3
А утром начался ад. Мы проснулись от дикого воя паровозной сирены, потом послышался гул самолетов, и нас стали бомбить. Спросонья никто ничего не понимал, и появились первые признаки паники. Вот это и было самое страшное. Мы находились в замкнутом пространстве под вражескими бомбами. Обстановка для многих совершенно непривычная и поэтому опасная вдвойне.
В окна вагона было видно, как фашистские самолеты заходят на бомбежку. Это - невыносимое зрелище, все казалось ненастоящим, как-будто в кино. Но это было далеко не кино, а ощущение какой-то нереальности все же сохранялось. Эти ублюдки без всякого зазрения совести расстреливали санитарный поезд, битком набитый израненными людьми. Красные кресты на крышах вагонов не останавливали их. С передней и задней платформ непрерывно лаяли наши зенитки, впрочем, не причиняя нападающим никакого вреда. Среди всего этого грохота до меня донесся голос Дремова:
- Почему они не останавливают поезд, Вить? Сейчас же раздолбают всех к чертовой матери!
Я только пожал плечами, потом осторожно высунул голову в окно, посмотрел вперед и сразу все понял:
- Скоро лес, Володь! Машинист до него тянет. А здесь открытое пространство, перестреляют всех, как в тире.
- А далеко до леса?
- Да черт его знает, точно не разобрать. Где-то с полкилометра.
Володька успокоился и с уверенностью сказал:
- Значит, дотянем!
Я взглянул на него, но ничего не сказал, но его уверенность, каким-то непостижимым образом, перешла ко мне. Я начал воспринимать происходящее более реально. В конце вагона послышался громкий голос:
- Товарищи, я майор Степанов. Приказываю сохранять спокойствие! Паникеры будут расстреляны на месте! Помощь придет!
Конечно, это был чистой воды блеф, но люди начали успокаиваться, и это было очень хорошо, ведь паника – злейший враг солдата. В это самое время вагон прошили две пулеметные очереди, и послышались крики и стоны. Наверное, бомбы закончились, и немцы открыли по составу пулеметный огонь, а наших зениток уже не было и слышно. Следующая очередь прошла наискось через наше отделение, мимо моих ног и дремовской головы. Раненый мальчик, рядовой Волков, был убит наповал. А старшина Полищук получил пулю в грудную клетку и теперь корчился на полу в конвульсиях, пуская изо рта кровавую пену. У него было пробито легкое, мы ничем не могли ему помочь, и через несколько минут он умер. А немцы пулеметными очередями продолжали расстреливать беззащитных людей. В нашем вагоне то и дело слышались стоны и проклятия, а вскоре он стал наполняться дымом. Я снова выглянул наружу, состав втягивался в лес. Впереди нас горели два вагона, и от их дыма и в нашем уже нечем было дышать. Состав понемногу сбавлял скорость, и ходячие раненые уже выпрыгивали из вагонов. Это было безумием, но люди не хотели оставаться в готовых гробах.
Но вот огонь перекинулся и наш вагон, дышать стало совсем трудно, и мы решили пробираться к заднему тамбуру. Передний уже горел, и выбраться через него было невозможно. Вдруг раздался громкий взрыв, резкий толчок, и поезд остановился. Тяжелораненые попадали с полок, отовсюду доносились крики и стоны. Мы находились уже близко к тамбуру. Нам удалось удержаться на ногах и очень скоро мы стали выбираться из вагона. Хорошо, что насыпь была не очень высокой и, с грехом пополам, мы все же оказались на свежем воздухе и сразу поковыляли к лесу, который находился метрах в десяти от железнодорожного полотна. Укрывшись за деревьями, мы наблюдали за погибающим поездом. Мы сами еле-еле держались на ногах и ничем не могли помочь своим товарищам. Господи, Из пылающих вагонов были слышны вопли заживо горящих людей, возле самых путей лежали убитые и раненые, несколько человек суетилось около штабного вагона. Это было страшно, очень страшно!
Я посмотрел на небо, самолеты уже улетели, но там появилась еще одна опасность. Это были многочисленные купола парашютов. Я толкнул Володьку и заорал:
- Десант! Парашютисты!
Тот посмотрел вверх, и на скулах у него заиграли желваки:
- Вот сволота поганая! Хотят добить безоружных, уроды!
Хотя, скорее всего, разбитый в пух и прах санитарный поезд не был основной целью парашютистов. Но разубеждать в этом Дремова у меня не было времени, я заметил ползущего в нашу сторону человека в комсоставовской форме. Вот черт, надо уходить отсюда, но и бросать раненого негоже. В том, что это раненый я не сомневался, потому что двигался он очень медленно и какими-то рывками.
Я показал на него Володьке, тот согласно кивнул и пополз навстречу. С этим у него проблем не было, лежа голова не кружилась. Я, тем временем, взглянул на часы и не поверил своим глазам. Не может быть! После нападения на поезд прошло всего пятнадцать минут! Это было нереально, мне казалось, что эта агония длилась целую вечность. Тем временем Володька добрался до раненого, пристально посмотрел на него, потом легко взвалил на спину и быстро пополз обратно. Это было неудивительно, потому что, когда Дремов притащил раненого, я узнал его. Им оказался сотрудник Особого отдела лейтенант НКВД Дубонос! Надо же – «Слюньков» собственной персоной! Вот ведь не повезло человеку, угодил прямо в лапы своих, с позволения сказать, недоброжелателей. Хотя сказано очень и очень мягко! Но ничего не поделаешь, судьба есть судьба. Все таки он свой, к тому же раненый, поэтому собственные обиды и амбиции нужно засунуть куда подальше и помочь пострадавшему. Он был ранен в плечо разрывной пулей, и осколком у него до половины отсечено ухо. В общем, видок у него был тот еще, краше в гроб кладут. Но, тем не менее, его надо хотя бы перевязать. Мы этим и занялись, но без особого энтузиазма.
К тому же, все это легло на дремовские плечи. Он разорвал свою нательную рубаху и плотно перебинтовал руку особисту. От разрывной пули у него оказалось вырвано почти полспины, но, странное дело, крови он потерял не очень много и сохранил способность двигаться. Хотя, в этом «могучем» теле и крови-то пол-литра всего. Но, тем не менее, Дубонос находился в полном сознании. Для того, чтобы перебинтовать ухо особисту, Дремов размотал бинт со своей головы и плотно примотал пострадавшему эту часть тела. Дубонос все это время молчал, даже не стонал, а потом произнес каким-то виноватым, тихим голосом:
- Спасибо, товарищ старший лейтенант.
Но посмотрел почему-то на меня, но я ничего не сказал и безразлично отвернулся. Я не хотел ничего подобного. Но жалость к этому огрызку все-таки шевельнулась во мне. Вот проклятая натура! А вслух сказал:
- Ну что, товарищи командиры, отсюда надо смываться, и как можно быстрее, а то эти архангелы скоро будут здесь.
Я показал рукой на небо, и тут случилось непотребное – раздался тихий, но твердый голос особиста:
- Никто никуда отсюда не уйдет.
Я удивленно обернулся на голос и обомлел. Особист держал нас с Дремовым на мушке своего пистолета, который выглядел очень впечатляюще в тоненьких цыплячьих лапках. Дремов облизнул внезапно пересохшие губы:
- А тебе не кажется. Что это уже слишком? А, любезный?
Но Дубонос стоял на своем:
- Еще раз повторяю – все остаются здесь. Я не позволю уйти людям, которые подозреваются в измене Родине.
Надо было что-то предпринимать. Этому, точно подмечен, дубоносу ничего не докажешь. У него всего одна извилина, да и то не в голове. А он продолжал держать нас под прицелом:
- Сейчас подойдет помощь, и я сдам вас, куда положено.
- Да, ты прав, помощь уже идет.
Дремов бросил взгляд за спину особиста, тот повернулся, а Володьке оставалось только сделать один шаг и выбить ногой пистолет. Что он и проделал с поразительной быстротой. Значит, его недюжинные способности возвращаются. Отлично, это нам и нужно!
Обезоруженный Дубонос весь скукожился, как сдувшийся воздушный шарик. Вся его храбрость улетучилась, когда он оказался с голыми руками против двух матерых волкодавов. Я смотрел на его сморщенное личико, и мне хотелось смеяться, а Дремов, наоборот, разозлился:
- Ты что, полудурок? Совсем с ума съехал? Скоро здесь будут парашютисты, они не откажут себе в удовольствии добить раненых.
Я незаметно подмигнул Дремову, и тот продолжил, играя желваками на скулах:
- А может, мы его здесь прикончим, товарищ лейтенант? Курица не птица, и это не человек, сучонок какой-то.
Дубонос, похоже, всерьез испугался и начал сучить ножками. Вероятно поверил, что его жизнь может закончиться прямо здесь, и от этого понимания у него на глазах выступили слезы. Но нужно подавить его окончательно, поэтому я и предложил:
- Есть и другой выход. Мы оставляем его в живых, привязываем к дереву. И он попадает в лапы парашютистов. А с такими деятелями у них разговор особый.
Дремов сурово посмотрел на особиста:
- Выбирай быстрей, некогда нам. Если хочешь, то давай жребий бросим. Я прав, Витек?
В этот момент поведение Дубоноса изменилось в корне, он расстегнул свою планшетку, достал какие-то бумаги и сал рвать их в клочья, при этом бормоча что-то непонятное. Мы молча наблюдали за ним, а особист, покончив с бумагами, попытался встать на колени. А вот это уже слишком! Дремов подошел к дубоносу, рывком поставил его на ноги и медленно произнес, глядя прямо в крысиные глазки:
- Ты что делаешь, недоносок? Мы не такие, как твоего отца дети. Своих не сдаем!
Он перекинул особиста через плечо и зашагал вглубь леса, почему-то не обращая на меня никакого внимания. Я попытался было поспеть за ним, да где там! Все-таки больно еще опираться на раненую ногу, и я остановился. Нужно найти подходящую палку вместо костыля. Дремов, как ни в чем не бывало, продолжал удаляться с бесформенным кульком на плече. Пришлось окликнуть его:
- Эй, Вовик! А ты ничего не забыл?
Дремов остановился, неуклюже повернулся и вытаращился на меня, явно не понимая, что же происходит. Но, все-таки, до него дошло – он скинул свою ношу и почти бегом рванулся ко мне, по дороге зацепился за какую-то корягу, но быстро поднялся и через минуту мял меня в своих объятиях. Я кое-как отстранился:
- Ты чего, Дремов? С ума съехал. Как и этот?
Я кивнул на Дубоноса, который, как ни в чем не бывало, сидел на земле.
- Да почти что, Витек. Что-то заклинило в башке, сам не пойму. Видать, это сотрясение даром не пройдет. Извини.
- Ладно тебе, успокойся. Этот гаденыш во всем виноват, надо было на самом деле бросить его, и баста. Это и сейчас не поздно.
- Нет, Витек! Так не пойдет, будем вместе выбираться.
- Не понимаешь ты, Вовка, ничего. Окажемся у своих, он нас тут же и сдаст с потрохами.
Неужели он такой подонок?
- Да кто его знает? Ладно, идти нужно.
Дремов подыскал мне подходящую палку, и мы поковыляли дальше. Хотя, ковылял один я, Дремов шел почти по-взрослому, и особист тоже тащился на своих. А вот отдыхать приходилось часто, примерно через полчаса. Скоро мы услышали звуки боя, они доносились со стороны разгромленного поезда. Значит, наши принялись ликвидировать десант. Но, чем закончится этот бой – неизвестно, поэтому нам надо продолжать свой путь. На следующем привале Дремов спросил у Дубоноса:
- Ты чего там рвал? Что за бумаги, небось, важные какие-нибудь?
Тот нехотя ответил:
- Важные, для вас.
- Как это?
- Там были мои рапорта на вас и личные выводы по этому поводу. Да и не только на вас, но и еще на двух человек.
- Ну, и зачем ты их порвал? Нас купить хотел? Неужели ты подумал, что мы тебя убьем, или немцам оставим? Эх, ты!
- Да я уже много чего передумал, по-моему, я бал неправ.
Все замолчали, а потом Дремов сказал:
- Ну, и ладно. Хорошо, если так. Но есть у меня еще одно опасение.
Тут уже не выдержал и я:
- Что-то опасливый стал в последнее время, Володя. Что еще надумал?
- А вот что, Витек. С утра был сильный ветер, и разбросал он этих одуванчиков на большой площади. Поэтому мы можем столкнуться с парашютистами в любой момент. Ну что. пошлепали дальше?
И снова наш покалеченный караван двинулся в путь. Для меня все повторялось, как под копирку. Снова враг, снова лес, снова дорога к своим. И я нутром чувствовал, что встречи с парашютистами нам не избежать. Это предчувствие всегда оказывалось правдой, поэтому я был готов ко всему. И финка моя находилась в рукаве подвешенной руки.
Да и вообще, черт знает, что творится. Приходится прятаться от немцев, да еще где – на своей территории! Вот дожили, а? Такого даже Герберт Уэллс выдумать не смог бы. А здесь все наяву происходит, по-настоящему!
И вот, оглядевшись, и не заметив ничего подозрительного, мы устроили очередной привал. Только немного расслабились, как услышали отрывистые нерусские слова:
- Хальт! Хенде хох!
Я поднял глаза и увидел двух парашютистов. Два откормленных кабана стояли, оскалившись и направив на нас автоматы. Дело принимало худой оборот, совершенно нам не нужный. Что же, нам не привыкать. Попробуем и из этой ситуации выжать максимум полезного. Я скосил глаза на Дремова – по его лицу текли крупные капли пота. Похоже, что и я выглядел не лучше. Но надо действовать, эти гамадрилы шутить не будут, скорее всего, нас шлепнут тут же. Если только не захотят покуражиться..Вот этого допустить никак нельзя, такого удовольствия я им лично не доставлю. Ни при каком раскладе. Я начал поднимать здоровую руку и прошептал про себя: «Не надо, Степа! Оп-па!». Одно движение, и финка вошла одному из парашютистов прямо в горло по самую рукоятку. Тут же прозвучал выстрел из ТТ, и, почти одновременно с ним, автоматная очередь. Второй парашютист снопом повалился на землю, пистолетная пуля попала ему точно в лоб, а ТТ – убойная сила. А первый еще продолжал стоять, медленно качаясь и держась обеими руками за горло, в котором торчал финский нож. Не отрывая от него взгляда, я медленно поднялся и захромал к нему. Немец смотрел на меня выпученными глазами, а из уголков его рта текли тоненькие струйки крови. Я выдернул финку из его горла и сказал хриплым голосом:
- Слезай, приехали.
И со всей дури закатал ему прямо в нос, немец беззвучно упал. И сдох! Вот так-то, два – ноль! Первый тайм за нами. Но здесь мне показалось, что я ошибся, а для этого надо повернуться и посмотреть на своих. Я, почему-то, медлил с этим делом, и только потом понял, почему. Я боялся остаться один! Но это надо сделать, как можно быстрее, потому что неизвестно, сколько имеется в округе этих шатунов. Я медленно нагнулся, взял у немца автомат и только тогда решил посмотреть на своих. Дремов был жив и даже нисколько не пострадал, а вот особист оказался убитым, его перебинтованная голова неловко склонилась на раненое плечо. Похоже, это он нас спас ценой собственной жизни, но я решил уточнить:
- Это он стрелял, Володь?
Дремов утвердительно кивнул, да я и сам это знал совершенно точно, выстрел был из ТТ, а у Володьки «парабеллум». Я принялся осматривать убитого Дубоноса, потом подозвал Дремова, который в это время подбирал второй автомат:
- Смотри, Володь, прямо через карман стрелял.
И действительно, на шикарных диагоналевых галифе особиста была дырка от пули. Дремов хмыкнул носом, потом почесал в затылке:
- Надо же! Ведь жил-то – дерьмо дерьмом, а погиб по-человечески.
- Надо бы прикопать его, Володь. Так бросать нельзя. Нехорошо это, из-за нас погиб.
Дремов развел руками, но я показал на убитого парашютиста, у которого из-за спины торчала рукоятка саперной лопатки. Володька взял ее и стал копать могилу, а я принялся «потрошить» убитых немцев. Похоже, эти вояки собирались шуметь всерьез – запасные магазины, гранаты, сухой паек и даже в одной из фляжек оказался шнапс. Конечно, дерьмо полное, но нам пригодится. Я подошел к Дремову и сложил трофеи в кучу, он посмотрел и присвистнул:
- Хорошие покупки, а главное, полезные.
- Ну так!
- Знаешь, Витек. А ведь немец именно его на мушке держал. Он же был в офицерской форме. И вот смотри ты, не подвел.
Я задумчиво покачал головой:
- А знаешь, мне его не очень-то и жалко. Хочешь осуждай меня, но я думаю – хорошо, что он убит. В другом случае у нас могли быть крупные неприятности. Вот такое мое мнение.
- Я тоже так думаю, Витек! Сейчас похороним его, и об этом следует забыть. И забыть навсегда!
- Согласен! Пропал и пропал человек во время бомбежки, а куда подевался – неизвестно. Так будет лучше.
Наконец, могила была готова, неглубокая правда, но сойдет. Хоть зверье пировать не будет. А парашютисты пускай так валяются, хоронить эту публику мы не намерены.
Захоронили дубоноса без всяких эмоций, я тоже помогал одной рукой, как мог. Чтобы побыстрее с этим неприятным делом покончить. Потом хлебнули шнапса на помин, все покойный был русским человеком, хотя и не очень хорошим.
Наконец, мы стали собираться в путь и все добытое вооружение решили взять с собой. Да, парашютисты были экипированы отлично, у каждого имелась подробная топографическая карта. На карте было помечено место сбора этих стервятников, и этим местом оказалась железная дорога. Значит, вовремя мы оттуда убрались. А сейчас мы находимся в глубине очень обширного лесного массива, и сегодня нам выбраться из него не удастся. А вот завтра, к полудню, должны выйти к хутору, если ничего не произойдет. Но встречи с блудящими немцами нельзя исключить, ведь больше такого везения у нас может и не случиться.
Поэтому и двинулись вперед очень осторожно. С разрывом метров в десять. В общем, несмотря ни на что, мы все же двигались, но приходилось очень часто останавливаться для отдыха. Пока это было нам только на руку, потому что полностью исключало возможность внезапного нападения парашютистов. Время приблизилось к вечеру. И нам пришлось останавливаться на ночлег. Из соображений безопасности костер решили не разжигать, ночью в лесу огонь очень хорошо видно, даже на большом расстоянии. А нам не очень хотелось находится под прицелом. Поэтому мы соорудили небольшой шалашик и завалились спать. Но перед этим, конечно, перекусили и глотнули ихнего поганого шнапса.