Произведение с 101 фото на сайте.http://samlib.ru/editors/a/aleksander_shatrawka/
Глава-6.
Финские пограничники.
Проснулись мы все от шума винтов пролетевшего низко вертолета.
-Да это пожарники,лес проверяют,- сонно пробурчал Толик.
Внезапно открылась дверь,и в баньку ввалился финский пограничник с собакой.Он сказал что-то по-фински и,пробыв с нами несколько секунд, вышел. Сонливость сразу слетела. Сквозь окно мы увидели возле дома несколько пограничников,сидевших на траве и о чем-то переговаривавшихся.
-П -р -и -е х а- л -и,- протянул Миша,- Я ж говорил не нужно было сюда заходить.
-Пожарники,- ухмыльнулся Борис.
-Давайте спрячем все документы и скажем им, что мы - канадские туристы украинского происхождения,- предложил я.
Толик быстро поднял доску в полу, и мы сложили туда все документы. Это была наша самая большая ошибка. Документы нужно было не спрятать, а сжечь.
Старшина финского поискового наряда Антти Лейво, чья собака нашла нас, был смущен. Он доложил по рации своему начальству, что обнаружил четверых молодых людей, одетых в джинсы, двое из них с длинными волосами, и все четверо похожи на немецких туристов. Он знал, что Советы сообщили о переходе границы трёх человек, Советы ошибиться не могут. Пограничники встали, собираясь уходить. Антти вернулся в баньку. Овчарка учуяла документы под полом и заскребла лапой.
Антти вызвал вертолет. Его отряд сидел на траве в ожидании приказа.
Пограничники курили.
-Пойдем , покурить спросим,- завидев дымок, рванулся к выходу Борис.
Мы вышли из бани и направились к ним. Они продолжали переговариваться, не обращая на нас никакого внимания. Поднялся с места только Антти Лейво, а за ним-его верный пес. Он проверил есть ли у нас оружие. У меня из кармана вытащил большой складной нож и тут же, к моему удивлению, вернул мне его. Мы уселись рядом и, смешивая русские, немецкие и английские слова, пытались говорить. Борис и Толик курили. Антти вынул карту и стал показывать свой путь от границы, в подтверждение показав нам все еще мокрую пустую пачку от сигарет и подошву от кеда Бориса, брошенные под финским пограничным столбом.
-Куда пойдем теперь?-спрашивали мы.
-Два километр дорога,- медленно, выбирая слова, ответил один из них и показал на карте Куусамо.
-You send us back to Russia?- спросил я пограничников.
-Ya,Ya,- з акивали они головой.
-Three years in prison,- показал в сторону России Борис. Они ничего не отвечали, только качали головой, давая понять, что плохи ваши дела,ребята.
В это время подлетел маленький вертолет-стрекоза. Здоровый финн в ковбойской шляпе выпрыгнул из него, косо взглянул на нас, взял у Антти наши документы и исчез в воздухе. Пограничники- ноль внимания, как будто у них подобное случается ежедневно. Подошло ещё несколько поисковых групп, и мы двинулись в путь.
Теперь первым с компасом шел Антти, за ним растянулась цепочка метров на сто, где -то в конце тащился Борис в своих новых обрубках и с ним рядом шли финны. Собаку отпустили, и она вместе с длинным поводком носилась где хотела. Она совсем не была злой и готова была идти с теми, кто её будет гладить.
Моросил мелкий противный дождь. Ноги по колено проваливались в заболоченную почву. Финнам было легче, они были в плащах и резиновых сапогах. Шли долго, пока не вышли на пустую дорогу. Из-за поворота выехала целая колонна машин и остановилась возле нас.
Собака, не обращая внимания на окрики Антти, помчалась к минивэну и прыгнула внутрь. Она отлично справилась со своей работой. Правительство Финляндии наградит Антти Лейво и её большим кубком, который будет стоять в его доме в Куусамо на самом видном месте.
Я оказался с пограничниками, братом и собакой в одном вэне; машины с Борисом и Толиком ехали за нами. Из леса выходили просёлочные дороги и рядом с ними стояли невысокие помосты с бидонами молока. Подъезжал грузовик, забирал молоко, взамен оставляя пустые бидоны, которые потом забирали фермеры. Бидоны с молоком меня просто поразили.
«Надо же, никто их не ворует. Да не поймай нас финны, уж точно на этом молоке дошли бы мы до Швеции»,- с сожалением думал я.
Мелькали ухоженные дома с разноцветными машинами, стоявшими во дворах. Наша дорога была без единой выбоины с ярко- желтой разметкой посредине. Я таких дорог никогда не видел в Советском Союзе.
Дорожный указатель у одинокой сопки показал, что это посёлок Руки, популярное место горнолыжников, а дальше -город Куусамо и машины въехали в ворота погранчасти. Высокие березы украшали двор. На ступеньках двухэтажного здания сидели пограничники, рядом играли маленькие дети. Нас провели на второй этаж, разместив по одному в комнатах с аккуратно застеленными кроватями. В полуоткрытых дверях посадив часовых.
Промокший насквозь, я лег на кровать и задремал. Кто-то меня толкал. Это был часовой, жестом показывавший, что я должен иди за ним. В одноэтажном здании находилась столовая. В просторном зале стояли столики, накрытые белоснежными скатертями. Посредине был большой длинный стол со стоявшей на нём чистой посудой, с нарезанным хлебом и булками разных видов, пакетами с маслом и молоком, яйцами и розовым мороженым.
В больших фарфоровых с красивыми узорами посудинах были какие-то блюда. Симпатичная девушка - официантка всё время приносила из кухни еду. Пограничники подходили к столу, и каждый сам брал то, что ему нравится. Некоторые, как дети, ели только одно мороженое.
Мы сели за один столик. Подошел офицер, позвал моего брата и, подойдя вместе с ним к фарфоровой чаше наполнил его тарелку вкусным супом с колбасой, жестом показав нам, чтобы мы сделали то же самое. Толику скромности не занимать. Он взял половник и наполнил свою тарелку так, что она стала похожа на одинокую сопку в лесу, состоящую из одной колбасы и картошки.
-Ну, ты и нахал,- ворчал на него Борис.
Офицер предложил нам взять добавки, но, не знаю почему, все еще сильно голодные, мы отказались. Толик с недоумением посмотрел на нас и тоже замахал руками, мол, хватит. Тогда офицер сам поставил нам на стол яйца, молоко и вазу с клубничным мороженым. Пограничники заходили в столовую и выходили, и на нас никто не обращал внимания, будто мы сидели в городском кафе.
Глава-7.
На свободе за решёткой.
12 июля 1974 года.
Солнце низко катилось по горизонту. Машины остановились у здания из стекла и бетона. Высокого роста крупного сложения молодой финн с длинными рыжими волосами и бородкой делал уборку помещения. Он был одет в тенниску и совсем непривычные для нас шорты. Другой –пожилой- проверил наши карманы, забрал всё из них заставил снять ремни, вынуть шнурки из обуви и затем развёл нас по камерам. Камер было десять-двенадцать, и все были пустыми, только мы занимали четыре. Окно моей камеры выходило на городскую улицу с невысокими двухэтажными домами и неоновыми вывесками на них.
Редко проезжали машины. Парочки влюбленных, одетые в разноцветные куртки и брюки, иногда выходили из местного бара. Рыжебородый финн закончил уборку. Загремели замки в коридоре.
Утром я проснулся от звука открывающегося замка. Дверь распахнулась и бородатый финн с большой плетеной корзиной в руке подошел к столику. Он аккуратно начал выставлять на стол пакетики с молоком и маслом, затем налил кофе в малюсенькую чашечку, стоявшую на таком же маленьком блюдце, и, ничего не сказав, вышел, заперев дверь на замок.
Я выпил кофе и сидел на кровати в одних плавках. Снова отворилась дверь, и рыжебородый махнул мне рукой: выходи. Я начал одевать брюки, но финн снова замахал руками, мол иди так.
В большой светлой комнате с кипой папок, лежавших на столе, меня встретил худощавый, низкого роста человек. Он что -то сказал мне и исчез.Я находился на первом этаже, окно было открыто, на нём не было решетки.
«Бежать ? - мелькнула мысль,- но как, в одних плавках? А может финны нам предоставят встречу с американским представителем, раз так слабо охраняют?» - не зная, как поступить, спрашивал себя я.
Тем временем вернулся финн с фотоаппаратом со вспышкой. Он сделал несколько снимков, снял отпечатки пальцев и провел меня в соседнюю комнату, где за столом сидел молодой человек в белой рубашке со светлыми длинными волосами. «Наверно, следователь», - решил я.
Рядом с ним сидел человек лет пятидесяти. Увидев меня, он представился учителем русского языка местной школы и сказал, что будет переводчиком.
-Почему ты не пытался официально выехать из Советского Союза, как турист?- спросил следователь.
-Пытался, но это оказалось очень опасным делом.
-Можешь поподробней рассказать?
«Три года назад мне эта идея пришла в голову. Я работал тогда на Каспийском море, кильку ловил. Стояли мы под разгрузкой в Красноводском порту, это в Туркмении. Жара страшная, делать нечего, и я решил к юристу сходить на консультацию, узнать какие нужно документы подавать, чтобы выехать из Союза и мир посмотреть. До этого я в Астраханском мореходном училище вместе с Борисом Сивковым почти пять лет проучился. За все эти годы ни разу меня в загранплавание не пускали, может, потому что мой дед, мамин отец, был репрессирован, а я хотел мир посмотреть, а не коммунизм строить.
-Конечно, любой желающий в нашей стране может свободно выехать, - обрадовал меня юрист, - пиши заявление в ОВИР. Я тогда даже такого слова не знал.
-Укажи причины своего желания, вот и всё.
«Вот и всё» началось сразу. Вечером за мной приехал человек на мотоцикле и привез меня в КГБ, где меня ждал зам. начальника майор Бобырь.
-Зачем тебе эта заграница нужна, что ты там будешь делать?- спросил он.
-Путешествовать, смотреть, как в разных странах люди живут,-ответил я.
Я стоял на своём, отчего майор сменил тон беседы.
-Хорошо, теперь слушай меня и запомни. Пойдёшь к границе - пулю в спину получишь и ещё раз только услышу от тебя слова «запад» и «заграница»,- я с тобой буду иначе разговаривать,- и добавил: - Спросят на работе, зачем вызывали, скажи, что из- за паспорта.
После этой беседы я понял, что выехать из этой страны для меня нет возможности. В этот же вечер в отместку Бобырю я выколол у себя на груди большими буквами –Spirit of West. Я поднял рубашку и показал финскому следователю слова, как я их тогда написал с ошибкой.
-А это что за шрамы?- указал он на белые рубцы на груди.
-Это другая история,- продолжал я. Меня все эти годы пытались в армию призвать. Во время призывов я устраивался работать чабаном, пас овец в калмыцких степях. Для военкомата было сложным делом меня там отыскать. Я даже жаловался им, мол, годы идут, а я долг Родине отдать никак не могу. В военкомате даже извинялись и обещали обязательно призвать. Так, после очередного набора я приехал домой к родителям в Кривой Рог. Не успел я ночь переночевать, как курьер повестку принес: «К обеду быть в военкомате». Я себя представить не мог в армии со звездой во лбу и в кирзовых сапогах. Это был просто ужас! Идти в тюрьму на три года за отказ служить в армии тоже желания не было, и я придумал план. Я знал, что в Криворожском военкомате военком подполковник Оленников- очень нервный и вспыльчивый человек и решил поиграть на его нервах, записав все его вопли на магнитофон,а там видно будет.
Толик Романчук, мой друг, всё утро перочинный нож для меня точил. Я в портфель магнитофон вложил, микрофон к ручке примотал, на длинные волосы повязку надел, брюки с самым большим клёшем и рубаху яркую, в цветах для встречи выбрал. Думал, что на военкома это всё подействует, как на быка куча красных тряпок, а я буду его сегодня укрощать. Явился в военкомат четко, как в повестке указано. Конечно, переживаю.
На дворе весна, май месяц, радуйся жизни только. В кабинете с военкомом за столом сидели ещё два человека. Один был из местного райкома партии, второй - из районного КГБ. Военком Оленников сидел за столом молча.
-Ты не встал на воинский учет, а за это предусмотрено наказание по Статье 72 УК УССР от одного до трех лет лишения свободы,- сразу- вместо: «здрасте!»- зачитал уголовный кодекс кагебист.
- Вот мой железнодорожный билет. Дата показывает, что я вчера прибыл в Кривой Рог, а сегодня встану на военный учет,-объяснял я.
-Хорошо! Пусть военком решает, что с тобой делать,- и они вышли, оставив меня с Оленниковым.
Военком ждал этой минуты. Магнитофон писал.
-П а т л -а -а -т ы й!- я тебя сначала обстригу,-закричал он.
-Зачем, разве ты не знаешь, что я собираюсь уезжать к себе домой? - спросил я и указал пальцем на Америку на висевшей на стене большой карте мира.
От обращения на «ты» военкома хватил шок, с ним никто и никогда так не разговаривал.
-Вот, видишь красную полосу?- показал я ему на границу. -Я могу тебе тысячу раз повторить, что я буду за ней!
Я не боялся это говорить военкому, ведь магнитофон только записывал, а про границу и Америку знали только мы двое.
Военком пришел в ярость. Худой , высокий, с бледным и злым лицом он превратился в Кощея Бессмертного.
-Ты, ты,- заикался он,- ты - трус! Такие, как ты, в годы войны в плен к фашистам сдавались.
Это и нужно мне было от него услышать. Я пошел в атаку.
-Кто это к фашистам в плен?- наигранно завопил я.
-Ты, ты!!! Ты и крови боишься!
Чувствовалось, что он рад, что, наконец, ему удалось меня задеть за живое.
-Это я трус!? Это я крови боюсь!? Да я всегда за Родину в бой первым пойду. Сейчас ты сам увидишь, как я крови боюсь,- и, громко хлопнув дверью, я выскочил из кабинета.
В коридоре собрались работники военкомата. Им, конечно, все было слышно. Они расступились, и я вышел во двор. Теперь нужно было взять наточенный Толиком перочинный нож и не сильно чиркнуть себя до крови по груди. Делать это было страшно, но начатую игру теперь нужно было довести до конца. Приложил нож, чирк, беленькая полоска и никакой крови. Начинаю себя ругать:
-Трус поганый.
Еще раз -чирк, чирк - и вдруг кровь как потечет.
Иду в кабинет к военкому. Грудь в крови,нож в руке, в другой руке магнитофон пишет. Народ расступается, никто не собирался военкома защищать.
-Эй! Где ты там?- кричу я.
Военком вышел из кабинета и, увидев меня, тут же вбежал обратно. Он повис на двери, не давая мне войти.
-Открывай!- кричал я. Ты моей крови хотел? Получай!
Я рванул дверь, военком упал, но вскочив, побежал к своему столу. Я начал догонять его, быстро бегающего вокруг стола, обращаясь к нему:
-Слушай, ты меня вызвал в военкомат, а теперь убегаешь?
Он остановился, понимая, что я не собираюсь убивать его, и тихо, еле слышно сказал:
-Иди домой.
«Скорая помощь» отвезла меня в сумасшедший дом, где я пробыл ровно два месяца.
Ох, и кололи меня там всем, чем только можно. Уколами сульфазина, от которых были температура, бред , боль по всему телу. В ноги толстые иголки втыкали и по пол-литра физраствора накачивали. Горячие уколы магнезии, от которых тело кипятком заполнялось, уколы трицедила, от которых появлялась страшная неусидчивость и состояние, будто тебя наизнанку выкручивают.
Скажу сразу, что магнитофонная пленка меня спасла от суда. Прокурор, прослушав её, не нашёл там никакой антисоветчины, один только крик военкома.
Наступил день, когда комиссия в больнице на Игрени решала вопрос о моей выписке. В кабинете находились мой лечащий врач Малецкий Феликс Феликсович и главврач больницы.
-Теперь ты хочешь выехать за границу?- это всё,что у меня спросили.
-Нет, даже и думать об этом не хочу,- врал я.
После всего этого я снова уехал в Туркмению и работал на Каспийском море, но недолго, до осени.
В октябре 1973 года я получил от брата письмо, где он писал:
«Меня вызвали в военкомат и призвали на службу в армию. Я всячески пытался симулировать болезни при прохождении медкомиссии, но военком Олейников сам лично давал распоряжение врачам записывать, что я годен для несения воинской службы. В военкомате мои волосы постригли, и теперь 26 октября я отбываю на службу. Я не знаю, что теперь мне делать. Отец по такому случаю даже купил бутылку вина и сказал, что мы отметим это радостное событие.»
Эта новость меня застала врасплох, ведь мы летом следующего года решили бежать из Советского Союза. До отправки Миши в армию оставалось три дня. Я бросил работу и помчался спасать брата. Ведь наша цель была попасть в Америку, а не в кирзовые сапоги Советской Армии.
Мишу я не узнал, вместо длинных волос он теперь носил кепку,прикрывавшую его стриженную голову. Первым делом я решил привести его в нормальный вид. Мы обошли магазины, пытаясь купить ему парик, но париков просто не было в продаже. Нам только удалось найти рыжего цвета длинный и густой синтетический шиньон, который тут же в магазине брат надел на голову и, чтобы он не спадал, сверху завязал повязкой. Получилось даже очень здорово, Миша стал похож на индейца, сошедшего с экрана ковбойского фильма.
Прямо из магазина мы отправились в военкомат навестить военкома Олейникова. Его мы застали во дворе, он стоя перед колонной стриженных призывников и, как было присуще ему, зачем- то орал на них. Он узнал меня сразу и... замолчал, глядя на нас в полном недоумение.
-Шатравка, это ты?- после некоторого раздумья спросил он брата.- Мы же тебя подстригли?!
-Кто тебе дал право отнять волосы у моего брата?- спросил я.- Найди и верни их нам. Мы придём за ними в пятницу, в день отправки.
Это представление собрало немало народу во дворе военкомата, и все молча наблюдали, поглядывая то на нас, то на военкома.
Длинный неврастеник , подполковник Олейников, на удивление всем стоял и молчал, не зная что делать и какой выходки ещё можно ожидать от нас.
Из военкомата мы прямиком отправились в нервно- психиатрический диспансер. По дороге, в троллейбусе, я дал Мише проглотить таблетку галоперидола , о действии которого он тогда не знал. В приёмном покое во время разговора с врачом его начало крутить от этого лекарства, его движения и мимика на лице выдавали его за психически больного человека.
-Ты слышишь голоса? Бывают ли у тебя галлюцинации? Хочешь ли ты спрыгнуть с крыши девятого этажа своего дома?- спрашивала врач.
-Да, да, да!- вцепившись руками в стул, не понимая что с ним происходит, нервно отвечал брат врачу.
Затем в кабинет зашли санитары и увели Мишу.
Я вернулся домой один. Стол был накрыт, и бутылка вина дожидалась торжественного распития. Отец понял сразу, что в его родной армии не будет и второго его сына. Мама тоже бранилась и не могла в это поверить.
-По каким причинам ты так стремился покинуть Советский Союз?- спросил улыбаясь финн и добавил шутя, - ведь у вас там так много красивых девушек.
Мне было не до шуток.
-Много причин,- ответил я.- Первое, что донимало- это повседневная пропаганда коммунистической идеологии, от которой практически никуда нельзя деться. Она давит на человека.Радио,телевидение, пресса и даже немалая часть зарубежной литературы- всё это работает на неё, воспевающую советский образ жизни. Советские границы охраняют меня, как заключенного, только заключенные в лагерях находятся по решению суда, а мне вынесен приговор без всякого суда -прожить здесь всю жизнь. Я- раб, принадлежащий КПСС, обязан принудительно работать, получая взамен подачки,и до смерти должен быть благодарен им за это. Там даже одеваться и причёску иметь как тебе нравится, нельзя.
-Что ты имеешь в виду?- спросил следователь.
-Мне, например, в Криворожском горкоме партии инструктор отдела пропаганды прямо сказал:
-Таких как ты, длинноволосых, собрать бы всех вместе да расстрелять всех разом.
-Ты помнишь его фамилию?
-Конечно, я его всю жизнь помнить буду. Панченко, - ответил я.
-Скажи,- вдруг спросил финн , сменив тему,- может кто-нибудь из вас быть сотрудником КГБ?-
-Нет!-ответил я.
-Сивкова я знаю по мореходке с 1966 года, Романчук – мой сосед и друг, ну и мой брат.
-Кто такой Урко Кекконен?- спросил меня переводчик -школьный учитель, которому, как мне показалось,очень не нравились мои антисоветские высказывания.
-Ваш главарь и советская марионетка,- ответил я.
Следователь рассмеялся и что-то записал, переводчик оставался хмурым и серьёзным.
-Вы нас выдадите?- спросил я его.
–Да, мы это должны сделать. У нас договор с Советским Союзом,- честно сказал финский следователь.
Глава-8.
Шампанское и полицейский.
6 октября 2005.
Я веду мини-вэн по улицам Куусамо, который в моей памяти остался на всю жизнь. Город этот мы рассматривали через решетку тюремной камеры летом 1974 года. Нугзар ведет съёмки. Я должен подъезжать к прохожим и спрашивать:
-Как доехать до местной тюрьмы?
Финны, особенно молодёжь, хорошо говорят по- английски, и тюрьму мы нашли быстро. Это трехэтажное белого цвета здание полицейского участка с прилегающим к нему одноэтажным корпусом с несколькими камерами находилось в центре города. Два финских корреспондента прибыли точно к назначенному времени и уже ждали нас у входа. Им удалось отыскать полицейского, проходившего службу здесь в 1974 году, и они пообещали нам устроить с ним встречу.
Полицейского звали Сеппо Киллонен, он уже вышел на пенсию и был примерно моих лет. Нам разрешили посетить полицейский участок и сделать съёмки. На этот раз одна камера была занята пестро одетыми молодыми цыганками. Нугзар начал их снимать, но они так громко возмущались и ругались, что он передумал и быстро перевел кинокамеру. Сеппо хорошо помнил события тех дней. Он открыл дверь и мы вошли в ту же камеру, с той же самой решеткой на окне через которое тридцать один год назад я смотрел на желанный Запад.
Андрей Некрасов задавал мне вопросы, я отвечал, сидя также, как тогда на топчане и ел, принесенный по такому поводу в тюремной посуде, обед. Финские журналисты и Нугзар не отрывались от кинокамер.
-Саша, поздравляем тебя с Днем рождения,- вдруг сказала Ольга Конская и достала бутылку шампанского.
Это моя Иринка успела ей сообщить, что сегодня мне стукнуло пятьдесят пять!
-Да,- сказал бывший полицейский Сеппо Куллонен, - я распиваю спиртное в тюрьме! Да еще и с бывшим заключенным!- это небывалый случай для Финляндии!
-За встречу и за тебя,- держа в руке стаканчик с шампанским весело сказал он.
Я вспомнил Бориса, Мишу, Анатолия и мне показалось, что они здесь рядом со мной в своих камерах.
Из полицейского участка мы уехали поздно, встретив по дороге в гостиницу тех же цыганок.
Я зашел в свой номер. На экране телевизора все еще мельтешили шарики и дрожала надпись: “Михаил Шатравка! Добро пожаловать в Куусамо!”. Но, стоило мне включить телевизор и сменить несколько каналов, как всё исчезло.
Глава-9.
Ура! Кинокамера сломалась.
Утром мы мчались к границе на юг. Эта была та дорога, по которой нас везли выдавать Советам. Тогда я ошибочно надеялся, что мы едем в Хельсинки и что это хоть на немного оттянет возвращение в Союз.
Теперь я сидел за рулем и мчался к месту выдачи вспоминая, как тогда сквозь окно машины у самой дороги посреди леса я видел дом зеленого цвета с витринами и неоновой вывеской «Ресторан », и сейчас я искал его, проезжая мимо озёр, пропуская стада оленей, перебегавших дорогу.
-А вот и ресторан,- обрадовался я.
Он больше походил на придорожную забегаловку, как мне сейчас показалось. Я помнил, что скоро будет поворот на узкую черную дорогу влево, на восток. Нугзар сидел на пассажирском сиденье, Ольга, Максим и Андрей - за моей спиной в удобном салоне микровэна «фольксваген».
-Поворачивай здесь,-сказала Ольга, указывая на дорожный указатель и совсем новую дорогу, на обочине которой стояла запаркованная техника, грейдеры, катки.
Там, где была старая застава, возвышалась новая финская таможня. Впереди были видны полосатые столбы, за ними, на российской стороне, на том месте, где нас встречали погранцы в фуражках, финны своими силами строили таможню русским.
-Финнам нужен карельский лес, а Россия много лет таможню сделать не может,- объясняла Ольга.
У нас было разрешение на посещение таможни, но финские пограничники разрешили делать съёмки только возле главного входа. Нугзар носился с кинокамерой и что-то снимал. Мне не нравилось это место. Всё было не так, и единственным желанием у меня было поскорее уехать отсюда. Я очень хотел заснять настоящую границу, какой я видел её тогда: лес, пограничные столбы и... опасность.
В Куусамо, в павильоне «Информация для туристов» мы взяли отличную карту дорог. Я даже нашел на ней сельскую дорогу, упиравшуюся в границу России в шести километрах к югу от нашего перехода.
-У нас время в обрез, а впереди еще съёмки в Карелии и на Украине,- ответила Ольга, узнав о моём желании свозить их нелегально к границе.
Но нет худа без добра,- так, кажется, говорят в народе. Прокатались мы по Карелии три дня и вернулись в Хельсинки. Киношники отправили меня до вечера побродить по столице Финляндии, а сами остались просмотреть отснятый материал. Вернулся я под вечер. Ольга меня встречает очень расстроенная, почему-то извиняется. Нугзар с Андреем рядом стоят, молчат. Оказалось, что камера сломалось во время съёмок на финской таможне и на отснятой кассете нет резкости.
-Нужно опять в Куусамо возвращаться,- сказал Андрей,- а самолет только завтра, и времени нет.
-Что делать?- спрашивал он Ольгу, отвечавшую за расписание съёмок и за бюджет фильма.
Для меня эта новость прозвучала как радость. Я предложил поскорее взять машину напрокат и заверил, что восемьсот километров до Куусамо мы проедем за ночь, сэкономим деньги на самолет, гостиницу и главное - световой день. Андрею эта идея понравилась, и мы помчались с ним в аэропорт, взяв там удобный микро-вэн «ситроен».
Хельсинки в ночных огнях остался позади. Ольга с Андреем обсуждали план съёмок, планируя завтра быть на той же таможне.
-Оля, но это же не граница! Позволь мне привезти вас на настоящую границу. Не пожалеете! Какие съёмки получатся! - стал просить я.
К моему удивлению Ольга сказала:
-Хорошо,вези!
Услышав её ответ, мне захотелось сказать ей что-то хорошее, поблагодарить за её внимание.
-Оль, большое тебе спасибо за приветствие : «Добро пожаловать в Куусамо!», только по ошибке вместо моего имени, на экране телевизора было имя брата.
-О чем это ты?- переспросила она.
Я всё рассказал ей.
-Саша, я ничего этого не делала! Я сама всё время хочу сказать и не знаю как. Когда мы все из Хельсинки в Куусамо вылетали, я показала билеты на посадку. Вижу, в билете вместо Александр написано Михаил, и подумала, что сейчас тебя в самолет не пустят, тоже самое произошло, когда мы в Хельсинки возвращались. Я билеты сама заказывала и на твоё имя. Наступила тишина, я не знал, что сказать.
Мистика просто.
Чем дальше я подымался на север, тем меньше машин и населенных пунктов встречалось по дороге. Стояла безлунная темная ночь. Все спали на мягких длинных сидениях. Я мчался , значительно превышая скорость и думал о Мише, веря, что это он помог расстроить кинокамеру, чтобы снова мы вернулись в Куусамо.
Глава-10
На финской заставе.
На рассвете мы въехали в Куусамо. Я остановил машину возле маленького ресторанчика. Андрею нужно было снова отснять диалог со мной, а всем привести себя в порядок и позавтракать.
Осведомленность Ольги и Андрея о нашем переходе границы и о событиях тех дней поражали меня, может, на то они и документалисты. Оля несколько дней звонила финскому журналисту, требовавшему летом 1974 года не выдавать нас Советам, но на звонки никто не отвечал. В том же году журналисту пришлось иметь дело с финскими спецслужбами, и он замолчал.Ольга всё время днём и ночью говорила с кем-то по мобильному телефону, рассылала эсэмэски. Вот и сейчас, держа в одной руке кофе, а в другой мобильник она сказала:
–Дозвонилась! Он сказал: «-Нет! Никакого интервью!» Как им удалось его запугать, что тридцать лет спустя он всё еще чего- то боится, - сказала Оля о журналисте, о котором я до сего момента ничего не знал.
В кафе было пусто. Андрей повторял вопросы:
-Почему вы решили бежать на Запад, почему тебе не нравилась жизнь в Советском Союзе?
Я отвечал, а Нугзар снимал и снимал.
Тем временем в ресторанчик привезли почту и хозяйка, улыбаясь, положила нам на стол свежий номер газеты. Мы увидели на фотографии себя, снятых на фоне полицейского участка в Куусамо, и статью на непонятном для нас финском языке о нашем посещение тюрьмы.
До границы ехать не больше часа, но темнело быстро и я нервничал. Наконец, съёмки в ресторане закончились и мы мчались уже по хорошо знакомым улицам Куусамо на север, к границе. Вот она, высокая одинокая сопка Руки. Теперь только не проскочить первую дорогу, она идет на восток. Выруливаю, держа карту перед собой. Дорога без всякой разметки виляла по лесу. Лес, болота, ручьи и никакого жилья, одним словом, глухомань. До границы оставалось два-три километра. Метров в ста в стороне от дороги стоял большой дом и возле него припаркованные машины. Это была финская застава. Незамеченные финнами, мы проскочили заставу и вскоре увидели большой щит, предупреждавший на разных языках:
«Стоп!
Пограничная зона!
Въезд без разрешения запрещен!»
За щитом продолжалась дорога, покрытая мхом и кустами брусники. Оставив машину, мы пошли пешком.
Вкусно пахло осенью и грибами. Я шел впереди, набивая рот брусникой, и случайно заметил спрятанную в лесу сигнализацию - маленький прибор с лазерный лучом. Мы обошли лазер по лесу и вышли к забору из проволочной сетки.Сразу за забором стоял сине-белый полосатый финский пограничный столб,а в метрах пяти от него- красно-зеленый, российский. Широкий, без единого кустика вырубленный лес между границами уходил за горизонт.
Я быстро пролез под забором, за мной последовал Андрей. Ольга протянула сквозь забор микрофон, обтянутый чёрным мехом, который они называли «кошка». Оля улыбалась, видя с какой радостью я обнимаю финский столб и бегаю вдоль границы, делая снимки. Нугзар, как всегда, прилип к своей камере и снимал.
-Вылезайте скорей!- стала звать нас Оля,- финские пограничники идут!
Мы быстро перелезли под забором обратно и замерли на месте. Нугзар вставил в кинокамеру чистую кассету и передал отснятую Ольге, она быстро её спрятала.
Три финских пограничника что-то сказали нам и показали жестом, что мы должны идти в сторону заставы.
Мы очень волновались, боясь, что финны будут нас обыскивать и заберут киноаппаратуру и фотокамеры. К нашему счастью, этого не случилось.
На заставе начальник выдал каждому из нас лист бумаги и карандаш, с нарисованными пограничными столбами и границей посредине и попросил нас начертить, кто и где был. Может, они подозревали,что мы кого-то встречали из России или хотели убедиться были ли мы на российской стороне?
Я бегал вдоль границы, и теперь не мог вспомнить, был ли я на той стороне, только мой фотоаппарат знал это. Я нарисовал свой путь до финского столба и обратно и показал Андрею.Я фотографировал на память Андрея в обнимку с полосатым финским столбом, а он меня.
Нугзар вернул первым свой листок и удивил финнов, начертив черту через всю Россию прямо к заставе, доказывая на русском языке, что он давно в России уже не был. Ему дали другой листок и попросили нарисовать только черту от заставы к забору и обратно.Обстановка изменилась, когда пограничники обнаружили финскую газету с нашей фотографией и статьёй о нас.
-Зачем ты пришел на нашу заставу? - недовольно спросил начальник, на хорошем английском, - ведь ты тогда переходил в шести километрах выше, так иди туда.
-Там дороги нет, -ответил я.
Нам предложили кофе и бутерброды. Офицер, старший по званию на заставе, расспросил каждого из нас о профессии и зарплате. Меня это насторожило. Я знал, что в Финляндии за нарушение правил дорожного движения дают штраф на основании заработной платы.
–Пятьсот долларов в неделю, нет в месяц,- спохватился я, но было уже поздно. Офицер внес в протокол: «Две тысячи в месяц».
Время шло. Ольга незаметно для всех снимала всё на свой мобильник. После долгого ожидания начальник заставы вернулся к нам с кипой бумаг. Это, как мы потом узнали, было постановление суда, где указывалась сумма штрафа за незаконное пребывание на границе. Ольге и Андрею присудили по 230 евро, мне-180 и Нугзару -86. Мы расписались на квитанциях и собрались уходить.
-Слушай,- обратился вдруг ко мне начальник заставы. Моя сестра - жена пограничника, который тебя со своей собакой задержал. Хочешь с ним встретиться?- спросил он.
-Конечно, конечно! Вот это да!- с радостью закивала головой Ольга от такой неожиданной новости.
Фин взял телефон, минуты две говорил и, закончив разговор, протянул Ольге адрес.
-Завтра в десять утра вас ждут,- сказал он .
Продолжение: http://www.proza.ru/2012/07/14/190