Эдуард Багрицкий и Николай Дементьев

Кузьма Калабашкин
В 1927 году Эдуард Багрицкий написал стихотворение, которое мне (почему бы?) дорого до сих пор.
Почитайте, может быть и у вас в душе, что то всколыхнется...


РАЗГОВОР С КОМСОМОЛЬЦЕМ Н.ДЕМЕНТЬЕВЫМ

- Где нам столковаться!
Вы - другой народ!..
Мне - в апреле двадцать,
Вам - тридцатый год.

Вы - уже не юноша,
Вам ли о войне...
- Коля, те не волнуйтесь,
дайте мне...

На плацу, открытом
с четырех сторон,
бубном и копытом
дрогнул эскадрон;

вот и закачались мы
в прозелень травы,
я - военспецом,
военкомом - вы...

Справа - курган,
да слева курган;
справа - нога,
да слева нога;

справа наган,
да слева шашка,
цейсс посередке,
сверху - фуражка...

А в походной сумке -
спички и табак,
Тихонов,
Сельвинский,
Пастернак...

Степям и дорогам
не кончен счет;
камням и порогам
не найден счет.

Кружит паучок
по загару щек.
Сабля да книга -
чего еще?

(Только ворон выслан
сторожить в полях...
За полями - Висла,
ветер да поляк;

за полями ментик
вылетает в лог!)
Военком Дементьев,
саблю наголо!

Проклюют навылет,
поддадут коленом,
голову намылят
лошадиной пеной...

Степь заместо простыни:
натянули - раз!
...Добротными саблями
побреют нас...

Покачусь, порубан,
растянусь в траве,
привалюся чубом
к русой голове...

Не дождались гроба мы,
кончили поход.
На казенной обуви
ромашка цветет...

Пресловутый ворон
подлетит в упор,
каркнет NEVERMORE он
по Эдгару По...

«Повернитесь, встаньте-ка,
затрубите в рог...»
(Старая романтика,
черное перо!)

- Багрицкий, довольно!
Что за бред!..
романтика уволена
за выслугой лет;

сабля - не гребенка,
война - не спорт;
довольно фантазировать,
закончим спор.

Вы - уже не юноша,
Вам ли о войне!..
- Коля, не волнуйтесь,
дайте мне...

Лежим, истлевающие
от глотки до ног...
Не выцвела трава еще
в солдатское сукно;

ещё бежит из тела
болотная ржавь,
а сумка истлела,
распалась, рассеклась,
и книги лежат...

На пустошах, где солнце
зарыто в пух ворон,
туман, костер, бессонница
морочат эскадрон,-

мечется во мраке
по степным горбам:
«Ехали казаки,
чубы по губам...»

А над нами ветры
ночью говорят:
- Коля, братец, где ты?
Истлеваю, брат!-

Да в дорожной яме,
в дряни, в лоскутах
буквы муравьями
тлеют на листах...

(Над вороньим кругом -
звездяный лед.
По степным яругам
ночь идет...)

Нехристь или выкрест
над сухой травой,-
размахнулись вихри
пыльной булавой.

Вырваны ветрами
из бочаг пустых,
хлопают крылами
книжные листы;

на враждебный Запад
рвутся по стерням:
Тихонов,
Сельвинский,
Пастернак...

(Кочуют вороны,
кружат кусты.
вслед эскадрону
летят листы.)

Чалый иль соловый
конь храпит.
Вьется слово
кругом копыт.

Под ветром снова
в дыму щека;
вьется слово
кругом штыка...

Пусть покрыты плесенью
наши костяки -
то, о чем мы думали,
ведет штыки...

С нашими замашками
едут пред полком -
с новым военспецом
новый военком.

Что ж! Дорогу нашу
враз не разрубить:
вместе есть нам кашу,
вместе спать и пить...

Пусть другие дразнятся!
Наши дни легки...
Десять лет разницы -
это пустяки!

***

ОТВЕТ ЭДУАРДУ (НИКОЛАЙ ДЕМЕНТЬЕВ - 1928)

                -Военком Дементьев,
                Саблю наголо!..
                ...Багрицкий, довольно,
                Что за бред!..
                Романтика уволена
                За выслугой лет.
                Э. Багрицкий "Разговор
                с комсомольцем Н. Дементьевым".

 

К мечтателям нынешний век не жесток -
напраслину не возведет.
И нас, допризЫвников, не ханжествО
в грядущем и нынешнем ждет.

Багрицкий! Мечтательность с нами всегда.
Иначе - не шли бы мы так:
сквозь строй безработиц, сквозь тягло труда,
сквозь нищенство быта и мрак.

Вы правы в одном, фантазер Эдуард,
романтики старой приемыш и бард:
за это, сумбурным прошедшее сном,
за время смертей и побед
не счесть их, уволенных без орденов,
без пенсий за выслугой лет.

Обугленный мир малярией горел,
Прибалтики снежный покров
оттаивал кровью, когда на расстрел
пошел террорист Гумилев.

Гудели морозы, когда в ледниках,
под женин и тетушкин плач
скользил на седых волкодавах в снега
к Полярному кругу нэпач.

Так падали пасынки нашей поры,
но каждый ребенок поймет:
романтику мы не ссылали в Нарым,
ее не пускали в расход.

По прежнему об руку с нею идя,
мотор заводя, города громоздя,
любимых целуя, мы глаз не слепим
романтикой кавалерийской степи.

Изведав и жертву отдав не одну,
мы знаем и мы проклинаем войну.
Мы встретим отпором ее, на перрон
нахлынем стогорлым Гужоном.
Горячею дробью свисток заряжен,
мы тронемся - вслед разряжен он.

Пугливые дети забьются в дому,
у стрелочниц ветер развеет платки,
солдаты споют про окопы в дыму,
в домах запоют от тоски.

А после над страхом, нависшим внизу
багетами скомканных штор,
не вор и не ворон посеет грозу -
крикливый двукрылый мотор.

Картина обманчива, но такова:
под крыльями медленно ляжет Москва
и через неделю начнут токовать
в развалинах тетерева.

Пернатое гнезда на крышах совьет,
под крышами - волчий уют.
Изгложут и выклюют сердце мое,
замолкшее в этом бою.

Разруха повеет крылом вороным,
в траве погребальные звоны:
Багрицкий! Романтика против войны:
регалии старые отменены
и проданы с аукциона.

Теперь веселее! Взбегаем на плот,
охотимся бором и гаем,
взрываем пласты торфяных болот,
работаем, спорим, играем.

Романтика возненавидела смерть.
Бессонная, не отдыхая
умеет по прежнему жить и гореть
в такт нашим сердцам и дыханью.