На фото: подруги детства: Людмила и Светлана Ильенко, когда она приезжала в гости к Гринцевичам в Дагду.
10 июня, пятница. Немножко солнца, немножко тучек, прохладно. Вчера просили у Господа с Людмилкой дождя... Он пошёл нам навстречу, пролился короткий дождик, пыль слегка прибил, и - всё, увы...
Позавчера Слава привёз от нашей крестницы Оксаны два саженца камелии. Ямы для их посадки я бил киркой, настолько земля стала сухая и твёрдая. Отбитые куски дёрна с землёй разбивал молотком, чтобы отделить землю от корней и разрыхлить её.
Слава привёз с речки бочку воды, поливал всё, на что хватило воды. Сегодня вечером опять буду просить его, чтобы ещё бочку привёз.
Позавчера мы с Людмилкой и Славой купили в цветочном магазине цветы уличной герани и ещё маленькие цветки разного цвета, не запомнил название, свисают вниз с подвесного вазона. Мы его повесили на ограждение балкона. Рядышком на пол выстроили горшки с геранью, получилось симпатично.
Сейчас смотрим по телевидению "Фактор А". Сегодня днём мы втроём: Наташа, Слава и я, видели нечто необыкновенное: довольно долго над кустом лаванды висела и забирала хоботком нектар из цветков самая маленькая птичка на Земле - колибри... Яркая, красивенькая, крохотная... Я до сих пор считал, что эта птичка живёт в тропиках, ну, в крайнем случае, в субтропиках, а здесь - север Франции, Бретань... Невероятно, но факт!
12 июня, воскресенье. Вчера мы всем семейством отметили день рождения Аурички. Хорошо посидели!
А ближе к ночи пошёл дождь! И, наконец-то! Идёт до сих пор! Впервые за три месяца. Хоть все посадки напьются воды...
Посмотрели с Людмилкой две серии знаменитого фильма про солдата Ивана Бровкина. Вторая серия - уже про его жизнь на целине после Армии. Сколько раз мы уже видели этот фильм, а начинаешь смотреть, и нельзя оторваться...
И ещё с удовольствием посмотрели передачу про легендарную певицу Людмилу Зыкину.
17 июня, пятница. Сегодня день рождения Никите, будем праздновать вечером.
Вчера я работал у Моники, работодательницы Оксаны. Она хочет продать в городке Плюгану, на берегу моря, свой дом, трёхэтажный, в нём жила семья, снимавшая дом. Они здорово его подпортили, особенно паркет. Оксана много сил потратила на то, чтобы привести его в божеский вид, но до конца не смогла.
Ну, для этого надо циклевать станком паркет, а затем шлифовать его, и покрывать лаком в несколько слоёв.
Мы с Оксаной во дворе наводили порядок: выдирали сорняки, обильно разросшиеся на газонах. Оксана угостила завтраком и обедом меня и Настеньку, которая начала проходить недельную практику в отеле Моники. В нём сдают номера для богатых клиентов. Отель мне очень понравился.
Оксана рассказала, что прежние владельцы к существующей мельнице, имеющей форму круглой башни, пристроили здание отеля, в три этажа. Моника, купив его, сделала в нём реконструкцию, сломала перегородки маленьких комнат, сделала просторные номера, с ванными и туалетными комнатами, очень красивые, большие по площади, гостиная для различных мероприятий, с большущими окнами на три стороны, с остеклёнными лоджиями.
Парадный вход - со стороны башни, и в ней же лестничная клетка на второй и третий этаж. Под всем отелем подвал с различными подсобными помещениями, высокий, с хорошей вентиляцией.
Отель окружает большой по площади парк, много деревьев и декоративных кустарников, красиво. Моника вложила миллион евро в ремонт отеля. Очень красивые потолки с частыми, примерно через 60 см, балками потолка. В верхней части балок прибиты фигурные галтели, а на них прибита шпунтованная доска под углом 60 градусов к линии балок. Потолки, полы, окна, двери -- всё покрыто бесцветным лаком, что мне тоже очень нравится. Хороший вкус у Моники!
Два раза сыпанул дождик. Сегодня довольно холодно, резкий неприятный ветер. Слава вчера скосил брусайкой траву на газонах возле нашего дома, подрезал зелёный забор.
...В Турции, в Анкаре, прошёл сильнейший ливень, улицы превратились в бурные потоки, а затем пошёл сильнейший град, образовав сугробы на улицах! Во даёт стихия! Экстремальная планета, наша Матушка-Земля!
...В Норвегии, в тоннеле, сгорел пассажирский поезд... О количестве погибших и пострадавших - не сообщили.
...В Московской области молодая семья: муж, беременная жена, мальчик пяти лет, поехали загорать на большой пруд, и не вернулись домой...Родственники сообщили в МЧС, те нашли их машину, ключи, вещи, мобильники, одежду... Три дня их искали; водолазы, солдаты, только сегодня к вечеру нашли их тела... Господи, как жаль их! Вся семья погибла! Родился бы ещё дитёнок... Увы, не суждено... такая судьба... И родственников их очень жаль, такое горе теперь у них, непоправимое... Какие красивые были...
...На дне рождения Никиты, кроме нас, ещё были: Оксана, Кристи - американка из Далласа, очень полюбившая Францию, её сын Натан, кареглазый и черноволосый, очень похож на маму; она замужем за французом, который, наоборот, мечтает уехать жить в США, жизнь у них не очень-то складывается. Никите подарили велосипед за 100 евро, очень красивый, с фарой на батарейках, Никита был в полном восторге.
Завтра приезжает Моника из Парижа, будет решать, что ещё необходимо сделать перед продажей дома. Она сейчас живёт с афрофранцузом, и, видимо, подпала под его влияние, может даже, и гипнотическое, тратит на него безумные деньги, решила, вот, продать трёхэтажный дом, а дальше что? Возможно, и отель! На что только не пойдёшь, ради любимого!..
19 июня, воскресенье. День пап во Франции.
В Беларуси население раскупает все товары в магазинах, полки пусты. Рассвирепев от резкого вздорожания цены на бензин, люди вышли на площадь у президентского дворца, рвали вконец обесценившиеся белорусские "зайчики"; перегородили своими машинами таможенный пункт пропуска на белорусско - польской границе, протестуя против запрета на вывоз белорусских товаров; таким образом многие зарабатывали себе на жизнь: туда - белорусскую бытовую технику, дешёвую солярку и бензин, оттуда - польские продукты.
Батька заявил: - Если станет совсем плохо, закроем полностью границы, импортировать будем только самое необходимое. А вообще, чтобы спасти положение, нам необходим триллион долларов!- Кто ж ему их даст? Россия заявила: если Батька не прекратит катить бочку на Россию, то он может не получить кредит, который ему обещали.
21 июня, вторник. Сегодня по телевидению услышал удивительную историю: 17 июля 1941 года возле деревни Сокольничи Кричевского района Могилёвской области Беларуси был оставлен для прикрытия отступающей воинской части старший сержант Николай Владимирович Сиротинин, родом из Орла, 19 лет, ростом 164 см, весом 53 кг, артиллерист, наводчик орудия, вызвался для прикрытия добровольно!
Танковая колонна гитлеровцев под прикрытием пехоты, была остановлена Николаем на мосту через реку Сож. Он подбил головной танк, загородивший мост, и начал расстреливать из орудия другие танки.
Его орудие было хорошо замаскировано, немцы не могли понять, откуда стреляет батарея, немцы так думали... что это батарея... Неизвестно точно, сколько танков было подбито, но не менее 5, или 6-ти; только пехотинцев Николай уничтожил более 20 человек.
Продвижение колонны было задержано на три часа. Столько времени длился бой. Только обойдя Николая с тыла, и открыв ураганный огонь из автоматов, они смогли убить его... Гитлеровцы были поражены геройством русского солдата! Они выкопали ему могилу, согнали к ней жителей деревни Сокольничи, опустили в могилу тело Героя, засыпали её, дали над нею три залпа из винтовок, долго стояли вокруг неё...
А потом жителей отпустили по домам... После этого, они похоронили рядом с могилой своих погибших солдат. Офицер, командовавший похоронами, сказал, что если бы каждый солдат Рейха был таким героем - Германия завоевала бы весь мир!
Только в 1943 году в руки советских журналистов попал дневник этого офицера, в котором тот описал этот бой...
Таким образом наше командование узнало об этом героическом подвиге Николая Сиротинина.
Константин Симонов, узнавший подробности этого боя, ходатайствовал о присвоении Сиротинину звания Героя Советского Союза. Ему было отказано на том основании, что о присвоении звания Героя должно ходатайствовать непосредственное командование Героя... Таковых - не оказалось... Да, "любили" воздавать почести наши отцы-командиры! Кому тогда давать звание Героя, если не Николаю Сиротинину?
23 июня, четверг. Отметили сегодня Лиго, любимый летний праздник Латвии. Сплели Янису венок из дубовых веток, поздравили его. Жарили на мангале колбаски и мясо, посидели во дворе. Аурика тоже была с нами.
...В Карелии, при посадке, потерпел катастрофу ТУ - 134, погибло 45 человек, лётчик, видимо, перепутал посадочную полосу аэродрома с дорогой, проходившей довольно далеко от аэродрома.
От удара об дорогу вспыхнуло горючее, довольно быстро к месту трагедии прибежали местные жители, бросились помогать эвакуировать пассажиров. В больнице умер 10 летний мальчик, два раза ему удавалось запустить сердце врачами, третий раз - не смогли...
Было много и таких зевак, которые просто стояли и смотрели, и всё им было пофиг... Царствие вам Небесное, погибшие!
В Москве открылся 33 международный кинофестиваль... Такова жизнь. В чьей-то семье - траур, в чьей-то ребёнок родился, в другом месте - свадьба, ещё где-то - развод...
...Погода сегодня в Морле довольно неплохая, солнце, ветер, прохладно. После прошедших дождей здорово подросли наши посадки, только красную настурцию опановали вредители, довольно долго провозился с нею, опрыскивал листья и стебли...
24 июня, пятница. Рылся сегодня в своих бумагах и обнаружил свои старые записи, которые делал, как говорят: "с пылу, с жару..." Был свидетелем, записал в тот же день.
Рассказ первый. После получки.
Изобразим по маленькой? - Спросил Серый у шедших рядышком друзей.
- Какие могут быть разговоры? - Удивился Вовка Семёнов. - Сегодня же получка! Наш праздник!
- Само собой! - Добавил Олег Баркевич. Бригада дружно ввалилась в водочный магазин и пристроилась в хвост очереди, состоящей, в основном, из рабочих МСО.
Проворная продавщица выставляла на прилавок бутылки "Кристалла", тут же исчезавшие в объёмистых карманах спецовок, привычными движениями пересчитывала деньги, бросала в металлическую тарелку сдачу.
Перед магазином остановился автобус, везущий в Даугавпилс рабочих со строящегося в Шкяуне свиноводческого комплекса.
Хлопнула дверь. В магазин вошли несколько человек, вылезших из автобуса.
- Братва! - Вежливо улыбаясь, обратился к очереди высоченный, богатырского телосложения мужчина. - Разрешите взять без очереди несколько бутылок. Нам ещё долго ехать, а?
- Да пожалуйста!
- Мы успеем!
- Нам ехать некуда. - Раздались благодушные возгласы из очереди.
И только Петя Федотов, уже изрядно навеселе, вдруг распетушился: - Какого чёрта прёшь без очереди? Всем ехать надо! Становись за нами! А не то... я из тебя бифштекс сделаю, понял? - Стал размахивать он руками, задрав вверх голову, будто смотрел на Луну.
Совершенно ошарашенный, здоровяк смотрел, вытаращив глаза, на подпрыгивающего перед ним маленького парнишку в очках, ростом ему до пупа.
А Петя, видя его растерянность, ещё больше расхрабрился: - Пошли на улицу! Я там с тобой разберусь! Пошли! Пошли! Чего смотришь? - В очереди оглушительно захохотали, и закричали: - Правильно! Всыпь ему!- Давай, Петя! Не тушуйся! - Слон и Моська! - Штепсель и Тарапунька! - Ой, не могу! Уморил! - Здоровяк, до которого только теперь дошла вся комичность сцены, стоял молча и улыбался.
Серый, уже держась за живот от хохота, спросил: - Петя, а ты ему, хоть до носа-то, достанешь?
- В прыжке, конечно? - Добавил Вовка Семёнов.
- Сколько вам? - Спросила продавщица, вытирая выступившие от смеха слёзы.
- Четыре, пожалуйста! - Здоровяк протянул ей два червонца. Его друзья забрали бутылки, он сгрёб огромной пятернёй сдачу и высыпал монеты в карман.
- Силён! Молодец! Мужик! - Он хлопнул Петю по плечу, у которого подкосились ноги от такого дружеского жеста.
...Давно уже закрылись двери за пришельцами, а в очереди всё ещё не смолкал смех и оживлённые пересуды...
Второй рассказ про Петю Федотова.
- Ну, все собрались? - Спросил Ян Янович, бригадир, входя в автобус.
- Вроде, все... - Неуверенно ответил кто-то из рабочих.
- Поехали. - Кивнул головой водителю автобуса бригадир. Автобус буксанул колёсами по обледенелой дороге и медленно стронул с места.
Чуть ли не все, как по команде, полезли в карманы за куревом. Прикурили, с наслаждением затянулись. Маленький автобус стал голубоватым от сигаретного дыма.
Янка Прикня, один из немногих некурящих, страдальчески сморщился, закрыл глаза.
- Ничего, Янка, не переживай, дыши носом! - Засмеялся Борька Вишневский.
- Мужики, кто в "дурака"? - Спросил Вовка, доставая колоду. Желающие мигом нашлись. Вовка артистично перетасовал колоду, разделил на четверых. - На погоны?
- Само собой! - Ответил Олег.
- Хожу! - Рявкнул Серый и рубанул картой по лежащей на коленях игроков спинке от сиденья: - Десятка!
- Валет! - Побил Вовка. - Ещё десятка! - Ещё валет! - Десятка! - Дамочка! - Десять валетов на дамочках! - Обвёл глазами игроков Вовка. - Нет? Бито!
Страсти быстро накалялись. Играли азартно, громко, матюгались забористо. Димка Соболев не выдержал: - А потише нельзя? Аж в ушах звенит!
- Соболиная ты морда! - Процедил сквозь зубы Вовка. - Заложил нас начальству за пьянку, и ещё выступаешь? - Буркнул, зло глянув на Димку, Серый. -Замолчи, соболиная морда! А то по этой самой морде и схлопочешь! - Громко, даже с ленцой, проговорил Петя.
- Обнаглели вконец! - Огрызнулся Димка и замолчал.
- Надо этому Димке морду набить всё-таки, а? - Опять спросил Петя.
- А ты бы смог? - Спросил Витька, высокий и худой парень с широким обручальным кольцом на правой руке.
- А чего? Запросто! - Разухабисто пообещал Петя.
- Да ну! - С сомнением протянул Витька, сравнивая взглядом плотную, ростом выше среднего, фигуру Димки и маленькую полутораметровую фигурку Пети.
- Чего? Не веришь? - Страшно удивился Петя.
- Спорим на бутылку! - Решился Витька.
- Фу! Мелочь какая! - Заявил Петя. - Спорим на...ящик!
- На что? - Поразился Витька.
- На ящик! - Гордо заявил Петя, блестя хмельными глазами.
- Заяц во хмелю! - Презрительно сказал Язька Вержбицкий.
- Давай! - Азартно воскликнул Витька.
- Я разбиваю! - Вскочил Борька.
- Я присоединяюсь! -Крикнул Валерка Степаников. Они вдвоём разрубили сцепленные руки спорщиков.
- А когда драться-то будете? - Спросил Витька.
- Перед получкой! - Гордо выпятил грудь Петя.
- Нам, лучше всех! - Засмеялся Борька. - В любом случае, мы пьём!
- Замётано! - Блеснул белыми зубами Валерка.
...На второй день: все уже пообедали в сельской столовой и сели в автобус, не было только Пети.
- Кого нет? - Спросил бригадир.
- Жаботинского! - Ответил Язька.
- Какого ещё Жаботинского? - Не понял бригадир. (Был в те времена такой штангист).
- Да Пети! - Ухмыльнулся Язька. Все заржали.
- Да, Димка, тебе не позавидуешь! - Засмеялся Борька. Димка вопросительно уставился на него. - Тяжёлый случай, мужики... опять с получки по тройке придётся собирать! - Удручённо покачал головой Борька.
- Что такое тут у вас? Объясните. - Попросил бригадир.
- Да Петя пообещал отправить на тот свет, вот этого молодого человека, - кивнул головой Борька в сторону Димки. - На ящик водки с Витькой поспорили! - Смех в автобусе стал ещё громче.
- Тише, мужики! Жаботинский идёт! - Предупреждающе сказал Язька. - Ещё услышит... прибьёт кого... не дожидаясь получки! - Остальные грохнули так, что даже автобус покачнулся.
- Чего ржёте? - Спросил Петя, открывая дверь и оглаживая надувшийся, как барабан, живот: - Фу! Ну, и нарубился!
- Ой, братцы! Помираю! - Вытер слёзы от хохота сварщик. - Концерт... прям... бесплатный!
Рассказ Володьки Ляховича.
...Было это, мальцы, летом. Собрался я, значит, отпускные получить в Краславе... Зашёл в контору. Тогда ещё на старой базе работали в Дагде... Одного шофёра спросил, другого... Никто в Краславу не едет... Потом Васька Ермолаев согласился подвезти, ему надо было какую-то запчасть для его самосвала достать...
Приехали в Краславу. Получил я деньги. Захожу в мастерские, Васька там.
- Достал? - Спрашиваю у него.
- Нет. Придётся ехать в Сельхозтехнику. - Ответил Васька. Поехали туда. Механик нам заявил: - Будет "беленькая", будет и запчасть! - Ладно. Смотались мы в магазин. Я ж, при деньгах... 87 рублей получил. Беру литр. Шарнули с механиком и его дружками... Показалось мало... Я им - ещё червонец!
Пили... пили... и заснули... Просыпаюсь, глядь на часы... Мама ридна! Автобусы уже не идут... Бреду по улице... Обгоняет машина... тормозит...
- Ты куда, Вовка? - Кричит водитель. А это, оказывается, мой корешок! Я ему говорю: - Юзя, будь мальцем, докинь до Даугавпилса, я оттуда поездом доберусь.
- Поехали, - говорит Юзя, - я туда и еду. - ( Мне эта ситуация малопонятна, ведь можно было из Краславы сесть в поезд и доехать до ж.д.с. Скайста, а оттуда доехать автобусом до Дагды, к поезду всегда из Дагды ходил автобус... Не помню, спросил я тогда об этом Вовку, или нет...) ... Купил я билет, сел на орловский поезд. В купе пошарил по карманам, а в пиджаке, во внутреннем кармане, бутылка "белой"... Выпили с соседями... Они ещё две бутылки на стол самогонки... Пили, пили... Я и заснул...
Просыпаюсь...глядь в окно: станция... Полоцк! Ни хрена себе! Я - в Белоруссии! Батюшки светы! Куда меня занесло! Выкатываюсь на улицу... Что делать? Лёг на скамейку... заснул... Трясут... Открываю глаза... Мент!
- Гражданин! Ваши документы! - Сел я... Холодрыга! Зубами лязгаю... - Да пошёл ты!.. - Смотрит он на меня... смотрит... "Ну,- думаю, - пятнадцать суток светит! Обстригут на лысого!" Постоял он... постоял... Плюнул мне под ноги и ушёл... "Слава Богу!" Я аж перекрестился с перепугу!
Бродил я, бродил по улицам... Открылись магазины... Взял "бомбу"...(бутылка вина 0,8 л). Захожу в столовую. Сидит хмара... потрёпанная... точь-в-точь, как я! -- (за время его рассказа, мы, слушатели, уже много раз хохотали, но в этот момент, взрыв хохота был особенно громким...)
"Ну, - думаю, - друга нашёл!" - Выпьем? - Спрашиваю. - Давай! - Говорит. Взял два бутерброда, стаканы. Хлопнули "бомбу"! Хмара говорит: - Пошли ко мне! - Не, - говорю, - мне домой надо! - Пересчитал деньги." Шешнадцать( Да, именно так он сказал!) рубликов! У! Живу! Домой хватит добраться!" Хмара, правда, до вокзала проводила. Взял я билет, обнялись мы с нею, поцеловались... Она, аж, слезу пустила...
- Такого, - говорит, - друга теряю! - Доехал до Скайсты, вылез, а автобус, почему-то, задерживается... Смотрю, знакомая баба, вместе в школе учились...
Я - к ней, сходу облапил, присосался... отрываюсь... как дыхнул на неё перегаром! Она, аж, чуть с катушек не свалилась! (Мы, слушатели, тоже со своих мест чуть не сползли от хохота...)
- Знаешь что, Вовка! - Говорит она. - Хоть мы с тобой вместе и учились, Но... вот, как врежу сейчас, тебе по морде, так юшка и потекёть! - Я глянул на неё... Баба здоровая, грудь - во! Выше меня ростом... У меня - аж мурашки по спине!.. Тут я и... присмирел...
- А куда тебе ехать? - Спрашиваю.
- Местечко Скайста, - говорит. - Только мне ещё километра четыре пёхом топать, а чемоданы - тяжёлые... - Глянул я на чемоданы... аж волосы дыбом! Огромадные! Подъезжает автобус. А за рулём ещё один корешок мой сидит, тёзка, Володька... Людей в автобусе мало... Я ему говорю: - Тёзка, будь мальцем, докинь мою одноклассницу до дому, а? Глянь, какие у неё чемоданы! - Тёзка поскрёб в затылке и говорит: - Ладно, чёрт с вами! Поехали! -
Приехали к её дому, она, от радости, что мы так ей помогли, нам - две бутылки самогны! Я одну - тёзке, на вторую смотрел, смотрел, не выдержал, и - с горла! Ага...
Приехали в Дагду... Пришёл домой... Моя, сходу, как попёрла на меня!..
- Цыц! - Кричу. - Козявка! Молчать! Хозяин домой вернулся! Получку привёз! - Вытаскиваю из кармана несколько рублёшек... мятых... Моя глянула... стихла... как заревёт!..
Рассказ Петра Станиславовича Яцины.
...(Было это, в ту пору, когда я работал предпостройкома МСО...) Примерно пол-девятого утра. Ещё темно. Светятся звёзды. Месяц-старик посверкивает. Тихо. Градусов 8-10 мороза.
- Ну, куда поедем? - Спрашивает Пётр Станиславович, среднего роста, коренастый, седой мужчина, лет за 50...
- Надо, дядя Петя, съездить к одному товарищу, он уже, почти неделю, на работу не выходит... Посылали ему, уже два раза, приглашение прибыть в отдел кадров, а он всё не является.
- Его, может, уже давно в живых нету... А вы всё приглашения рассылаете! - Съязвил Яцина и сверкнул на меня глазами. - Во, как начальство о людях беспокоится! Человек пропал, а им, хоть бы что! Как должен руководитель поступить, если его подчинённого нет на работе? Он должен съездить к нему домой! Узнать, в чём дело! Или, хотя бы, позвонить, если у того есть телефон, короче, поинтересоваться! А вы? Эх, мать вашу...
- Ну, дядя Петя! - Усмехнулся я, - ты, всё же, малость не по адресу, обвинения кидаешь! Именно его непосредственное начальство и должно было это сделать! Согласен?
- Да я это не лично на тебя, Роберт, - смягчился Яцина. - Я вообще про отношение к людям говорю.
- Ты, конечно, абсолютно прав! - Поддержал я его. Пётр Станиславович открыл дверцу "Жигулей", устроился удобно на водительском сидении, покрытом овчиной, я сел рядом, хлопнул дверцей, застегнул ремень безопасности.
Тихо заурчал мотор, машина плавно стронулась с места и стала набирать скорость.
- Даа, вообще-то, молодёжь нынче ленивая пошла, не хотят работать. - Задумчиво заговорил Яцина, внимательно смотря на дорогу, плавно переключил скорость. - Возьмём нашу МСО. В строительных бригадах, явно, мало молодых... Всё больше норовят в водители податься, в электрики... или ещё куда... где легче... одним словом...
Взять, хотя бы, моих детей... две дочки... уже замужем... Сядем с ними и зятьями в машину... я - за рулём... до моей родни - километров двести... приедем к брату... они скулить начинают: устали... а, ведь, просто сидели в машине! болтали, дремали... А я - баранку крутил!
Они идут в дом, садятся домашнее вино пить, а я - машину мОю! В порядок привожу!.. Они - устали! А я - не устал! Мне, ведь, скоро на пенсию уже! Вот такая молодёжь нынче! И, почему-то, получается так, что у многих хороших людей, крупных учёных, руководителей, сыновья и дочери вырастают ленивыми, нехорошими, неприятными людьми...
Нет, я, конечно, не утверждаю, что все они - плохие, есть и хорошие...- Поправился Станиславович, коротко глянув на меня. И вновь стал смотреть на дорогу.
Навстречу набегали росшие по краям дороги, в посверкивающем инее, деревья, плавно покачивался автомобиль. В салоне - тепло, приятно, убаюкивает...
- Вспомнил я, дядя Петя, одного ленинградца... Зовут его Алексей Иванов... Был он, то ли сын полковника... то ли генерала... Служили мы с ним в одном взводе... на Кольском полуострове, возле Оленегорска...
Лёшка пообтёрся в батальоне, начал выкаблучиваться, огрызаться на замечания командиров. Плохо нести службу. Несколько раз его застали спящим у тумбочки дневального, и несколько раз - в кочегарке, когда он заступал караульным...
Наш замкомвзвода, сержант Анисимов, уже женатый, взрослый и серьёзный мужик, долго с ним разговаривал, стыдил его... Лёшка не выдержал и ляпнул ему: - Ты, не очень-то, сержант... Мой батька - крупная шишка в Армии... я тебе могу устроить неприятности... Понял? - Сержант об этих его словах доложил командиру, майору Иноземцеву.
Комбат на утреннем разводе поставил его перед батальоном, и за разгильдяйство объявил ему пять нарядов вне очереди - в посудомойку... Это, надо сказать, самый тяжёлый наряд! И вот, он, через день, перемывал всю посуду на 150 человек, плюс - ещё и все баки и котлы для повара...
Приходил он в казарму уже после 11 часов ночи, когда все спят... Я знаю, что это такое, сам несколько раз за три года побывал там... Притих пацан... А потом, опять сорвался... Не отдал честь командиру, нагрубил в ответ на его замечание...
Комбат опять ему объявил пять нарядов... Лёшку, после этих нарядов, качало, как пьяного, настолько был измотан...
И, знаешь, как подменили его! Даже, иногда, благодарности объявляли за хорошую службу...- Закончил я, посмотрев на Яцину. Тот некоторое время молчал, попробовал поискать хорошую музыку, но радиоприёмник только трещал, хрипел, бормотали что-то, не по-нашему... Яцина плюнул и выключил его.
- Была и у меня, однажды, встреча с сыном полковника...- Задумчиво заговорил он, всё так же внимательно глядя на дорогу, держась одной рукой за баранку. - Работал я тогда бригадиром тракторной бригады, в одном колхозе, под Ригой... Там поля не такие, как в нашей Латгалии... Там - равнина. Есть, где размахнуться!
Контора нашей бригады была на отшибе, на самой границе колхоза, у леса. Лес - здорОвый, местами - болота, такие дебри попадались... А километрах в десяти, от нас, был Леспромхоз, там много зэков-вольнопоселенцев работали... лес валили...
Так вот, в этой конторе, на 1 этаже, была моя комната, все мои бумаги хранились, и стол, где я писаниной занимался... и небольшенькая столовая, где трактористы обедали; а на втором этаже - была бухгалтерия, пожилая женщина, бухгалтер, сидела, все бумаги до ума доводила, и отвозила их в центр колхоза; нам зарплату привозила, продукты, еду готовила, ну и так и далее...
Там и сейф у неё стоял, где она деньги хранила, и самые ценные документы... Однажды, я возвращался с поля, не помню уже, что мне там, в конторе, понадобилось...
Захожу в контору. Смотрю, возле телефона сидит незнакомый мужчина, на столе стоит сетка с несколькими бутылками водки, пива, хлеб, консервы... Увидел я его... и сразу мне как-то тревожно стало... хотя, казалось бы, и причины нет... мало ли, незнакомый мужчина...
Я - по лестнице вверх, на второй этаж... вхожу в бухгалтерию, там моя бабка, перепуганная, возле сейфа, стоит, а за столом - ещё один, незнакомый парень... лет 25 на вид, сидит, развалившись, бумаги перелистывает, а вид у него, блатной, какой-то...
Тут уж мне, и совсем тревожно стало, прямо чувствую, как сердце в груди колотится... аж в виски отдаёт...
- Кто вы такой? Что вам угодно? - Спрашиваю.
- Я - прокурор! - Заявляет этот парень. - Приехал проверить ваш участок.
- Если к нам приезжает какое-то начальство, нам об этом заранее сообщают. - Ответил я. - Так что, покажите, пожалуйста, ваши документы. - Я подошёл к нему, протянул руку.
- Пожалуйста! - Вежливо ответил парень и полез за пазуху, долго ковырялся там, а потом, вдруг, вот этого я, ну никак не ожидал! схватил ручку из чернильницы, раньше таких шариковых ручек, как сейчас, не было, и быстро ударил, целясь мне в глаз... Я инстинктивно дёрнул головой, уходя от удара, но полностью не успел... И перо воткнулось мне, вот сюда, - Яцина показал пальцем в уголок правого глаза, рядом с переносицей, там виднелся маленький шрам.
- Ух ты! - Невольно воскликнул я, почувствовав, как по спине мурашки пробежали.
- Совсем рядом с глазом! Чуть правее... и не было бы глаза!
- Даа...- продолжил Яцина. - Я моментально почувствовал сильную боль... и, как бы, ослеп на один глаз... по щеке побежала кровь... Я тут же вырвал эту ручку и отшвырнул её прочь... Этот гад вскочил и размахнулся на меня кулаком...
Бабка завопила дурным голосом... Ну, тут я и озверел! Был я тогда в самой силе... не то, что теперь... было мне... -- Он оценивающе взглянул на меня, - примерно, как тебе... лет... 35... да... Я же, в Армии, в воздушном десанте служил... учили нас... всяким штучкам... будь здоров!
Отвёл я левой рукой его кулак, а сам, с правой, каак врежу! - он - до горы ногами! Я правым глазом не вижу... кровь течёт... Ну, и начал я его ногами месить! Убил бы! Точно! Счастье, что на ногах валенки были... Но, всё-равно, я ему его рожу - в мясо превратил!
Бабка открыла окно и вопит на улицу: - Помогите! Помогите! - Слышу топот по лестнице... Влетает к нам один наш тракторист. И тут меня, как током ударило: вспомнил про второго! "Ну, - думаю, уйдёт же, гад!" Кричу Федьке: - держи этого! Не давай подняться! Попробует подняться, бей ногами! Не жалей! - Федька смотрит на мою физиономию квадратными глазами...
Я - бегом вниз по лестнице! Через пять ступенек перепрыгивал! Смотрю, тот, второй, ножом телефонный шнур перерезает, увидел меня, замахнулся ножом... пырнуть хотел... Я подставил руку, крутнул кистью, нож - отлетел...
Я, тут же, и этого, кулаком в морду! Сразу зубы кровью залились... Я ему несколько зубов вышиб и нос расквасил...
Давай и этого валенками охаживать! Потом - отпрыгнул к печке, схватил кочергу, и по спине его! По спине! Тот - только мычит, по полу катается... Вдруг, слышу, грохот наверху, вылетает тот, первый, морда вся в крови, за ним Федька несётся...
Я и того, "прокурора", пару раз кочергой взгрел от всей души! Ему, правда, не до меня было, пулей вылетел в дверь! А второй вышиб раму в окне, и кулем вниз свалился... на снег...
Я за ними гнаться не стал, за глаз мне страшно было... боялся, что циклопом останусь... ничего не видел правым глазом...
Позже мне повязку сделали, скрутили провод у телефона, вызвали милицию и "скорую"...
На следующий день мы с участковым поехали в Леспромхоз, и почти сразу, в бараке, нашли того, кто с ножом на меня кинулся... Я ему здОрово спину кочергой помял... Лежал он пластом.
- Вот он! - Говорю. Лейтенант ему, сразу: - Говори, где дружок твой! А то, хуже будет! - "Крестник" мой, довольно быстро раскололся, посадили мы его в машину, поехали...
"Прокурор" на делянке топором сучья у деревьев рубил, я его ещё издали узнал, до того у него рожа синяя и распухшая была! Забрали и его...
Глаз у меня сильно кровью налился... и распух... А потом, дней через десять, я уже стал им видеть...
Спустя два месяца был суд. "Прокурор" сыном полковника оказался. Уже имел одну судимость за хулиганство. Второй - тоже, только две судимости...
Когда им дали последнее слово, оба мне заявили: - Подожди, мы ещё встретимся! Найдём тебя! - Я ещё год там пожил, несколько раз мне по телефону звонили, грозились оба глаза выколоть... так и далее...(была такая манера у Петра Станиславовича говорить: так и далее...)
Потом приехал в Краславу... Так, с тех пор, здесь и живу...- Яцина замолчал, облизнул пересохшие губы, видно было, что воспоминания сильно взволновали его... Светало...
На востоке вставал огромный, красный диск солнца...
Впереди, на переезде, шлагбаум перекрывал железную дорогу, попеременно мигали два красных фонаря...
(За эти годы, что прошли с тех пор, я уже не помню, что было с тем сварщиком, почему он не выходил на работу... А вот эта история, сохранилась! Потому, что - записал! Жаль, мало записывал! Сколько интересных историй слышал за свою жизнь... Да, разве, всё запомнишь?)
Рассказ ещё одного Володьки.
...Сидим мы на перекуре. Володька, мужик уже в годах, лет под 50, немного повыше меня, примерно 175 см ростом, худой, морщинистое лицо, заметно кривой, повреждённый нос.
- Слышь, Володька, любопытно мне... А что с твоим носом случилось? В какой переделке побывал? - Спросил я, - если не хочешь рассказывать, то... извини за вопрос, ладно?
- Да чего там... не государственная тайна...- Улыбнулся он. - Мужик я, сам знаешь, на букву "б"! Люблю баб! и с одной мне... моей бабой,скучно... кайфа нет...
Работали мы в одной деревне, строили 18-квартирный жилой дом с хозпостройками. Давненько уже... Ну, и закрутил я роман с одной разведёнкой, сам таким же, прикинулся... Уже и обедал у неё, иногда, бывало, и заночую, а моей Манюне врал, что пьяный был, заснул... в бытовке...
Мы уже с той Веркой и о свадьбе заговорили... она и поросёнка заколола... в смысле, соседские мужики закололи... не сама же! Выгнала она две гонки самогонки...
"Ну, -думаю, - буду до последнего тянуть! " А чё? Удобно же! И - приятно! Частенько, в обед, накормит она меня, чарку нальёт, и - в люлю! Накувыркаемся! Всласть! Она, Верка-то, баба знойная, не то, что моя Манюня, другой раз, так её разберёт, аж криком кричит! Потная вся... Моя Манюня... та поспокойнее будет, куда ей, до Верки-то!
...Ну, вот, зима была... Привезли нам получку, прямо на объект. В обед. После обеда, конечно, обмыли это дело...
"Чё,- думаю,- домой-то ехать? Лучше с Верунчиком потискаемся!" Ну, и потискались! даа... а утром, суббота была... Верунчик мой блины на сковородке жарит... А я - на кровати сижу... в майке, без трусов, но, в валенках... Пол в избе дюже холодный...
Слышу, на улице - мотоцикл тарахтит... Всё ближе... ближе... И - затих... "Кого чёрт принёс?" - Думаю... Открывается дверь. Заходит моя Манюня. - Здрасте! - Говорит. -Здрасте! - Отвечаю.
- Володенька! Родимый мой! Поехали домой! Я же волнуюсь! А тебя - всё нет и нет...- Это, значит, Манюня.
- Володенька, а кто это? - Это уже Верунчик. И я, со всеми причиндалами... Ситуация...
- Я - его жена! - Говорит Манюня. А на лице её - нежная улыбка... А у Верунчика - глаза... всё больше... больше...
- Как же так, Володенька, а? - Шепчет.
- Ну, извини, Вера... бес попутал, - отвечаю.
- Поехали домой, Володя!
- Неа, не поеду!
- Поехали, Володя, я уже бутылочку купила. Котлет нажарила. А? - И так нежно мне в глаза смотрит! Короче! Ну, что делать-то? Жена просит. Оделся, обулся... Верунчик смотрит на меня... молчит... только слёзы на пол капают...
Вышли на улицу. На мотоцикле Пашка сидит, корешок, из нашей бригады.
- Продал, сука! - Говорю ему. - А ещё корефан!
- Прости, друг! - Отвечает Пашка. - Манюня... так пристала... как банный лист к ж... Расколола меня, потребовала везти сюда...
- Всё-равно, ты - сука! - Говорю ему. Ну, ладно... Привёз он нас к нашему дому. Заходим на кухню. Манюня ставит бутылку "Столичной" на стол. Два стаканчика. Тарелку с котлетами. Порезала маринованный огурец дольками. Наливает водку.
- Спасибо, Володенька, что вернулся! - Говорит. И смотрит мне в глаза. - Будем здоровы! - Чокнулись мы. Выпили. Закусили котлетой с огурцом.
- Наливай, Володя! - Говорит Манюня. Налил, только стакашок к губам поднёс... А Манюня, палкой этой, круглой, что блины раскатывает, сбоку... прямо по носу... Вспыхнуло пламя в башке... Очнулся я уже в больнице... С того дня... такой у меня нос...- Володька грустно усмехнулся. - Пару месяцев жили раздельно... я на диване в гостиной спал... А потом... ничего... помирились...
25 июня, суббота. Посмотрели сегодня передачу про семью артистов: Ольгу Дроздову и Дмитрия Певцова. Поразило, насколько старший сын Дмитрия похож на него! Такой же красавчик! Ольга, конечно, тоже редкостная красавица! На мой взгляд, да простят меня другие артистические семьи, это - самая красивая пара России!
Если кто-то считает иначе, ради Бога, не обижайтесь! Это, всего-навсего, моё личное мнение...
Интересно и то, что Ольгина мама - цыганка... а глаза у неё - светлые... И эти бабушкины глаза унаследовал их сын Елисей...
И ведущий этой передачи Дмитрий Харатьян создал такую тёплую, непринуждённую обстановку, молодчина!
Мы с Людмилкой получили большое удовольствие!
Присутствовали и родители Дмитрия, очень простые и милые люди.
Я очень люблю слушать песни Дмитрия, у него нет такого редкого голоса, как например, у Хворостовского, но он столько души вкладывает в каждую свою песню! Это - дорогого стоит!
Он - храбрый мужчина! Нужно много было смелости иметь, чтобы играть в "Юнона и Авось" после Николая Караченцова роль российского офицера, полюбившего испанку...
Действительно: певчие дрозды! "Вы слыхали, как поют дрозды?"
Рассказ про пожар.
...Этот пожар случился в Дагде много лет назад... Я тогда представил себе всё, что знал о героях рассказа... Имена изменены.
...За окном серел рассвет. Из хлева послышался хрипловатый голос петуха. Ему в ответ лениво пролаял Шарик, зевнул во всю собачью пасть и вновь прилёг у своей будки, положив голову на передние лапы.
Семён Миронович, или просто Сенька, как его обычно называла жена, полная, с большим животом женщина, давно перешагнувшая на шестой десяток лет, продрал глаза, протёр их кулаком, поскоблил худую, волосатую грудь, отбросил одеяло и сел на кровати, свесив невероятно тощие ноги с острыми коленками, заросшие чёрным волосом.
- Что, проснулся, старый чёрт? - Спросила от плиты жена.
Сенька посмотрел на её злое лицо, сузившиеся глаза, дряблые жирные щёки.
- Иды ты! Отстань, Мотря! Дала бы рассолу лучше, в горле пересохло.
- Не знаешь, где бочка, что ли? У, зараза! Глаза бы мои на тебя не смотрели! Уже цельную неделю домой пьяный приходишь! Сдох бы, что ли? - Матрёна затряслась от злости, плюнула на пол и отвернулась.
- Завелась... с утра пораньше! Карга старая! - Буркнул Сенька и поплёлся в коридор, где стояла бочка с квашеной капустой. Он снял материю, накрывавшую бочку, поднял камень и деревянный круг, прижимавший капусту, стал жадно глотать её, беря грязными пальцами и бросая в широко раскрытый, почти беззубый, рот.
- Руки помыл бы! Свинья ты грязная! - Опять подала голос Матрёна.
- Помою, помою, отвяжись! - Ответил ей с тоской в голосе Сенька и вернулся к постели. Он надел давно не мытую, неопределённого цвета рубашку, сунул ноги в мятые, перепачканные землёй штаны, затянул потуже ремень и пошлёпал к умывальнику.
Вскоре он сидел за столом и, громко прихлёбывая, пил из кружки чай.
Потом он натаскал дрова для печки и плиты, выбросал навоз из хлева от коровы и поросёнка, приготовил удочки, накопал червей рядышком с навозной кучей, напихал их в спичечный коробок и положил в небольшое пластмассовое ведёрко, которое обычно брал на рыбалку.
Зайдя в дом, он надел старенький пиджачок, напялил на обширную лысину несколько великоватую, с большим козырьком, кепчонку, и хотел, было, прошмыгнуть мимо жены на улицу. Но, не тут-то было!
- Ты куда? - Остановил его грозный рык Матрёны.
- Как куда? На рыбалку...
- Знаем мы твою рыбалку! Опять придёшь с пустым ведром, и пьяный в дым!
- Чё ты, чё ты, Мотря, вот те Христос, - закрестился, было, Сенька, и замер, посмотрев на затрясшиеся от злости щёки жены.
- И ещё крестится, богохульник, как тебя земля только носит, погибели на тебя нет, проклятый! - Запричитала Матрёна, и слёзы брызнули из глаз её.
Сенька воспользовался моментом и выскочил на улицу, там он быстренько схватил удочки и ведёрко, выбежал на улицу. Отойдя подальше от дома, он остановился, положил на землю свои снасти и стал рыться по карманам.
Он рылся долго и безуспешно, потом хлопнул себя ладонью по лбу и полез за оторванный незаметно краешек подкладки пиджака, поводил, поводил там пальцами и, не найдя ничего, в растерянности остановился.
- Хм, я ведь точно помню, что вчера прятал пятёрку, неужели, потерял? - Тихонько бормотал он, напрягая память и соберя в гармошку морщины на лбу.
И опять стал рыться по всем карманам... И вторая попытка закончилась неудачей. Сенька постоял, утёр кепчонкой вспотевшую лысину и поплёлся домой.
- Мотря, дай трояк, похмелиться надо... голова трещит, слышь-ка? - Он робко и виновато взглянул на неё снизу вверх. Дородная жена и ростом была выше его на добрых пол-головы.
- Ишь, чего захотел! Хрыч старый! - Матрёна упёрла руки в бока и пошла на него, выпячивая вперёд массивную грудь.
Сенька в испуге отскочил назад.
- Мотря, я ведь, только позавчера тебе деньги отдал, ничего себе не оставил...
- Не оставил? А за подкладкой? Думал, не найду?
- Обыскивала? -Сенька удивлённо вытаращил на неё глаза; раньше за нею такого не водилось.
- Обыскивала! А как ты думаешь? Что же ещё с тобой делать? Пьяньчуга ты беспросветный! - Голос Матрёны опять стал дрожать от близких слёз.
- Ах ты... змея подколодная! - Захрипел Сенька, чувствуя, как от бешенства у него темнеет в глазах. - Мало тебе денег? Куда ты их копишь? В могилу с собой унесёшь? И чего ты такая жадная? Всё тебе мало! И бычка мы сдали, и поросят продали на базаре, и яблоками я цельную осень торговал... Всё тебе мало... Дай трояк! Последний раз говорю! - Он схватился за табуретку, поднял её над головой.
Матрёна схватила стоявшую на столе стеклянную банку с солью и метнула её в старика. Сенька увернулся, банка пролетела мимо уха, ударилась об стенку, разлетелась на куски.
Старик в ярости ударил табуреткой об стол, отшвырнул её в угол и выскочил на улицу. У расколотой кучи дров валялся колун, которым Сенька обычно колол поленья. Он схватил колун и бросился в дом.
Матрёна, увидев белое, как мел, лицо мужа и его обезумевшие глаза, а в руках колун, перепугалась и залепетала: - Сеня... Сеня... окстись... чё ты... чё ты... - Но старика уже подхватила и понесла мутная волна бешеной ярости.
От первого же удара колуном разлетелось вдребезги большое зеркало старинной работы. Следующей жертвой стал телевизор, несколько ударов тяжёлым колуном превратили его в кучу щепок.
Потерявшая от страха дар речи, Матрёна следила глазами за разгулявшимся не на шутку стариком. Но вот он остановился, выронил колун и опустился на пол; посидев так немного, он поднялся и побрёл на улицу, волоча ноги, ставшие какими-то ватными и чужими...
...Вечером Сенька заявился домой в умат пьяным, еле дотащился до кровати, упал на неё, даже не разуваясь, и, вскоре, захрапел.
Матрёна помыла посуду, аккуратно протёрла полотенцем тарелки, сложила их в кухонный стол.
Её руки привычно делали свою женскую работу, а мысли, тяжёлые, безрадостные, всё вертелись вокруг мужа... храп его доносился до неё из спальни...
Ей всё время вспоминались его побелевшие от бешеной злости глаза, звериное лицо, колун, который с невероятной для хлипкой фигуры Сеньки, крушил дорогой, с большим экраном, цветной телевизор, совсем недавно приобретённый ими...
Вдруг она вздрогнула, храп прекратился, Сенька заворочался, пробубнил что-то, жалобно застонали старенькие пружины кровати, потом опять захрапел...
Матрёну смутил непонятный страх, вдруг охвативший её, это, тем более, странно, что за все долгие годы их жизни, нелёгкой, да и несчастливой тоже, она, в основном, верховодила в доме, а не муж.
Частенько она, даже, поколачивала его, своего тщедушного супруга, когда он, еле ворочая языком, пытался оправдаться перед нею за свою очередную пьянку.
И он здОрово побаивался её, так было всегда, вернее, почти всегда... И что это такое нашло на него? Никогда он не был таким агрессивным. Матрёна опустилась на табуретку, подпёрла голову рукой. Глаза её следили за постепенно темневшим небом, за раскачивавшимися ветками яблонь за окном. Они ещё были голыми, хотя снег уже давно стаял, но шли дни за днями, а тепла всё не было.
Почти каждый день шёл мокрый снег вперемешку с дождём, дули холодные, злые, северные ветры...
Незаметно мысли её перескочили на ту, очень давнюю, затяжную весну, когда они поженились... Её Семён был тогда стройным, среднего роста, мужчиной. У него были густые, тёмные волосы, белозубая улыбка. Он очень часто улыбался, и, когда смотрел на неё, то глаза его становились ласковыми, и какими-то беззащитными.
Он очень любил свою Матрёну. Она была намного моложе его, больше, чем на десяток лет. И она тогда была совсем другой. Совершенно не похожей на теперешнюю Матрёну.
Ростом она была чуть поменьше Семёна, и фигура её была тонкой и стройной.
Шли трудные, иной год, и полуголодные, дни их совместной жизни... Появилась на свет белый их первая дочь, болезненная, всегда бледная и грустная. Их измучили её постоянные недомогания, вечный насморк и частый кашель.
Через восемь лет появились ещё, сразу две, девочки-двойняшки. Они болели пореже, но, всё же, частенько.
Дочери выросли, разлетелись по Свету, как птицы, в разные стороны, теперь у каждой из них, свои семьи, свои дети... свои заботы...
Незаметно её Семён пригнулся к земле, растерял, как деревья листья осенью, свои густые волосы, повыпадали его белые красивые зубы, и улыбался он, всё реже и реже...
Зато всё чаще стал приходить домой навеселе; а потом, с годами, и вовсе стал напиваться до неприличия...
Постепенно, по капле, утекла их любовь, превратилась в привычку, а потом они, и вовсе, опостылели друг другу...
Матрёна встала, подошла к небольшому зеркалу, висевшему над умывальником, потрогала пальцами набухшие мешки под глазами, посмотрела на свои красные от слёз глаза, на полное, одутловатое лицо, с усмешкой подумала: "Врачи говорят, что беременность и роды - украшают женщину... Что организм её расцветает... Я тоже расцвела... после своих дочерей! Хоть к зеркалу не подходи!"
Она тяжело вздохнула, посмотрела на часы, постелила себе на диване и прилегла. Она долго ещё не могла уснуть, воспоминания чередой сменяли друг друга, заставляя сердце больно и тоскливо сжиматься, или вызывая мимолётную улыбку.
...Однажды они с Семёном собирались на день рождения к родственникам. Матрёна обула белые туфли на высоком каблуке, причесалась и, подойдя к Семёну, спросила: - Ну, как? Хороша? - И, вдруг, с удивлением, обнаружила, что она - выше Семёна, и смотрит на него сверху вниз...
- Ой, Сенечка! Какой ты стал маленький! - Воскликнула она и засмеялась. - Выходит, я ещё расту!? Правда?
А Семён, почему-то, помрачнел, сник... И за столом он выделялся среди гостей своим мрачным видом. Матрёна пыталась его развеселить, злилась на себя за те слова, что, не подумав, ляпнула...
В тот вечер Семён так напился, что не смог уйти домой, и заснул прямо за столом, и его отволокли на сеновал...
...Потом она вспоминала, как они строили их дом, как за пять километров возили на лошади брёвна. Это было в самые трудные послевоенные годы. Мужиков в деревне осталось - на пальцах сосчитать можно. Многие бабы завидовали ей. Как же! Такого мужика себе отхватила! Не беда, что намного старше, у многих - и такого нет, никакого нет!
А строить - надо! Жить - надо! И строили, по-всякому, как могли, как получалось... и с песнями, и со слезами... И от горя - плакали, и от радости, когда входили в пахнущую смолой, новую избу...
...Где? Как? Когда? Проглядела она своего мужа? И, ведь, не давала воли ему пить, боролась за него, как могла. пыталась и лаской оттащить его от бутылки, и руганью, и даже била его другой раз от злого бессилия...
Сначала он, вроде, и понимал, был на другой день, после пьянки, тихим и виноватым, молча копошился, и в доме, и на огороде, и в хлеву...
Сколько раз он обещал ей, что бросит пить, но обещания ими и остались... И дочери, в основном из-за него, редко приезжают в гости, стыдно им перед мужьями за такого отца...
Матрёна почувствовала, как лёгкая дрёма охватывает её, уносит на своих тёплых волнах... Она ещё услышала, как во дворе несколько раз лениво тявкнул Шарик... и уснула...
Её разбудило солнце, бившее яркими лучами в окно, как бы звавшее: "Эй, вставай, выходи скорее ко мне, посмотри, как кругом хорошо!"
Матрёне так хотелось полежать ещё, понежиться, как когда-то, в невообразимо далёком теперь детстве... Но нужно вставать...
Вскоре она уже копошилась во дворе, насыпала курам зёрен, пособирала яйца, потом натёрла картофель, сварила из него кашку, забелила молоком и накормила уже подросшего телёнка, подоила корову, приготовила завтрак и пошла будить Сеньку.
Он, уже одетый, но с неумытым помятым лицом и торчащими в разные стороны остатками волос, сидел на кровати.
Сенька поднял на Матрёну глаза, какие-то странные, пустые и холодные... Она, даже, вздрогнула, какой-то сосущий страх ворохнулся в её груди.
- Сеня, иди умойся, будем завтракать, - почти заискивающим голосом сказала она.
Муж молчал, будто и не слышал её слов.
- Сень! Слышь? - Уже погромче сказала она.
- Не хочу! - Буркнул Сенька. Потом, вдруг, вскинул голову и, багровея лицом, с натугой, так, что натянулись жилы на худой, давно не бритой шее, заорал на неё: - Не хочу! Поняла? Ты, ведьма старая! Ненавижу тебя! Надоела ты мне! Во как! - И чиркнул ребром ладони по шее, будто перерезал её.
Матрёна, больше от неожиданности, чем от страха, раскрыла рот и застыла. А Сенька вскочил и вихрем вылетел во двор.
Она пошла на кухню, тяжело переставляя непослушные ноги. Села на табуретку, прижала руки к сердцу, которое заявило о себе, больно стукаясь в рёбра. По лицу её скатились две тяжёлые слезинки, она машинально смахнула их ладонью и... громко, в голос, заплакала...
...После обеда погода испортилась. Небо затянули серые, со стальным отливом, тучи. Сильно похолодало. Пошёл дождь, вперемешку со снегом. В четыре часа дня пришла почтальонша, принесла письмо от старшей дочери. Дочь интересовалась их здоровьем, сообщила о том, что мужу дали новую машину "ГАЗ - 53", чему он, конечно, очень рад.
Ещё она писала о сыне, что хуже стал учиться сорванец, весну почуял, прямо сил никаких нет засадить его за учебники... В конце письма шли приветы соседям и знакомым... Письмо будничное, обыкновенное, но как-то теплее стало на душе у Матрёны, отпустила тупая, ноющая боль в сердце...
Холодный, знобкий ветер набирал силу, швырял в лицо мокрый снег, густо поваливший на землю, небо темнело в сгущающихся сумерках, а земля белела, быстро покрываясь белым ковром.
"Вали, вали, всё-равно завтра растаешь..." - Как-то устало и равнодушно подумала она, подходя к магазину. В это время отворилась дверь, вышла продавщица и стала запирать дверь.
- Доченька, погоди, дай мне хлеба взять, совсем запямятовала, что он в доме кончился, - умоляющим голосом попросила её Матрёна.
- А придти пораньше не могла? - Не очень-то вежливым голосом ответила продавщица.
- Дай хлеба, милая, далеко, ведь, до магазина, а ноги у меня совсем слабые стали, пока доплетусь...
- Ладно... заходи уж...
- Ой, спасибо тебе, Нина! Добрая ты душа! - Обрадовалась Матрёна и заспешила в дверь.
Нина щёлкнула выключателем, от яркого света обе прижмурили глаза.
Матрёна взяла три буханки чёрного хлеба и два батона, протянула трёшку Нине.
- Да, Фёдоровна, а твой опять сегодня заходил, две бутылки водки взял, злой был, - сказала Нина.
- И не говори, милая, уже цельную неделю домой пьяный является, сил моих больше нет смотреть. - Лицо Матрёны сморщилось, она всхлипнула, высморкалась, вытерла глаза платком. - Я его вчера стала ругать, он схватил колун во дворе, и давай мебель крушить! - Голос её дрожал от еле сдерживаемых слёз.
- Фёдоровна, ну не надо, держись, не плачь, слышишь? - Нина погладила её по плечу. - Пойдём, я тебя провожу.
Они вышли во двор. Нина заперла магазин на засов, повесила и замкнула два замка, один тяжёлый, с большим ключом, который запирался на два оборота, а второй - контрольный, внутрь его закладывалась бумажка, и он защёлкивался нажатием дужки на замок.
Стало уже совсем темно. Снег всё валил, падал на лицо, руки, его холодные прикосновения были щекотными и неприятными, хотелось протереть то место, куда он падал.
Нина взяла сумку у Матрёны, видя, как она сгибается под её тяжестью. Они молча дошли до Нининого дома.
- Спасибо тебе, доченька! Всё ж мне легче. -Сказала Матрёна.
- До свидания, Фёдоровна! - Ответила продавщица.
...Хата темнела тяжёлой мрачной глыбой, света не видно. "Ещё не пришёл, паразит проклятый! Бродит где-то..." - Подумала она, со злостью сплюнула, отпирая дверь. Включила свет в коридоре, прошла на кухню, и там щёлкнула выключателем, сложила хлеб в хлебницу, устало опустилась на табуретку.
Болели ноги, тупо ныло в коленях, а в пятки, будто иголки втыкали... " Старая... совсем старая... ведь и смерть уже близко..." - Подумала Матрёна и, вдруг, с ужасающей ясностью представила себя лежащей в гробу, своё лицо, холодное, бледное до синевы, что её невольно передёрнуло.
Захотелось прилечь, согреться. Она легла на диван, прикрыла ноги полушубком.
За окном буйствовал ветер, хлопал жестью оконного отлива, жалобно скрипела ставня.
Матрёна старалась не думать о муже, но её ухо чутко ловило каждый звук... Сеньки всё не было. Она всё чаще и чаще смотрела на часы.
Уже в двенадцатом часу ночи во дворе тявкнул Шарик и замолк. Хлопнула дверь в коридоре. Вскоре отворились двери, в кухню ввалился Сенька. Он еле стоял на ногах, к тому же, весь был белый от снега, как Дед Мороз.
- Иди, снег стряхни, окаянный! - Сенька долго смотрел на лежащую Матрёну тупыми глазами, его водило со стороны в сторону.
- Ну, иди же, стряхни снег, он же тает, ирод! - Сенька потоптался на месте, потом повернулся и вышел в коридор, оставив дверь на кухню открытой. И входную дверь он не закрыл, в дом ворвался ветер, затрепетали занавески на окнах.
- Да закрой же ты дверь! Скотина! - Закричала изо всех сил Матрёна, окончательно потерявшая терпение.
Сенька в коридоре хлопнул дверью, долго возился там, стряхивая снег с сапог, потом пришёл на кухню и заорал:
- Жрать хочу! Подавай на стол! Слышь? Карга старая! Ишь, развалилась! Барыня!
- Сам бери! Я тебе не нянька!
- Последний раз говорю, Мотря, дай пожрать! Слышь ты?
- Отстань! Пьянчуга окаянный, сам возьмёшь! - Голос у Матрёны стал прерывистым от еле сдерживаемой ярости.
Сенька сам полез в духовку, ворча себе под нос, достал тушёную картошку с мясом, взял ложку и стал есть прямо из кастрюли.
Матрёна, лежавшая по-прежнему, прислушалась, как постукивает ложка об стенки кастрюли, поняла, что он даже в тарелку не положил еду, кряхтя села, ноги ломило, как никогда, они опухли и, даже, посинели...
Она встала, тихонько застонала, такая боль была в пятках, будто тысячи иголок вонзались в кость...
- Сеня, ну будь ты человеком, - устало, даже умоляюще, попросила она, - ну положи ты еду в тарелку, что ты, как поросёнок, из кастрюли лопаешь!
- Аа, встала, барыня... муж домой явился... покормить не хочешь? - Его голос всё больше набирал силу. - Дрыхнешь целыми днями, как корова!
От обиды и гнева кровь бросилась Матрёне в лицо, щёки затряслись. Она схватила Сеньку за шиворот и стала трясти его... Сенькина голова замоталась на тощей шее, он почувствовал, что задыхается... и трезвеет...
- Пусти, ведьма! Задушишь! - Прохрипел он, багровея лицом. Матрёна оттолкнула его, опустила дрожащие руки.
Сенька завалился вместе с табуреткой, тут же вскочил на ноги, замахнулся кулаком на Матрёну.
- Ну, ударь... ударь...- Матрёна выпятила мощную грудь и пошла на старика, забыв и про боль в пятках. Глаза её сверкали, она зло и торжествующе смотрела на него сверху вниз, видя его растерянность: - Эх, ты, сморчок!
Сенька трезвел на глазах. Он уже чувствовал не просто злость, душа его забурлила от еле сдерживаемой ненависти. Он ненавидел сейчас всё в ней: и то, что она - такая толстая, массивная, и что выше его ростом, и что у неё такое полное лицо, большой, выпирающий вперёд живот...
- У... не-на-вижу! -Процедил он сквозь зубы свистящим шёпотом. - Если не смоешься сейчас... пожалеешь! Забирай бумаги, деньги... ухходди! - Он задыхался, рванул на груди рубаху, с треском оторвалась пуговица, покатилась, белея, по полу...
Сенька повернулся и почти бегом выскочил во двор.
Ветер стих. Снег перестал идти. Молодой месяц острым серпом вонзался в небо. Молчаливо поблескивали звёзды.
Сенька пошёл к сараю. Под широким навесом, прикрывавшим сверху дрова, стояла канистра с бензином.
Шарик вылез из будки и, увидев хозяина, вильнул хвостом и вновь исчез. Сенька взял канистру и широким шагом пошёл назад.
Матрёна всё ещё стояла посреди кухни. Увидев бешеное лицо Сеньки и канистру в его руках, Матрёна остолбенела.
- Ага... Не хочешь уходить... Ну, ладно, оставайся! - Со злорадством в голосе проговорил он. И, открыв канистру, стал разливать по полу бензин.
- Сеня, миленький, родненький! Не надо! Что ты делаешь?! -Залопотала жалобно Матрёна. Со страху она потеряла всякую способность к сопротивлению. В её голове даже не промелькнула мысль вырвать канистру из рук мужа...
Она отступала спиной в спальню, не сводя широко раскрытых и застывших глаз, с канистры...
А Сенька, методично и спокойно, лил бензин на пол, ступая прямо по лужицам. Он облил пол в спальне, плеснул бензин на постель, на скатерть стола, и бросил почти пустую канистру на пол... Она громко брякнулась об доски, из узкого горлышка потекли остатки бензина...
Сенька выпрямился, на безумном от бешенства лице сверкали глаза. В эти мгновения он, худой, хилый мужичок, казался огромным и страшным.
- Боишься, сволочь? - Тихо и зловеще процедил он. - Молись! - С невероятной для такого тела силой Сенька в несколько прыжков выскочил в кухню.
Матрёна теряла сознание от ужаса, сжавшего тисками больное сердце, от резкого запаха бензина, наполнившего дом.
Сенька открыл коробок спичек, вытащил сразу три штуки, чиркнул ими, поджёг остальные спички и швырнул коробок на пол...
Столб огня рванулся к потолку...
Матрёна дико и пронзительно закричала, бросилась к окну, вышибла плечом раму и, не чувствуя боли от порезов, вывалилась наружу... Подол платья горел. Она стала кататься по снегу. Пламя погасло.
Матрёна выбежала на улицу и закричала: - Спасите! Спасите! Горим! Помогите, люди добрые!
Пламя внутри дома бушевало во всю мощь, рвалось наружу через выбитую раму окна и раскрытую дверь коридора.
Первыми выглянули на улицу их соседи: Парамон и Степанида, жившие напротив. Увиденная картина ужаснула их. Парамон закричал: - Пожар! Пожар! - В эту минуту внутри дома раздался взрыв, это рванула канистра.
Огонь уже добрался до щепы, которой была покрыта крыша дома, а сверху щепы был набит шифер. Язычки огня уже выглядывали сквозь стыки шифера...
Вскоре уже все ближайшие соседи толпились вокруг пожарища... В хлеву громко мычала корова, визжал поросёнок... Мужчины бросились к хлеву, распахнули широкую дверь, стали вытаскивать во двор корову, которая упиралась всеми четырьмя копытами... Кое-как, общими усилиями, удалось выволочь её и отвести подальше.
За нею выволокли телёнка. Поросёнок долго не давался в руки, носился с визгом по загородке... Всё же и его поймали, скрутили ноги верёвкой и вытащили во двор, понесли к соседям. Куры разлетелись во все стороны от этой суматохи, было не до них...
О том, чтобы спасти что-то из мебели, нечего было и думать. Пламя не давало даже близко подойти к дому.
Раздался второй, более мощный, взрыв: это рванул баллон с газом. Высоченный столб огня рванулся в небо, стропила рухнули вниз, внутрь сруба... Громко стреляли куски шифера, далеко разлетаясь в разные стороны... В воздухе носились искры.
У соседних домов начала обугливаться масляная краска, вот-вот могли начать гореть доски, которыми были облицованы дома... Соседи обливали водой стены, накрывали мокрыми картофельными мешками крыши...
Послышался вой сирены. Это подъезжала пожарная машина. Пожарники быстро размотали шланги, пустили воду, стали поливать пламя. К ним подбежал Парамон и закричал: - Ребятки! Что вы делаете!? Этот дом, всё-равно, пропал! Спасайте соседние дома! Ведь загорятся же! - В этих словах был резон. Командир расчёта махнул рукой и закричал: - Поливай соседние дома!
В это время подъехали ещё две пожарные машины и тоже стали поливать соседние дома... Потом, когда угроза для них миновала, переключились на пожарище. Пламя быстро слабело, в небо поднимались облака пара и искры... Вскоре остатки пламени залили водой.
Сиротливо торчала в небо непривычно высокая без крыши труба.
...Сенька сидел на бугре метрах в пятидесяти от пожарища, глупо улыбался и повторял: - Вот это был костёр! Вот это был костёр!..
Из подъехавших жёлтых "Жигулей" с синей полосой и надписью "Милиция", вылезли два милиционера, подошли к Сеньке: - Вы подожгли дом? - Спросил лейтенант.
Сенька посмотрел на него непонимающими глазами и отвернулся.
- Я вас спрашиваю, вы подожгли дом? - Взял его за плечо и тряхнул лейтенант. Сенька молчал...
- Он! Он! Изверг! - Закричала Матрёна, губы её прыгали, из глаз лились слёзы.
Сенька, казалось, очнулся: - Уу, змея! Не сгорела, всё-таки! И огонь тебя не берёт!..
- Пройдём! Садитесь в машину ! - Милиционер взял его за шиворот и поставил на ноги. Нехотя повинуясь этой сильной руке, сутулясь, Сенька побрёл к машине... Хлопнули дверцы. Машина круто развернулась, и на большой скорости помчалась по дороге, разбрызгивая в стороны мокрый снег...
Молча кучились соседи, смотрели на курившиеся паром остатки брёвен, всё, что осталось от некогда большого и красивого дома... Шарик жался к ногам Матрёны и испуганно поскуливал.
- Пойдём к нам, Фёдоровна, слышь-ка, а? - Обняла её за плечи Степанида. - Заболеешь, ведь! Пойдём... Холодно...
Матрёна послушно поплелась к их дому. По её мертвенно-бледному лицу текли слёзы, она не вытирала их, даже не чувствовала, что они текут...
- Господи! Хорошо, что хоть ветер стих! Вся улица выгорела бы! - Сказал Парамон.
- Ну и гад! Ну и Сенька! Вроде тихий такой всегда был... комара не обидит... - Отозвался Фёдор, второй сосед. - И какой заскок ему в башку втемяшился? Совсем мозги от водки набекрень встали!
Люди потихоньку разбредались по домам.
Вскоре улица опять стала пустынной.
...Занималось пасмурное, напоенное влагой, утро... Мельчайшая водяная пыль висела в воздухе. Потихоньку стал накрапывать редкий, холодный дождик. Постепенно он набрал силу и к обеду разгулялся вовсю...
Тяжёлые капли колотились в стекло до самого вечера.
От выпавшего накануне снега не осталось и следа...
Уже темнело, когда порывами задул северный ветер, разрывая в клочья висевшие низко над головой тучи и прогоняя их прочь.
Ночью небо прояснилось, высыпали звёзды. Лужи покрылись тонкой корочкой льда.
...Матрёна металась в горячке, сбрасывала одеяло, которым её поминутно заботливо укрывала Степанида.
Иногда Матрёна вскрикивала, пыталась подняться и сесть на кровати. Степанида ласковыми движениями успокаивала её, принуждала лечь, часто меняла холодные компрессы, которые Матрёна срывала с пылающего лба...
Степанида силой заставила её выпить сразу несколько таблеток аспирина и анальгина. Под утро температура спала. Матрёна лежала измученная и как-то сразу постаревшая. Пришла "Скорая помощь". Фельдшер выслушала больную, измерила температуру, посмотрела горло, выписала лекарства.
- Что с нею, доктор? - Спросила Степанида, стоявшая рядом.
- Лёгкие чистые, на мой взгляд, у неё грипп, осложнённый ангиной. - Ответила фельдшер. - Я, к сожалению, сейчас не могу её взять в больницу. Там все койки заняты. Вы уж тут, пожалуйста, присмотрите за нею, хорошо?
- Конечно, конечно! Какие могут быть разговоры... Соседи должны помогать друг другу... - Ответила Степанида. - Присмотрим за нею, не волнуйтесь.
...Прошло несколько дней. Степанида заботливо ухаживала за больной, заставляла глотать лекарства, полоскать горло какими-то целебными травами, варила для неё куриные бульоны, меняла мокрые от пота ночные рубашки.
Парамон по утрам старался производить как можно меньше шума, собираясь на работу. А вечером, возвращаясь домой, в пропахшей соляркой спецовке, всегда останавливался возле кровати и спрашивал Матрёну о самочувствии, о здоровье, говорил что-нибудь шутливо-ласковое, от улыбки топорщились его порыжелые от сигарет усы...
В обществе этих простых, добродушных людей, Матрёна оттаивала душой. Впервые за долгие годы она не слышала в доме ругани, к которой привыкла со своим стариком, ссор, которые часто портили ей жизнь раньше...
Если Степанида за что-нибудь ворчала на Парамона, то он не злился за это, а отвечал шуткой, улыбкой, ласковым словом, что всегда обезоруживало Степаниду.
- Как у вас хорошо! - Мечтательно говорила Матрёна соседке, когда та присаживалась на стул у её постели.
...Через неделю Матрёна уже чувствовала себя бодрой и крепкой.
Она стала вставать с постели, помогать Степаниде по хозяйству.
О муже она старалась не думать. Она изо всех сил отгоняла от себя страшные воспоминания последнего вечера перед пожаром.
Чаще всего ей вспоминались сверкающие, белые от бешенства глаза Сеньки. Сердце её мучительно сжималось, толкалось об рёбра, вызывая острую боль.
Матрёна тогда спешила к Степаниде, обнимала её, просила: - Поговори со мной... Мне - страшно!
- Ну, ну, не думай об этом, слышишь, Матрёна? Отвлекись! - Степанида гладила её волосы, заглядывала в глаза, улыбалась. - Чёрт с ним, с домом! Будешь жить у нас! - От её участия, ласки, Матрёне становилось легче, затихала боль в сердце...
...Наступили тёплые, даже жаркие, погожие дни... Весна мстила зиме за холод, снег и дожди... Очень быстро деревья оделись листвой, луга покрылись яркой зеленью, золотом цветущих одуванчиков. Пышно, празднично стояли усыпанные белыми и слегка розоватыми цветами яблони и вишни.
Только яблоня, когда-то огромная, величественно разбросившая широко в стороны могучие ветви, тихо стучавшая в стекло окна спальни, теперь стояла мёртвая, чёрная, устремив в небо обгорелые ветви, посылая ввысь немое проклятие тому, кто сделал её такой...
Рядом с нею густо цвели алые тюльпаны, смотрели своими прекрасными головками на солнце... Им не было дела до того, что рядом с ними валялись обгорелые головешки, торчала в небо высокая кирпичная труба; они - цвели, они - жили...
...Матрёна стояла возле пожарища, в новом, модном, светло-коричневом плаще, рядом, на скамейке, небольшой чемодан, тоже новый, блестящий никелированными замками.
Она смотрела на буйное великолепие цветущего сада, на алый ковёр тюльпанов, и глаза её туманили слёзы... Она прощалась с местом, где протекли долгие годы её жизни, где познала она, и счастье, и горе, где состарилась; прощалась, может, навсегда...
...За несколько дней до этого, она продала соседям весь свой скот, кур, приоделась, чтобы было в чём приехать к детям...
Наступил последний час перед отъездом.
- Степанида, милая, спасибо тебе за всё, что ты для меня сделала! Век буду помнить! Пока жива! - Она уткнулась лицом в плечо Степаниды и заплакала...
- Ну, что ты... что ты... Успокойся! - Гладила её плечи Степанида, и у неё тоже текли слёзы...
- Ладно... ладно... разнюнились...- Грубовато сказал Парамон, чувствуя, что и у самого щиплет глаза. - Прощаетесь, будто навек! Ещё встретимся, даст Бог! Пошли на остановку. - Он взял в руку чемодан и пошёл вперёд. Степанида подхватила Матрёну под руку, и обе женщины пошли за ним...
26 июня, воскресенье. Приезжала наша знакомая Алла, что замужем за французом Филиппом, есть у них прелестнейший сын по имени Димитри. Я про них уже писал. Аллин папа продал в Москве её квартиру, и на эти деньги они с Филиппом купили небольшой дом, трёхэтажный, и пять гектаров земли возле дома, и ещё участок земли площадью 3,5 га где-то подальше...
Всё так же держат лошадей и собак. Алла работает переводчиком в полиции и её сегодня рано утром вызвали в Роскофф, так как задержали парня из Латвии, который перевозил солнечные батареи в Ирландию; в этих самых батареях была внутри запрятана 1000 пачек сигарет...
Парень утверждает, что не знал об этом, он взялся доставить в Ирландию эти батареи, и всё! Но... незнание не освобождает от ответственности, как известно...
Мы покормили её, и она после обеда опять поехала на допрос этого парня. Да, не повезло пацану! Что ж, сам виноват, не берись за подозрительную работу! Не конфликтуй с законом!
...Вчера, как-то внезапно, началась жара...Продолжается она и сегодня, даже в костёле сегодня было непривычно тепло.
Ольга и Валерий Шкуропаты уехали отдохнуть в Турцию, взяв с собой Юру и Аришку... Молодцы, ребята!
...Уже несколько раз слышал анонс передачи со словами: - Мама умершей дочери увидела её платье...
- И что? - Спрашивает голос за кадром.
- Дело в том, что она была похоронена в этом платье!..
В связи с этим, мне вспомнилась давняя история, наделавшая много шума в Латвии... Об этом даже писалось в газете "Советская Латвия". Одна пожилая женщина зашла в комиссионный магазин в Риге. Рассматривала одежду, выставленную на продажу. И, вдруг, один костюм показался ей знакомым...
Она начала внимательно рассматривать его. Подкладка пиджака убедила её в том, что это - костюм её покойного мужа... Она собственными руками ремонтировала её. Самое страшное, что в этом костюме мужа похоронили на Рижском кладбище...
Женщина пошла в милицию. Первый милиционер, выслушавший её, счёл, что старушка сошла с ума после смерти мужа... Но, на всякий случай, рассказал об этом старшему по званию.
Офицер внимательно выслушал её... Съездил с нею в этот магазин... Началось следствие... В результате его выяснились страшные подробности: семья, жившая неподалёку от кладбища, в собственном доме, систематически раскапывала свежие могилы; одежда и обувь покойных приводилась в порядок, сдавались в различные комиссионные магазины республики, гробы тоже шли на повторное использование...
Более того, делались и другие мерзости, про которые у меня рука не поднимается написать...
Вот, какие, иногда, нелюди живут среди нас... дышат одним с нами воздухом...
...А сейчас просмотрел передачу про нашего легендарного Полководца Георгия Константиновича Жукова. Какую длинную цепь унижений ему пришлось пройти, сначала от Сталина, который ненавидел и боялся Жукова, завидовал его Воинской Славе; затем от Хрущёва, который был очень обязан Жукову за арест Берии, за помощь в достижении высшей государственной власти, и который хорошо понимал свою никчёмность в сравнении с Жуковым; да и Брежнев, конечно, хорошо понимал, что ему до Жукова, как до Луны...
Такова благодарность правителей за доблесть, за мужество Героев Отчизны! Чем выше вознесла Героев их слава в умах простых людей, тем ниже их опустит зависть правителей!
Но простые люди нескончаемой чередой проходили мимо гроба Героя, которому весь Мир обязан, больше всех, своим освобождением от фашизма...
Георгий Константинович свои родным, неоднократно, высказывал пожелание быть похороненным в Родной Земле, но и в этом ему отказали правители, кремировав его тело и положив урну с его прахом в Кремлёвскую стену...
Да...Россия... умом тебя не понять... простым аршином - не измерить...
1 июля, пятница. Вчера отметили наш семейный праздник: 11 лет назад, Наташа, Слава, Лада и Янис, впервые ступили на землю Франции! Как сейчас модно высказываться: это было судьбоносное событие! Да! Для нашей семьи! Благодаря этому, мы все сейчас - здесь! Спасибо, Франция!
...Вспомнилось: летом, кажется 1968 года, строили мы двухэтажный жилой дом на восемь квартир с хозпостройками в деревне. В обед устроились в саду заброшенного дома, на травке. Погода - хорошая, тёплая, солнышко греет...
Кто-то из наших нашёл под кустом красной смородины симпатичные женские трусики, с кружавчиками и, недолго думая, засунул их в карман телогрейки Юзе Барейке, который в нашей бригаде был самый большой хохмач и выдумщик, любитель розыгрышей...
...На следующее утро приходит Юзя на работу в контору Дагдского участка, тогда ещё на старой базе, со здоровущим фингалом под левым глазом, злющий, как чёрт! Садимся в кузов бортовой машины, на скамейки.
- Юзя, что случилось? - Спросил кто-то. Юзя молчал некоторое время, только желваки ходили под кожей, потом... как понёс матом!
- Переведи! - Попросили его. Юзя, малость успокоясь, мат, как известно, утешает, заговорил: - Сижу на кухне... завтракаю... Валя, как обычно, обед собирает... Она мне, кроме обеда, ещё и пару бутербродиков в карман фуфайки кладёт... Ну, вот, в кармане она... эти чёртовы трусы и обнаружила... Ну и гады же вы! А я то... я ж... ничего не знал... Валя подходит.
- Юзя! - Говорит... Я: - Что? - А она мне... хрясь! Хрясь! По одной щеке... по другой... этими трусами... Потом размахивается, и кулаком! В глаз! Ну, тут я вообще охринел!
- Ты чё? - Говорю. - Мать твою! Вообще, нахрен, с ума сошла? - А она, в ответ, трусами этими мне в морду тычет! - Закончил Юзя под оглушительный хохот бригады. Кто-то из мужиков, вытирая слёзы руками, сказал: - Ну, Юзя, не всё же тебе нас разыгрывать! И твоя очередь пришла!..
...И ещё... и тоже о трусах... И тоже - давняя история...
Пошли два дагдских друга в баню... Первую, на берегу речки... Эти два друга всласть напарились, надраили спины один другому, намылись от души... А потом, как среди мужиков положено, посидели, попили пивко с водочкой... Идя вместе домой, почувствовали, что душа добавки просит...
В магазине ещё бутылёк приобрели... Выпили в квартире одного из них, кто ближе к бане живёт, и вторую бутылочку... Совсем уже хорошие, пообнимались-поцеловались, и очень довольные друг другом, распрощались... Второй друг потопал, потихоньку, домой...
Жена первого друга пришла домой и, спустя время, муж обнаружил под столом... мужские трусы! Представляете? Начались, естественно, разборки: - Любовника заимела? Муж - за порог... а к тебе - хахаль? Да? - Ну, и так далее...
А второй друг, придя домой, и слегка протрезвев, когда пришло время раздеваться и ложиться спать, начал раздеваться... Жена его уже лежала в кровати... Когда он снял штаны, обнаружилось, что под штанами, трусы-то... и отсутствуют!
И тут, конечно, тоже начались разборки: - Что? Муж тебя с любовницей застукал? В спешке трусы забыл?..
Спустя время, когда страсти улеглись, пришли к выводу: видимо, в бане, уже изрядно пьяненький, он натянул трусы на одну ногу, затем брюки, а когда они распивали вторую бутылку, трусы сползли с ноги и остались под столом...
...И ещё про Юзю Барейко: однажды отмечали на работе день рождения одного из нас. Была зима. Мороз. Буржуйка в бытовке, сделанная из 200-литровой бочки, раскалилась, пламя гудело, мужики уже здОрово набрались, мне было скучно наблюдать за их поддатыми разговорами, я не пил, читал взятую с собой книжку... Запахло горелым...
Телогрейка, висевшая в опасной близости от буржуйки, начала тлеть... Юзя встал, подошёл к буржуйке и, сказав: - Фу! Как противно воняет! - Снял телогрейку с гвоздя, открыл дверку и засунул в бушующее пламя, закрыл дверку, вернулся к столу и продолжил игру в "дурака" на погоны.
А когда пришло время ехать домой, все уже сидели на скамейках в будке, Юзя всё копошился в бытовке... Ян Янович, потеряв терпение, вылез из кабины, подошёл к нему и спросил: - Долго ещё будешь здесь ковыряться? Все ждут! - Юзя, растерянно: - Фуфайка пропала! - Бригадир: - Ты же сам её в буржуйку засунул! - Юзя: - Я? - Бригадир: - Ну, не я же! - Юзя: - Во, мать твою! Я думал: чужая! - Пришлось одевать ему старую-престарую телогрейку, валявшуюся, на всякий случай в бытовке...
Представляете, как над ним поиздевались остальные строители? Словесно, конечно... когда он забрался в кузов машины... Хохоту было!..
3 июля, воскресенье. Солнечно, очень тепло и тихо... Просто - прелестная погода! Дозвонился по телефону до Владимира, Людмилкиного брата, и Галилеевых. Расскажу. Володя с Аней застраховали свой дом на 70 тысяч латов, после пожара получили страховку - 17 тысяч... ну, хоть так! Все страхователи очень любят получать деньги, а расстаются с ними - со скрежетом зубов и сердечным приступом...
Сорочкины уже отремонтировали дом, слава Богу! Справились с этим нелёгким испытанием! К ним в гости приехала Инга, дочь Ани, с сыном. Они сейчас живут в городе Портсмуте, на юге Англии, по сути, очень близко от нас, только пересечь Ла Манш!
Галилеевы: Коля три месяца проработал в Англии, с работой тяжело, очень много приезжих, и все ищут работу...
Сейчас он опять в Краславе. Наденьке, их старшей дочери, уже исполнилось 18 лет... Господи! Как время-то летит!
Володя рассказал, что Лена и Игорь Федосовы, сестра и брат Нины Васюк, живут по-прежнему в Даугавпилсе. Игорь ослеп ещё в юности, упав с велосипеда, работает, уже много лет, в обществе слепых, массажистом... Да, боюсь, читатель уже забыл это имя: Нина Васюк... В неё были влюблены: и я, и Сашка Лукапёров, и Витька Голуб, мои друзья.
Я знаю, что много лет назад Нина вышла замуж и уехала в Минск. А сейчас, даже Лена и Игорь, ничего не знают о ней... С распадом Союза их связь прервалась...
Продолжение: http://www.proza.ru/2012/08/01/1235