Альфа.
От создателей.
- Слушай, а интересно каким был бы мир, если бы в нем была магия?
- Была или возникла?
- А есть разница?
- Ты знаешь, да...
Пролог.
Мир. Это слово имеет много значений, но чаще всего под ним понимают среду созданную человеком и изменяемую им: самого человека, людей его окружающих, обстановку вокруг него. Мебель, дома, города и поселки. А кроме того реки, леса, равнины, горы, моря и океаны. То есть всю ту совокупность гео- и биологических факторов и явлений, которая и зовется природой. И этому миру всегда было свойственно меняться. Реки промывают себе новые русла, леса оживают весной и засыпают по осени. Даже горы, этот символ вечности и неизменности, стареют и умирают, становясь прахом, и рождаются заново, возносимые к небу медленным, но неумолимым движением тектонических плит.
И человек всегда менялся вместе с миром. Менялся сам и изменял мир вокруг себя. Шел, пытался, искал, ошибался, падал, но упрямо шел от каменного топора к... топору атомному. Смешон и страшен тот факт, что все изобретенное нами, с великим трудом выцарапанное у природы мы, прежде всего, обращаем против самих себя. И не всегда для этого нужны какие-то великие цели. Иногда достаточно простой алчности или интереса. И я не знаю, искупает ли озарение одного пусть даже самого великого открытия те сотни и сотни ошибок, что были совершены до него. Оправданы ли рождение и смерть сотен тысяч людей, чтобы в результате слепой перетасовки генов на свет появился один (всего один!) гений? Не знаю. Наверное, пока мы, как беспомощные котята, тыкаясь в брюхо матери-природы, будем вслепую искать ответы на мучающие нас вопросы, я не смогу согласиться с такой ценой.
Но человечество согласно платить ее. Вся история нашей цивилизации - это циклопический гроссбух, где дебит с кредитом подводятся не золотом и деньгами, а человеческими жизнями. Но человек упрямо отказывается видеть эту правду. И может быть, это к лучшему. Ведь не будь он так слеп и одержим, смог бы он выйти из своей неолитовой пещеры и, подняв глаза к небу, хотя бы попытаться дать имена звездам? А ведь даже в самое страшное и темное время Средневековья, когда все, что не было прописано в Библии, объявлялось ересью, он, пусть тайно, иногда боясь сознаться даже самому себе, все же смел думать, мечтать, видеть и создавать. То есть быть тем, кем ему уготовано быть самой судьбой - быть Творцом. И только эта мысль спасала меня от отчаяния в последние пять сотен лет.
Пять веков, в течение которых, мир, отброшенный Вьюгой в средневековье, и не думал меняться. И если первые три или четыре поколения выживших помнили каким был мир до Вьюги, то сейчас это стало сказкой. Далекой, захватывающей. И неправдоподобной. Попробуй, расскажи обыкновенному крестьянину, привыкшему видеть в небе огнедышащих драконов, что когда-то их не было и в помине, и они созданы людьми. Он рассмеётся тебе в лицо и обзовет блаженным. Попытайся объяснить ему, что маги, которых он привык почитать и бояться пуще смерти, вовсе не всемогущи, и вся их магия - такая же наука, как и остатки аграрных технологий, которыми он пользуется - он первый же донесет на тебя в ближайший магистрат. Потому, что до жути боится попасть в немилость к своему Владыке, который зачастую, именуя себя магом, понимает в магии не больше своих крепостных.
И в этом мире, в котором сказки мира прошлого стали реальностью, но не стали счастьем, я один, кроме историографов Ордена, знаю каким был тот, исчезнувший, мир. И знаю, почему он исчез. И по чьей вине стал таким, как сейчас.
Он был гением. Действительно, гением. Одним из тех, что рождаются по одному на сотню тысяч. И, наверное, поэтому, допуская его к Проекту, никто не удосужился заглянуть ему в душу. Или хотя бы прочесть его дневники. Потом, лет сто спустя после Вьюги, я читал отрывки из них - то немногое, что удалось найти и сохранить. И вчитываясь в эти написанные неровным, ломаным, неуспевающим за мыслью почерком строчки, я убеждался, что он был гением. И как всякий гений, он был безумен. Нет, он не строил тайных лабораторий и не создавал там чудовищ. Чудовище способное испепелить мир создали мы, и снисходительно улыбаясь, отдали ему в руки.
И то, что в последствии назовут Вьюгой, а в реальности бывшее обыкновенной войной, не заставило себя ждать. Все произошло очень быстро, и прежде чем нынешние основатели Семей разобрались что к чему, мир стал таким... каким стал. Погибли Фафнир и Льеда. Прекратилось всяческое сообщение между Старым и Новым светом. Москва, Рим, Константинополь (да почти все большие города прежнего мира) превратились в руины и груды искореженного радиоактивного железа. Трейн и Феанор увели свои Семьи в глубины космоса и сгинули там, оставив как память о себе, орочьи орды, гномов, эльфов и всю прочую сказочную нечисть, ставшую ныне неотъемлемой частью жизни. Модифицированный вирус чумы уничтожил почти всех монголоидов. Кроме тех, кто успел скрыться за Поднебесными горами, воздвигнутыми Ши Лунем, навеки отгородившимся горными пиками от остального мира.
А я только в последнюю минуту осознавший к чему все идет и успевший отхватить свой кусок от пирога бессмертия и знаний, дележка которого и стала причиной Вьюги, в долгие часы ночных размышлений пытался понять, что двигало тем единственным человеком, который растоптал мир, породивший его. Мания величия? Желания изменить мир? Чувство неустроенности в нем? Ничего из этого списка я не нашел в его дневниках. Ему было двадцать пять лет, он был богат, признан, обласкан властью и женщинами, успешен во всем, чем занимался. Неужели же только та почти безграничная власть, которую сулила ему реализация проекта, заставила его забыть о человечности, о милосердии? Что породило в нем эту уверенность в своей абсолютной правоте и праве решать за всех? Не знаю. Не знаю.
И узнаю ли хоть когда-нибудь?