Часть 5

Виктор Найменов
5
  Я возвращался в этот мир медленно, какими-то рывками, временами видел вокруг незнакомые лица. Потом плавная качка, запах лекарств, люди в белых халатах и еще что-то непонятное. Окончательно я пришел в себя от перестука вагонных колес. Страшно ломило в затылке и хотелось пить, а с моих губ слетали какие-то неясные хриплые звуки. Почти неразличимые, но нашелся добрый человек, который все расслышал и поднес к моим губам кружку с теплым чаем. Я принялся жадно хлебать долгожданную жидкость, проливая ее себе на грудь. Мне сделалось намного легче, и я уловил знакомый голос, порядком насмешливый:
- Очухался, солдатик?
  Я скосил глаза, точно – Дремов, собственной персоной. И почему-то снова с перебинтованной головой. Его же не было рядом, откуда же ему досталось? Я, через силу, произнес:
- Здорово, Володь. Куда везут-то, на курорт?
- Да, разбежался! В госпиталь везут, за Москву куда-то.
- Ну, и ладно. А я давно без памяти?
- Третьи сутки пошли.
- А что со мной случилось? И что с диверсантами?
- Ну что может быть с ними после такого взрыва? Их голубые арийские глаза еще долго будут моргать на близлежащих соснах. Короче, разорвало их в куски. Да и деревья в радиусе сто метров целиком положило. Тебя еле нашли, да и то, когда застонал. Завалило тебя разным барахлом, еле откопали. А вообще-то, ты хорошую позицию выбрал, эта ветровальная елка тебя и спасла. Вот только сук осиновый откуда-то прилетел и тюкнул тебя по затылку. Это мне рассказали, сам я там не был.
- А с тобой что?
- Слушай! Дошел я, значит, нормально. Охрана на мосту, будь здоров!
- Значит, и без нас все бы обошлось?
- Это еще неизвестно, но мы, в любом случае, пришлись кстати. Особенно ты, Витек!
- Ладно, давай дальше.
- Засели мы и стали ждать. И вдруг два взрыва. Сначала слабенький, а потом уже и этот. Мы видели, как валились деревья, да и до нас взрывная волна достала. Ну вот, рванули мы к тебе, сначала по насыпи бежали, вот я и споткнулся о шпалу. И со всего маху головой об рельс! И все, выключился! Надо же, как обидно. Только-только оживать стал, а теперь все по-новой. Постоянное сотрясение ума. У тебя, наверное, то же самое?
- Ага, тоже башка кружится и затылок ломит. Но ничего, Вовка, поправимся.
- Да куда мы денемся, воевать-то надо кому-то.
  Мы немного отдохнули от болтовни, а потом я задал Дремову вопрос, который начал уже беспокоить меня:
- Володь, а тебя «эти» еще не трогали?
- Как же. Вчера, только пришел в сознание, он и заявился.
- Ну. И что?
- Да, похоже, все нормально. Они уже допросили, кого надо. Видно, им все объяснили, что произошло. А все, что было раньше я сам рассказал. Кроме одного, помнишь?
- Конечно.
- Ну вот, особист вынул у тебя документы парашютистов и отвалил. Даже поблагодарил за службу.
- А ты что?
- Ответил, как положено. Служу трудовому народу!
- А насчет «того» не спросил?
- Нет, даже не поинтересовался.
  Я с надеждой сказал:
- Может, отстанут все-таки, надоели уже порядком.
- Хорошо бы, но только кажется мне, что в госпитале том, тыловом, нас еще потреплют. На предмет измены Родине, мудаки!
  Последнее слово он произнес едва слышно, мало ли что. Народ всякий имеется. Может и найдется «добрая душа», очень уж бдительная, живущая по принципу – лучше перебдеть, чем недобдеть.
 На следующий день мы прибыли на свою конечную станцию, где-то на северо-востоке от столицы. Санитарный поезд стал под разгрузку. Мы с Дремовым попытались выбраться из вагона самостоятельно, но не тут-то было! Дремов смог только сесть, у меня же и это не получилось. Пришлось ждать своей очереди почти до самого вечера. Когда пришел и наш черед, мы упросили санитаров не разлучать нас, и скоро оказались в одной госпитальной палате. Даже койки стояли рядом, и Дремов пошутил:
- Разлучит нас сможет только смерть!
  Лежавший недалеко от нас пожилой раненый недовольно сказал:
- Здесь не место для таких шуток, парень. Так что язык-то попридержи.
  Дремов примирительно поднял руки ладонями кверху:
- Все нормально, батя, все нормально. Извини, не подумал.
  Потом нас переодели в больничное и стали делать перевязки. С ногой у меня все было нормально, рана затянулась и почти не болела. С рукой, на первый взгляд, тоже все хорошо, рана засохла и не кровоточила. Но шевелить ею я мог с трудом, сразу же возникала сильная боль. Потом рука моментально немела, и я ее не чувствовал, как будто она чужая, а не своя. Это для сменяя не очень приятно, скорее всего, пуля что-то повредила. То ли нерв, то ли кость. Да ладно, врачи разберутся. Им теперь времени хватит, немцы далеко отсюда. С головой тоже ничего страшного нет, прилетевший невесть откуда здоровенный сук набил только большущую шишку. И я был уверен, что моя многострадальная фуражка, все же, смягчила удар. Она стала для меня талисманом, оберегающим от смерти.
  Перед сном мы с Дремовым еще немного пошептались вполголоса и вскоре угомонились.
  А на утро заявился «он»! Особист по фамилии Ломоносов! Мы с Володькой даже переглянулись, бывает же такое! Но этот был полной противоположностью Дубоносу - Здоровенный, высокий, красивый. Хотя, по званию тоже лейтенант НКВД. А вот, что он представлял изнутри, так сказать, нам еще предстояло узнать, причем в скором времени. Особист засек наши переглядывания и солидно сказал:
- Нет, ему я не родственник. Просто однофамилец.
  Я кашлянул:
- Извините, а вы про кого?
  Ломоносов разочарованно произнес:
- Ну вы даете, товарищи командиры! Я про тезку своего, великого Михайло Ломоносова. Кстати, я тоже Михаил. А вы про кого подумали?
  Дремов немного замялся:
- Да нет, просто перепутали.
  Ломоносов хмыкнул. А потом строго проговорил:
- Теперь приступим к делу.
  Он осмотрел палату и обратился к раненым:
- Товарищи, я попрошу покинуть помещение, буквально на полчаса. Мне нужно побеседовать с этими людьми наедине.
  У нас лежачих не было. Поэтому раненые очень скоро освободили палату. Некоторые недовольно бурчали что-то про себя. Ломоносов остался к этому довольно равнодушным, проследил за закрывающейся дверью и повернулся к нам:
- Вы, как я понял, встать не можете?
- Так точно, товарищ лейтенант.
  Он с сожалением вздохнул:
- Ну что же! Придется беседовать сразу с обоими и нарушить инструкцию.
 На что Дремов ответил:
- Ничего страшного, товарищ лейтенант. Ведь кроме нас здесь никого нет.
  Особист кивнул:
- Хорошо, начнем! Вы знакомы с лейтенантом Дубоносом?
  У меня невольно вырвалось:
- Со «Слюньковым»?
- С кем, простите?
  Но тут же отвернулся от нас, и было видно, что он еле-еле сдерживается от смеха. Похоже, что он был лично знаком с этим Дубоносом. Наконец, особист справился со своими эмоциями и повторил вопрос:
- Вы знакомы с лейтенантом Дубоносом?
- Да, знакомы. Он нас допрашивал.
  Ломоносов кашлянул и продолжил:
- Хорошо, а когда вы видели его в последний раз?
  Я ответил:
- Да там же, в госпитале. Он меня допрашивал в день эвакуации. Больше я его не видел.
  Дремов тут же добавил:
- Я тоже его больше не встречал.
  Особист закинул ногу на ногу:
- А теперь давайте про свои подвиги. А то я уже наслушался такого, что и поверить трудно. Начнем с вас, лейтенант Герасимов. Прошу!
  Мне еще трудно было долго говорить. Поэтому я часто останавливался, и мой рассказ занял довольно много времени. Раненые уже заглядывали в палату. Особист несколько раз прерывал меня, кое-что переспрашивая и уточняя, а потом сказал:
- Ну все, не буду вас больше мучить. А то народ уже волнуется. С вами, старший лейтенант Дремов, завтра поговорим. Выздоравливайте, до свидания!
  Он пожал нам руки и вышел. Раненые начали возвращаться, заинтересованно поглядывая на нас, но пока ничего не спрашивали. А Дремов повернулся ко мне:
- Что ты обо всем этом думаешь, товарищ лейтенант?
- Я думаю то же самое, что и ты, товарищ старший лейтенант.
  Дремов хмыкнул:
- А что думаю я?
- А ты думаешь, что особист Ломоносов неплохой человек, наверное.
  Володька усмехнулся:
- Да, будем надеяться, что это так. Допрашивал сразу обоих, значит, особых претензий к нам у них нет. Вот завтра придет ко мне, а потом, может быть, и совсем отстанут.
- Ладно, загадывать не будем. Что вырастет, то вырастет.
  Неожиданно пожилой раненый, который приструнил вчера Дремова, обратился к нам, но почему-то вполголоса:
- Не тешьте себя надеждами, юноши. Эти деятели просто так не отступаются. Но я буду рад, если ошибаюсь.
  Дремов внимательно посмотрел на него:
- Мне кажется, что вы ошибаетесь.
  Раненый открыто улыбнулся:
- Это же хорошо! Давайте знакомиться, товарищи командиры. Подполковник Давыдов Илья Ильич, начальник штаба стрелкового полка.
  Мы тоже по очереди представились, а Дремов еще и добавил:
- Надо же, везет нам сегодня на знаменитые фамилии.
  Подполковник лишь усмехнулся:
- Знаете что! Давайте здесь обращаться друг к другу без всяких чинов и званий, мы здесь все одинаковые. Как вам такой расклад, а?
  Я ответил ему в тон:
- Так точно, Илья Ильич.
  Краем глаза я заметил, что меня внимательно рассматривает лежащий у противоположной стены раненый, но особого внимания на это не обратил. А Давыдов продолжал:
- Сделаем так. Скоро обед, после него отдохнем, и вы расскажите про свои похождения. Если захотите, конечно. Здесь никто не приказывает, кроме начальника госпиталя.
  После обеда и часового отдыха мы собрались рассказывать о своих делах, в который уже раз. Но здесь, в этом госпитале, это было уже традицией, и происходило с нашего согласия. Раненые собрались поближе, и Дремов приступил к повествованию. Его выслушали молча, не перебивая. Пришла моя очередь, и когда я начал говорить о прорыве через линию фронта, то раненый, который раньше наблюдал за мной, вдруг не выдержал и перебил меня:
- А вот это неправда! Я ведь был в том госпитале. А позже и в поезде.
  Я чуть не задохнулся от возмущения:
- Да что ты несешь? Что здесь неправда?
  Но тот, спокойненько так, сказал:
- Неправда в том. Что ваш капитан Борисенко погиб. Он жив! И находится он в соседней палате.
  Дремов попытался вскочить, но застонал от боли и рухнул обратно на койку:
- Врешь, не может быть. Я сам видел, он весь в дырках был.
- Но он выжил. Хотя и тяжелый очень. Придет в себя на час или два, а потом снова сутками без сознания. Сами врачи не знают, выживет или нет ваш танкист.
  Я не выдержал и заулыбался:
- Вот это да. Вот это новость. А ты говорил – решето, решето!
  Это я Дремову, а он только руками разводил и от радости чуть не лопался:
  Ха-ха, Витек! Я ошибся, ошибся я.
  А я обратился к раненому, который сообщил нам эту добрую весть:
- Послушай, браток. Ты не мог бы…
  Он негромко перебил меня:
- Лейтенант Петров, Василий. Конечно же, я сейчас схожу и узнаю, что почем.
  В этот момент нам очень нужно было знать о состоянии здоровья нашего дорогого капитана – Борисенко Ивана Петровича. Все застыли в ожидании, наконец, лейтенант вернулся и виновато сказал:
- Без сознания он. Но я попросил сестричку, и она сообщит вам, когда он придет в себя.
  Дремов официально произнес:
- Благодарю за службу, товарищ лейтенант.
  Потом шутливо добавил:
- Возьми с полки пирожок. Бери, который с повидлом, а с капустой оставь пограничнику.
  Лейтенант Петров только рукой махнул и засмеялся:
- Да будет тебе зубы мыть, Володя!
  Настроение так приподнялось, что я решил послушать рассказ подполковника Давыдова:
- Илья Ильич, ваша очередь.
  Тот основательно прокашлялся:
- Ну что же! Слушайте. Полк наш стоял на Украине, в западной Украине. Почти на самой границе, на реке Прут. И вот, двадцать второго утром, поперли на нас румыны, союзники немцев. Перед этим, правда, из пушчонок своих минут пять подолбили, да побомбили немного. Ну и пошли, прямо толпами. Но дошли только до позиций пограничников.
  Тут он прервался и посмотрел на меня, почему-то. Я только плечом пожал и отвел в сторону здоровую руку, а Давыдов продолжил:
- В общем, пограничники так влепили этим доблестным воякам, что они, недолго думая, мотанули обратно. Через Прут, к себе на родину. А наши за ними, переправились через речку и начали войну уже в Румынии. От нас один батальон тоже туда отправился. Поколошматили там румын этих немерено, да и домой возвратились. Убитых не было, одни легкораненые. В общем, на чужой территории и малой кровью. Эти, с позволения сказать, захватчики были так ошарашены, что в этот день больше и не лезли. Мы сначала подумали, что это провокация. Но скоро сообщили, что бои идут по всей западной границе. Стало понятно. Что началась война.
  Давыдов замолчал, заново переживая все это в душе. Потом, словно бы, очнулся:
- А вот на следующий день и началось! Сначала длительная бомбежка, а потом пошли танки и пехота. Причем, это были уже немцы. Танки шли вброд, иногда даже скрываясь под водой. У них на башнях стояли какие-то длинные трубы, вероятно, чтобы экипаж мог дышать.
  Дремов не сдержался и перебил Давыдова:
- Вот, поганцы, что удумали!
  Подполковник только вздохнул:
- В общем, держались мы, сколько могли. Полк полег весь полностью, почти. Осталось нас человек сто всего, так и отступали. Уже на третий день войны оказались в окружении, но все равно надеялись прорваться к своим. И вот, где-то ближе к концу июля, нам удалось догнать фронт. Стали прорываться с боем, вот там меня и ранило в спину, возле самых наших траншей. И оказалось нас в живых семнадцать человек всего. Это все, что осталось от полноценного полка. Так-то вот! А потом медсанбат, госпиталя, и вот я здесь.
  Он хмуро взглянул на нас:
- «Эти» тоже прицепились. Недавно только отстали, надеюсь навсегда.
  Я вопросительно посмотрел на Давыдова, и он меня понял:
- Нет, у меня другой был. А этого вашего Ломоносова вижу впервые. Дай Бог, чтобы оказался хорошим человеком.
  После непродолжительного молчания он закончил:
- Вот и вся моя история. Витя, а ты действительно видел столько наших пленных?
  Мне неприятно было об этом вспоминать, но я ответил:
- Да, наверное, несколько тысяч. Я хоть и заболевал уже, но был еще в полном сознании. Но, честное слово, один я ничего не смог бы сделать. Да и шли они. как овцы на убой, покорные какие-то.
  Я вздохнул и закрыл глаза. Раненые, ничего не говоря, разошлись по своим местам, а передо мной снова предстала эта ужасная картина – обреченные люди с потускневшими глазами покорно шли в плен.
  Я непроизвольно сжал кулаки, но меня послушалась только одна ладонь. А вторая даже не шевельнулась. Вот еще напасть какая! Не хватало без руки остаться. Это уже совсем ни к чему.
  На вечернем обходе я обратился к доктору, но он ничем меня порадовать не мог, только сказал:
- Вероятно, у вас перебит нерв, молодой человек.
- А что дальше, доктор?
- Сейчас ничего точно сказать нельзя, но посоветую только одно. Нужно постоянно массировать руку, от плеча и до локтя. А иначе она может остаться неподвижной навсегда. Извините, мне нужно идти. Больные ждут.
  Это известие повергло меня в панику. В моем возрасте стать инвалидом? От этой поганой новости у меня нестерпимо заболела голова, да так, что я даже застонал.
  Дремов смотрел на меня с сочувствием, но молчал. он слышал наш разговор с доктором слово в слово, но предпочел пока в душу не лезть. И он, конечно, поступил правильно. Я находился сейчас в таком состоянии, что мог не сдержаться и наговорить, черт знает что.
  Я пытался успокоиться, но пока это мне не совсем удавалось. Но все же, более или менее, я начал приходить в себя, и мысль о покалеченной руке уже не вызывала панического ужаса. Ведь сказал же доктор, что рукой нужно заниматься, и это должно принести положительный результат. Конечно, не сразу, не моментально – придется потрудиться. И нужно быть готовым к тому, что мне придется и радоваться, и впадать в отчаяние. Но на это не стоит, слишком уж, обращать внимание, это обычное состояние человека.
  Похоже, мне удалось убедить себя, что ничего страшного не произошло, что конец света отменяется. Настроение резко поменялось, и захотелось жить. Тем более, что война только началась, и отсиживаться в тылу я не желал. Я посмотрел на Дремова, выражение его лица выдавало полнейшее сочувствие ко мне. Но я уже взял себя в руки и подмигнул ему:
- Ты чего скис, Вовка? Тебя обидел кто-нибудь? Скажи мне, а я с ними разом разберусь. Семерых одним ударом!
  Дремов удивленно посмотрел на меня:
- Ты чего, Витек?
  Я проговорил, как ни в чем не бывало:
- Неужели ты подумал, товарищ старший лейтенант, что от этого известия я подниму лапку кверху? Ну уж нет!
  Дремов начал, почему-то, оправдываться:
- Я ничего такого и не думал, Витек. Просто, в какой-то момент, мне стало жалко тебя, вот и все.
- Да ладно, Володька, прорвемся.
- Конечно, Витек! Или мы не моряки, или Балтика не флот!
- Вот именно. Все, Вовка, спать давай. Люди вот уже храпят.
  В общем, в таком приподнятом настроении и засыпать было легко.