Диссерт на десерт
Сидельцам научных "шарашек", прославившим советскую науку.
Красный, новенький трамвайчик, обтекаемой, как пуля, формы летел вдоль бульвара и плавно притормозил на остановке. В полупустом вагоне я удобно устроился у окна и посмотрев с молитвой на купол Исаакиевского собора, погрузился в свои мысли. Скользя по рельсам вдоль пустынной глади Дворцовой площади трамвай жалобно заскрежетал колёсами и вырвался на горбину Дворцового моста.
С шестнадцати лет я ходил на работу по Дворцовой набережной, мимо Эрмитажа и Дома учёных, любовался невскими просторами, слушал крики чаек. Тогда я работал в ИЭМ лаборантом и смотрел на профессоров и академиков, как на звёзды в небе. В ЛИАПе на лекциях заговорить с профессором тоже было стеснительно. Теперь мне исполнилось двадцать семь , у меня есть своя комната на Конногвардейском бульваре, диплом инженера, беременная жена, раскладывающийся диван и самодельные книжные полки из досок с двумя десятками любимых книг. С самой верхней полки за мной приглядывали, собранные мною по деревням, иконы Спасителя , Троицы и Божией Матери. Теперь пора было думать о будующем. Собственно в него, в своё будующее я и ехал.
Два года работы на кафедре спорта в ЛИАПе убедили меня в том, что самое сладкое и тёплое место в нашей стране это работа доцента и профессора в институте. Самые большие зарплаты, самая маленькая занятость, двухмесячный отпуск летом и двухнедельный на каникулах зимой. При этом почёт и уважение в обществе. За два года я уже сдал экзамены кандидатского минимума в Государственном институте физкультуры имени Петра Франциевича Лесгафта и собирал материал по теме диссертации о критериях оценки состояния двигательной системы человека. Заведующий нашей кафедрой Юрий Владимирович Захаров, не очень хотел отпускать меня, но разобравшись в сложившейся ситуации, рекомендацию в аспирантуру дал.
Поступать в очную аспирантуру меня подтолкнули два обстоятельства. Во первых я решил посвятить себя работе в Театральном институте и возродить там курс трюковой подготовки актёров, который с 1920-х годов там преподавали В.Э. Мейерхольд , Г.М. Козинцев и Л.Трауберг. Уже целый год я работал там преподавателем по совместительству на курсе профессора Василия Васильевича Меркурьева со студентами чечено-ингушской студии. Жена Василия Васильевича и мать моего приятеля Пети – Ирина Всеволодовна Мейерхольд, очень поддерживала мои поиски в создании программы и методики трюковой подготовки актёров. По сути это было продолжением дела её отца – биомеханики Всеволода Эмильевича Мейерхольда. С Петей Меркурьевым я познакомился на съёмочных площадках Ленфильма. Профессор Иван Эдмундович Кох тоже поддерживал мои изыскания и приглашал на свои уроки сценического движения и фехтования. Он был продолжателем дела Григория Козинцева и его Фабрики Эксцентрического актёра /ФЭКС/.
На съёмках «Короля Лира» в 1969 году у Григория Козинцева в Нарве мы и познакомились. Ректор Николай Михайлович Волынкин мою идею принял с воодушевлением, но предложил переквалифицироваться из инженера в педагоги. Такой финт можно было совершить , только защитив педагогическую диссертацию.
Довёл мою идею до материализации и обучения в очной аспирантуре военный комиссар города Ленинграда, который уже семь лет хотел забрать меня на службу в Вооружённые силы СССР и в спортивный клуб Армии. По советским законам, аспиранты имели отсрочку от воинской обязанности на период обучения. Так обстоятельсва подтолкнули меня к трём годам райской жизни в очной аспирантуре Ленинградского научно-исследовательского института физической культуры на проспекте Динамо, 2.
Не знаю как другие юноши и девушки, но я до этой счастливой минуты даже не представлял себе, что дверца в страну чудес, находиться не коморке папы Карло , а совсем рядом. И доступна каждому. Только постучись. Нет, конечно, по блату принимали своих деток и деток высокого начальства. Но это было не поголовно. Кому то нужно было и дело делать.
При каждом приличном институте в СССР была аспирантура. Аспиранты три года занимались написанием научной диссертации, читали книги в библиотеках, посещали консультации видных учёных, научные конференции и семинары / даже в других странах/ , получая ежемесячную стипендию в сто рублей и имея совершенно свободное расписание своей научной деятельности. Затёртому совслужащему это могло показаться неправдоподобным. Да многие и не догадывались о существовании в нашей стране такой организации, как очная аспирантура. То ли учиться не любили, то ли не знали , чем это всё может закончиться. То ли боялись замахнуться на удел для избранных.
А закончиться это могло только пожизненным благоденствием. Хотя разница стипендии аспиранта и зарплаты молодого инженера в десять рублей многих граждан отпугивала. Но не меня. Мне свобода была намного дороже. Я давно научился из свободы делать деньги. А защита диссертации сулила не только свободу, но и путь к самой высокооплачиваемой в СССР деятельности. Уважали коммунисты умных учёных. Особенно после того, как они изобрели для них атомную бомбу и запустили в космос ракету с космонавтом. С этого момента коммунисты поверили в чудодейственность науки и денег на учёных не жалели.
Трамвайчик повилял своим вагоном по узеньким улочкам Петроградской стороны, проехал по улице Плуталова, пересёк Бармалеева и привёз меня на Каменный остров, где со времён царя петербургская знать строила себе летние дачи и разбивала живописные парки. Здесь в одном из особняков в стиле модерн на берегу Невки, утопающем в цветущих кустах сирени, размещался Ленинградский научно-исследовательский институт физической культуры и при нём – аспирантура. Заведующая аспирантурой , миловидная, доброжелательная женщина Нина Болеславовна приняла мои документы и проводила меня к заведующему сектором высшего спортивного мастерства Валентину Алексеевичу Булкину. Булкин, сорокалетний высокий атлет с классической профессорской бородкой, посмотрел на меня осаживающим взглядом и предложил пройти для беседы на балкон. От души сразу отлегло. С балкона открывался изумительный вид на каналы островов и кроны деревьев, наперебой чирикали птицы, благоухала сирень. Чувство присутствия в райских кущах меня не покидало.
Валентин Алексеевич ,как добрый следователь, расспрашивал меня о моём недолгом жизненном пути и больше всего оживился, когда узнал о том, что я иногда подрабатываю в кино каскадёром. Он тут же признался в своём увлечении мультяшками и живописью и разговор между нами стал общим. Через некоторое время Булкин предложил мне пройти в свой кабинет и поговорить о делах наших скорбных, касающихся моего поступления в аспирантуру. В кабинете собрались учёные академики и , покуривая и попивая чаёк, начали расспрашивать меня о моих знаниях предмета предполагаемого исследования. Спина у меня взмокла, шутки кончились и весело, непринуждённо, как на столе у хирургов, решалась моя судьба.
Академик Николай Николаевич Яковлев, похвалил меня за познания в области биохимии, Раиса Давыдовна Дибнер была искренно удивлена, что инженеры ЛИАПа так знают физиологию, а Юрий Михайлович Киселёв , с присущим ему фанатизмом, углубился в спор о научных положениях психоанализа Зигмунда Фрейда. Булкин не стал мне портить лето мучительными догадками и отпустил меня до первого сентября, прямо сказав ,что я ему понравился и он меня берёт в аспирантуру по проблеме диагностики состояния технической готовности высококвалифицированных спортсменов.
Обратно домой я не шёл, не ехал на трамвае. Я летел. Я не осознавал всей величины выигрыша, но то что я выиграл в рулетку стало понятно только теперь. Постепенно вернулось обоняние, запели птицы. Я глубоко вдохнул аромат сирени и полетел в райские кущи.
Лето 1974 года я провёл в постоянных переездах со спортивных сборов, где готовился сам к выступлению на соревнованиях , на съёмки двух фильмов, где зарабатывал деньги головокружительными трюками. Сборы питерских дзюдоистов проходили в Молдавии. Я ещё претендовал на спортивные достижения и тренировался с полной отдачей сил два раза в день. На жаре это делать особенно трудно, но воля помогала терпеть нужду и жажду. На сборах я никогда не болтался без дела, не играл с товарищами в карты. На сборах я тренировался и читал. Приятель мой Володя Богачёв разделял со мной эти интересы.
Комплексная научная бригада лаборатории восприимчивости и адаптации человека к нагрузкам нашей кафедры физического воспитания ЛИАП, в штатное расписание которой входил и занимаемая мной должность инженера, работала со сборной командой легкоатлетов спортивного общества студентов «Буревестник» и сборной командой легкоатлетов России и ездила с ними на олимпийские тренировочные базы в Сочи и Кярику. Измерительная методика параметров движения, которую я разработал в нашей лаборатории была современна и информативна. Профессор Кузнецов , как мы его называли А.И., использовал её в каждом эксперименте, чем обеспечивал мне высокую трудовую занятость. Хотя длилась она короткие часы тренировок, а потом можно было предаваться неги в волнах моря, жарких облаках пара русской бани, прохладе лесных озёр Эстонии, шашлыков возле Азурских водопадов в Сочи или тартусских шпикачиков с эстонским пивом.
В это последнее, перед аспирантурой, лето я со спокойной душой снимался в «Романсе о влюблённых» Андрея Михалкова-Кончаловского в Казахстане на озере Иссык-Куль, в фильме «Свой среди чужих, чужой среди своих» Никиты Михалкова со своими студентами – чеченцами в Грозном, в фильме «Они сражались за Родину» Сергея Бондарчука в Ростове и в «Блокаде» Михаила Ершова под Питером. Из больших работ в кино оставалась на октябрь сцена абордажа кораблей в фильме «Легенда о Тиле» режиссёров Александра Алова и Владимира Наумова. Но об этом нужно было думать немного позже.
Сентябрь вызолотил Каменный остров осенней листвой и наполнил его запахом жухлой травы. Институт наш был маленький, но умный. Директор Виктор Алексеевич Рогозкин, учёный с мировым именем, занимался проблемой питания спортсменов и был членом Международного Олимпийского Комитета. Своё первое ликование от правильности выбранного пути я испытал, принимая участие в обслуживание Международного нучного конгресса, проходившего в нашем институте. Ощущение свободы, непринуждённых бесед с иностранцами, связи с внешним миром для граждан нашей зашторенной страны с железным занавесом было сверхестесственным чудом.
На конгрессе я познал и ту сторону спортивной науки, которая была связана со шпионажем. Секреты в этой области доставались обычными шпионскими методами и требовали работы секретных агентов, осведомителей и аналитиков. Мой приятель Володя Иссурин часто получал письма из Японии и Америки с обсуждением результатов новых экспериментов. А когда я опубликовал свою работу, подогнав немного результаты , американцы прислали мне своё опровержение на её выводы.
Нучную литературу в западном мире читали очень внимательно. Впрочем, как и в восточном. Видимо сказывалась ценность прикладного значения этих результатов не только в спорте , но и в других областях. Да и спорт в то время был ареной серьёзной политической борьбы двух систем – социалистической и капиталистической. Каждая научная диссертация доказывала правильность взглядов руководителей нашей страны на основы мироздания и начиналась со слов «Решения съезда КПСС и советского правительства указывают..»
Первым страшным испытанием для меня стало утверждение темы диссертации на Учёном совете института. Целый месяц я бегал счастливый от того, что никто меня не контролирует и не спрашивает где я был и чем занимался. На моё счастье я довольно быстро опомнился и пришёл на беседу с научным руководителем. Булкин послушал мой безсвязный бред и объяснил мне, что пройти «на шару» можно почти все этапы, кроме одного, самого главного – Высшей Аттестационной Комиссии Академии наук СССР. И если там кто то поймёт, что диссертация не отвечает новизне, научности и практической значимости – её завернут навседа.
Это меня отрезвило и я засел за книги. Разговаривать по этому поводу с умными людьми было почти бесполезно. Никто в материал моей диссертации не углублялся. У всех своих дел было по горло. Публичная библиотека стала для меня родным домом. А вскоре – родным и любимым. Там можно было найти массу интересного. И даже американский порножурнал Плейбой.
Валентин Алексеевич Булки был человек замечательный. Но я долго не мог понять, когда заканчивались шутки и начиналась серёзная работа. Вот как то на сборах в Сочи вечером уехали в горы на шашлыки, а приползли уже ночью. Ну , думаю, всё. Суши вёсла. А утром Булкин стучит в номер. Сам – как стекло. Глаза прямые, брови строгие.
-Ты что, Николай, чего разлёгся. Нас олимпийский чемпион Валерий Борзов на стадионе ждёт. Я с его тренером Пиотровским вчера договорился об эксперименте.
-Когда договорился, о каком эксперименте? Валентин Алексеевич, у меня ж голова болит!
Долго я обретал в отношениях с Булкиным самостоятельность и ответственность за свои действия, за умение поставить, сформулировать и решить научную задачу. Я всё ждал, что он мне диссертацию продиктует, а я её начисто перепишу. Потом понял, что это он ждёт , когда я ему продиктую результаты своих исследований, а он уж подумает, вставить их в свою докторскую или выкинуть в мусорное ведро.
Как то говорю ему, что у меня отрицательный результат получается.
-Хорошо - говорит Булкин. Молодец, Николай. Только жаль за это учёной степени в СССР не присуждают.
Перед Учёным советом института тему диссертации новобранцев утверждали на заседании сектора высшего спортивного мастерства. Ерунда какая то, думаю опрометчиво, все же свои. Ну пожурят немного. Собрались ленинградские аспиранты Саша Шехтель, Валера Костюченко, Игорь Потапченко, Володя Копысов, Саша Бакуменко, Володя Уманский, Володя Медведев ...С других секторов пришли научные сотрудники. Я спокойно рассказываю свои мысли, так мол и так, докажу всем, что земля не круглая, а люди должны по потолку бегать. Ну и началось тут. Бой в Крыму , всё в дыму, ничего не видно. Нет, думаю, нельзя всех людей за дураков принимать. Это они только в коридоре шлангами прикидываются. Даже Ленка из сектора Игоря Ивановича Комарова из французского журнала аналогичную моей тему процитировала. Убили меня сослуживцы наповал.
Зато на Учёном совете разговор был общим, на одном научном языке. Тему мою утвердили, не смотря на длинное, но точное название "Разработка и экспериментальное обоснование метода диагностики состояния технической готовности высококвалифицированных спортсменов на заключительном этапе подготовки к ответственным соревнованиям".
В октябре Булкин на съёмки «Легенды о Тиле» в Ригу меня отпустил. Признался я ему и в том, что после аспирантуры и защиты диссертации хочу пойти работать в Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии совершенно по другой тематике. Он воспринял это спокойно, с пониманием. Только просил серьёзно отнестись к диссертации. Тема не простая, да и олимпийский заказ. Или точнее сказать – очень сложная. Если хотеть добиться не отрицательного результата.
Первый год я просидел в библиотеках, выискивал соратников в подходах к проблеме оценки техники движений. Узнал об исследованиях Сеченова, Марея, Бернштейна, Далькроза, князя Сергея Волконского, Дъячкова, Бальсевича, Верхошанского, Зациорского. Дошёл даже до Галины Сергеевны Улановой. Оказалось ,что в балете к проблеме оценки движений давно и серьёзно относятся. Движения в танцах записывать не могут, а оценивать объективно никто и не пытался. Всё на глазок, на чей то авторитетный вкус.
На первом курсе много на симпозиумы ездил слушал доклады учёных, выступал в дискуссиях. За год написал сорок страниц литературного обзора, сформулировал проблему, обозначил пути её решения. Сослался на сотню литературных источников.
Институт закупил для моей методики аппаратуру, в университете на матмехе разработали программу для обработки данных накомпьютере.
Я помогал старшему сотруднику нашего сектора Кате Ершовой проводить измерения для Владимира Петровича Кондрашина в баскетбольном клубе «Спартак», не отказывал в просьбах Ю.В. и А.И. в своём родном ЛИАПе. Булкин меня похвалил, Учёный совет одобрил. Решили, что критерий оценки техники движений спортсменов должен быть найден.
За этот год в нашей семье родился сынок. Назвали мы его Тимофеем. Жена сидела с ребёнком дома. По вечерам мы катали его в коляске по набережной Невы. В Театральном институте создавать программу трюковой подготовки помогал Кирилл Чернозёмов. Он собирался взять курс актёров пантомимы и наши поиски обрели одно русло. На кафедре сценического движения осталось много материалов о программе занятий по биомеханике у Мейерхольда и в ФЭКСе Козинцева, где преподавал знаменитый французский боксёр и фехтовальщик Эрнесто Лусталло.
Мы часто встречались с Кириллом на уроках Ивана Эдмундовича Коха, которые в те времена он проводил прямо в театрах тех мастеров, на курсе которых проводил занятие. Кирилл помогал мне освоить историческое фехтование, в котором преуспел со времён «Гамлета». Часто мы сталкивались с Кириллом в Театральной библиотеке у Пушкинского театра. Приезжал он и на тренировки студии каскадёров, которую я вёл по вечерам в спортивном зале института на улице Опочинина. А по воскресениям мы собирались на конные тренировки в парке Дубки у Юрия Сергеевича Смыслова.
Летом 1975 года я последний раз поехал на сборы по дзюдо в Молдавию. Мотивацию в спорте я потерял после того ,как не попал на Олимпиаду в Мюнхне в 1972 году. Выступать за команду в тяжёлом весе в Кишинёв поехал Боря Каплан. В ЛНИИФКе мне дали характеристику и в Районном комитете КПСС разрешили выехать на съёмки фильма «Стрелы Робин Гуда» в Польшу. Это занятие для меня было теперь интереснее.
Работа на фильме была увлекательна, но я неудачно упал с лошади, травмировал позвоночник и решил оставить выступления в спорте. Но денег на прокорм семьи заработал достаточно. Хватило даже на однокомнатную квартиру на Светлановском проспекте, куда мы по осени и переехали.
Второй год в аспирантуре считается самым сложным. Результаты экспериментов должны определить суть научной работы. Баскетбол, футбол , дзюдо отпали из-за многофакторности влияния на результат спортсменов. То есть техника на результат их действий влияла не однозначно. Точнее -фактор её влияния было трудно определить в понятной форме. Я оставил для своей работы спринтерский бег и прыжки в длину. Экспериментальнау базу организовали в легкоатлетическом манеже Виктора Ильича Алексеева и на Зимнем стадионе. Там я размещал свою аппартуру и проводил измерения параметров движений спортсменов в процессе тренировок.
Тренеры и спортсмены относились к научным исследованиям благожелательно, надеясь на обоснованные и объективные подсказки в их работе. Все параметры движений в основном упражнении / а замерял я их радиотелеметрическим способом/ и его результат обсчитывались на компьютере с использованием статистических методов. Таким образом были найдены те параметры движений, которые теснее всего были связаны с достижением результата.
Построив статистическую модель для спортсмена по этим параметрам можно было давать объективную оценку состояния его техники в другие временные этапы тренировочного процесса, особенно в период подготовки к Олимпийским играм. А по этому критерию в сборной команде СССР из четырёх претендентов можно отобрать на Олимпиаду лучшего. Вот и весь научный труд.
Его участниками стали великолепные спортсмены спринтеры Валерий Борзов, Александр Корнелюк, прыгуны в длину Евгений Шубин, Игорь Тер-Ованесян, Сергей Сидоренко и многие другие замечательные спортсмены. Все они готовились к Олимпиаде 1976 года в Монреале. Моё исследование тоже было приурочено к этому событию. Осень и весну я провёл на сборах в Сочи и Кярику, а после Олимпиады уже докладывал результаты своих исследований на конференциях и симпозиумах, публиковал статьи в научных журналах.
Двухмесячные каникулы в аспирантуре я всегда проводил в работе на съёмочной площадке. Летом 1976 года Андрей Кончаловский пригласил меня постановщиком трюков на четырёхсерийную киноэпопею «СИБИРИАДА». Я с радостью подписал контракт и впрягся в многолетнюю, но к счастью не постоянную, работу. За четыре года мне предстояло участвовать в съёмках четырёх эпизодов.
Третий год обучения в аспиратуре связан с подготовкой к защите диссертации и докладами на научных конференциях результатов своих исследований. Они обязательно должны стать публичными и получить оценку научного сообщества. Оформление диссертации тоже отнимало много сил и времени. Особенно трудно было найти машинистку, которая грамотно и красиво напечатает четыре экземпляра стадвадцатистраничного труда.
Основные результаты своей научной работы я доложил на Международном конгрессе по биомеханике в Тбилиси в 1977 году и выступил с предзащитой на Учёном совете ЛНИИФК. Своего Совета по защите диссертаций наш маленький институт не имел. Обучение в аспирантуре было успешно завершено. Три года увлекательной работы, тысяча сто пятнадцать дней, когда нужно было уехать из дома и вернуться на трамвае, и желательно не с пустыми руками. Не пропустить ярких событий в театральной и музейной жизни, погулять с детьми и отвезти их на дачу, достать по блату одежду , и , самое главное, искать варианты обмена квартиры в центре моего любимого и родного Питера. Жизнь в новостройках угнетала мою самость.
К завершению аспирантуры 17 мая 1977 года у нас родилась дочь Оля. Жена, отсидевшая на домашнем хозяйстве три года с сыном, продолжила свою почётную миссию домашней хозяйки и матери двоих детей, а я миссию кормильца. Кроме кинотрюков я зарабатывал приличные деньги в обществе «ЗНАНИЕ», читая лекции на заводах и фабриках города Ленинграда. Происходило это обычно в обеденные перерывы в огромных цехах или душных скорняжных мастерских мастерских. Я рассказывал строителям коммунизма, как правильно делать производственную гимнастику, а они хохотали надо мной, запивая городскую булку кефиром. Ждать доцентского жирного куша оставлось недолго.
Распределился на работу я на кафедру физического воспитания Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии старшим преподавателем. По обещанию ректора меня должны были взять заведующим кафедрой, но ректор извинился и сказал , что был звонок из Смольного и придётся заведующим взять Александра Шехтеля, сына авторитетного спортсмена города Ленина. Я проглотил это спокойно, хотя выходка его была за гранью моего понимания ,но зато "по понятиям". Дело для меня было важнее должности, а поддержку моей концепции трюковой подготовки актёра ректор гарантировал.
По представлению научного руководителя Валентина Алексеевича Булкина была принята к защите моя диссертация на заседании Учёного совета ГДОИФК имени П.Ф. Лесгафта первого февраля 1979 года, назначены официальные оппоненты - профессор из московского ВНИИФКа, доктор педагогических наук Юрий Витальевич Верхошанский и профессор, доктор биологических наук, заведующий кафедрой биомеханики ГДОИФК имени П.Ф.Лесгафта Игорь Михайлович Козлов. Предстояло пережить полтора года томительного ожидания, в течении которого какой нибудь щёголь на необъятных просторах нашей многострадальной многонациональной Родины, в каком нибудь республиканском институте мог защитить диссертацию по схожей теме и мой труд спокойно можно было бы выбросить на помойку. Таковы правила. А конвейер всесоюзного выпекания молодых учёных, порой с трудом отличавших сладкое от острого, стремительно набирал обороты. Необъятные малоконтролируемые просторы и полная потеря страха взяточничества при нарастании аппетита к богатству, жадности и стяжательства провоцировали разрастание псевдонауки как на дрожжах. Повлиять на эти обстоятельства мог только Всевышний.
С 1 сентября 1977 года я с головой ушёл в работу. Первым поручением для меня было командование отрядом студентов на сельхозработах по уборке капусты в Волосовском районе. Бытовые трудности и тяжёлую работу скрашивала свежесть воздуха и красота сельских пейзажей.
Учебный процесс на курсе актёров доцента Владимира Викторовича Петрова я начал не с пустыми руками. Практически за эти три года я написал две диссертации. Второй была программа трюковой подготовки актёра основанная на опыте работы Григория Козинцева и Всеволода Мейерхольда. Два раза в неделю на протяжении четырёх курсов я обучал актёров акробатике, боксу, приёмам самбо, фехтованию, плаванию, стрельбе, бегу , прыжкам , падениям, вольтижировке и верховой езде. Мне помогал Иосиф Борисович Кринский, приятель моего друга Стаса Домбровского, которому в 1975 году я предложил работать преподавателем кафедры в Театральном институте и помогать мне в создании программы. Ося, мечтавший сниматься в кино, с радостью вписался в это дело, но прилежанием в работе и быту он не страдал.
Уже летом следующего 1978 года режиссёр Георгий Юнгвальд – Хилькевич пригласил меня поработать организатором трюковых съёмок фильма «Д*Артаньян и три мушкетёра». Мои студийцы, Ося Кринский и я сам начали упорно готовиться к этой работе. Летние каникулы мы провели на съёмках этой романтической трёхсерийной истории в Одессе и Львове, который с лихвой заменял нам Париж.
Мои поездки в Госкино СССР по поводу утверждения дополнительных трюковых ставок для актёров, выполняющих трюки завершились сногсшибательным успехом – мне не только разрешили платить актёрам дополнительно за выполнение трюков, но и предложили пройти стажировку по трюковой подготовке в Париже.
На занятия я приходил как на самый любимый аттракцион, а когда с моими студентами мы пускались галопом вдоль синего моря в Сестрорецке, сердце выпрыгивало из груди от неуёмного счастья. Когда курс актёров доцента Аркадия Кацмана и Льва Додина сдавал зачёт по трюковой подготовке Георгий Александрович Товстоногов пообещал мне своё покровительство на все времена. Мои занятия сделали из ребят настоящих мужчин.
Пришло время защиты. В стране полыхала компания отлова блатных псевдоучёных. Обычно хватали новопредставленных во время банкетов по доносу доброжелателей и борцов за чистоту рядов исследователей и первооткрывателей. Видимо от того, я больше волновался не провалиться на защите, а быть схваченным с куском бифштекса во рту. Морить голодом своих оппонентов и соучеников по аспирантуре в такой долгожданный день я наотрез отказался. Мой друг и заведующий кафедрой Саша Шехтель взялся за эту сложную законспирированную операцию и у меня отлегло от сердца. Саше эти вопросы можно было доверить с закрытыми глазами. Я с головой погрузился в своё научное открытие, которое за это время изрядно подзабыл.
Заведующий сектором высшего спортивного мастерства ЛНИИФКа Булкин собрал своих аспирантов и устроил мне прогон прямо в зале Учёного совета. Юрий Верхошанский приехал с женой и повел её в Эрмитаж. Профессор Козлов отложил все дела на кафедре. Пришёл , долгожданный как весенний дождь Шехтель–старший , и два часа обнимал всех жаждующих. Царила предпраздничная наэлектризованная атмосфера. Все с нетерпением ждали первых тостов.
Когда я взошёл на кафедру в строгом костюме и открыл рот, то понял что за огромным столом, ни один академик не услышит моего робкого блеяния. Они жарко обсуждали друг с другом свои новости и старости. Булкин дал мне отмашку и я что-то бурчал двадцать минут. Авксентий Цезаревич Пуни задал свой коронный каверзный вопрос, немного обидевшись на то, что я так вольно трактую вопросы идеомоторной тренировки. Встал Александр Яковлевич Шехтель и похвалил молодого соискателя в моём лице. Все дружно закивали головами. После этого оппонентам можно было не выступать. Но они сказали своё слово. Поздравления ректора Владимира Ульяновича Агеевца утонули в праздничном гомоне. Голос его не был твёрдым, как раньше, когда он, председатель ЛОС ДСО "ТРУД", вручал мне грамоты и медали за мои спортивные достижения в борьбе самбо.
Владимир Ульянович Агеевец сам недавно оправдывался от жалобы на него в ВАК его любимого аспиранта Валеры Гончарова, посчитавшего ,что докторскую диссертацию написал не Агеевец, а он - аспирант Гончаров. Оглядываясь и опасаясь доносов, все приглашённые потянулись гуськом вдоль реки Мойки в ресторан Дома архитекторов. Инстинкт удовлетворения голода был ещё сильнее страха.
На следующее утро я проснулся учёным. Но не просто учёным, а высокооплачиваемым учёным. Теперь было на что выкармливать детей. Летом того же года я поставил "смертельную схватку" Шерлока Холмса и профессора преступного мира Мориарти у Рейхенбахского водопада в Пицунде, а на гонорары, скопленные за эти три года, купил долгожданную трёхкомнатную квартиру с видом на шпиль Петропавловского собора, увенчанного золотым ангелом. Мои товарищи по аспирантуре помогли мне внести на четвёртый этаж новенькую мебель, подаренную мне моими родителями по такому важному для них случаю, посидели у камина и выпили за мои успехи. Успехи были на лице.