Варвара Ивановна

Борис Виленский
               

                Борис Виленский
               
                Варвара Ивановна
                (рассказ-быль)

В ту пору я жил в коммунальной квартире, где были ещё две соседки. Наш старый дом строили после войны пленные немцы. Трёхэтажный особнячок на два подъезда, где было всего 18 квартир, выглядел дворцом по сравнению со стандартными пятиэтажками, которые теснились по соседству. Обитатели дома были такими же старыми, доживающими свой век людьми. Мне удавалось поддерживать со стариками вполне уважительные отношения, потому что у меня не водились шумные компании, мои гости всегда здоровались с соседями. И это создавало мне хорошую репутацию. Этому способствовало ещё то, что я иногда, откликаясь на просьбы стариков, ремонтировал замки, устранял мелкие поломки бытовой техники, которые казались им катастрофой. Беспомощность стариков в самых простых ситуациях в некотором роде меня забавляла, хотя где-то глубоко у меня зрело чувство, что через энное количество лет меня ожидает то же самое. Мои соседки-старушки не допекали меня расспросами, излишним любопытством или старческим брюзжанием. Одну из них, Марию Александровну,  дети и внуки на всё лето вывозили в деревню. Другая соседка, Варвара Ивановна, не могла выезжать никуда, потому что была полностью слепа, не имела близких родственников, да и возраст её был уже за девяносто. Сначала Варвара Ивановна была для меня полной загадкой: как удаётся выживать человеку, рождённому ещё в девятнадцатом веке, к тому же, слепому и одинокому. Впрочем, у меня хватало своих забот, чтобы слишком долго задумываться над чужими проблемами. Но так бывает часто, что живущие рядом люди, даже чужие, независимо от своего желания, начинают общаться. Так получилось и у меня.
Пока не наступал дачный сезон Мария Александровна, из старческой солидарности, помогала Варваре Ивановне, которая была почти на двадцать лет старше. По сравнению с этими старухами, мой возраст можно было вообще считать детским. Домой, обычно, я возвращался поздно. Холостяцкое положение позволяло мне распоряжаться временем по своему усмотрению. После работы я посещал выставки художников, поэтические вечера, театры. Жизнь моя была бурной и насыщенной, предстоящая старость казалась чем-то далёким и абстрактным. Даже женитьба казалась несколько преждевременной. Моя коммуналка вполне меня устраивала – у нас было тихо: ни тебе буйного и вечно пьяного соседа, ни воинственных воплей детей, отрывших очередной «топор войны», ни семейных разборок. Приходилось мириться с тем, что занята ванная или туалет не вовремя, что за стенкой весь день работает радиоточка (хотя и негромко). Единственное, что меня раздражало, это многочасовые телефонные разговоры бабушек по телефону. И больше всех разговаривала Варвара Ивановна. Всё это происходило в коридоре рядом с дверью в мою комнату. Слушать чужие разговоры было невмоготу – они сбивали меня с мысли, когда я садился писать свои рассказы. Говорить что-либо старушкам было бесполезно: они вежливо извинялись, но продолжали подолгу разговаривать. Я принял мудрое и единственно правильное решение. С непогодой бороться бесполезно, поэтому нужно или одеваться теплее, или пользоваться зонтом. Я купил тридцать метров телефонного провода, принёс с работы несколько списанных телефонов и поставил своим соседкам каждой по телефону. Они сначала недоумевали: для чего всё это?  Пришлось объяснить, что для них так будет лучше – не придётся каждый раз бегать в коридор к телефону. Старушки, не привыкшие к чужой щедрости (возможно, у них были на то основания), всё пытались всучить мне какие-то деньги. Мне стоило большого труда отговорить их. Так мы и жили.
К Марии Александровне часто приходили дети или внуки, к Варваре Ивановне не приходил никто. Она по-прежнему подолгу разговаривала по телефону с такими же слепыми, как и она. Иногда она выходила на улицу, чтобы посетить ВОС (Всероссийское общество слепых), до которого нужно было проехать три остановки. Однажды, когда Варвара Ивановна забыла прикрыть дверь в свою комнату, я невольно стал свидетелем разговора. Я открыл для себя, что слепые живут полноценной культурной жизнью. И это не смотря на то, что мир вокруг них окутан мраком. Некоторые были слепы от рождения, другие – от старости или болезни. Один раз в неделю появлялась с кошёлками соцработница, приносившая продукты Варваре Ивановне. Иногда соседка просила меня купить ей хлеба или молока, или снять показания счётчика. Я обнаружил в себе некоторую терпимость к старикам, хотя раньше ворчал по всякому поводу. Не знаю, что это было – моя собственная трансформация или результат «мягкого» воспитательного процесса, который оказывали на меня старушки? Они всегда обращались ко мне на «вы», пропускали мимо ушей некоторые мои резкости, от которых впоследствии мне становилось стыдно. Когда Мария Александровна уезжала в деревню, Варвара Ивановна лишалась собеседника и чаще «зависала» на телефоне.
Я по-прежнему ничего не знал о прошлой жизни своей соседки. Но однажды к ней пришли гости. С неудовольствием открыв дверь, я разглядывал незнакомых мне людей. Варвара Ивановна торопливой шаркающей походкой поспешила в прихожую.
- Это мои племянники, - сказала она несколько виновато, - Коля и Лида. – Вот навестить меня пришли.
Коля был постарше меня, с рыхлым, слегка одутловатым лицом и маленькими глазками. Лида, пухленькая бабёнка неопределённого возраста, вообще ничем не запоминалась. Я ушёл в свою комнату. Кто-то из племянников гремел на кухне чайником, шумно топал по коридору. Мне не хотелось лишний раз выходить из комнаты, чтобы не встречаться с гостями Варвары Ивановны, не вступать в ненужные мне разговоры. Я всегда, если не враждебно, так настороженно относился к незнакомым людям, пока не чувствовал, что между нами пробегает какая-то искра. Интуиция редко подводила меня: если человек мне не нравился с первой встречи, то при дальнейшем общении с ним я получал подтверждение своим внутренним опасениям или подозрениям. Впрочем, у меня было много способов держать некоторых людей на расстоянии. Я редко попадал в щекотливые ситуации именно потому, что никогда не болтал лишнего, ухитрялся распознать характер того, с кем общался впервые. Всё это не касалось друзей и хороших знакомых, для которых я всегда был предельно открыт. Возможно, этому способствовало моё увлечение психологией.
Гости Варвары Ивановны что-то шумно обсуждали в её комнате, иногда я мог разобрать слова «квадратные метры», «комната», «прописка». Они ушли часа через два. Только после этого я отправился на кухню соорудить себе что-нибудь на ужин. Вскоре на кухню прошаркала Варвара Ивановна. Она нащупала стул и присела. Раньше я никогда не вглядывался в её лицо, хотя меня всегда интересовали лица людей – по ним я мог прочитать если не всё, то многое. Многие люди становились персонажами моих рассказов, в которых вряд ли смогли бы узнать себя. Теперь я рассмотрел лицо своей соседки: глаза, как у всех слепых, либо смотрели куда-то в невидимую точку, либо беспорядочно поворачивались в разные стороны, сухое морщинистое лицо носило на себе следы благородства и давно пережитого страдания. Это открытие озадачило меня.
- Алёша, вы простите меня. Тут мои гости немного пошумели – они привыкли громко разговаривать. Это мои племянники Коля и Лида, - повторила она, - давно не были у меня.
Я, как мог, постарался успокоить Варвару Ивановну, дескать, гости нисколько не помешали мне. Соседка выглядела взволнованной, я попробовал вызвать её на беседу, чтобы отвлечь от неприятных мыслей. То ли её желание поделиться с кем-то своими тревогами, то ли моё неожиданное участие вдруг вызвало у неё слёзы и прилив откровенности. Я почувствовал себя не совсем уютно, словно в чём-то был виноват перед нею. Видя её волнение, предложил выпить валокордина. Но она отказалась.
- Тогда коньяка чуть-чуть, - неудачно пошутил я.
- Только чуть-чуть, - неожиданно согласилась Варвара Ивановна.
Я сбегал в свою комнату и принёс распечатанную бутылку коньяка, которую недавно мне привезли итальянцы. Варвара Ивановна выпила маленькую рюмочку коньяка и через пять минут щёки её порозовели. Она поинтересовалась здоровьем моих родителей. Потом стала жаловаться, что племянник Коля иногда попивает и поколачивает жену. Это не стало для меня новостью, что-то подобное я предполагал, как только увидел его. Очевидно, коньяк подействовал на соседку положительно, потому что она ударилась в воспоминания. Раньше я бы постарался улизнуть от этих рассказов, но сейчас я почувствовал себя сеттером, идущим по следу. Рассказ соседки был необычайно интересен, потому что его хронология тянулась ещё с прошлого века. Только сейчас я узнал, что Варвара Ивановна до революции была сельской учительницей. Её первый муж погиб в Первую мировую.  Потом революция, Гражданская война, разруха, голод. Приходилось с трудом восстанавливать школы на селе, а она оказалась единственной учительницей на всю округу.  Нынешнему человеку невозможно представить, сколько всего свалилось на плечи молодой сельской учительницы, потерявшей мужа и пережившей одно из самых сильных потрясений ХХ века. В 20-е годы, оценив организаторские способности учительницы, власти перевели её в город, где Варвара Ивановна снова вышла замуж. В городе оказалось ещё труднее, потому что школы тоже большей частью были или разрушены (там обычно находились казармы) или были плохо приспособлены для учёбы. На восстановление зданий требовалось больше средств и сил. Это вам не деревянная сельская школа, где собиралось полтора-два десятка учеников. Второй муж Варвары Ивановны, участник Гражданской, часто болел, но в 41-ом ушёл добровольцем на фронт. Обратно вернулась только похоронка с его именем. Детей у Варвары Ивановны не было, поэтому всю себя она отдавала ученикам. Многие из них посылали ей благодарные письма, но связь со временем терялась, размывалась заботами. Пожилая учительница от горя, болезней, тяжёлых потерь стала терять зрение. Пришло время, когда тьма совсем поглотила мир зрительных образов, и теперь они оставались только в памяти. Но самым удивительным было то, что она помнила всё с дореволюционных времён. Её воспоминания тянули на целую книгу рассказов, где непридуманные сюжеты могли составить конкуренцию авторскому вымыслу. Я слушал соседку, забыв о времени. Передо мной раскрылась целая историческая книга, но это была история одной судьбы.
Атмосфера в нашей коммуналке несколько потеплела. Я совсем смирился со своим положением опорного плеча для старушек или непросыхающей от слёз жилетки. Однажды в выходной день раздался звонок в дверь. На пороге стоял племянник Коля. «Факел» перегара от него разил, как от Змея Горыныча. Я поморщился, но пропустил племянника в прихожую. Потом из своей комнаты я прислушивался к странным звукам: похоже, племянника совсем развезло и он натыкался на мебель, потом что-то разбил. Периодически из комнаты соседки доносились возгласы племянника. Вскоре в мою комнату кто-то тихо постучал. Это была Варвара Ивановна, державшаяся сухой ручкой за сердце.
- Алёша, помогите, - она почти рыдала, - Коля… он пьян, он требует деньги.
- Варвара Ивановна, посидите у меня в комнате. Он сюда не сунется.
В прихожей раздался грохот. Это пьяный Коля уронил тумбочку с телефоном. Я почувствовал, что начинаю «заводиться» - казацкая кровь с перцем требовала выхода.
- Варвара Ивановна, я сейчас набью ему морду и выкину за дверь, не обессудьте.
- Ой, Алёша! Не надо. Жалко его.
- Он вас не жалеет. Залил глаза и пришёл качать права, хотя здесь у него нет никаких прав. Хотите, я вызову милицию?
- Что вы, Алёша, ведь его могут забрать на пятнадцать суток.
- Ему бы это пошло на пользу, - мстительно процедил я.
Пьяный Коля шастал по коридору на кухню, потом чем-то гремел в комнате. Кажется, он стал выдвигать ящики шкафа в поиске денег. Варвара Ивановна сидела на диване с обречённым видом. Я тихо выскользнул за дверь комнаты и так же тихо прикрыл её. Заглянув в комнату соседки, я и вправду увидел, что Коля проводит обыск. Терпение моё лопнуло. Я ворвался в комнату, заломил экспроприатору руку за спину и повёл к выходу. Тот пытался сопротивляться, матерился, угрожал. Но я уже вошёл в раж: с силой распахнув входную дверь, я выкинул Колю на лестничную площадку, тот ухватился за перила и сделал шаг по направлению квартиры, я схватил его за шиворот и стал спускать «тело» вниз по ступенькам. Коля, ошарашенный таким натиском, едва успевал перебирать ногами по ступеням. Внизу я хорошенько тряхнул его, пообещав в следующий раз переломать ему рёбра. Вернувшись в квартиру, я помчался на кухню и выпил большую кружку холодного кваса. Внутри ещё полыхало боевое пламя, но мысли уже потекли плавно. Варвара Ивановна продолжала сидеть на диване. Она ничего не знала о произошедшем, продолжая вслушиваться в наступившую тишину. Возможно, она догадывалась о том, что произошло в её комнате, потому что у слепых всегда обостренный слух.
- Варвара Ивановна, - я постарался придать своему голосу лёгкую беззаботность, - Коля ушёл. Правда, он немного накуролесил в вашей комнате, повытаскивал ящики - наверно искал деньги. Я помогу вам навести порядок.
Прошло несколько лет и я, неожиданно для всех, женился. Жена перебралась ко мне. Места в комнате стало ещё меньше, женский гардероб оказался великоватым для моего старинного шкафа. Отдельная квартира не маячила даже на горизонте. Но тут произошло событие, которое много изменило в моей жизни. Однажды Варвара Ивановна вышла на кухню, где мы с женой пили чай, и объявила, что хочет уйти в дом престарелых, где ей обещали полный пансион и медицинское обслуживание, а комнату сдать государству. Мы с женой попытались отговорить Варвару Ивановну. Но она, похоже, уже давно приняла это решение. Я был наслышан о нравах администрации детских домов или домов престарелых, поэтому не разделял идиллических заблуждений соседки (старшее поколение было слишком доверчивым к власти). К тому же, мне не очень улыбалось увидеть нового соседа, похожего на племянника Колю, или семью с детьми. Несколько раз я пытался поговорить с Варварой Ивановной, но тихая, интеллигентная женщина не хотела ничего слушать.
- Алёша, я зажилась на этом свете. Я даже себе стала обузой. Нет, я уже всё решила.
Однажды я поделился с друзьями своей проблемой.
- И чего ты дурью маешься, - решительно заявила Светка, жена моего друга. – Пусть твоя жена поменяет комнату на Маяковке на комнату соседки. Ведь ей всё равно, какую сдавать государству. Это не сложно, заявляю тебе как юрист.
Варвара Ивановна сразу же согласилась на такой вариант, но высказала некоторые сомнения. Её сомнения не оказались беспочвенными: нужно было собрать кучу документов, возить соседку в разные организации, где было необходимо её физическое присутствие и личная подпись, а для этого нужно было вызывать такси, да и считаться с возрастом Варвары Ивановны. В мыслях я всячески чертыхал Светку, которая уверяла меня, что это совсем плёвое дело. Для меня до сих пор является загадкой, как я сумел преодолеть все бюрократические барьеры.
Варвара Ивановна переехала в пансионат, племянники шумно делили её старую мебель, а я ждал, когда освободят мне комнату для ремонта. В первые же выходные мы с женой отправились в пансионат навестить бывшую соседку. Кирпичное здание в виде раскрытой книги имело 14 этажей. Огороженная территория имела небольшой сад, клумбы с цветами и выходила одной стороной прямо к Москва-реке. Внутри здания было чисто, стояли кадки с какими-то деревьями, а по коридорам застелены красные ковровые дорожки. Персонал щеголял вежливостью и свежими халатами. У меня на сердце несколько отлегло, поскольку я ожидал увидеть богадельню с уродливым интерьером и тошнотворным запахом кухни и медикаментов. По коридорам прогуливались чисто одетые старички, некоторые парами. Потом я узнал, что здесь находились и семейные пары, для которых у их детей не нашлось места. В комнате стояли две кровати, несколько стульев и две тумбочки. Варвара Ивановна сразу узнала нас по голосам. Она так обрадовалась и разволновалась, что пришлось звать медсестру. Та пришла, измерила давление, сказала, что высокое, и нужен адельфан.
- Так дайте, - потребовал я.
- У нас не бывает адельфана, только папазол. Хотите – принесу?- она равнодушно пожала плечами и вышла.
Я несколько растерялся, но жена сообразила быстро:
- Беги в аптеку и купи, - она мне продиктовала ещё с полдюжины разных лекарств.
Варвара Ивановна стала протестовать, но я уже оказался за дверью. Поймав частника, я доехал до ближайшей аптеки и через 20 минут вернулся обратно. Женщины тихо беседовали – похоже, они тут о многом договорились. Варвара Ивановна приняла таблетку и прилегла на кровать. Мы просидели с ней почти до самого ужина.
По дороге домой жена стала давать мне инструктаж. Я даже не имел понятия, что для слепых, инвалидов, стариков есть какие-то льготы на бесплатные лекарства. В будний день я отправился в поликлинику к главврачу Ткаченко. Она хорошо знала Варвару Ивановну, поэтому без всяких проволочек выписала множество всяких рецептов. По дороге в аптеку я вспомнил, что мало взял с собой денег. Решил всё-таки сходить и узнать, есть ли такие лекарства, а потом можно и домой сбегать. Но лекарства оказались все бесплатные. В следующие выходные мы опять поехали к Варваре Ивановне. Лекарства были ей необходимы. Внешний лоск пансионата для престарелых несколько потускнел в моих глазах, когда бывшая соседка посвятила меня в здешние порядки. В следующий свой приезд я предложил Варваре Ивановне вернуться в свою комнату и жить там сколько угодно. Та наотрез отказалась.
- Что мне там делать, Алёша, у вас появятся дети и вам будет не до меня.
Дома я рассказал всё жене. Она сначала удивилась, но потом хитро улыбнулась.
- А ведь Варвара Ивановна не ошиблась – у нас будет ребёнок.
Я сидел с разинутым ртом, ещё не совсем понимая сказанного. К концу года у нас и вправду родилась дочь. Жизнь разрывала меня на части: нужно было посещать родителей в Подмосковье, ездить к Варваре Ивановне, бегать по утрам за детским питанием, искать дополнительные заработки. Белка в колесе.
Года через два мы уже могли ездить к Варваре Ивановне вместе с дочерью. Летом мы выводили соседку в сад пансионата, хотя с каждым разом это делать становилось всё труднее – слишком велик был возраст. Варвара Ивановна рассказывала нам леденящие душу истории из местной жизни: то кто-то из стариков выбросился с балкона, не выдержав тяжести своих лет или непреходящих болей; то какой-то министр отдал своих родителей в пансионат, потому что не хватало времени для ухода за стариками, да и места в огромной квартире, и в то же время получали дополнительную площадь для породистой собаки. Слушая такие рассказы, у меня бессильно сжимались кулаки, но изменить существующую систему я был не в силах. Однажды мы с женой приехали к Варваре Ивановне и застали её лежащей на кровати. Лицо её было измождено, она говорила мало и только тихо плакала. Из её рассказа мы узнали, что в какой-то из дней у неё было высокое давление, но медсестра не предупредила её. Варвара Ивановна захотела ночью в туалет и встала с постели. Ей удалось сделать всего несколько шагов, а потом она упала и сломала шейку бедра. Это было приговором. В 96 лет уже не было никаких шансов на выздоровление. Мы с женой пообещали приехать в следующие выходные и привести хорошее обезболивающее. Но у нас заболела дочь, и мы смогли вырваться только через две недели. В комнате Варвары Ивановны были две незнакомые старушки, которые поведали нам, что Варвара Ивановна умерла. Больше ничего от них узнать не удалось. Мы с женой отправились к администрации пансионата. Нас там встретили очень враждебно, категорически отказались указать место погребения Варвары Ивановны, потому что мы не были родственниками. Я даже предложил деньги за информацию, но администратор была неприступна, как скала. Мы с женой ехали домой в полном унынии. Говорить не хотелось. Выйдя из автобуса у метро Сокол, мы зашли в церковь и заказали сороковины, поставили у всех икон. По дороге домой меня одолевали горькие мысли, что я что-то не сделал, что-то не успел, что-то проглядел. Оставалось только молиться за её безропотную душу. Где-то в глубине меня шевелился маленький тёплый комочек надежды, что всё, что я не получил сам или кому-то не отдал, отдам своей маленькой дочери.   
                01.06.2008 г.