раскаивалась, просила простить. Не смог. Тихо без скандалов разошлись, разъехались. Он потом долго удивлялся ее честности. Ведь могла ничего не говорить, а сам бы он, вряд ли догадался. Не оценил тогда ее открытого раскаяния, обиделся как мальчишка
Но Люся! Ей можно простить десятки измен, хотя понятно, что идеальная женщина никогда не изменяет. Врач через третьих лиц узнал, что она живет в счастливом браке и любит своего мужа. Это только возносило ее в его глазах, поднимало к недосягаемой высоте. Вот когда он понял поэтический образ выражения «дама сердца»! Такое лирическое отображение чувств являлось намного возвышеннее земных отношений между мужчиной и женщиной. Всегда приятно сознавать, что рядом существует богиня, олицетворяющая всю прелесть женской природы. В это хотелось верить, мечтать. Практической стороной своего характера капитан Бычков понимал, что многое совсем не так, как ему видится в туманных грезах, однако горел желанием обольщаться и любить.
Вскоре он узнал, что для прохождения дальнейшей службы его направляют на «Мурену», где старпомом был ее муж. Не зная как оставить память о знакомстве с Людмилой, пошел на хитрость, принес в госпиталь фотоаппарат и поснимал накануне праздника всех сотрудников отделения. Сделал ее фото, поставил в рамочку, и теперь она всегда была с ним. Тоскливыми вечерами доставал из чемодана, любуясь и вспоминая сводящую с ума походку, ее нежный чарующий голос…
Что в ней было такого уж особенного, так до конца и не понимал. Как и другие мужчины, признававшие ее самой красивой и эффектной женщиной гарнизона.
Вечерами, просматривая альбомы со старинными репродукциями фламандцев, он частенько думал о ней и ее совершенстве. Ведь она была не только красива, но и в высшей степени образована и гораздо лучше него разбиралась в искусстве. Он не раз беседовал с нею о живописи и поражался, как легко она вспоминает, насколько подробно рассказывает историю создания полотен Караваджо, Ботичелли, Дюжардена и Фабритиуса…
В дверь едва слышно постучали.
– Да, войдите, – капитан торопливо убрал фото и открыл дверь.
На пороге каюты смущенно переминаясь с ноги на ногу, стоял молодой матрос Нос.
– Чего тебе? – Михаил Андреевич с профессиональным интересом взглянул на него. – Ну-ка давай, заходи. Смотри сюда, – показал палец.
Нос сделал два шага вперед и посмотрел, немного не фиксируя взгляд.
– Голова болит?
– Да. Дайте таблетку какую-нибудь.
Врач закрыл дверь лазарета, усадил больного на стул, внимательно осмотрел его голову. С правой стороны ближе к затылку прощупывалась шишка и виднелась свежая ссадина.
– Ого, братец, да тебя в лазарет положить надо. Однозначно сотрясение мозга.
– Ничего, уже проходит, дайте таблетку. Я пойду, мне на пост надо.
– Ну-ка, раздевайся полностью. Быстрее давай.
Нос остался в одних трусах. Капитан провел тщательное обследование, но никаких синяков или ушибов не увидел.
– Одевайся. Кто тебе такую шишку поставил?
– Это я сам ударился о броняшку.
– Сам? Кому ты рассказываешь?
– Честное слово, сам… – Василий виновато опустил глаза.
– Тебя подташнивает? Голова не кружится?
– Нет.
– Ладно, вот тебе две таблетки. Выпей прямо сейчас, – он протянул матросу мензурку с водой. – Будет болеть голова немедленно ко мне.
– Есть! Разрешите идти?
– Ступай, – Михаил Андреевич задумался:
"Надо бы на всякий случай положить его здесь в лазарете, понаблюдать за ним. Да коечка занята, спящего инженера выселять придется." Решил обсудить этот вопрос со старшим помощником, все равно ему сообщить ннужо. Выбрался в узкий коридор, постучал в каюту, вошел. Капитан третьего ранга сидел за столом, что-то старательно писал.
– Привет, Андрей! – отношения из-за Людмилы были немного натянутыми. Однажды оставшись вдвоем в кают-компании, выпили по паре чарок медицинского спирта и по-хорошему объяснились. Андрей все понимал и зла, конечно, не держал, но какой-то осадок все-таки оставался.
– Привет, – старпом нисколько не удивился позднему приходу гостя. – Что у тебя?
– У матроса Носа сотрясение, думаю «годковщина».
Капитан третьего ранга мгновенно побелел от ярости:
– Кто? Не сказал?
– Нет. И не скажет, скорее всего. Ты разберись сам, а Носа надо бы на пару дней в лазарет положить.
– Слушай, но там ведь инженер спит, – старпом на секунду задумался. – Сейчас ночь, давай завтра утром я его на койку Носа переведу. Или срочно нужно?
– Да нет, в общем-то. Чувствует он себя удовлетворительно. Дал ему аспирина…
Старшина первой статьи Алексей Чукин дослуживал последние месяцы. Осенью домой и нужно было готовить себе замену, иначе до самого Нового года не отпустят. Такова была традиция на лодке, да и во всем советском флоте.
Чукин специалист первого класса, сразу после учебного отряда попал на «Мурену» в БЧ-5 (дивизион движения), где и получил специальность оператора системы охлаждения ядерной силовой установки. Здесь в турбинном отсеке был его боевой пост. Нес вахтенную службу, наблюдая за манометрами и приборами показывающими температуру реакторной установки. Избыточное тепло отводилось радиаторными трубами, которые охлаждались забортной водой. При повышении температуры дрожащая стрелка прибора шла к красному сектору, и тогда нужно было немного повернуть правый или левый вентиль впускного коллектора. Задача несложная, но весьма ответственная. Показания дублировались на центральном посту, и приходилось внимательнее следить за ситуацией. А тут еще один термостат капризничал, мог повести себя непредсказуемо. Чукина и всех операторов об этом заранее предупредил командир их боевой части, все знали о неполадках и были начеку. Но, пока все шло нормально, и прибор работал исправно.
Сам старшина родом из небольшого городка, затерянного в снежных просторах Западной Сибири. Призывался он осенью 1986 года и сполна хлебнул тяготы военно-морской службы. Как и положено первые полтора года летал как дух. Парень умный, сообразительный в общем-то не вызывал упреков старослужащих. После окончания старшинских курсов в Североморске служба пошла гораздо спокойнее.
Не так давно, находясь в увольнении, на танцах в Видяевском Доме офицеров познакомился с замечательной девушкой Ларисой, местной, дочерью старшего мичмана Дорофеева с шестого продовольственного склада. Начали встречаться. Пока только дружили, целовались всего пару раз, но Алексей сходил от нее с ума. Она была чуть старше его и недолго была замужем, но вскоре развелась. Имела маленькую забавную дочь Катюшку. Чукин планировал после демобилизации жениться и, после окончания Кронштадской школы мичманов и прапорщиков, остаться служить на «Мурене». Представлял, как он станет гулять с приемной дочерью по цветущим бульварам, а вокруг будут щебетать малиновки и кружиться дикие пчелы. Воображение рисовало, как он расскажет маленькой Катюшке о Сибири, бурых медведях, трескучих морозах и вьюгах. В уютной квартире его будет ждать любимая жена, ждать и готовить вареники. А в отпуске они всей семьей поедут к нему на родину…
Операторов ядерной силовой установки было шесть человек. К нему, как идущему на дембель, и прикрепили молодого матроса со смешной фамилией Нос.
Василий особой смекалкой не отличался. Постоянно голодный и усталый он все время хотел спать. Когда старшина заставлял его учить материальную часть, разбираться в сложной системе трубопроводов и коммуникаций реакторной установки, он только непонимающе моргал глазами. Веки предательски слипались, текст расплывался, а блок-схемы превращались в сложнейший узор. Василий, сам того не замечая, клевал носом и отключался. Надо отдать должное Чукин бился с ним подолгу и очень старательно, кропотливо объясняя устройство и принципы действия агрегатов.
Совершенно измотавшись, потеряв всякое терпение, старшина не выдерживал и отпускал звонкие оплеухи. После этого, правда ненадолго, Нос соображал гораздо лучше и не срывался в дрему. Но уже через несколько минут все опять повторялось. Новый подзатыльник приводил его в чувство, и Василий внимательно слушал, записывая в тетрадь особо трудные моменты. Командир БЧ-5 капитан третьего ранга Сивоконь, – офицер огромного роста, пугающий своим видом молодых бойцов, приказал за время похода освоить материальную часть и пообещал спросить за это с Чукина.
Вот и сегодня вечером старшина нес вахту на боевом посту, добросовестно следя за показаниями приборов. Уставший Василий сидел возле него и слушал, как тот монотонно и нудно что-то объясняет, водя пальцем по цветному орнаменту схемы, расписанной какими-то замысловатыми значками. Голос слышался все глуше, отдаленней, словно через закрытую дверь. Нос отключился…
Разъяренный старшина схватил недотепу за шиворот, сильно встряхнул и толкнул вперед. Василий спросонья не устоял на ногах и с размаху врезался в переборку, ударившись и на несколько мгновений потеряв сознание. Очнувшись, увидел, как над ним возвышается старшина и что-то кричит в лицо. Чукин рывком поднял его, усадил на место. Василий держался за голову, по щеке стекала кровь.
Старшина велел идти умыться. Нос окатился холодной водой, сразу стало легче.
Голова еще болела, но гудеть и кружиться перестала. Алексей осмотрел рану, извинился за проявленную несдержанность. Да Василий и сам на него не обижался, понимал, что своим тугодумием может любого разозлить. Вообще-то Чукин ему нравился. Защищал от нападок других годков, был справедливым и рассудительным. Нос очень хотел быть похожим на своего старшину. Искренне его уважал и внутренне терзался, что никак не может освоить специальность. Сказывалась нехватка технических знаний. Учителя сельской школы даже представить не могли, с каким сложным оборудованием придется работать их ученикам.
Сидели, долго разговаривали по душам. Чукин расчувствовался и разрешил обращаться к нему по имени. Было видно, как ему неудобно за случившееся. Василий ни за что на свете никому бы не рассказал об этом инциденте, не выдал наставника, хотя знал как командир и замполит борются с годковщиной.
Голова сильно разболелась. Чукин, хорошо понимая, что случившееся теперь скрыть вряд ли удастся, отправил его в лазарет за таблетками. Лекарство сняло боль, и Нос вернулся на боевой пост. Через короткое время зазвонил телефон внутренней связи. Старшину вызывали на центральный пост. Вместо того чтобы разбудить подвахтенного, он решил оставить место своему дублеру, молодому матросу Василию Носу, которому уже давно объяснил, что делать и как следить за приборами.
На ЦП дежурный офицер отправил его к старшему помощнику. Алексей постучал, вошел в каюту, доложил о прибытии.
– Чукин, сукин ты сын, ты что творишь? – из глаз капитана третьего ранга летели искры. – Под трибунал захотел? – Андрей разозлился не на шутку. – Ну-ка, рассказывай все, как было, а то отправлю к замполиту разбираться!
Старшина, запинаясь, стал говорить, искренне сожалея о случившемся и укоряя себя за проявленную несдержанность. Он уважал старпома, знал, что тот отнесется к нему справедливо и потому не стал ничего скрывать.
– Ладно, сейчас же отправляй Носа спать. Завтра определю его в лазарет на несколько дней, доктор за ним понаблюдает. У него, скорее всего, сотрясение мозга. Дело серьезное. Иди и моли бога, чтобы все обошлось.
А Василий Нос в это время сидел на посту и внимательно смотрел на дрожащие стрелки приборов. Палуба под ногами мелко вибрировала, тихий шум нагнетающих электродвигателей убаюкивал и накрывал мягкими облаками сна. Веки слипались, казалось, будто проваливаешься в вязкую пуховую пелену и, зависая в неподвижности, паришь легким призраком в сине-голубом небесном просторе.
Привиделась далекая родная деревня, колосящиеся поля пшеницы и ячменя. Они с отцом по колено в мягком ковре сочной травы-люцерны косят и косят, размашисто, сильно. Все вокруг них искрится и сверкает, жаркое солнце нещадно палит обнаженные спины. Птицы прямо сходят с ума, рассыпают звонкие трели и быстрыми стрелами проносятся над головой. Нескончаемое стрекотанье цикад оглушает прекрасной музыкой. Запах скошенных трав и цветочной пыльцы сливаются воедино, проникая сладостным ароматом, словно пронизывают, кружат и кружат голову.
Подходит такая родная постаревшая мама и, протягивая кринку холодного парного молока, грустно и ласково смотрит, качая головой. А он пьет и пьет, все не никак может напиться, молоко стекает с жарких губ, струится по загорелой груди, капает на землю…
Будто что-то толкнуло. Нос испуганно открыл глаза и непонимающим взглядом уставился на приборы. Смотрел какое-то время и вдруг начал понимать, что стрелка одного термометра зашла далеко за красный сектор циферблата. Он растерянно вскочил и, боясь не успеть, начал быстро-быстро крутить вентиль, полностью открывая кран подачи, совершенно позабыв про странно капризничающий прибор, о котором его неоднократно предупреждал старшина. Внутри вентиля что-то громко захрустело, стопорные шайбы разрушились, и ледяная забортная вода хлынула в раскаленные трубы охлаждения реактора. Радиаторы, не выдержав чудовищного перепада температур, треснули. Давление в правом контуре стало медленно падать. Стрелка постояла на красной линии и постепенно сползла на место. Василь аккуратно прикрыл вентиль.
В подавленном состоянии старшина возвратился на пост. Сразу ничего не спросив, отправил Носа спать. Сел, бессмысленно глядя на стрелки приборов. Находился в состоянии странного и смутного оцепенения, вспоминая свой разговор со старшим помощником. Еще и еще раз укорял себя за проявленную несдержанность. Взгляд остановился на манометрах показывающих давление в компенсаторах объема. Старшина всполошился, пытаясь закрытием соответствующих клапанов поднять давление. Раздался звонок с центрального поста:
– Чукин, что у тебя происходит? – голос дежурного по кораблю сильно взволнован. – Спишь там, что ли?
– Никак нет! Сам не пойму в чем проблема! – Алексей растерялся, не зная, что еще можно сделать. Стрелка манометра заметно падала.
Внезапно загрохотали колокола громкого боя, по всей лодке красным светом замигали таблички «Внимание! Радиационная опасность!». Едва проснувшиеся офицеры бежали на центральный пост. Командир БЧ-5 Сивоконь доложил обстановку:
– В 01.45 дежурный оператор контуров охлаждения обнаружил снижение гидравлического давления в правом контуре и падение компрессии в компенсаторах объема.
– Причина? – Никифоров побагровел от ярости.
– Разбираемся, товарищ командир.
– Кто на посту? Срочно ко мне!
Примчался Чукин и рассказал, что возвратившись от старпома, обнаружил опасное падение давления. Вызвали Носа, тот плача пролепетал как изо всех сил крутил вентиль... Картина аварии более-менее прояснялась. Вероятно трещина в одной из труб охлаждения. Уровень радиации в реакторном отсеке неумолимо повышался. Максимально приглушили реактор левого борта, полностью отключили парогенератор. Одевшись в тяжелый защитный костюм, капитан третьего ранга Сивоконь прошел к системе охлаждения и обнаружил малую течь на не отключаемом участке. При выполнении мероприятий по локализации течи случился непредсказуемый разрыв. Вода из лопнувшего трубопровода поступила в трюм реакторного отсека. Просачивающиеся капли стали попадать на раскаленные урановые стержни. Радиоактивный пар густыми клубами начал вырываться наверх, заполняя соседние отделения.
В режиме экстренного всплытия выскочили на поверхность. Лодка находилась в трехстах пятидесяти километрах южнее острова Медвежий, всего в сутках пути до базы. Дали шифрованную радиограмму и вскоре получили приказ: на дизелях идти в Ара-губу.
Наглухо задраили все переборки, открыли горловину верхнего люка, ведущего с верхней палубы в реакторный отсек, включили вытяжную вентиляцию на полную мощность. Личный состав своими силами начал проливку реактора. Уровень радиации возрастал и уже серьезно превысил допустимую норму.
В небе появилась стая натовских самолетов. Покружились над испускающей клубы пара «Муреной» и скрылись в облачной пелене. На горизонте показался норвежский фрегат. С его кормовой площадки поднялся вертолет и надолго завис над советской лодкой. С западных румбов подбирались шведские патрульные корабли. К 17.00 БПК «Симферополь» доставил на «Мурену» группу офицеров из штаба эскадры во главе с начальником электромеханической службы флота. Недовольный случившимся начальник бесцеремонно вмешался в процесс расхолаживания главной энергетической установки. Для уменьшения утечек активной воды он отдал приказание на снятие давления с правого контура. Командир лодки и командир БЧ-5 предупредили начальника о нарушении требований инструкции: снятием давления прервется промывка активной зоны, что в нынешнем положении недопустимо. Начальник ЭМС не принял возражений и в грубой форме отверг их доводы, а командира БЧ-5 отстранил от исполнения обязанностей за категорический отказ выполнять сомнительные указания.
В таких условиях личный состав при переключениях совершил фатальные ошибки. В итоге нарушение режима промывки привело к пережогу реактора и выносу продуктов деления в трюм. Урановые стержни начали подгорать, активная зона реактора до предела раскалилась и сплавилась. Радиоактивное излучение мгновенно подскочило, в сотни раз превышая допустимую норму. Рассерженный начальник перебрался на БПК «Симферополь». Отдал приказ о немедленной эвакуации личного состава, а командиру «Мурены» приказал: оставив минимум команды идти на дизелях в базу.
Для управления лодкой и обслуживания аварийного реактора требовалось не менее двадцати человек. Остались все офицеры и десять мичманов экипажа. Вместе с командиром дивизиона движения Сивоконем они, снаряженные в защитные костюмы, которые не могли помочь при такой большой дозе облучения, всеми силами пытались усмирить взбесившуюся радиацию.
До базы на дизелях идти более суток. Сопровождаемая натовскими кораблями, окруженная вспомогательными судами, аварийная субмарина двигалась домой. Никифоров в последний раз командовал «Муреной». Он понимал, что все они, оставшиеся на лодке, обречены. Столь длительно принимать чудовищную дозу излучения, это верная смерть. Командир был благодарен всем, кто остался с ним на борту. Они своею жизнью спасали жизни других. Спасали вторую стоявшую в шахте «Тангарру», показавшую замечательный результат. Спасали честь советских подводников, воинов до конца выполнивших свой долг.
Сергей понимал, что в случившейся катастрофе, так или иначе виноваты многие, и он в первую очередь, ведь командир за все отвечает на корабле. Командир стоял на мостике ходовой рубки и вглядывался в холодные серые волны с пенным шипением заливающие верхнюю палубу.
К нему поднялся старший помощник:
– Как ты, Серега?
– Нормально. Как обстановка?
– Поджариваемся потихоньку, – Андрей Семенович все понимал, считая себя одним из главных виновников.
– Ты не терзайся, здесь нет твоей вины. Люся была права, – Сергей неторопливо, а спешить теперь было некуда, рассказал о роковом предчувствии Людмилы. Андрей заинтересованно выслушал, с удивлением глядя на командира.
– Видимо судьба нашего похода была предрешена и она чувствовала это. Мистика какая-то! Сам видишь, тут нет конкретно чей-то вины, одна цепь случайных совпадений. Так не должно было случиться.
На мостик поднялся доктор с бутылкой разведенного спирта. Он наотрез отказался покидать «Мурену», мотивируя свой поступок тем, что его врачебный долг до конца оставаться с командой.
– Я, товарищ командир, об одном жалею, что отпустил Носа, не оставил его в лазарете, – капитан плеснул в чарку, протянул Никифорову.
– Пустое все это, оставьте Михаил Андреевич, не мучайте себя! – Сергей опрокинул кружку. – Это судьба.
Командир спустился на центральный пост. Медик и старпом опрокинули еще по одной, глядя, как в далекой сиреневой дымке просматриваются снеженные вершины плывущего айсберга. Процессия вспомогательных судов вытянулась в скорбный караван. В облачном небе кружили вертолеты с натовских фрегатов. «Мурена» испуская радиоактивный пар, шла к родным берегам. Выпили еще, закурили и настроение поднялось.
– Эх, Андрей, завидую, у тебя хотя бы Людмила была! Какая женщина, все-таки!
– Вот именно, была... – Андрей вспомнил беспочвенную ревность, частые скандалы. – А я ведь и к тебе ревновал, готов был разорвать. Прости.
– Да, нелегко обладать сокровищем. Ну, да ладно, дело прошлое.
– Прошлое, – старпом надолго задумался, вспомнил сына. – А у тебя детей нет?
– Нет. Мне легко, я один. Мать в Новороссийске осталась, жалко ее, – капитан нахмурился. – Да что мы с тобой расклеились? Все нормально, как и должно быть.
– Пьем? – Иван Ильич появился как всегда там, где его не ждали. – И мне плесните, – замполит безрадостно шутил. – Ничего товарищи, не отчаивайтесь, у нас медицина самая лучшая в мире, даст бог, подлечимся.
– А вы, товарищ капитан второго ранга, о боге заговорили? – капитан Бычков иронично улыбнулся.
– Заговоришь тут с вами, не только бога, всех святых угодников вспомнишь. Давай, Михаил, еще наливай.
Так, неспешно беседуя, выпили весь спирт. А куда теперь было спешить? Поход закончился, служба закончилась, жизнь заканчивалась… «Мурена», развив полный ход, мягко качаясь на невысокой волне и завывая дизелями, обреченно шла домой. На корме в порывах встречного ветра гордо реял флаг советского военно-морского флота. Лодка еще была в строю, числилась в реестре вооруженных сил. Несла торпедное и ядерное ракетное вооружение, являлась грозной разрушительной силой, пораженной в самое сердце и до конца боровшейся за свое существование. Капитан третьего ранга Сивоконь вместе с оставшейся командой делали все возможное, чтобы не допустить ухудшения и так уже катастрофической ситуации.
БПК «Симферополь» со ста пятнадцатью матросами «Мурены», прикомандированными ракетными инженерами и специалистами с Дружного-4, забрав всю секретную документацию об испытаниях экспериментального оружия, прибавил оборотов и, набрав полный ход, пошел в Североморск. Оттуда всех перебросили на аэродром морской авиации и транспортным самолетом отправили в Ленинградский госпиталь при военно-медицинской академии. Все остались живы, получив разные дозы облучения, и были комиссованы с воинской службы, получив пенсию по инвалидности, как и ликвидаторы последствий Чернобыльской аварии.
Старшину первой статьи Чукина и матроса Василия Носа после лечения долго держали на гарнизонной гауптвахте. Следствие со всеми подробностями разбиралось в причинах случившейся трагедии. Как в дальнейшем сложилась их судьба, неизвестно.
Ранним туманным утром 27 июня 1989 года, в серые воды Ара-губы, на малом ходу вошел атомный подводный крейсер «Мурена». Пробираясь по извилистому заливу, оживленно перемигивался со скрытыми в сопках постами. Наконец обозначились родные покрытые зеленью берега. Доложили о прибытии и получили ответ: следовать к позиции 07 в одну из штолен. Возвратились как раз туда, откуда чуть более полутора месяца назад торжественно уходили на боевое задание. Лодка плавно вошла в узкий коридор и скрылась в граните.
О случившейся аварии в Видяево узнали 26 июня, накануне прибытия лодки с неуправляемой реакторной установкой. Командование гарнизона собрало семьи моряков экипажа в Доме Офицеров. Успокаивали, уверяли, что ничего страшного не произошло. Лодка идет своим ходом на дизелях и уже завтра будет на базе. Все члены экипажа живы. На вопрос о полученной дозе облучения отвечали уклончиво. Сказали, что команду после возвращения сразу доставят в поселок Росляково. Оттуда всех отправят в Ленинградский научно-исследовательский институт, там будут проходить дезактивацию и дальнейший курс реабилитации. Убеждали расстроенных женщин не волноваться, а спокойно ждать. На вопрос о причинах аварии ответить не могли, не знали сами.
Люди просили хотя бы на несколько минут увидеться с близкими, в чем им было категорически отказано. Следовать за машинами на аэродром также запретили. Обещали через несколько дней встретиться вновь, после того как будут известны подробности и обязательно сообщить о результатах.
На следующий день по идущей через поселок дороге на большой скорости проследовал кортеж из мощных закрытых брезентом «Уралов». На всем протяжении вдоль трассы были выставлены никого не пропускающие кордоны, дающие грузовикам возможность мчаться без задержек, тревожно мерцая маячками и завывая сиренами.
В Видяево дорогу оцепили с обеих сторон сплошным строем матросов. За оцепление не пускали, невзирая ни на какие мольбы. Особо настойчивых сразу уводили в комендатуру. Люди стояли поодаль беспокойной взволнованной толпой.
Наконец показалась колонна. Подъезжая к поселку, заметно увеличили скорость движения. Натужно грохоча выхлопами, пронеслись тяжелыми мрачными тенями. Народ закричал встревоженными голосами. Из-под пыльного брезента кузовов махали кому-то чьи-то руки.
Грузовики ушли. Женщины плакали, вытирая измученные и мокрые от слез лица. Все были здесь. И Людмила, и Ольга, и Жанна Олеговна, и Ирина, и остальные жены подводников. Заплаканные и несчастные. Кричали вослед, будто провожали в последний путь своих исполнивших воинский долг, верных присяге и боровшихся до конца далеких теперь мужей, неумолимо несущихся к вечности. Люся вспомнила пророчество таинственной девушки Лукии. До нее только сейчас дошел страшный смысл предсказания. Ей опять стало нехорошо. Мутило, голова бешено кружилась, сердце разрывалось от горя…
Вместе, поддерживая друг друга, медленно побрели домой к Ольге. Пили таблетки, корвалол, что-то еще принесенное из госпиталя Людмилой. Пытались успокоиться, утешить болящие души. Нужно было что-то делать, искать выход, чтобы не сойти с ума. Долго обсуждали это тягостное происшествие, плакали. Наконец решили оставить детей с Ириной, а самим лететь в Питер к Ольгиной матери. И уже там, на месте узнавать судьбу своих мужей.
На следующее утро вместе с такими же несчастными женщинами ехали рейсовым автобусом в Мурманск. Вечером, с огромным трудом получив через комендатуру аэропорта билеты, летели в Ленинград. Поселились в большой квартире, где жила Ольгина мама. Здесь Ольга родилась, провела юность, встречалась с Сергеем. Остальные прилетевшие женщины разместились в гостиницах и у своих родственников.
Обзвонили проходящих здесь службу знакомых офицеров. Они обещали помочь и выяснить о чем возможно. К вечеру следующего дня жены подводников знали, что аварийный экипаж находится в закрытом НИИ медицинской военно-морской Академии. Вход воспрещен всем, кроме сотрудников института. Команда из двадцати двух человек проходит активный курс терапии. Больше ничего узнать не удалось, все сведения о больных строго засекречены. Сообщили адрес и уговорили начальника Академии генерал-майора Тихомирова принять делегацию из Видяево.
На следующий день восемь женщин сидели в генеральском кабинете. Разговор вышел на редкость бестолковым. Тихомиров не имел права сообщать ничего конкретного, отделывался общими фразами, прятал глаза за стеклами очков. Людмила попыталась выяснить подробности лечения, чтобы хотя бы по таким признакам определить состояние моряков. Генерал уводил разговор в сторону, ссылаясь на абсолютную секретность. Женщины поняли одно: доза облучения высокая и как минимум подводников ждет инвалидность. Хотели узнать главное, останутся ли живыми? Когда можно увидеть или поговорить по телефону? Ни одного ответа по существу, ни одного дающего надежду слова, лишь умолчания да недомолвки. Тихомиров был человеком совестливым и не мог врать им прямо в глаза. Но с другой стороны был скован строжайшими инструкциями. Пообещал встретиться через две недели, сухо попрощался…
В подавленном молчании женщины покинули генеральскую приемную. Что делать дальше они не знали.
Ядерный реактор «Мурены» окончательно выходил из-под контроля. Урановые стержни продолжали оплавляться и никакие мероприятия по остановке процесса не давали результатов. Радиационный фон только усиливался и ситуация грозила обернуться новой катастрофой. Специалисты в тяжелых защитных скафандрах снимали с ракет, в первую очередь «Тангарры» ядерные боеголовки, вынимали детонаторы из торпед, забрали все шифровальные диски с ЗАСовских аппаратов.
Из Североморска пришел БПК «Адмирал Юмашев». Ранним утром взяли разоруженную, извергающую несчетное количество рентген лодку на длинный буксир и в траурном молчании повели «Мурену» в ее последний поход к Новой Земле, где и остановились в 18 квадрате. Обрубили трос и на полном ходу вошли в боевой разворот. С дальней дистанции выпустили торпеду. Промахнулись. Опять легли в развороте.
«Мурена» мягко покачивалась на волнах. Одинокий гордый корабль погибал не в бою. Его убивали свои, как смертельно больное существо, как жертву несовершенства человеческой природы, как неуправляемый опасный объект. «Мурена» выполняла все, что от нее требовали, ни разу не подвела моряков, исправно справлялась со всеми командами и задачами. Двадцать четыре года она была кровом для нескольких поколений подводников. Чего только не видела, не испытала в своей жизни! Теперь пришло ее время.
В небе ярко сияло летнее солнце. Над водой носились белые чайки, хрипло кричали, пикируя с высоты в холодные волны. Синее лазурное небо звенело и бесстрастно взирало, твердо уверенное в собственной нерушимости. Спокойное море ласково билось в борта. Лодка стояла и ждала сокрушительного удара. Она знала, что ее командира и последней команды уже нет в живых. Они использовали все возможности, спасая ее. Она была уверена, что вскоре они встретятся и там, на недосягаемой глубине будут вместе, чтобы не расставаться никогда.
«Мурена» была боевым кораблем, ей была невыносима сама мысль о смерти на корабельном кладбище. Ведь ее стихия океан, ее предназначение жаркий морской бой, полет в бездонной тишине, покорение океанских глубин. Позади сотни тысяч пройденных миль, дальние походы, ракетные запуски, испытания. Она была верной и послушной воле человеческого разума, и он же, создавший ее совершенной, сам погубил своим несовершенством. Над лодкой появился и завис раскаленный светящийся шар. Из правого торпедного аппарата «Адмирал Юмашев» выпустил смертоносный боевой заряд. Огненный шар приподнялся повыше…
Страшный взрыв оглушительным треском разорвал тишину. Лодку заволокло густым черным дымом. Огромное клубящееся облако высоко поднялось в небеса. Величественно расползаясь, растворялось в хрустальном воздухе. Казалось, это душа «Мурены» тает в бесконечности, соединяется с душами погибших кораблей. Когда дым рассеялся, ни лодки, ни неопознанного летающего объекта не было. Лишь железные останки бывшего ракетного крейсера медленно опускались на грунт.
Долгие две недели не находили себе покоя жены подводников. Каждый день звонили в Академию с надеждой узнать хоть какую-нибудь новость о больных. Слушали нарочито бодрые отчеты о стабильном состоянии, проводимом лечебном курсе. Наконец дозвонились в приемную Тихомирова, чтобы договориться о следующей встрече. Но генерала на месте не было, и дежурный офицер сообщил, что будет нескоро. Настойчиво советовал ехать домой.
И тогда женщины поняли все. Они оказались внутренне готовы и приняли удар с несгибаемым спокойствием. Слез больше не было, они просто закончились, иссякли, высохли, как высыхают от зноя бурные реки. Горькое понимание зыбкой кратковременности человеческой жизни, всего лишь мгновения, вспышки, ощущение близкого дыхания смерти, присутствие чего-то неведомого, куда ушли их мужья, все это пронзительным чувством озарило страдающие в невыносимой тоске сердца. Казалось, обычное мироощущение разделилось на до, и после, а время остановилось в картинках счастливых воспоминаний.
Вскоре в поселок Видяево привезли крупный обломок гранитной скалы. Установили напротив Дома офицеров в уютном тенистом парке. Прикрепили мраморную табличку с выбитыми фамилиями героев-подводников. Последнюю команду К-192 «Мурена» посмертно наградили боевыми орденами.
А 26 декабря 1989 года Людмила Сергеева родила девочку со светлым лицом и глазами изумрудной глубины, очень похожую на Андрея. Девочку назвали Лукией.
Январь 2011г.
Окончание
Начало http://www.proza.ru/2012/07/28/685