II. Человек-конструктор
На беду, или на счастье перестали болеть зубы, и в голове наконец-то прекратилась артиллерийская канонада. Драгомир рукой сложенной лодочкой полез в хрустальный стакан, наугад нащупал верхнюю челюсть с застрявшим между зубами кусочком куропатки по умбрийски, и вставил ее в податливый рот. За ней последовала нижняя челюсть. Пересилив себя, дотронулся до глазного яблока, оно было холодным и гладким, хотя на обратной стороне его наличествовала шершавая полосочка, очевидно для крепления и передачи зрительных сигналов. Глаз поерзал в черепной впадине и, найдя невидимые пазики замер. В его мертвую стеклянную глубину скользнуло что-то, что вдохнуло в него жизнь. Теперь парик. Несколько взмахов расчески и локоны цвета сжатой пшеницы привычно заструились вниз. Перед ним стояла большая гуттаперчевая кукла, без правой руки и левой ноги, на полдня попавшая в руки дурно воспитанной девочки. Как она еще сохраняет равновесие?
На месте сочленения бедра с тазом зияет шарообразное углубление. Оно даже не кровоточит, ибо поверхность его затянута белой эмалью. Та-ак, теперь нога. Она непривычно тяжела, потому, что в ней натуральные кости и обездвиженные мышцы. На бедровом срезе наличествует тоже белый эмалевый сферический шарнир. Легкое нажатие, и он скользнул в свой антипод – суставную сумку. За ней таким же способом встала в плечевой сустав и рука. Метаморфоза завершена. В глазах графини шалое веселье.
- Кто ты?
- Че Ка.
- Что это?
- Человек Конструктор. Я экспериментальный подвид.
(На то время ни Франческа, ни Драгомир еще не знали зловещей аббревиатуры всесильной организации, которая возникнет немного позже в больной, сошедшей с ума стране).
- Кто тебя создал?
- Те же, кто наделил тебя многими необычными свойствами. Упреждая твой вопрос о движущей силе, что привела тебя сюда, отвечу, что ты нужен мне.
- Зачем?
- Я хочу с тобой жить. Таких, как мы мало на планете. Я тебя научу искусству плотской любви. В свое время в прошлом веке я весьма преуспела в этом. Кроме этого от длительного использования мои соединительные муфты немного разболтались. Твой жемчужный помет при дозированном применении не только укрепит мои суставные ниши, но и сделает все мои мышечные сфинктеры более эластичными. Это, кстати, усилит оргастическое сладострастие во время наших соитий. И еще маленький нюансик. По конструктивному недоразумению, от долгой эксплуатации, многие детали организма с нежными кожными покровами не успевают в должной мере регенерироваться во время сна. Это касается в первую очередь ротовых и половых губ, верхней части гортани и влагалища.
- Придется Вам, милый друг на вторую безлунную ночь после захоронения какой-нибудь прелестной девушки, умершей главным образом не от сифилиса, вооружившись пилкой и ланцетом, проникнуть в семейный склеп и отпилить нижнюю часть головы с шеей, и всю лобковую часть тела.
- Вы дрожите? А Вам не было страшно умертвлять многочисленный экипаж пиратского судна? Правильно, это была шайка уже отпетых негодяев, но на его борту находилась похищенная для выкупа прелестная дочка губернатора острова Суматра. Ваши прирученные акулы сначала откусили от нее все конечности, а потом еще живым обрубком долго играли, высоко выбрасывая в воздух кровоточащее тело. Вы, конечно, этого не знали?
- А прощелыга коммивояжер, ведь он лишь думал, что заключил очень выгодную для себя сделку! Его пышущее здоровьем тело засосала выросшая зобная дивертикула и быстро переработала в девяносто килограммов чистого жемчуга. А записка, сто кьятов и куриный голем – продукт подсознания Вашего злобного гения. И, вообще, пора уж запомнить, что категории добра и зла взаимно поглощаются во время отправления каких-либо эпических деяний судьбоносного характера, целесообразность которого нам не дано постичь. Если бы Бог лил слезы по каждому, якобы нелепо умерщвленному, безвинному существу, он бы давно затопил всю Землю.
- Отделить от мертвого тела, которым душа уже никогда не воспользуется несколько потребных кусков – всего лишь маленький вивисекторский приемчик, сомнительную безнравственность которого так взлелеливают добропорядочные ханжи.
- Я почему-то догадываюсь о вопросе, который вертится у Вас на языке. Вы хотите спросить, почему мне потребен труп только по истечении двух дней? Охотно отвечу. Погодите, если честно, то я не знаю ответа. Знаю, что так написано в сопроводительной инструкции.
- Ну вот, в Ваших глазах я опять вижу здравость, решимость, и что? Неужели это пробуждающаяся страсть? Как мило. А я, каюсь, предполагая в глубине души такой поворот событий для хорошей регенерации всех нежных тканей и слизистых оболочек, спала трое суток кряду…
Всю последующую неделю, графиня и Драгомил отдыхали только урывками, не выходя из спальни. Их любовное ложе стало напоминать большое гнездо, поскольку из-за частых и активных фрикций, дивный лебяжий пух перины свалялся в колтуны и переместился из центра к матрасной периферии, но неистовые и ненасытные любовники не замечали этой сущей безделицы. Из Фаллоники специальный возок набитый льдом привозил им неимоверное количество свежих устриц с Тирренского побережья. Они впопыхах запивались царственным «Торджано» из обширных графских погребов, и все продолжалось сначала.
От съеденного свежего жемчуга, конечности, надежно закрепленные в своих пазах, уже не выпадали из суставных сумок, кожа разгладилась и приобрела тот незабываемый перламутровый оттенок, как у островных жителей. Графиня уже подумывала отменить опасную ночную экспедицию за потребными человеческими органами, поскольку орошаемая обильным эякулятом вагина снова приобрела эластичность и необходимую скользкость. Что же касалось губ, рта и гортани, хоть они и снабжались молодым семенем, но, видимо, не в достаточной степени, поскольку Франческа стала испытывать некоторое жжение, особенно при глотании. Необходимо было прибегнуть к кардинальным мерам.
Тут как раз в Пассиньяно – местечке неподалеку от Маджоне, скончалась при родах молодая женщина, жена местного бочара. У них не было семейного склепа, и покойницу предали земле на небольшом кладбище. На вторую ночь одного подвыпившего гражданина добирающегося из траттории поздней порой привлекли глухие удары заступа, раздающиеся из-за кладбищенской стены и приглушенный свет потайного фонаря. Он поднял шум. Драгомил, даже полностью не разрыв могилу, вынужден был спешно ретироваться. Потом с неделю местная общественность судила и рядила на все лады, кому же понадобилось разрывать свежезакопанную могилу.
Сначала подозрение пало на одного студента-медика, приехавшего на каникулы к своей тетке, но у того к счастью нашлось серьезное алиби, он весь вечер проторчал в трактирчике на другом конце городка наливаясь дешевой граппой. Все сошлись во мнении, что могилу мог разрыть какой-нибудь пришлый негодяй, каких немало сейчас шатается по окрестностям в канун Пальмового воскресенья. Его, или их могли привлечь недорогие серебряные украшения усопшей.
Получив урок, любовники стали намного осторожней, выжидая благоприятный случай. Наконец в Перудже у местного богатея, торгующего китайскими шутихами и всяческими потребными товарами для карнавалов, некого Джузеппе Фраскино умерла дочка – юное создание. Говорят, она высохла от любви к местному шалопаю, потомку одного захиревшего рода.
В самый глухой час второй ночи Драгомил, воспользовавшись универсальной отмычкой, вошел в усыпальницу семейства Фраскино. Открыть палисандровый гроб было делом одной минуты. Откинув легкую бязь, молодой человек в свете потайного фонаря увидел хорошенькое личико, немного обезображенное гримасой страдания. Он долго не решался приступить к работе, пока его не подстегнул к действию звон городских башенных часов, пробивших три раза. Драгомил с запасом отхватил острой пилой сразу половину лица, шею с частью позвоночника и грудной клетки. С нижней деталью пришлось повозиться, поскольку труп окоченел, и невозможно было раздвинуть ноги. Пришлось пилить, начиная с середины бедер и отхватить почти всю брюшину. Завернув все в парафинированную бумагу и холщовый мешок, естествоиспытатель поневоле, закрыв гроб, выскользнул на улицу. Теперь он понял, почему нужно было рассекать труп на второй день. Куски отрезанного мяса совсем не кровоточили. Свернув на главную аллею кладбища, он нос к носу столкнулся с кладбищенским сторожем. К счастью серпик нарождающейся луны весьма скудно освещал окрестности, и служитель кладбища не мог в должной мере рассмотреть молодого человека. У обоих в тот момент не выдержали нервы. Один закричал, другой бросился наутек. На крик стражника стали зажигаться огни и люди в исподнем повыскакивали из своих домов. Началась погоня.
По недоразумению, а скорее, к удаче, Драгомил свернул на дорогу, которая уводила преследователей в городок Сполето, расположенный в противоположной стороне от Маджоне. Раззадоренная толпа стала нагонять беглеца, обремененного тяжелой ношей. Вдруг он почувствовал, что под его обширным плащом что-то зашевелилось, расправляя его на манер воздушного змея. В ногах появилась сила и какая-то напружиненность. Он энергично оттолкнулся от земли и взлетел в черное небо. Оторопевшие преследователи видели, как нечто бесформенное высоко подпрыгнуло и, заслоняя звезды и худосочный месяц, устремилось вверх, быстро скрывшись за кронами больших придорожных дубов.
Драгомил вернулся на виллу к графине совершенно измотанным. Наскоро смыв в горячей ванне следы прошлых деяний, он, поедая холодную козлятину и запивая нежное мясо драгоценным Брунелло ди Монтальчино, поведал любовнице волнительные подробности ночного приключения, справедливо полагая, что если бы его поймали, то без суда и следствия забили до смерти виноградными кольями прямо на месте преступления. На что графиня хладнокровно парировала – но ведь не поймали же?
Она долго при свете газового рожка осматривала спину своего возлюбленного стремясь найти те таинственные пружины, которые расправили плащ, превратив его в крыло, но кроме красноватых точек на коже ничего не заметила. Решено было отложить детальный осмотр на утро. А манипуляции по пересадке органов нельзя было откладывать на завтра. Драгомил вызвался ассистировать графине.
Целый час она кроила принесенные куски человеческого тела, отрезав от них потребные части. Потом разделась и в несколько приемов отделила от головы нижнюю челюсть и часть шеи с гортанью по ключичные кости. Человек неподготовленный от открывшегося зрелища, как минимум, упал бы в обморок, но Драгомир за время, проведенное с графиней, насмотрелся всякого. Конструктивный срез моментально затянулся консервирующей пленкой. С отделенной части она содрала, будто, приклеенные внутренние мягкие ткани. Потом, промазав, костную основу тягучей прозрачной жидкостью, приклеила раскроенные куски, расправила их по поверхности и сделала пару инъекций в пока еще мертвые ткани, потом преспокойно вставила нижнюю челюсть с уже шевелящимся языком и издающей сипы кусок шеи с гортанью на место. Пощелкала челюстью и сделала несколько сосательных и глотательных движений.
- Так, немного изменился голос, сейчас воздушный просвет чуть меньше, ткань не просевшая, как было раньше, и, соответственно, небный резонатор работает по-другому. Хорошо, с этим закончили, с нижней частью обойдемся таким же образом, тут даже меньше площадь слизистых оболочек. Твой дивный эликсир все изменил в лучшую сторону. Подай вон те раздвижные щипчики.
Драгомил стоически выдержал и это испытание. По его часто дергающемуся кадыку можно было двояко понимать его реакцию. То ли он испытывал чувство глубокого омерзения, то неимоверное половое возбуждение. Кончилось все тем, что когда последний паззл встал в законченную совершенную конструкцию, молодой любовник отбросил окровавленные тканевые лоскуты, и отнюдь с не юношеской силой подняв на руки Франческу, отнес ее в ванну и там же в воде овладел ей.
Уже был излет ночи, когда любовники, наконец, угомонились. Графиня открыла окно спальни, чтобы впустить в комнату свежий предутренний воздух вместе с голосовыми переливами и пощелкиваниями весенних Умбрийских соловьев.
- Ну, как? Тебе понравились перемены?
- Не то слово! Да простят меня столпы здешней нравственности, но мне, увы, не познавшем девственного лона, теперь понятны привычки, бытовавшие в средневековье среди местной знати о праве первой ночи. Но что такое боязливая безыскусная любовь несмышленой девушки по сравнению с ласками гетеры, имеющей труднопроходимое межножье и неисчислимый опыт двухвековых изобретательных совокуплений!
- Откуда такие познания о моем возрасте?
- Это всего лишь прозрения, построенные на твоих признаниях и записи, оставленной в книге венчаний, родов и смертей в церкви Святого Варфоломея о заключенном почти в середине прошлого столетия браке между графом Винченцо Пьетро Доменико Чекарелли и маркграфиней Франческой Марией Невельской Гонзаго Монферрат.
- Да, мы почти полвека прожили душа в душу.
- Он тоже был посвященным?
- В некотором смысле да. Он был моим донором.
- Как это?
- Понимаешь, мой милый Драгомил, природа его наделила чудовищным здоровьем, и, соответственно – противоестественным полнокровием. Если бы не я, он бы давно умер от апоплексического удара.
- Ты пользовалась его кровью?
- Если ты подразумеваешь примитивный вампиризм, то вынуждена тебя разочаровать. В то время у меня появились сбои в гемопоэзе, более понятно, в кроветворении. Позже я поняла, что виной тому плохая работа селезенки. Чтобы скорректировать ее правильное функционирование, потребовалось бы несколько десятков лет. А в это время мой организм элементарно нуждался в непрерывном гемоподпитывании. Моя потребность тогда исчислялась примерно двумя стаканами крови в месяц.
- Вначале я подмешивала в его вечернее вино хорошую порцию снотворного, но потом вынуждена была от этого отказаться, ибо после инъекции вместе с его кровью ко мне попадала изрядная доля снотворного и в последующие два дня я не могла встать с кровати. Я вынуждена была все ему рассказать, а он в свою очередь признался мне, что хорошее состояния здоровья в последнее время приписывал исключительно моим стараниям на любовном поприще. Я ему возразила, обосновав это тем, что заполненная под завязку кровеносная система, направляя бурный поток в органы малого таза, изнашивает капилляры и все обязательно когда-нибудь закончится параличом и смертью на прелестном дамском теле.
- Но все осложнялось тем, что он панически боялся крови. Пришлось в срочном порядке в верхние премоляры вживить довольно толстые иголки для забора артериальной крови. Получилось очень изящно, полностью в духе эстетского вампирства. Еще раз говорю, пошлая идея в своем желудке переваривать для примитивного насыщения чужую кровь мне безмерно претит. Тут еще нарисовалась, прости меня за тавтологию, в своем нелецеприятии пренеприятнейшая картина. Кровь Винченцо, неся свою генную информацию и набор гормонов, стала понемногу видоизменять мой оргастический и эмоциональный мир. Мне внезапно полюбилась охота, пирушки у трактирного камина. Сначала я этому не придавала никакого значения, полностью поглощенная сомнительными радостями от бездонного винопития, и выбросу адреналина в процессе продуманного отнятия чьей-то животной жизни. Но мало-помалу пришла реальность, протрубившая тревожную диагностику о затухании работы женских органов. Кроме того, тестостерон начал видоизменять мою фигуру, высушивая грудь и бедра.
- Я попала в западню. С одной стороны был муж, который пристрастился к кровососанию. Этот вечер был для него неимоверным по своей эмоциональности праздником. Его он сопрягал еще с буйными оргиями сексуального характера. С другой стороны были необратимые дурные изменения в моем организме. И еще моей бедной селезенке нужен был довольно длительный временной срок для полного восстановления.
- Пришлось, во-первых, видоизменить мой аппарат для забора крови, введя туда локальный кожистый резервуар, который опорожнялся под действием избыточного внутреннего давления через те же инъекционные иголки. В середине ночи после любовных игр я сцеживала загустевшую кровь Винченцо в туалет. Для того, чтобы кровь скоропостижно не свернулась, пришлось в срочном порядке вырастить переферийную антикоагуляционную железу. Представляешь, моя любовь, как это было неудобно и, не побоюсь сказать это слово, мерзко хранить где-то под ключицей стакан невостребованной булькающей крови, долгое время сотрясаемой во время неистовых фрикций.
- Еще на повестке был один немаловажный вопрос, где взять недостающую кровь? Как ни странно, но я его решила довольно просто. В Риме я организовала эзотерический кружок, где проводила спиритические сеансы. Они посещались сливками столичной аристократии. Нечего было и гадать, что его завсегдатаями были исключительно женщины. Во время коллективных сеансов, когда все, кроме меня впадали в трансцендентное состояние, я потихоньку отпивала из чьей-нибудь аорты чуточку крови. Ранку я зализывала до такой степени, что она напоминала небольшой засос. Потом я объясняла это тем, что к ней прикоснулся дух, поцеловав ее. Многие товарки даже завидовали укушенной, но я успокаивала их тем, что непременно, каждую, рано или поздно тоже поцелует дух.
- Дело пошло в гору. Мой организм снова перестроился. Появились утраченные телесные формы, но, по-видимому, с чужой кровью ко мне иногда стали приходить не характерные для меня, то меланхолия, то мигрень, то мысли о модном тогда суициде. Пришлось снова воспользоваться накопительным резервуарчиком и готовить долгосрочные смеси из крови представительниц разных сословий, психотипов и возрастов. И я здорово преуспела на поприще изготовления гемококтейлей. С помощью микровброса, можно было, буквально за считанные минуты изменять настроение, характер, привычки, пристрастия, раскрасив в любой цвет свой эмоциональный фон.
- Мы переехали в большую Римскую квартиру на виа Капеллари, изредка наезжая в свое поместье. У меня, кроме всего прочего была поблизости от Валенце в бывшем маркграфстве Монферрат наследственная масса в виде нескольких десятков гектаров земли с милой усадьбой, в которой проживает моя вдовствующая тетка. Сейчас дом потихоньку ветшает и разрушается. По твоим глазам я предвижу вопрос, даже предложение, что надо потихоньку съезжать с этого насиженного места, ибо в самом скором времени здесь поползут липковатые слухи о зажившейся графине и ее молодом любовнике.
- Воистину так!
- А сначала, лучше затеряться в большом городе, хотя Рим для меня сплошной модный салон с мелькающими знакомыми лицами. Но мы пробудем там недолго. Я тебя познакомлю с всесильным чиновничеством Ватикана. Моими знаменитыми предками были кардиналы Фернандо II и Винченцо Гонзаго. Потом мы посетим мою Пьемонтскую недвижимость с прекрасным видом на реку По, и по твоему усмотрению отстроим заново свое родовое гнездо. К тому времени тебе исполнится необходимые восемнадцать лет. Ты возьмешь в жены маркрафиню Франческу Марию Невельскую Гонзаго Монферрат с присвоением тебе титула маркграфа. Пожив немного в речной долине, мы ткнем наугад пальцем в поверхность крутящегося глобуса в нашей семейной библиотеке и утренним дилижансом отбудем в Геную, где сядем на потребное для нас пассажирское судно.
- Которое отвезет нас на остров Большой Никобар.
- Что это такое?
- Это, как-никак, моя родина, и я обещал тамошним жителям непременно вернуться.
- И надолго мы там останемся?
- Не будем загадывать. Мы еще посетим Бирму, где в одном английском банке я получу причитающееся мне наследство. Вот тогда-то мы сможем тыкать твоим очаровательным пальчиком в любую разномасштабную карту.
- Как здорово! Я тебе еще могу поведать одну интересную деталь нашей будущей совместной семейной жизни. Дело в том, что не без твоего эякулятного вмешательства и замены внутренних половых органов, я могу, наконец-то оживить дотоле заглушенную способность к воспроизводству себе подобных.
- О!
- Да! И родить нам несколько премиленьких дочурок и сыночков.
- Вот это совершенно необычный поворот сюжета, хотя, в нем все-таки больше житейской тривиальности.
- Ты что, не хочешь?
- Конечно, хочу, хотя, если честно, пока не готов к этому. Понимаю, что после бездны времени, проведенной в противоестественном состоянии антиматеринства, тебе, наконец, захотелось испытать настоящие женские радости. Мало того, я чувствую, что в тебе властно и без твоего ведома заработала программа редупликации.
- Нет, я тебе клянусь, ничего такого нет!
- Не клянись, это вне твоего желания и рассудка.
- Хорошо, тогда давай договоримся о том, что если у меня без твоего согласия на то появятся первые признаки беременности, ты вправе расторгнуть наш брак и уехать от меня в любом направлении.
- Я думаю, такого условия отправители и толкователи института брака и семьи еще не слышали. Оно, к тому же очень жестокосердно по отношению к тебе. Отдадим все на волю Всевышнего. Если ему будет угодно, создадим пансион для взращивания человечков из конструктора.
- Какой ты благородный! К последней фразе я бы присовокупила к человечкам из конструктора и функцию гибкого приспосабливания к любым форс-мажорным условиям. Для иллюстрации сказанного я протягиваю руку к шкафчику и достаю оттуда склянку с кислотой. Затем открываю притертую пробку, крепко обхватываю твой указательный палец и… обливаю его кислотой. Не дергайся, что, больно? Или уже нет?! Смотри внимательней, он покрывается толстым слоем ороговевшей кожи. Сейчас твоему пальцу уже не страшны изливаемые потоки всех кислот и щелочей!
- Об этом еще не изученным тобой таланте, я догадалась, осматривая твою спину. В одном неплотно заросшем углублении кожи я обнаружила довольно толстую щетинку, которая, по-видимому, в числе многих расправила складки твоего плаща, придав ему свойства китайского змея. А тут еще скорость бега, импульс силы от энергичного прыжка и хороший ветер, часто дующий в это время года вдоль Умбро-Маркских Аппенин. Этого было достаточно, чтобы ты взлетел, оставив в недоумении и мистическом страхе суеверных жителей.
- Ух, ты!
- Все так и есть. Мало того, ни ты, ни я не знаем, что с течением времени еще вызреет в тебе. Иногда мне кажется, что ты опытный экземпляр, на котором небесные определители испытывают пока еще не внедренные будущие возможности человека. Может быть, тебя через время забросят туда, где, то невыносимо холодно, то немыслимо жарко, а потребный воздух начисто отсутствует.
С этими словами она показала наманикюренным пальцем в сторону гаснущей луны.
- И что я там буду делать?
- Знакомиться со здешними обитателями.
- Да там же никого нет, сам целую неделю, проглядел все глаза в телескоп.
- А ты не обратил внимание на кратеры?
- А что на них обращать внимание, обычные воронки на поверхности, может быть, образовавшиеся от ударов метеоритов.
- Так вот, это уши, или неведомые для нас органы чувств, через которые Луна собирает для себя информацию.
- И значит она живая.
- Вот именно.
- А почему мы не ощущаем это?
- Да потому, что человеческая жизнь для нее одна секунда. Пока она зевнет, на Земле пройдут целые эпохи. Вообще, она дикая тугодумка.
- Тогда как же я с ней буду общаться?
- Сугубо в одностороннем порядке. С помощью своего подмышечного уха ты снимешь с ее памятных терминалов всю ценнейшую информацию космогонического масштаба. Этой старушке ведь уже более четырех миллиардов лет и, поверь, она многое знает о страшном столкновении двух планет.
- А ты-то, откуда знаешь обо всем этом?
- Учусь понемножку.
- Такое не преподают в университетах.
- Зато, есть другие места. Мы с тобой обязательно побываем там.
За утренним кофе экономка поведала, что в городке Перуджо жители совсем посходили с ума. Группа под предводительством папаши препарированной девицы ворвалась в Сполето и, буквально, перевернула там все вверх дном в поисках нечестивца, осквернившего семейный склеп. Не найдя ничего, кроме говяжьей требухи на заднем дворе мясника и пары дохлых крыс, она раздосадованная вернулась обратно в свой городок, не зная куда направить свой испепеляющий гнев. Наконец одному бездельнику пришла в голову мысль о нанесении визита отпрыску захиревшего рода, по которому безответно сохла умершая девушка. Отпрыска толпа встретила выезжающим из собственного поместья в карете с какой-то гризеткой , явно проведшей ночь в его объятиях. Не вдаваясь в подробности, разъяренные молодчики попытались перевернуть экипаж, но на счастье, поместная челядь спустила собак, которые своим лаем и кусанием вмиг остудили пыл у нападавших. Толпа рассеялась, но пригрозила, так, или иначе, справиться с гипотетическим обидчиком. Одним словом, страсти накалились, вся чернь огульно винит в эксгумации трупа представителей загнивающей знати.
- Трубят охотничьи рожки, открыт сезон охоты на графинь.
-Твоя правда. Надо срочно уезжать, пока нас не поджарили в собственном доме, как перепелов в духовом шкафу.
- С другой стороны, наше скоропалительное бегство местные смутьяны сочтут доказательством нашей вины, и уж точно, спалят поместье дотла.
- Что ты предлагаешь?
- Отвлечь бунтовщиков чем-то более значительным.
- Например?
- Дай подумать… Послушай, а ты куда дела обрезки плоти и костей у трупа?
- В фаянсовом тазу под ванной. Как раз хотела закопать их в оранжерее.
- Хорошо, что не сделала этого. У меня есть план.
На следующее утро городок потрясла ужасная новость. Ее всем, кому ни лень рассказывала служанка из дома Фраскино. Она утверждала, что прибираясь в спальне у хозяина, который не ночевал дома, а проторчал со своими собутыльниками в трактире, обсуждая планы мести знатным сословиям, нашла на прикроватной тумбочке рядом с пустым бокалом из-под вина куски сырого мяса. Кроме этого под подушкой лежали тоже мясные ошметки и обломки костей. Но самое противное, что она отняла у кошки обглоданную и вывалянную в пыли человеческую челюсть.
Напрасно брызгал пеной и клялся в непричастности Джузеппе Фраскино, факты были очевидны. Как без ведома хозяина, в запертый изнутри дом на третий этаж в спальню могли попасть отягчающие вину улики?
Для начала заводила смутьянов был избит обезумевшей толпой до полусмерти. Потом его, закованного в кандалы, увезли на тюремном возке в Сиенну, где он впоследствии сгинул где-то на каторге.
В этот же вечер, сидя в столовой у ярко пылающего камина, и обмакивая губы в бокал с марсалой, Драгомил рассказывал, как он, преодолев страх, спрыгнул в распахнутом черном плаще вниз с колокольни городского собора. Как искусно спланировал на балкон дома Фраскино. Подбросить остатки человеческой плоти и спрыгнуть в крылатом плаще вниз, было делом нескольких минут и трех поседевших от волнения щетинок на спине.
- Да-а, ты в зародыше погасил начинающийся пожар. По большому счету, тебе должна поклониться в пояс вся окрестная знать, хотя знать о деталях этого, к сожалению не должен никто. Все равно ничто более не задерживает нас здесь.
Через неделю прекрасную пару, выходящую из шикарного подъезда трехэтажного доходного дома на виа Капеллари, уже мог увидеть любой досужий наблюдатель. Квартира занимала половину второго этажа и насчитывала более двухсот квадратных метров. Первое время графиня посвятила ознакомительным экскурсиям по великому городу. Драгомил от увиденного и прочувственного находился в постоянном предобморочном состоянии. Ему явственно казалось, что он был здесь очень много раз. Это особенно проявилось во время первой поездки на фиакре в Ватиканский дворец. На мосту принца Амедео его посетили беспорядочные бредовые видения. Наконец он поведал Франческе, что под вторым быком моста лежит его двадцать восьмая оболочка. От дальнейших пояснений он отказался.
В Ватиканской администрации маркграфиню встретили очень любезно. Узнав, что ее дальний родственник специалист по интарсии, управляющий делами тут же предложил выгодный заказ по замене пола в библиотеке парадных покоев. Предложение было принято. Пока свозился потребный материал, наша парочка с милостивого согласия администрации облазила все уголки Ватикана. Когда Драгомил набрал бригаду и приступил к работе, графиня отдалась изучению бесценного книжного собрания. Юноша начал по-новому ощущать здешнюю тонкоматериальную атмосферу. Часто во время непродолжительного отдыха его сознание как бы раздваивалось. Он видел себя со стороны сидящим с бутербродом в руке. Потом дух его, легко прошив несколько каменных стен, оказывался в какой-нибудь анфиладе, по которой ходили и материальные люди, и бестелесные существа. Как правило, они были в приподнятом настроении, изъяснялись очень ажитированно и производили впечатление крайне значительных особ.
Драгомил, имея открытый нрав, общительность и простоту тут же перезнакомился почти со всеми. В основном это были энергооттиски сущностей, которые в людском обличье в свое время посвящали себя без остатка или религиозной, или созидательной деятельности на благо Ватикана. Тут были и понтифики, и кардиналы, и зодчие, и ваятели, и художники, и простые рабочие. Среди них был немного заносчивый Микеланджело, и слегка замкнутый Рафаэль, рано полысевший Браманте, энергичный Юлий II и умиротворенный Лев X, всколоченный Росселли, и задумчивый Боттичелли, румяный Перуджино с другом и соратником Бернардино Пинтуриккьо. Любопытный юноша обратил внимание на человеческие фигуры со слегка размытыми контурами. Ему охотно пояснили, что это вторичные оттиски с персонажей многочисленных художественных произведений и скульптурных композиций. Они, как правило, производили впечатление некоммуникабельных, а то и, придурковатых типов. Многие, как дворовые собаки на длинном поводке прямо в латах, парчовых одеждах и в обличье ню, якобы прогуливались поблизости от своих фресок, картин и гобеленов. Словоохотливый Перуджино пояснил, что в рекреациях, залах и капеллах всегда многолюдно. Таков уж Ватикан. Здесь всегда Римская курия собирала прославленных мастеров и мыслителей. Единственно, где в великом городе собирается больше народу, так это в Колоссеуме. Там их целые толпы. Правда, тамошний контингент явно не тот. Заевшиеся патриции, коварные императоры, куртизанки, наемные убийцы, бойцы-смертники и прочий плебейский люд.
Однажды ненароком залетев в Сикстинскую капеллу, Драгомил был буквально оглушен нестерпимым гулом голосов, приглушенным шумом далеких катаклизмов. Причем, самым громким в этом хоре был «Страшный суд». С сильнейшей головной болью юноша поскорей покинул это место.
Через два месяца работа была завершена. Ее результатом был доволен сам Понтифик. Драгомилу предложили продолжить свою созидательную деятельность, но уже состоявшийся мастер отказался от выгодных заказов, сославшись на личные мотивы. Они с графиней покинули Рим и пустились в путешествие по средней и северной Италии, посетив Пизу, Флоренцию, Болонью, Падую, Венецию.
Город каналов и мостов поздней осенью ежевечерне окутываемый молочными туманами, произвели на молодого человека ошеломляющее впечатление. Он не без согласия графини, вкупе с ее драгоценностями обменял трехнедельные жемчужные выделения на этаж красивого палаццо на Кайе дель Дозе да Понте в непосредственной близости от большого канала. Каждое утро их будили вкрадчивые удары колоколов церкви Санто-Стефано. Они сначала пили кофе в небольшом зимнем саду с видом на узенький живописный канал, где в трех клетках заливались канарейки, потом плотно завтракали жареными гренками и яичницей с беконом. Потом шли гулять. Сначала по маленьким и кривым улочкам, потом на гондоле по многочисленным каналам. Постепенно, изучив близкие окрестности, они расширили поисковые круги. Дошла очередь до островов Сан-Микеле, Мурано, Бурано.
Драгомил, увидев работу стеклодувов, чуть не сошел с ума. Он в течение нескольких недель за хорошую плату получил много уроков по прикладному стклодувному искусству. Постигнув азы этого волшебного ремесла, он купил поблизости от жилья флигелек, где разместил хорошую мастерскую. Там даже Франческа понемногу стала пробовать свои силы.
Однажды утром Драгомилу пришла в голову мысль ввести в ежедневный рацион канареек толченый жемчуг. В скором времени популяция птичек стала расти в геометрической прогрессии. Пришлось докупить еще тридцать клеток. Вскоре из-за птичьего гама стало невозможно разговаривать в комнатах. Для увеличения поголовья и восстановления тишины был приобретен еще один этаж в палаццо. Завидев своего хозяина, птицы бросались на прутья решеток, стремясь приблизиться поближе к обожаемому существу. В один из дней дверца клетки каким-то образом открылась и два десятка птиц буквально облепили Драгомила. Одна даже пыталась в припадке самопожертвования, залезть к нему в рот.
После Рождества на улицах и каналах города стали попадаться люди, разряженные в диковинные одежды с причудливыми масками на лицах. Приближался ежегодный карнавал. Был объявлен конкурс на самый загадочный и замысловатый костюм с призом в тысячу золотых дукатов. Все горожане и приезжие лишились рассудка от вожделения. Шутка ли сказать, на такую сумму человеку со средним достатком можно было жить всю жизнь.
Драгомилу очень понравились условия конкурса, и он немного подумав, с головой ушел в работу. В этом году заключительный день карнавала, последнее воскресенье перед Великим Постом выпадал на восьмое февраля. Основательно подготовившись, они с графиней провели окончание января в увеселениях и пирушках с многочисленными благоприобретенными друзьями. Зато, когда наступил февраль, парочка заперлась в своем палаццо. Им только приносили пищу и корм для канареек.
Наконец наступил заключительный день карнавала. Все действо перенеслось на площадь перед собором Сан-Марко. После разыгрывания ежегодного спектакля о спасении от пиратов венецианских девушек на подиум пригласили всех соискателей единственного приза. В самый разгар торжества от Гранд канала показалась большая процессия. На тяжелом постаменте десяток крепких мужчин несли нечто, что было покрыто большим белым покрывалом. Странный предмет установили в центре подиума и сдернули с него ткань. Под ним все увидели прозрачную стеклянную сферу, отливающую металлическим блеском, внутри которой стоял вполне нормальный человек в белом одеянии с красными узорами и золотой маске. Сначала он сохранял полную неподвижность, потом вдруг зашевелился. Вся толпа вздрогнула. На подиум вышла изящная женщина в синем обтягивающем костюме и синей маске. Она подошла к стеклянному шару и легко стронула его. Он, подчиняясь импульсу, стал раскачиваться в своем поддоне. Несколько молодых людей подняли шар и поставили его на досчатый помост, покрытый коврами. Человек внутри сферы сделал один шаг, второй, потом прыгнул в сторону. Стеклянная поверхность стала кататься по подиуму. Потом, подчиняясь ритмичным движениям, она, казалось, затанцевала. Женщина подскочила к стеклянному пузырю и попыталась вызволить своего друга. Дело дошло до большого молотка, но закаленная поверхность даже не трескалась. Звучным голосом женщина возвестила, что воздуха внутри шара уже почти нет, и скоро ее друг должен погибнуть. Самые смелые зрители бросились на помощь, но тщетно, прозрачная поверхность не поддавалась. Человек внутри сжался в комок и затих, не подавая никаких признаков жизни. Молодые люди снова поставили шар в поддон. Внезапно раздался гул, это заработали мощные форсунки, встроенные в постамент. Из них с гудением стали вырываться струи пламени. Они жадно лизали сферические стенки. Человечек заметался внутри своей герметичной камеры. Было видно, что температура поднялась выше двухсот градусов, ибо начали сгорать красные узоры. Человек остался в белом несгораемом костюме и золотой маске. Он протянул руку и стал вытаскивать ее из сферы, пытаясь проткнуть стекло, но вязкая поверхность только растягивалась, образовывая длинную прозрачную перчатку.
Давно погасли форсунки, но раскаленный шар все еще потрескивал, отдавая излишнее тепло окружающему промозглому воздуху. Наконец женщина смогла взять руку своего возлюбленного. Увы, они довольствовались лишь малым счастьем. У всех зрителей на площади, казалось, разрывались сердца от печального действия. И тут… прямо из сумеречных небес вниз на сцену спланировала целая туча желтых, оранжевых, красных птиц. Казалось, их было несколько миллионов. Все они одновременно пели. Это были не просто луговые птички, это были элитные канарейки. Они, как роящиеся пчелы, облепили шар, пытаясь добраться до человека, одновременно простукивая крепкими клювиками прозрачную поверхность. Внезапно, она покрылась сетью мелких трещинок и через пару секунд обрушилась вовнутрь. Птицы радостно облепили своё божество и вдруг разом, будто, отдав дань и попрощавшись, молча, взвились в небо, сделали круг над площадью и скрылись в низком облачном небе.
Человек вскинул руки, приветствуя беснующуюся толпу. К нему подошла женщина в синем и они надолго застыли в продолжительном поцелуе. Люди кричали от восторга, плакали, смеялись, горестно махали руками, обессилено садились прямо на мостовую.
Безусловно, по единодушному мнению жюри и всех собравшихся, главный приз достался человеку в белом костюме и золотой маске. Получив приз, он со своей подругой и группой молодых людей погрузился на большой катер и убыл в неизвестном направлении, пообещав на следующий карнавал также порадовать зрителей еще более захватывающим фокусом.
Дома графиня не без усилий содрала с Драгомила образовавшуюся защитную пленку, предохраняющую от воздействия высоких температур, и осторожно выкупала его в прохладной ванне, боясь повредить новую нежную кожу. Потом они с бокалами шампанского вышли на балкон и долго вслушивались в грохот фейерверков, шипение шутих и любовались отражениями цветных сполохов на темной, с протяженной ленивой волной воде канала.
- Ты с блеском использовал свои природные свойства
- Ты не представляешь, чего это мне стоило. Когда окунаешь руки в стеклянный расплав, в течение первых нескольких секунд испытываешь непереносимую боль. Потом, правда она отступает. Хочу сказать, что ты показала себя в качестве стеклодува с великолепной стороны. Ладно, я обмазываюсь маслом и «длинным» вязким стеклом и стою под струями газовых горелок, а вот ты в совершенстве овладела техникой изготовления правильной сферы и превращением ее в герметичный сосуд.
- Да, а как пригодилось твое умение надолго накапливать внутри себя дыхательную смесь. И как ты придумал использовать асбест в качестве материала для несгораемого костюма? Кроме этого у меня к тебе вопрос, как ты постиг искусство приготовления высокопрочного стекла?
- Сначала, по классике, я добавлял в него бор, потом толченый сапфир, а затем додумался ввести туда десяток жемчужин. И самое интересное, что после вторичного отжига, стекло становится очень хрупким. Вот почему его так легко проклевали канарейки.
- Просто гениально!
- Слушай, а я подумал сейчас, что, если в разгар торжества, ты бы изящно сняла свою голову с шеи прямо в синей маске, и запросто держала ее под мышкой?
- Блестяще, правда, нас бы сочли адскими отродьями и заключили под стражу. Еще сотню лет назад, нас бы непременно попытались сжечь на костре, при этом ты бы остался неуязвимым. И вообще, как тебя уязвить?
- Не скажу, потому, что не знаю. Хотя у меня целая жизнь впереди, для производства нескончаемых экспериментов. А как мы технично избавились от канареечной популяции! Наверно они улетели на свои Канарские и Азорские острова?
- Да нет, они, явно, с острова Мадейра.
- Больше не будем кормить толченым жемчугом особей Гарцского Роллера. Будем довольствоваться скромной клеточкой с парой пичуг, и вообще, тебе не кажется, что мы здесь как-то зажились?
- А тебе не кажется, что ты быстро теряешь интерес к привычному экстерьеру?
- У меня, по всей вероятности, гуляет в жилах кровь папаши-румына. А румыны, как известно родственники цыган. Вот, наверно, меня и таскает какая-то нелегкая по всему свету.
- Ясно, хорошо, поживем еще до весны в Венеции, а потом поедем в Пьемонт.
- Да, и я понимаю, что тебе претит находиться в неустойчивом состоянии незамужней женщины. Давай прямо завтра обвенчаемся в церкви Санто-Стефано. По моему разумению, мне уже исполнилось восемнадцать лет. Заодно выправим мне достойные документы, а то нам предстоит в ближайшем будущем пересечь множество государственных границ.
- О-о! Неужели ты дозрел мой бутончик до этого?!
В течение прошедшей ночи Драгомил получил массу ссадин, потертостей, синяков, лежа даже на мягчайшей перине. Причиной этому была необычайная двигательная активность любовников и наличие пока еще тонкой нежной кожи на юношеском теле.
На следующий день не без помощи всесильного золота блистательную пару обвенчали в церкви Сан-Заккариа. Через час после венчания им вручили во дворце Дожей новые документы на имя маркграфа Драгомила Брындуша Монферрат и маркграфини Франчески Марии Невельской Гонзаго Чекарелли Брындуш Монферрат. Тут же в парадных покоях с царской пышностью было отмечено это знаменательное событие. Утром через неделю знатная пара покинула на купленном трехпалубном пароходе со звучным названием «Альтра» гостеприимную Венецию. В их полностью выкупленном палаццо на первом этаже была открыта стеклодувная мастерская, а на втором и третьем стали безраздельно властвовать птицы, носящие название Гарцского Роллера.
III. Под сенью большой канарейки
Пароход, выйдя в Венецианский залив, втянулся в Адриатическое море.
- Эх, как жалко, что река По несудоходна выше Пьяченцы, а то бы мы причалили прямо у поместья. Ничего у нас сейчас будет законный медовый месяц. За это время мы, обогнув Италию, побываем в Адриатическом, Ионическом, Средиземном, Тирренском, Лигурийском море. Поставим пароход в Генуе и воспоследуем в родовой замок. Там всего-то шестьдесят километров.
Молодожены не торопясь двигались вдоль Адриатического побережья Италии. Графиня за последнее время сильно изменилась. Замужество сделало ее абсолютно счастливой. Если раньше, пользуясь винодельческой терминологией, ее можно было классифицировать, как Резерво, то сразу после отъезда из Венеции, она стала напоминать молодое задорное Божоле. Немного позже, чуть поиграв, оно превратилось в кристальную, текучую воду, в благодатную основу которой по желанию владелицы для настроенческого разнообразия можно было добавить утром сгущенного померанцевого сока, в полдень толченого имбиря и кусочки марулы, вечером эликсир из эврикомы, дягиля и манго. Она вошла в тот пленительный возраст полураспустившегося цветка, чьи тычинки трепетали в предвкушении весеннего ветерка, или прилета крылатого насекомого.
Драгомил тоже изменился в лучшую сторону. Он стал похожим на молодого раджу, с той лишь разницей, что кожа его не была смуглой, как у индусов, а имела белый цвет с легким жемчужным оттенком. В осанке его появилась царственная стать. Он уже не разбрасывался излишними движениями и суетливой речью. Вместе они производили неизгладимое впечатление и могли быть украшением любого императорского двора.
Первую высадку на берег они произвели в Виесте – городке на самом краю полуострова Гарнано. В небольшой таверне на берегу моря они заказали седло барашка с белым перцем, традиционный салат с моцареллой и овощами, приправленный лучшим в мире зеленым оливковым маслом и бутылку превосходного Локаротондо, воздав должное Апулии – кормилице Италии. Переночевали в небольшой гостинице, не ощущая привычную качку. Ранним утром были разбужены заползшим в комнату через открытое окно обволакивающим туманом, пахнущим водорослями и тревожными звуками маячного ревуна. Было очень загадочно. Им одновременно захотелось ощутить себя затворниками. Они спустились на первый этаж, подсели к камину, там же позавтракали жареным сыром с овощами и беконом, залитыми десятком перепелиных яиц, выпили по большой кружке какао.
Их неудержимо влекло за дверь, в молочный дым с запахами ламинарий и лаванды. Не поддаваясь на уговоры остаться, они вышли на улицу. Сначала, как слепцы, они шли вперед, держась за стены домов, потом, когда брусчатка улицы сменилась проплешинами замшелого известняка среди выщипанной овцами травы и дорога пошла резко вверх, их поступь стала ровной и уверенной. Они безошибочно подошли к самому краю отвесного обрыва. Внизу шумело море.
- Драгомил, сегодня такой день..
- Да, милая, догадываюсь.
- И что?
- Я думаю, что неплохо зачать будущего ребенка прямо на горной круче под грохот прибоя. Он будет любить сразу все стихии.
- О-о, любимый, ты оправдываешь два своих именных корня!
- Не понял.
- Ты драгоценный, а значит дорогой и милый!
- Спасибо. А знаешь, я кое-что придумал. Пойдем, поднимемся еще выше, там есть маяк. Не бойся, мы не упадем вниз, нас берегут.
Маячник, получив золотой, схватил в охапку бушлат, и хотел было уйти, но Драгомил произнес – как, же так, в такой туман Вам надлежит бессменно быть на посту и оповещать проходящие суда об опасности. Идите наверх и крутите ручку сирены.
Когда они остались одни, молодой человек, молча, расстелил белый плащ поверх казенного адмиралтейского одеяла.
- Сирена, звучащая сверху, подвигнет будущего человека к зову вечного пути.
До самого вечера маячный служитель остервенело крутил ручку ревуна, стремясь заглушить раздающиеся снизу крики то ли боли, то ли страсти, то ли безмерного счастья.
Погрузились на пароход только утром следующего дня. Под их глазами залегли легкие тени, они были тихи, как перед первым причастием. Лишь только снялись с рейда, и двигатель заработал на полную мощность, мальчик-стюард постучал в каюту молодоженов. Дверь от стука приоткрылась. Там удивленный корабельный официант обнаружил на кровати слившуюся в анабиозе пару. Их смогли разбудить только через трое суток, когда пароход вошел в Мессинский пролив.
Драгомил хотел сойти на берег, но Франческа уговорила его потерпеть еще каких-то триста миль до желанного сюрприза.
Еще через два дня ранним утром, до рассвета «Альтра» пришвартовалась в каком-то порту.
- Мы находимся ровно на другой стороне Италии, прямо напротив Виесты. Не будь этого, я бы никогда не поверила, что звук воющей над головой сирены может быть настолько приятен и сексуален. Теперь в грядущий век страшных и грандиозных перемен, я, услышав этот звук, не буду убегать и прятаться, что может стоить мне жизни, а буду сладострастно вспоминать моменты зачатия нашего ребенка. У меня от пережитого стали наблюдаться интересные эффекты. Во время сна и бодрствования, я, как бы перелетаю во времени, то вперед, то снова назад. Я постоянно немного опережаю его, как нетерпеливая девчонка убегает чуть вперед от шагающих рядом родителей.
- Смотри, я сейчас напишу записку, а ты ее прочтешь ровно через пять минут. Засек время? Я ее сворачиваю в трубочку и кладу в вазу с твоими любимыми орешками. Я буду сидеть здесь и не двигаться, а ты делай все, что тебе заблагорассудится.
- Ты знаешь, услышав твое предложение, я первым делом подумал о внушении и читке мыслей. Наперекор тебе, я сначала дам себе пощечину, потом съем ровно три миндальных ореха, развяжу и завяжу узел на правом ботинке, посмотрю на часы и начну вслух отсчитывать секунды, затем немного посвищу себе под нос. Так, что бы еще сделать? Ага, я посмотрю в иллюминатор и увижу на пирсе какого-то итальянца в лоцманской фуражке с маленькой вислоухой собачкой. Хватит, я больше не намерен плясать под твою дудку. Я расторгаю в одностороннем порядке договор и разворачиваю бумажку!
В записке ошарашенный Драгомил прочел: « не буду портить бумагу, описывая твои глупости, все равно подумаешь, что я тебе все внушила, самое главное, что явно не зависит от меня, НА ПИРСЕ ТЫ УВИДЕЛ ИТАЛЬЯНЦА В ЛОЦМАНСКОЙ ФУРАЖКЕ С МАЛЕНЬКОЙ ВИСЛОУХОЙ СОБАКОЙ».
- Как ты догадалась об этом?
- Ничего я не гадала. Я загодя увидела твои кривляния и описала все в записке, причем, эпизод с итальянцем доказывает тебе мою непричастность.
- А еще можно?
- Сколько угодно. Я, не сходя с этого места, могу сказать тебе, что, проходя со мной по пристани, ты обратишь внимание на морвокзальные часы. Часовая стрелка у них будет показывать шесть часов, тогда, как минутная уже пересечет четырехчасовую метку. Запомни этот штришок. Под ними находится урна. В ней лежит станиолевая обертка от шоколадки «Антика Норба». Это еще не все, чуть дальше по маршруту следования стоит скамья для отдыха. Она окрашена в желтый цвет. На нее небрежно брошен носовой платочек. Развернув его, ты прочтешь монограмму «N.S» Все колдовство закончено, собирайся, нам пора.
- А если я не пойду?
- Хорошо, не ходи, давай ляжем спать.
- Нет уж, я все-таки пойду, а впрочем, давай дождемся семи часов. Я приму душ, еще раз почищу зубы и побреюсь.
- Не возражаю.
- Ты спокойна, как поверхность Тразименского озера в полуденное время, значит у тебя какие-то козыри в широких рукавах шелкового халата не бедного мандарина, а это значит, что я сейчас скомандую капитану, пока не вручили судовую роль, отвалить от берега.
В эту минуту в дверь почтительно постучали.
- Кто там?
- Господин маркграф, это капитан, если Вы проснулись, не соблаговолите ли с маркграфиней в угодное для Вас время почтить своим вниманием мэра города Казаличчола.
- А где мы?
- На острове Искья.
- Хорошо, мы будем у трапа через пять минут.
- Премного благодарен, я Вас буду ожидать на нижней палубе.
- Так, все равно, через пять минут уже будет без четверти семь, а значит не быть истории с часами, показывающими двадцать минут седьмого.
На пирсе их ожидала целая свита встречающих.
- Мы Вас приветствуем на нашем острове, являющемся знаменитой здравницей мирового масштаба – с пафосом произнес полноватый мужчина в костюмной тройке и касторовой шляпе под цвет костюма.
- А что у вас здесь? – не очень учтиво поинтересовался маркграф.
- Термальные источники.
- А-а. Слушайте, а где у вас тут часы?
- Не понял?
- Часы на столбе?
- Так вот же они.
На часах минутная стрелка застыла на цифре шесть, а минутная переместилась за четырехчасовую отметку.
- А что Вы на них смотрите, они же наверно, как год не ходят. О-о, Вас интересуют сорта итальянского шоколада? Что с Вами? Да, присядьте. Вам жарко?
На развернутом носовом платке красовалась золотая вышитая монограмма «N.S.»
Уже потом в нанятом экипаже, везущем молодоженов в лучший отель Казаличчолы, Драгомил слабым голосом поинтересовался у Франчески, как она это делает.
- Я же тебе сказала, что могу увидеть будущее, правда, пока в небольшом диапазоне. Честно говоря, меня что-то не тянет увеличивать промежуток. Не хочу видеть будущие неприятности, пусть будет все покрыто счастливым неведением.
Последующую неделю молодожены посвятили бальнеологическим процедурам. Они, буквально откисали в многочисленных природных и искусственных водоемах. Особенно им полюбились термы Беллиацци-Кастильоне. Однажды после обеда они устроили большую прогулку без провожатых. Они, не сговариваясь, поднялись на заросшую лесом гору. К их удивлению обнаружилось, что на ее вершине наличествовало жерло потухшего вулкана. Впоследствии они выяснили, что это был Кретайо. По осыпи из вулканического песка они спустились вниз. Там было жарко и безрадостно.
- Зачем мы здесь?
- Пока не знаю, но обязательно узнаю. А ты включи свою пятиминутную всезнайку.
- О как интересно!
- Только не рассказывай.
Ждать пришлось недолго. В небе, обрамленном скальным кольцом, показалась тучка. Она была почему-то желтого цвета. Туча приблизилась, сформировавшись в крутящийся эллипсоид. Даже невооруженным глазом можно было рассмотреть, что это были птицы.
- Это же канарейки!
Они, наконец, влетели в горный цирк. Их было настолько много, что казалось, будто буковый лес вмиг потерял свою осеннюю листву и закружил ее во вселенском хороводе. При этом, каждый листочек весело пел и летал вокруг Драгомила и Франчески. Потом они, внезапно потеряв скорость, облепили людей, будто целуя их. Затем снова поднялись в воздух. Но этим дело не кончилось. Канарейки на лету стали впрыгивать друг в друга, увеличиваясь в размерах, и, будто куры на острове через пару минут сформировали большую желтую птицу ростом в четыре метра. И тут летающий гигантский Гарцский Роллер запел. Как ни странно, звук его песни не превышал критического звукового давления, был такой же тоновой высоты, как у меньшего собрата. Пел он по всей вероятности о любви. В музыкальной ткани его кроме блистательных рулад и замысловатых колен, наличествовали звуки, подражающие человеческим голосам, шуму морской волны, звуку работающего пароходного двигателя.
- Они летели за нами.
Драгомил выгреб из карманов весь жемчуг и протянул его в двух ладонях птице. Она в несколько приемов с благодарностью выклевала их, затем поднялась в воздух и осыпалась желтым дождем из маленьких птичек. Они еще некоторое время золотым торнадо кружились в воздухе, потом по мановению неведомого хозяина резко взмыли вверх, и пропали в синеве неба.
- Ну и дела, к чему бы это?
- А к тому дорогой, что эти милые птички от тебя не отстанут, пока ты им не покажешь дорогу на свой остров. Без слов понятно, что они основательно подсели на твой жемчуг.
- Нет, сначала мы посетим твое родовое гнездо..
- Не мое, а наше..
- Хорошо, наше. Надо будет все старое основательно подремонтировать, и рядом построить новый замок, декорированный под старину, но со всеми благами цивилизации внутри.
- Для этого надо много денег.
- Деньги лежат в Рангунском банке, но чтобы до него доехать, надо пересечь полмира. Да и в храме Нисуале лежат несметные сокровища. Та-ак, а мы уже основательно поиздержались. У меня проскользнула дикая идея. Помнишь, два дня назад мы посетили с тобой местное казино и промотали там тысячу лир?
- Конечно, ты еще сказал, что больше никогда в жизни не будешь посещать такие злачные места.
- Так вот, придется мне отказаться от своего обещания.
- Я кое-что начинаю понимать, ты хочешь использовать мои способности подглядывать будущее.
- Вот именно. Надо всего-то знать будущее через пару-тройку минут. Например, цвет и цифру, на которой остановится рулеточный шарик.
- Грандиозно! Только так много не заработаешь.
- А мы сначала попытаем силы в здешнем казино. Заработаем денег, хотя бы на пароходную солярку и жалованье команде на год вперед и двинем в Мекку азарта Монте-Карло. Пойдем дорогая отсюда. Мы уже получили всю необходимую информацию.
- Подожди, по-моему, от голосовых вибраций большой канарейки как-то избирательно осыпалась пыль, очистив прямую каменистую тропинку. Смотри, она поднимается кверху.
- Я думаю, что она не приведет нас к большой куче канареечного помета.
- Фи, как пошло.
Тропинка, перевалив через каменную гряду, вильнула вправо и вниз прямо в заросли падуба. Через пару сотен метров она привела их к небольшому грязевому вулканчику.
- Что это за питьевой бювет? Нам хотят сказать, что в нем что-то есть?
- Мне кажется, тебе надо взять большой комок этой серой глины.
- Ну, если об этом говоришь ты, то я безоговорочно подчиняюсь.
Проходя по набережной, они обратили внимание на красочные плакаты, которые приглашали на выставку-продажу самой лучшей керамики мира.
- Вот хвастуны!
- Нет, ты не прав. У меня даже остались в Маджоне несколько премиленьких статуэток.
- Это наверно сродни стеклу. Я хочу немного научиться этому ремеслу, да и в руках у меня залежался увесистый кусок глины. Ох, не случайно я взял его.
Со следующего дня закипела работа. Утром Драгомил пропадал на керамической фабрике, вечером супруги потихоньку делали ставки в казино, оттачивая свое мастерство. Для того, чтобы не возбуждать подозрений, иногда они проигрывали незначительные суммы денег. За небольшую плату для нового подмастерья выделили обжиговую печь и потребные материалы. До выставки осталось два дня. В полдень в номер отеля ворвался Драгомил и сиплым от волнения голосом поведал, что он сделал нечто, что не укладывается в существующие каноны.
Наступил выставочный день. В муниципальном зале общих собраний была выставлена великолепная продукция многочисленных артелей, лавочек и фабрик. Зрителей поражал профессионализм мастеров, тонкая деталировка и разнообразие сюжетов. Мэрией Казаличчолы был учрежден приз в десять тысяч лир за самый оригинальный экспонат. Все производители, буквально, лезли из кожи, стремясь в выгодном свете показать свой товар. Мэр пригласил чету Монферрат в жюри, но Драгомил отказался, мотивировав это тем, что он сам хочет принять участие в конкурсе.
Ближе к полудню, когда все конкурсанты продемонстрировали свои работы, Драгомил, наконец, соизволил показать свою продукцию. Из небольшой коробки он достал дюжину роз, переложенных ватой. Стволики и листья у них были изготовлены из красной глины, бутоны, из белой. Всех поразила филигранность работы, но подобных произведений было много на выставке. Он поставил цветы в стеклянную вазу и налил туда воду. Все присутствующие затаили дыхание. Драгомил переставил вазу поближе к свету и хлопнул в ладоши. И… о чудо, лепестки бутонов мелко задрожали и стали медленно раскрываться. Одна экзальтированная дама от увиденного, даже упала в обморок, а модный писатель почти сжевал собственный носовой платок.
- Господа, если я вытащу цветы из воды и уберу их в темное место, розы снова закроются, и так до бесконечности. Благодарю за внимание.
Таких оваций стены этого заведения не слышали никогда. Когда отгремели последние аплодисменты, послышались вопросы о количестве изготовленных экземпляров. Узнав, что цветов всего две дюжины, а желающих приобрести их три сотни, активисты решили устроить аукцион.
Первый цветок был продан за двести двадцать лир, последний – за двенадцать тысяч. Все сошли с ума. Двадцать четвертую розу чуть не сломали две разъяренные фурии. Их смогли только успокоить заверения Драгомира, что через два дня он выбросит на рынок еще две дюжины.
Когда страсти улеглись, мэр, наконец, взял слово, и от имени единогласного большинства вручил приз создателю невиданного дотоле фантастического произведения.
Под конец выставочного дня к Драгомилу подошел хозяин керамического завода и предложил выкупить патент. Изобретатель тут же откликнулся, спросив за него один миллион лир. Хозяин посверлил висок указательным пальцем и отошел. Потом он снова подошел и сказал, что ни завтра, ни послезавтра Драгомила не пустят на его завод, на что тот ответил, что он вообще завтра отплывает в Аргентину, где он выкупил концессию на добычу серебряной руды.
Через час стороны сошлись на восьмистах тысячах. Договор был подписан, с тем условием, что деньги будут вручены, только после пробного обжига опытных образцов.
Поздним вечером супруги подсчитали барыши. В казино они выиграли шестьдесят три тысячи лир, аукцион принес сто восемь тысяч лир, а патент, за небольшим нотариальным вычетом удалось продать за семьсот восемьдесят тысяч.
- Да-а, мой дорогой, это же почти миллион лир! Давай только обменяем его в Генуе на франки, уж больно в последнее время лихорадит итальянскую валюту. Ты с блеском научился зарабатывать на своих продуктах метаболизма. Какая-то горсть мелкого жемчуга тебе принесла такую прибавочную стоимость, которая и не снилась Флорентийскому меняле, ссужаещему деньгами обедневший род, некогда могущественных Медичи. Признайся, в этих патентованных розах может применяться только твой, и никакой другой жемчуг?
- Да, услада очей моих. Смею заметить, я сразу предупредил покупателя, что для производства потребен только мой жемчуг, и вина в этом сугубо его, ибо он не понял, что я вкладываю в это понятие.
- И сколько можно изготовить роз из твоего жемчуга?
- Я думаю, штук пятьсот-шестьсот. Все равно он с лихвой вернет себе потраченный деньги. Потом розы постепенно перестанут открываться, но мы к тому времени доедем до северной Манчжурии, хотя, по большому счету, нам там совершенно нечего делать. На следующей неделе мы уже будем блистать в Монако. Госпожа, готовьте туалеты.
Супруги единодушно решили не заходить в Монте-Карло, а бросить якорь в Генуе. В это время на пароход должны были поставить два новых мощных двигателя и укрепить обшивку, чтобы можно было совершать трансатлантические рейсы, не боясь свирепых штормов. На эти мероприятия ушла треть заработанных денег.
- Нам просто необходимо сорвать большой куш в самом знаменитом игорном доме мира.
- А то тебе не хватит на шоколадку «Антика Норба» и на туалетную бумагу, хотя, что я говорю, ты же в ней не нуждаешься!
- Если серьезно, то я чувствую, что с течением времени из меня выхолащивается моя перламутровая основа. Мне необходимо ехать на свой остров, чтобы вновь подпитаться.
- Так давай, все бросим и помчимся на полной парусной оснастке, включая спинакер, в твою благословенную обитель.
- Сначала гранд казино, потом родовое поместье, наем архитектора и бригады строителей. Под присмотром твоей тетушки на оставленные деньги, мастера произведут необходимые работы. Вернувшись позже, мы построим новый замок и будем коротать в нем свою старость.
- Ха-ха-ха!
- Неужели ты всерьез полагаешь, что старость никогда не изберет тебя в свои спутники?
- Вряд ли. Мне суждено погибнуть от сущей безделицы, от собственного любопытства.
- И когда это произойдет?
- Если бы я знала, то села на пуфик в спальной комнате и мгновенно состарилась, потом вытащила свои мозги, нарезала их на кубики и скормила аквариумным рыбкам.
- Безрадостная перспектива.
- Вот, поэтому я радуюсь и трепетно проживаю с тобой каждый приходящий миг. Миг боли длинен, миг счастья быстр. А жизнь - чередование страстей, включающих то боль, то счастье.
- Это фраза большого мыслителя.
- Спасибо, за отпущенное мне время очень трудно не стать мыслителем.
Весна пришла и на Французскую ривьеру. В Монте-Карло прибыли на паровом катере, оставив пароход в Генуе. Заселились в отеле «Метрополь» в трех минутах ходьбы от казино. Решили представиться под настоящими именами.
- Как же здесь прекрасно – сказал Драгомил, выйдя на балкон.
- Скоро надоест, поверь мне – лениво откликнулась графиня.
- Ну да, сплин знати, все видел, все пробовал. Вот поэтому их и тянет из стерильной жизни в казино, чтобы потряслись руки, прошиб пот при проигрыше фамильных драгоценностей. Бедные больные люди. А эти с другой стороны игровых столов. Предупредительные, вежливые, понимающие и готовые забрать все. Ненавижу игровые заведения, поэтому их надо наказать.
- Да-а, знали бы они кто заселился в двести двадцать первый номер, а это двойное очко, сразу бы образовали живую очередь к имеющимся фаянсовым приборам, а потом, закрыв заведение, убыли бы кто, на чем в Баден-Баден лечить диарею сернистой водой.
Волнение давало о себе знать, никто из двоих практически не притронулся к ужину в отельном ресторане.
Казино встретило прекрасную пару новомодной электрической иллюминацией, показной роскошью, вышколенным персоналом, обилием живых цветов и множеством холеных и хорошо одетых людей. Графиня в толпе встретила знакомых, которые церемонно кланялись ей. Драгомил тут же был представлен свету и моментально произвел на всех ошеломляющее впечатление, но обстановка не располагала к расшаркиванию, ибо всех присутствующих занимала только игра.
Супруги приобрели фишек на десять тысяч франков. Дабы не возбуждать подозрений постоянными перешептываниями, делала ставки графиня. Она ненадолго задумывалась, потом решившись, называла цифру, цвет, чет, или нечет. Немного выиграв, молодожены зашли в бар, где заказали бутылку шампанского и вазочку с черной икрой.
- Вот теперь у меня разыгрался аппетит.
- Конечно, ты же мужчина.
- Так много не заработаешь, надо перейти в зал Тузэ, там минимальные ставки в тысячу франков.
- Подожди, не горячись, всему свое время.
- А мы еще остаемся на один игровой вечер?
- Почему бы и нет? Тем более, завтра в оперном зале казино будут давать второе действие «Любовного напитка» Гаэтано Доницетти, где партию Неморино будет исполнять великий Энрико Карузо. Только Неаполь может рождать такие голоса. А ведь учительница пения чуть было не оставила мир без гения заявив, что у мальчика нет ни голоса, ни слуха.
- Замечательно, мне так не хватает общей культуры.
- Это легко поправимо. Самый прославленный оперный театр мира находится от нашего поместья в нескольких часах езды. Мне будет очень приятно расширить твой кругозор. Я уверена, ты будешь фанатом настоящей оперы.
- С удовольствием принимаю приглашение, ну что, пора на ненавистную работу?
- Ты действительно не любишь весь этот азарт?
- Мне иногда кажется, что за этими рулеточными, ломберными столиками играют не люди, а кто-то темный и могучий играет ими. То поманит выигрышем, то отберет последнее.
- Хорошо, но ведь ты сам предложил поехать сюда?
- Безусловно. Меня только подстегивает желание выиграть у казино, а значит, у этого темного и могучего большую сумму денег. Давай завтра для большей производительности ты мне сообщишь результат выигрыша за соседним столом, и я тоже сделаю ставку на число и цвет. Затем мы обменяем фишки и спокойно уйдем из этого вертепа.
- Конечно, похититель моего сердца.
На следующий вечер Драгомил весь без остатка погрузился в волшебный мир оперы. Слушая романс Неморино «Слезы любимой видел я», он сам не смог сдержать слез. Противоборство любви и гордости в отношениях Адины и Неморино повергало молодого человека в эмоциональные сопереживания. Когда все действо стало подходить к счастливому концу, Драгомил преисполнился безмерной радости за влюбленных, и отбил свои ладони, ажитированно аплодируя артистам после закрытия занавеса.
Франческа с трудом привела своего мужа в чувство.
- Боже, я не знала, что ты такой впечатлительный.
- Как может уживаться великое и низменное под одной крышей?
- Успокойся, соберись.
- Да.
Приобретя фишек на те же десять тысяч франков, перешли в зал «Тузэ». С этого момента началось великое разграбление казино.
- Иди за соседний стол, ставь на черное и двадцать два пятьдесят тысяч.
Франческа, собрав фишки в большую коробку, обернулась к Драгомилу и похолодела. Он сидел за другим рулеточным столом. Перед ним высилась гора разноцветных жетонов.
- Дорогой, ты перепутал столы.
- Нет, любимая, я сел именно за этот стол. Все, я чувствую, что это последняя игра, и мы отчаливаем.
- Ты что, тоже освоил технику?
- Немножко да.
Обмененная наличность не помещалась ни в карманы, ни в дамскую сумочку. Наконец, ее запихали в картонную коробку.
- Сейчас будет жарко – помертвевшими губами произнесла Франческа.
- Да, я тоже чувствую, но нет, еще не все потеряно.
- Из-за угла показались охранники.
- У дирекции казино к Вам вопросы, мадам и месье.
И вдруг за их спинами что-то случилось, явно не вписывающееся в законный миропорядок. Стеклянный, потолочный витраж внезапно надулся пузырем и лопнул, разлетясь на тысячу осколков. В образовавшийся пролом влетело нечто гигантское циркового желтого цвета. Это оказалась большая птица размерами с небольшой дом. Она тут же разделилась на несколько птиц поменьше. Те в свою очередь стали делиться еще на меньшие особи размерами с большую собаку. Поднялась невообразимая суматоха. Все присутствующие заметались по залу. Птицы клевали все, что блестит: горку золотых гиней, приготовленную одним англичанином за фишки, диадему с бриллиантами в волосах княгини из Богемии, несколько сотен золотых наполеондоров в конторках кассиров. Особенно досталось обладательницам жемчужных украшений. Браслеты, кольца, бусы, кулоны, колье, все было сорвано и тут же проглочено ненасытными пернатыми. При этом, очевидно от волнения, каждая летающая тварь по нескольку раз опорожнила свой кишечник, испачкав стены пол и туалеты дам и кавалеров несмываемыми экскрементами. Бесчинства длились недолго. Через пару минут птицы, как по команде заскочили друг в друга, образовав одну большую особь, которая тяжело размахивая крыльями, поднялась под потолок, и с трудом вместившись в потолочный проем, вылетела под открытое небо. Потом, как утверждали очевидцы, она, подсвечиваемая внешней иллюминацией, снова разделилась на несколько десятков особей поменьше и, образовав клин, улетела в темноту в сторону берегового горного кряжа.
В чудовищной суматохе Драгомил и Франческа без труда покинула злополучное место.
- Да-а, чего ты хотел, того добился с лихвой. Казино закроют на неопределенное время зализывать раны, возмещать убытки и ремонтировать дорогущий витраж, стены и полы.
- Мне даже страшно от содеянного. Хоть милые птички нас прикрыли, но наделали при этом слишком много кутерьмы. Я представляю, что будет завтра твориться в газетном и телеграфном мире. Хорошо, что мы выписались из отеля, ничто нас более не держит здесь. Пройдемся спокойным шагом до катера, он уже под парами.
В Геную шли всю ночь, не сбавляя скорости. Успокоились только тогда, когда спрятали деньги в сейф своей каюты.
Проспали весь день и последующую ночь. Проснулись свежими и полными сил. Завтракали свежими марципанами и кофе со сливками.
- Скоро буду толстой и одутловатой, как королева Виктория, и Елена Петровна Блавацкая.
- Если будешь толстой, то только в одном месте и по одной причине. А нам надо положить в самый крупный Генуэзский банк толстые пачки франков.
К вечеру супруги стали обладателями крупного банковского счета, исчисляемого пятизначным числом в пересчете на английскую валюту. Пароход поставили в сухой док на ремонт. Их уверили, что работы закончатся через месяц.
Ничто их более не держало на побережье. Погрузившись на дилижанс, они вскоре прибыли в Валенцу. Предупрежденная телеграммой, их радушно встретила тетушка Франчески. У нее была осанка гренадера, маленький рост и звучное контральто. Казалось, что ее энергии хватит еще на две человеческих жизни.
- Наверно она тоже из долгожителей?
- Есть немножко.
- Да я только рад, есть надежда, что под ее присмотром достроят замок, пока мы будем путешествовать.
Осматривая место будущего строения, супруги завернули в старый парк, переходящий в лес.
- Ну и дебри же тут у Вас.
- У нас.
- Конечно, того и гляди, встретится какая-нибудь дикая живность.
В ответ над их головами что-то зашумело.
- Что там, перелетные птицы? Пойдем на прогалину, посмотрим.
Выйдя на лесную опушку, они увидели на лугу большую канарейку. Птица сидела на траве, как несушка.
- Ух, ты, сейчас снесет яичко, не простое, а золотое – голосом матери, укладывающей своего дитя, произнесла графиня.
Драгомил подошел почти вплотную к канарейке. Даже сидя, она на полметра возвышалась над человеком. Покопавшись в кармане, он протянул горсть жемчуга пернатому великану. Подношение было тут же склевано. Затем птица, пропев замысловатую музыкальную фразу, словно отблагодарив хозяина, встала на лапы.
- Скоро милая мы покажем тебе дорогу на остров, где много нужного тебе жемчуга. Береги себя, не летай в таком виде, разбейся на стаю. Хорошо?
Птица еще помедлила, потом неохотно поднялась в воздух и рассыпалась на десятки тысяч крохотных пичуг.
- Вот, теперь лучше. Тебе не кажется дорогая, что их стало намного больше.
- Возможно, но я еще заметила, что они стали как-то меньше.
- Они теперь научились варьировать и численность и размеры. Смотри, что снес гигантский кенарь!
На траве лежало круглое яичко диаметром с очень большую тыкву. Скорлупа его была слегка перламутрового цвета.
- Боже, какое оно тяжелое и горячее. А я знаю что внутри.
- Я тоже знаю.
- Так, нам скоро неинтересно станет жить.
- Еще как интересно.
Драгомил с трудом дотащил его до хозяйственного блока. Убедившись, что поблизости никого нет, с превеликим трудом разбил его. В мутноватом белке находилось все золото и драгоценности, склеванные птицами в казино.
- Смотри, им подходит только твой жемчуг! Почему же так?
- Я долго думал над этим, и пришел к выводу, что жемчуг имеет свой возраст. Все эти образцы перед нами достаточно пожилые. А скорей всего, мертвые. А мой – новорожденный, и еще живой. Ты лучше обрати внимание, благодарные канарейки сделали нам подарок. На это золото и драгоценности можно построить немаленький дом.
Через неделю любой прохожий мог увидеть новоиспеченных супругов в Милане. Там они подыскали именитого архитектора и заказали ему проект замка. Драгоценности обменяли на деньги, причем диадема оказалась подделкой.
- Вот, в чем щеголяет сейчас европейская знать.
Драгомил стал завзятым театралом. Он прослушал весь репертуар Ла Скалы. Все сокровища Россини, Дониццетти, Моцарта, Беллини, Верди открылись перед ним. Потом он внезапно охладел к опере.
- В театр надо ходить редко, как на праздник – заметила графиня.
- Я находился на много лет вперед и теперь спокоен.
Пришла телеграмма из Генуи о полной готовности парохода, архитектор предоставил проект, который понравился супругам. Был оплачен аванс и намечены сроки строительства. Более ничто не задерживало Драгомила и Франческу на Аппенинском полуострове. В восемь утра пятого мая сине-белая «Альтра», басисто прогудев три раза покинула порт Генуи и устремилась на юг. С Италией попрощались, остановившись на сутки в Калабрийском городке Мелито-ди-Порто-Сальво.
- Теперь ближайшая земная твердь нас ожидает в шестистах морских милях на острове Крит.
Море было спокойно, и переход прошел без приключений. Дойдя до Крита, бросили якорь в заливе Алмирос. В Ретимноне полюбовались старым Венецианским замком, отведали в местной таверне блюдо из морских ежей, офту из тушеной козлятины, и хохлью из виноградных улиток. Драгомил позволил себе попробовать цикудию – крепкий напиток из шелковицы, подозрительно напоминающий продукцию Иона Брындуша. Переночевав в старой гостинице, с рассветом совершили пешую прогулку в сторону видневшейся невдалеке горы Иды. Остановившись в небольшом горном распадке, присели отдохнуть.
- Сейчас прилетит.
- Да, я тоже чувствую.
Над их головами раздался шум крыльев.
- Осталось совсем немного милая птичка, у меня тоже жемчуг заканчивается, я тебе приготовил горсточку. Отъешься уже на острове. По моим прогнозам, мы его достигнем через две-три недели.
Когда стихла канареечная трель, Драгомил заметил, что надо торопиться на родину.
- Я говорила с капитаном, он просветил меня, что при скорости в десять-двенадцать узлов мы преодолеем пять с половиной тысяч миль через двадцать дней. Ты был абсолютно прав, обозначив срок в три недели. Мы только будем ненадолго останавливаться для пополнения продовольствия и питьевой воды в Адене и Коломбо.
На последнем отрезке пути вся верхняя палуба, мачта и спасательные ялики были облеплены желтой шевелящейся массой, состоящей из огромного количества птиц. Сначала команда, буквально, дурела от лицезрения необычной картины, потом повар специально в Коломбо купил сотню килограммов птичьего корма и два раза в день кормил расплодившуюся стаю. Наконец наутро вахтенный матрос увидел землю. Прямо по курсу виднелся Большой Никобар. Птицы снова, как по команде одновременно поднялись в воздух, сделали несколько кругов вокруг парохода и устремились к острову.
- Я отдаю вам эту благословенную сушу на посильное разграбление – прокричал вслед стае Драгомил.
За бортом показалось большое количество акул. Многие пытались, как дельфины выскочить в воздух.
- Никогда не видел подобного количества акул, ведущих себя таким странным образом – произнес капитан.
- Это они приветствуют своего хозяина – словоохотливо пояснила графиня.
Высадились в Дакоанке, бросив якорь у самого берега. Рядом стояло какое-то полувоенное судно. Было странно видеть на берегу практически полное безлюдье.
- Смотри на мысе Пигмалион по-прежнему, высится большое жемчужное яйцо. Капитан, дайте мне бинокль. Я вижу поднявшийся дымок и слышу грохот пушечного выстрела. Что же это такое? Мне кажется, что мы вовремя пришли на остров. Боюсь, что здесь началось именно, великое разграбление. На это указывает присутствие неведомого судна без опознавательных знаков.
Драгомил посуровел лицом, напрягся и обратил гневный лик в сторону зловещего судна. Внезапно вода вокруг него закипела. Не отрывая взгляда от воды, он произнес – Франческа, надеюсь, на этой посудине нет дочки губернатора острова Борнео?
- Нет, там кроме пятнадцати головорезов никого нет. Почему эта шваль так любит твой остров?
- Очень лакомый кусок при полном отсутствии всякого сопротивления.
Водяная гладь в радиусе полусотни метров, не переставая кипеть, вдруг завертелась гигантским водоворотом, постепенно набирая скорость.
- Скорей верти, я чувствую, как в нас целятся сразу из нескольких винтовок.
- Не успевают, их уже закрутило в мясорубку. Они ощущают окружающее пространство в виде сплошной полосы. Жалко, что здесь маленькая глубина, невозможно организовать полномасштабную воронку, да и судно жалко. Мы сделаем вот так!
Корабль, крутящийся огромным волчком, вдруг резко остановился. Трудно вообразить, что сделала центробежная сила с людьми, такелажем и, вообще с любыми плохо закрепленными предметами, находящимися на палубе. Хорошо, что «Альтра» стояла в некотором отдалении, но все равно в опасной близости от нее пролетела шлюпка с болтающимися цепями, двое орущих негодяев и много всякого сора.
- Об этих убийцах позаботятся акулы.
Капитан, никогда не видевший ничего подобного, вцепился в поручни своего мостика и крупно дрожал.
- Не робейте, кэп, самое трудное впереди. Там наверху еще с полусотни оголтелых разбойников. Нам позиционная война не нужна. Если не взять инициативу в свои руки, то они перебьют половину населения, прикрываясь им, как щитом. Они, безусловно, уже увидели, какая участь постигла их сотоварищей, и у нас только пара минут в запасе. Дорогая, подключайся к моим каналам. Ты их видишь?
- Да, они только что, чуть ли не в упор стреляли по большому яйцу, но ничего не добились. Сейчас они в явном замешательстве от увиденной внизу картины. Многим кажется, что это была коллективная галлюцинация. Давай уже работай по старому сценарию, как с коммивояжером. Нет времени на изобретение новых техник.
Потом аборигены очевидцы рассказывали своим соплеменникам удивительную историю, как у злых иноземцев «ямми» вдруг выросли на головах грибные шляпы, с которых по краям закапал перламутровый дождь. Они вдруг стали истуканами на месте. Шляпы оплывали вниз. Оплывали и люди под ними. Они стали совсем маленького роста, как дети, но толстые, как свиньи и постепенно превратились в шибко большие куриные яйца. Яйца уже не могли стоять на месте, а покатились вниз. Катились, катились, пока не докатились до моря и утопли, а может, были съедены курами.
Команда парохода сначала услышала костяной шум, потом увидела, как ломая кусты, подпрыгивая, перекручиваясь юлой и вздымая клубы пыли, беспорядочно катились вниз несколько десятков огромных перламутровых яиц. Это бы еще ничего, но вдогонку за ними, тяжело переваливаясь, бежали несколько ужасающе огромных кур, а в небе, заслоняя солнце, летела желтая птица размерами с биплан «Флаер». Яйца остановились в нескольких метрах от уреза воды. На них тут же обрушились отбойные молотки всесокрушающих птичьих клювов. Через несколько минут все было кончено. На прибрежном песке остались глубочайшие вмятины и целые рвы от когтей пернатых. Остолбеневшие зрители на бис увидели, как съев окаменевшие эллипсоиды, птицы, буквально взорвались изнутри на тысячи живых осколков, и в натуральную величину покинули место кормежки.
- Наши маленькие Гарцские роллеры наконец получили обещанное – туманно изрек Драгомил.
- Я успела за год убедиться в том, что ты не разбрасываешься своими обещаниями – ответила Франческа.