Издержки перлюстрации
Жизнь в роте охраны и обеспечения учебным процессом шла размеренно. Завтраки, наряды, политзанятия, уборка территории. После учебки с физической, строевой и огневой подготовкой, тактическими занятиями Чернову здешняя служба казалась курортом. Самым суровым испытанием для роты были утренняя зарядка и караульная служба, что вызывало у него саркастическую улыбку.
Неожиданно прошел слух, что ввиду секретности охраняемого учреждения введена в практику перлюстрация писем. Чернов принял к сведению и перестал в письмах родным упоминать что-либо про службу, да и что про нее писать: курорт он и есть курорт. Но как вскоре выяснилось, не для всех солдат роты служба являлась курортом и не все сдерживали эмоции в эпистолярном жанре.
Однажды перед самым обедом сразу после политзанятия в ленкомнату вкатился прапорщик, зычно скомандовал «Строиться!» А потом нарочито громко добавил:
-Матюхин, тебя, что не касается? Бегом в строй, а то я тебе поперчу жопу.
Ну сказал и сказал, а Мотя, так звали старики и черпаки-однопризывники, встревожился:
-Это че, пацаны, жаба в погонах наши письма читает ?..
-Да с чего ты взял? – буркнул Соболев.
-Так я же писал, что все нормально, только старшина перцу поддает.
-А нахрена ?..-хмыкнули разом Соболев и Чернов.
-Да так, надо же о чем-то…
После обеда прапорщик построил роту в казарме и, пробегая мимо шеренги солдат, раздраженно выкрикивал, зыркая глазами:
-Вам, значит, служба в тягость… Вам, значит, мамкина титька нужна, разносолы, блины… Да я вам покажу… Я вам покажу что такое служба.
Он замер с занесенным над головой кулаком.
-Вы у меня узнаете, что такое физо. Я вам устрою веселую жизнь, Будете помнить прапорщика Триухова до конца дней ваших.
Прапорщик снова пробежал вдоль строя, развернулся; по всему было видно, что выпустил значительную долю пара, но все еще горяч.
Лукавый прищур глаз, сурово поджатые губы, решительные движения прапорщика ничего хорошего не сулили. Но старослужащие спокойно взирали на Семеныча, как за глаза называли старшину.
Они знали, что за напускной строгостью прапорщика скрывается вполне добродушный мужик, с которым можно сладить и договориться. По всему было видно, что ему хоть и приелась служба, но все же была больше по душе, чем домино и трёп пенсионеров на лавочке у подъезда.
Что же вывело из себя старикана? – недоумевали они.
-Рядовой Петраков, выйти из строя! – скомандовал побелевший от злости старшина, пробежал несколько шагов вперед навстречу молодому солдату с перепуганным, вероятно, от рождения лицом.
Петраков отчеканил положенные шаги и развернулся лицом к строю.
-Это кто тебе, рядовой Петраков, жизнь портит, а?.. – прапорщик Триухов забежал вперёд и вперился своими прищуренными глазами в побагровевшее лицо солдата.
Затем отступив несколько шагов назад, достал из внутреннего кармана тетрадный листок, развернул его и громко прочитал:
-А старшина Триухов у нас пушка на колесах, никому жить не дает…
Барсом подскочив к Петракову, прапорщик принялся хлестать его бумажкой по и без того пылающим щекам.
–Да я тебя, да я тебя… Рота смирно! Слушай приказ! За разглашение военной тайны рядовому Петракову объявляю… Объявляю - десять нарядов вне очереди!
«Ну это Семеныч погорячился,- почесал затылок Чернов, - в его то компетенции пять нарядов, не больше. Хотя за разглашение военной тайны…»