2
А с утра началась какая-то свистопляска. После скудного завтрака кто-то постучал к нам в дверь, причем, очень настойчиво. Я отозвался, вошло какое-то чудо в форме НКВД и представилось:
- Лейтенант Дубонос, сотрудник Особого отдела армии.
Он уставился на меня кругленькими глазками и спросил своим чудесным голоском:
- Вы – лейтенант Герасимов, не так ли? Мне необходимо с вами побеседовать.
Голос у него был, действительно, замечательный – как-будто железом по стеклу. Я, забыв ответить, с изумлением смотрел на этого, с позволения сказать, офицера. Метра полтора ростом, мордой вылитая крыса, гимнастерка почти до колен – такой вот деятель стоял передо мной и пытался изобразить большого начальника. Для важности своей персоны даже щеки надул, недоносок. Нет, на Дубоноса он явно не тянул, ему бы больше подошла другая фамилия. Допустим, Слюньков. Конечно, эта партийная кличка ему под стать. Все это мгновенно пронеслось у меня в голове, а этот не самый удачный представитель рода человеческого уже нетерпеливо переступал с ноги на ногу:
- Я жду!
С трудом удержавшись от приступа смеха, я медленно поднялся и представился. «Слюньков», покачиваясь с пятки на носок и заложив руки за спину, строго посмотрел на Дремова и проскрипел, обращаясь ко мне:
- Я жду вас в кабинете начальника госпиталя, лейтенант Герасимов! И постарайтесь не задерживаться, это не в ваших интересах.
Он быстро развернулся и исчез за дверью. Я недоверчиво посмотрел на Дремова:
- Тебя тоже этот заморыш допрашивал? Как- то несерьезно это.
- Ты на внешность его не смотри, Витек. Вцепится, как клещ, не оторвешь.
- Что же ты меня заранее не предупредил? Я чуть было не расхохотался.
Дремов только руками развел, а я сказал:
- Ладно, пошел я. А то этот «Слюньков», наверное, уже извертелся на пупке!
- Кто-кто? Слюньков? Слушай, Вить, а это ему больше подходит.
- Вот именно!
- Ты, все-таки, поосторожней там. Может поймать на какой-нибудь мелочи.
Я внимательно посмотрел на Дремова и процедил сквозь зубы:
- Значит, и ты мне веришь не до конца, старший лейтенант?
- Да ладно, я просто предупреждаю. Удачи тебе!
Идти не хотелось, но это было необходимо, и я поковылял за дверь. Потом долго, минут десять, карабкался на второй этаж, нашел кабинет начальника и постучал. Из-за двери ответил мягкий и приятный голос:
- Входите!
Осторожно войдя, я увидел невысокого худощавого человека с пробивающейся сединой и довольно аристократической внешностью. Разглядев под распахнутым белым халатом его воинское звание, я представился:
- Лейтенант Герасимов. Разрешите войти, товарищ военврач второго ранга.
Он кивнул, подошел ко мне вплотную и протянул руку:
- зачем же так официально. Можно просто – Сергей Иванович, Иванов. Кстати, вот ваши документы.
- Позвольте!
Чекист почти вырвал из рук доктора мои бумаги. Сергей Иванович ничего не сказал, только изумленно приподнял брови и, обращаясь ко мне, произнес:
- Присаживайтесь, Виктор Владимирович. Вот сюда, на диванчик, пожалуйста.
Я благодарно кивнул и неуклюже уселся на предложенное место. Военврач собрался было уходить, но Дубонос неожиданно сказал:
- Вы можете остаться, Сергей Иванович! У нас секретов нет! Ведь правда, Герасимов?
- Конечно, товарищ лейтенант НКВД!
- Ну что же, тогда приступим к делу. Рассказывайте, Герасимов!
- Что конкретно рассказывать, Дубонос?
Тот неожиданности закашлялся, чуть было не задохнулся. Хорошо, что доктор постучал его по спине, и «Слюньков» быстро оклемался:
- Что за обращение, лейтенант?
- Вот именно – лейтенант! Я имею звание лейтенанта Красной Армии и попрошу обращаться ко мне, как положено по уставу.
Дубонос недовольно проскрипел:
- Рассказывайте по порядку, лейтенант. С самого первого дня и до последнего, когда вас притащили в наши траншеи.
Я сосредоточился и начал свой рассказ. Говорил довольно подробно, но все равно, рассказ мой не занял много времени. Военврач слушал заинтересованно, иногда удивленно хмыкая. А вот этот особистский заморыш постоянно сверлил меня своими крысиными глазками, иногда заставляя нервничать. Но я сразу вспоминал дремовские предупреждения и быстро приходил в норму. Наконец, я замолчал и, не мигая, уставился на особиста. Это ему не понравилось, и он стал нервно постукивать карандашом по столу. Вскоре, успокоившись, особист криво усмехнулся:
- Что же, сказочку красивую вы тут нам предоставили, лейтенант. Больно уж гладкую и удобную. А вы как считаете, товарищ военврач?
Но доктор ответить не успел, вошел какой-то человек и сказал, обращаясь к нему:
- Извините, Сергей Иванович! Обед готов, пробу снимать будете?
- Конечно, конечно! Я сейчас приду.
Потом обратился к нам:
- Извините, товарищи, дела!
Особист улыбнулся, но как-то нехорошо:
- Ничего, ничего, Сергей Иванович. Мы понимаем, служба!
Еще раз извинившись, доктор ушел. А огрызок этот изменился в лице и прошипел в мою сторону:
- Ты вот этому докторишке сказки свои рассказывай. А мне всю правду выложишь, иначе по другому будем разговаривать! Понятно тебе, ублюдок?
Мне очень сильно захотелось схватить его за шиворот и ударить об пол. Ударить так, чтобы осталась только кучка дерьма и сапоги, но я сдержал себя и медленно проговорил, причем сделал это довольно спокойно:
- Слушай сюда, тыловая крыса! Я тебе всю правду рассказал! А если хочешь проверить, то дуй во вражеский тыл и опроси свидетелей, хотя это бесполезно. Они все там!
Я указал пальцем на небо, а потом продолжил:
- Видно придется и тебе туда отправиться. В срочную командировку, но только билет у тебя будет в одну сторону.
С особистом случилось что-то непонятное. Он то бледнел, как моль белая, то краснел, как рак вареный. И все это молча, лишь беззвучно открывая рот. Я даже забеспокоился:
- Эй, лейтенант! Ты смотри не сдохни, а то я точно под трибунал попаду. Сбудется твоя вековая мечта, и приму я геройскую смерть возле какой-нибудь стенки.
Особист медленно отдышался, отходя от приступа ярости, и проскрипел:
- Все, кончай балаган. На сегодня хватит, завтра продолжим. Ты же не один у меня изменник Родине. Вас таких раком до Москвы не переставишь!
И, уже окончательно успокоившись, добавил:
- И выздоравливай побыстрее, будь любезен! Очень хочется мне в другом месте с тобой поговорить, под протокол и без свидетелей. И запомни – ты у меня на особом счету. Бывай здоров!
Он неторопливо вышел из кабинета, а я остался сидеть и крепко задумался. Может быть, я зря так резко разговаривал с этим обмылком. Он теперь на меня здорово обозлился и просто так не отстанет, сделает все возможное, чтобы отдать под трибунал. Да, не хватало еще этого. Выжить в тылу врага и погибнуть от своих же. как предатель. Вот попал!
В это время отворилась дверь, и зашел начальник госпиталя:
- Вы меня извините, молодой человек! Но я ненароком услышал окончание вашего разговора и хочу предупредить. Вы поосторожней с этим Дубоносом, он страшный человек.
- Ничего, доктор, и пострашней деятели встречались на моем пути.
- Да, это так. Но это были враги, и вы поступали с ними по законам военного времени. А этот в доску расшибется, пока не отдаст вас под суд.
- Товарищ военврач, да не что меня судить! Поймите!
- Я-то понимаю вас, Виктор. А вот особист вряд ли, человек он никудышный и мстительный. А вы успокойтесь, идите пообедайте, да отдохните. Вам выздоравливать нужно.
Он пристально посмотрел на меня и тихо добавил:
- Но с этим торопиться не стоит.
Я пожал протянутую руку и поковылял в свою конуру. Дремов поджидал меня с нетерпением:
- Ну, слава Богу! А то я уже подумал, что загребли тебя под белу рученьку, и маешься ты где-нибудь в кутузке. Ладно, давай рассказывай! Я, пока шел до места, уже успокоился, и поэтому рассказал все довольно мирно. Но Володьку было не так-то легко обмануть:
- Послушай, Витек. Достанет тебя этот козел. Но вот что делать, ума не приложу.
- Да и я без понятия. И почему я должен доказывать, что я не собака, а волк. Почему, а?
- Знаешь что, Вить. Я так думаю, что пока ты здесь лечишься, тебя не тронут. А уж потом… А что будет потом, никто не знает. В общем, давай ешь, да ложись. Война войной, а отдохнуть надо.
- Поесть бы мне не помешало, это точно!
Я быстренько умял нехитрый госпитальный обед, до этого проглотив какие-то пилюли. Потом улегся и попытался заснуть, но бесполезно, из головы никак не шел разговор с особистом. С немцами было намного легче, от них можно было укрыться, удрать, в конце концов. А еще их можно было пострелять, а с этим Дубоносом неясно, что и делать. Бежать от него глупо, убивать еще глупее! Еще найдутся старательные «труженики» тыла. Вообще-то, он точно выразился, этот обмылок недоделанный, раком их до Москвы точно не переставишь. Почему-то эта мысль меня рассмешила, я успокоился и заснул.
И приснились мне эти «Слюньковы» в большом количестве. Они стояли согнувшись один за одним, со спущенными штанами. Великое их множество уходило за горизонт. А мимо них шел, почему-то, Володька Дремов с большой деревянной лопатой. И с огромным удовольствием шлепал этой самой лопатой по голым задницам. Но звук при этом был глухой, как-будто доносился издалека. А тысячи дубоносов ядовито ворчали что-то себе под нос.
В этом месте я проснулся, но необычный сон еще держался у меня в голове. Я по-идиотски заулыбался и посмотрел на Дремова. Тот лежал с открытыми глазами и напряженно вслушивался. Я тоже невольно напрягся и тут же услышал те же самые звуки, что и во сне. Определенно что-то случилось, да и в коридоре было как-то шумно и неспокойно. Звуки эти, несомненно, были фронтовой канонадой, и я посмотрел на Дремова:
- Что такое, Володь?
- Не знаю я! Или что-то случилось, или одно из двух. Сходи, Витек, на коридор и разузнай там. Что за шум такой. Отчего так славяне забеспокоились?
Когда я вылез из конуры, то коридор напоминал растревоженный улей. Люди суетливо сновали туда-сюда без всякой видимой цели. Я попытался остановить санитарку и узнать, отчего такой переполох, но она отмахнулась от меня, как от назойливой мухи, и побежала дальше.
Наконец, я заметил одного человека, который вел себя совершенно спокойно на фоне остальных. Это был раненый с перебинтованными головой и рукой. Он стоял и спокойно курил козью ножку, не обращая никакого внимания на суету вокруг себя. Вот к нему-то я и поковылял, старательно уворачиваясь от спешащих людей. Он тоже меня приметил и с интересом наблюдал, удастся мне устоять на ногах, или нет?.Но добрался я до него благополучно:
- Здорово, земляк! Что случилось-то? Чего они зашуршали, как тараканы?
- Да говорят, немцы в наступление пошли.
- Ну и что? Пошли и пошли, что здесь такого, война ведь!
- В том-то и дело, что оборону вроде бы прорвали, и шпарят сюда немцы без всякого сопротивления. Но это только так говорят, у страха глаза велики. Я, лично, в это не верю. Это же не июнь-месяц, уже научились немцу по соплям давать. Сам-то как думаешь, браток?
- Я тоже так думаю, что не должны наши отступать без сопротивления.
Он глубоко затянулся и удовлетворенно произнес:
- Вот видишь, не один я такой. Да и эти сейчас успокоятся, надоест им метаться, как крысам в клетке. А вот и доктор!
Действительно, на площадке между первым и вторым этажами появился начальник госпиталя и неожиданно громким и твердым голосом сообщил:
- Товарищи! Я прошу вас не поддаваться панике. Это верно, на передовой идет тяжелый и кровопролитный бой. Но это же война, товарищи! Поэтому попрошу всех успокоиться. Нет, не прошу, а приказываю! За неисполнение приказа в военное время – под трибунал! Без всяких разговоров! И вот еще что, сегодня вечером подойдет санитарный поезд, будем эвакуироваться. Всем разойтись!
После выступления военврача народ начал успокаиваться, а мой собеседник докурил свою самокрутку и сказал:
- Ну вот видишь, браток. Все в порядке, доктора здесь уважают и слушаются.
Потом поднял вверх указательный палец и солидно добавил:
- Потому что, человек! Ну ладно, браток, выздоравливай, может еще и встретимся в поезде.
Он развернулся и ушел, а я похромал к себе. Володька там уже заждался, наверное. Когда я вошел, он сидел на койке, и я даже удивился:
- О, у тебя прогресс, сидишь уже!
- Ладно, все это потом. Что разузнал-то? Вроде бы все успокоилось.
Я рассказал ему ситуацию во всех подробностях. А Дремов через некоторое время задумчиво произнес:
- Неспроста все это, ох, неспроста, Витек! Наверное, прут все-таки немцы дурниной!
- Слушай, Володь. А наш госпиталь далеко от передовой? Сколько ехали-то?
- Да не знаю я, часа два прошло, примерно.
- Значит, километров сто. Это же совсем рядом.
Дремов согласно кивнул:
- Надеюсь, что успеют нас отсюда убрать, а то как-то неудобно в таком положении с немцами встречаться.
- Да, скорее всего, они здесь пленных брать не будут, постреляют и все. Калеки-то зачем им нужны? Ладно, проскочили! Слушай, а как твоя голова, когда сидишь?
- Сейчас нормально, а поначалу кружилась, да и в висках ломило.
- А на ноги не пробовал вставать?
- Пробовал, ничего не выходит, сразу падаю.
- Со временем все пройдет, попробуй еще.
Дремов снова зашевелился и попытался встать, но ничего не получилось. Он тяжело опустился на койку и грустно вздохнул:
- Вот видишь, Витек. Чертов гроб железный!
Он стукнул кулаком по тумбочке, но я ему возразил:
- Между прочим, этот гроб помог нам к своим выскочить! Забыл что ли?
И тут я сделал умное лицо:
- А еще он прикрыл нас своим могучим телом от вражеских пуль и осколков. Да его наградить за это надо!
Дремов, наконец, засмеялся:
- Ага, именной шашкой!
Я тоже не отставал от него:
- И табличкой с надписью – «Немецко-фашистскому танку Т-4, погибшему смертью храбрых, за спасение красных командиров».
И мы расхохотались, забыв о надвигающейся опасности. В это время в дверь постучали, и вошел Сергей Иванович:
- Я вижу, что у вас все в порядке. Как сказал классик: «Бойцы вспоминают минувшие дни». Вы в курсе, что сегодня госпиталь эвакуируется?
Мы одновременно кивнули, а доктор продолжил, обращаясь ко мне:
- Вот ваши документы, товарищ лейтенант! Я, конечно, нарушаю инструкцию, но уверен, что так будет лучше. А ваших, извините у нас нет.
Это он Дремову, а тот понимающе кивнул:
- Конечно, откуда они у вас? Я же в поиск уходил без всяких бумаг. А вышли мы на участке соседней армии, я же сказал об этом Дубоносу. Он должен был запрос сделать в мою часть. Хотя неизвестно, где она сейчас находится? Перемешалось все.
- Ничего, разберутся. А медицинские бумаги останутся у меня, понятно?
После утвердительного ответа доктор продолжил:
- Сейчас принесут вашу одежду. С этим у нас строго, сохраняем все, что было у раненых.
Мы переглянулись:
- Доктор, а…
Сергей Иванович приложил палец к губам:
- Понял. Это немного позже. Сейчас вам сменят повязки, а после можете переодеться.
Он глянул на меня:
- Хотя вам, молодой человек, будет сложновато.
- Ничего, товарищ военврач, как-нибудь упакуемся!
Доктор поднялся:
- Ну хорошо, оставайтесь. Я зайду через полчасика.
Он вышел, почти сразу пришла медсестра и поменяла повязки. Только пришлось ее попросить, чтобы потоньше бинтовала. К тому же, экономия перевязочных средств. Потом пришел санитар и принес нашу одежду. Дремову я помог одеться почти без проблем, а вот самому-то пришлось несладко. Из Володьки помощник был никудышный, я извивался, как червяк, но все-таки одеться мне удалось. А вот с обувью вообще беда. Левый сапог я натянул, а голенище правого пришлось разрезать финкой. Которая, к моему удивлению, не пропала, а была положена в этом же сапоге. В конце концов, я справился и с этим. Еще предстояло натянуть комбинезоны – Володьке пятнистый, а мне танковый. Общими усилиями одолели и эту проблему. А вот фуражка моя пограничная имела довольно жалкий вид – вся мятая, грязная и, к тому же, на ней имелись два пулевых отверстия. Я просунул в них пальцы и показал Дремову.
- Надо же, снова повезло тебе, Витек! Мог бы и остаться на ничейной земле. Отвечать я ему не стал и принялся приводить свой головной убор в надлежащий вид. Нельзя сказать, что это мне удалось, но получилось, более или менее, прилично.
В дверь снова постучали, и вошел доктор, держа в руке саквояж:
- Молодцы, собрались уже. А я вам подарочки принес.
Он присел на стул, оглянулся на дверь и быстро достал из саквояжа наши пистолеты. И мы так же быстро сунули их за пазухи. Наверное, Бог все-таки есть, потому что в этот момент к нам заглянул Дубонос, причем без стука. Подозрительно оглядев нас, он только пробурчал:
- Ну-ну.
И испарился, как дух. Доктор поднялся, выглянул в коридор и сказал:
- С нами поедет, тыловой воин.
Потом задумчиво посмотрел на Дремова:
- Подождите меня немного, товарищи. Я сейчас, мигом.
Через несколько минут он принес красивую трость и протянул ее Дремову:
- Возьмите, товарищ старший лейтенант. Вам она пригодится.
Дремов стал отнекиваться, мол, неудобно. Но доктор и слушать не желал:
- Это же не моя трость. Ее полковник один оставил. Ушел на своих ногах. А ее оставил на память.
Дремов продолжал упираться:
- Неудобно, товарищ военврач!
Но доктор уже выходил из себя:
- Молчать! Я вам приказываю, товарищ старший лейтенант!
Дремову ничего не оставалось, как коротко ответить:
- Есть!
И взять трость. А доктор успокоился:
- Вот и ладненько! Можете выходить на свежий воздух, скоро транспорт начнут подавать. Удачи!
Мы попрощались, и он ушел. А мне пришла в голову одна интересная мысль:
- Послушай, Дремов, а ведь ты скоро полковником станешь!
- С чего ты взял? До полковника мне еще, как до луны.
- А вот смотри! Пистолет у тебя полковничий, трость полковничья. Не к добру это!
- Ладно, не скалься. Давай лучше попробуем ходить.
Он медленно поднялся, опираясь на трость. Я видел, как мелко-мелко дрожала его рука, державшая полковничий костылек. На лице выступили крупные капли пота, но Дремов продолжал стоять, уставившись в одну точку на стене. Все это происходило молча, не до разговоров было. Через некоторое время старлей прошептал:
- Давай попробуем, Витек.
Я «подошел», и он оперся на мое здоровое плечо. Мы немного постояли, привыкая, а потом я шумно выдохнул:
- Вперед, товарищи командиры.
Да, это надо было видеть! Мы ползли, как громадная каракатица, двигая вразнобой всеми своими конечностями. Вот тут-то я и услышал знакомый голос:
- Эй, браток! Не спеши, а то успеешь!
Нас догнал мой давешний знакомец, одет он был в форму пехотного старшины. Он подставил свое плечо Дремову, и они пошли вперед. У них получалось гораздо лучше, да и я почувствовал себя увереннее и старался не отставать от них. Пока что это мне удавалось. А на школьном дворе уже вовсю кипела работа. Непрерывно подъезжали и отъезжали грузовики и конские повозки, увозя тяжелораненых на вокзал, а по дороге тянулась вереница людей, идущих пешком. Вероятно те, кто мог ходить, решили добраться до санитарного поезда своим ходом. А фронтовая канонада доносилась все ближе и ближе. Старшина прислушался и сказал:
- Километров пятьдесят отсюда. Скоро немчура может и здесь появиться. Ну что, похромали дальше?
Только мы собрались идти, как во дворе появилась «эмка». Легковушка подкатила к самому крыльцу, из дверей школы вышел особист с двумя автоматчиками, они уселись в машину и укатили. Старшина плюнул себе под ноги и пробурчал что-то нечленораздельное. Мы с Дремовым переглянулись. Да, фрукт этот энкаведешный особой симпатии у раненых не вызывал. Мы потихоньку пошли вперед, но через некоторое время старшина не выдержал:
- Надо же, сволочь какая, хуже Гитлера!
- А ты чего, старшина, с Гитлером на короткой ноге, что ли?
- Да ну его! Это же я так! Еще и трибуналом грозился. Теперь вот на вокзал покатил, и в поезде покоя не даст, поганец!
Он внезапно остановился и угрюмо посмотрел на нас:
- Ребята, а вы того…?
- Не боись, старшина! Все мы здесь такие, одним миром мазаны. Пошли дальше!
Немного погодя Дремов спросил:
- Давно воюешь, старшина?
- Два месяца уже, по мобилизации призвали.
- А ранения где получил?
- Там и получил, на передовой.
- А особист чего пристал?
- Самострел подозревает. Делать мне больше нечего, как самому себя калечить. Это и немцы могут сотворить, с толстым удовольствием.
Дремов, с деланным равнодушием, протянул:
- Ну-у! Тебе-то легче, старшина.
- Почему это? А вы что такое натворили?
- А мы с той стороны притопали. Так что за нас этот Дубонос взялся всерьез.
Так мы потихоньку и двигались к вокзалу, но Дремов начал уставать, и ноги у него стали заплетаться. Признаться, я тоже выдохся, но вида пока не подавал. Я даже попытался пройти без костыля, и это мне удалось, боли особой не было. Значит, действительно, пуля только дырку сделала в мясе, и она скоро зарастет. А вот с рукой дело гораздо хуже, временами вступала такая дикая боль, что даже в голове мутилось. Ничего, в тылу вылечат, еще схлестнемся с немцами, гадом буду!
Старшина все же заметил, что с нами не все в порядке и предложил присесть на обочине:
- Вы погодите, ребятки, я сейчас что-нибудь организую. Рановато вы в пеший поход подались. Я мигом!
Он вышел на большак и развернул обратно едущую к госпиталю подводу. Ездовой не возражал, ему даже лучше было, рейс короче. Старшина был доволен своей расторопностью:
- Вот вам, ребятки, гужевой транспорт. Можно сказать, персональный. Грузитесь, в ногах правды нет!
Мы на фамильярность старшины не обиделись, да и возражать не стали. Ему было уже под сорок, мы ему почти в сыновья годились. Конечно, ехать лучше, чем идти. Но ехать пришлось медленно, потому что большак был весь в ухабах, а тряска нам с Дремовым противопоказана. Старшине было все равно, он разговаривал с ездовым, временами о чем-то споря. По дороге мы прихватили еще одного бойца, сидевшего на обочине, и через полчаса были на станции.
Вопреки ожиданию, на перроне царил полный порядок. Погрузка раненых в вагоны велась организованно, без паники и лишней суеты. Заметно было, что для персонала санитарного поезда это не первая поездка на фронт. Значит, с такими опытными людьми не пропадем.
Здесь же разгружался эшелон с пехотой, и бойцы помогали грузить раненых. Заметно, что солдаты молодые и необстрелянные, но война уже наложила на них свою печать. Они всматривались в раненых, желая и, в то же время, не желая увидеть знакомые лица.
Уже совсем стемнело, когда пришла наша очередь. Нам помогли забраться в вагон и показали места, все прошло очень четко. Примерно через час погрузка была закончена, и мы тронулись в путь, вглубь своей Родины. Я вспомнил молодое пополнение и мне, почему-то, сделалось стыдно. Я ухожу, а они остаются, и через пару дней большинство из них падет на поле боя. Но зато те, кто останется в живых станут опытными бойцами, и немцы от них горя схватят не один раз. На войне ведь быстро взрослеют, только один бой, и человек становится другим. Но это мое личное мнение, и навязывать его я никому не буду. Наверняка, найдутся несогласные, а спорить с ними я не желаю. И не хочу!
Вскоре все утряслось, по вагону прошли медсестры, проверяя состояние раненых. Это нам можно отдыхать, а у них тяжелая работа, не позавидуешь. Мы с Дремовым оказались на нижних полках, напротив друг друга. А над нами – пехотный старшина и молодой солдат, которого мы подобрали по пути на станцию. Все, почему-то, подавленно молчали, чувствуя какую-то неловкость. Каждый ушел в себя, начал копаться в своих мыслях, и это дело надо было прекращать. Так можно, черт знает, до чего докопаться, поэтому я и обратился к старшине:
- Послушай, старшина! Давайте знакомиться, в конце концов.
А Дремов продолжил:
- С конца-то наконец, концом-то по концу!
Попутчиков удалось расшевелить, они заулыбались, а старшина представился:
- Старшина Полищук, Иван.
Пришла очередь молоденького солдата:
- Рядовой Волков, Андрей.
Мы, по очереди, сделали то же самое, но старшина все же недоверчиво спросил:
- Неужели это правда, товарищ лейтенант? От самой границы топаешь?
Я засмеялся:
- Ну да! А что, по мне не видно, что ли?
- Да так сразу и не скажешь! Надо же в первый раз слышу такое. Сам бы не видел, не поверил бы ни в жизнь. Как говорится, крест на пузо, и яйца под топор!
А Дремов его подначил:
- Ты, старшина, еще и не такое услышишь. Волосы встанут дыбом, поверь мне.
В разговор вмешался и парнишка с верхней полки:
- Товарищи командиры! А можно мне сказать? Я тоже про случай один слышал в госпитале.
Дремов усмехнулся:
- Давай, Андрейка! Трави помалу, только слишком не завирайся, а то не поверим.
- А я что? Я, как слышал, так и расскажу. Дело было так. Трое наших разведчиков возвращались от немцев и еще «языка» волокли с собой.
Старшина даже приподнялся на локте:
- Ну-ка, ну-ка! Я тоже кое-что об этом слышал.
А парнишка продолжил:
- Перейти через траншеи не было никакой возможности. Они угнали два танка, перебили роту пехоты и уничтожили на передовой артиллерийскую батарею. Потом доехали до наших траншей, расстреляли по немцам весь боекомплект и остались невредимыми. Вот это подвиг, я понимаю!
Он даже вздохнул:
- Сейчас, наверное, уже по ордену получили. А я в первом же бою пулю в грудь. И все, отвоевался. Ни медали, ничего, только дышать больно.
Тут его перебил старшина:
- Я тоже это слышал, только по-другому немного, но это ничего не меняет. А ты, пацан, не переживай, будет еще и на твоей улице пень гореть!
Он замолчал. А потом жестко произнес:
- Нам бы только сейчас выстоять, на первый удар отмахнуться. А потом полегче будет.
Взглянул на нас и спросил:
- А вы как думаете, товарищи командиры?
Я решил немного поправить настроение старшины Полищука:
- Насчет чего? Насчет отмахнуться, или насчет пленных танков?
- А про то и про другое.
- Значит так, товарищ старшина. По первому случаю мы с тобой соглашаемся. А вот со вторым неувязочка, не верим! Это, скорее всего, были танкисты. А не какие не разведчики.
- Нет точно, разведчики!
- Ну, тогда танк был всего один, ведь правда, старший лейтенант?
Я посмотрел на Дремова, и он согласно кивнул. Рядовой Волков встрял было в разговор:
- А…
Но старшина оборвал его:
- Помолчи, пацан! Ведь это же они!
Тот ничего не понял:
- Да кто они-то, товарищ старшина?
- Разведчики эти самые, балда! Как же я сразу не разобрался? Ведь все сходится!
Рядовой Волков недоуменно переводил взгляд то на меня, то на Полищука, а тот уже раскипятился не на шутку:
- И комбинезоны у них в масле и бензином воняют, и пришли они с той стороны. И особист этот долбанный к ним прицепился, как клещ. Точно, они это!
Он так рассуждал, как-будто нас тут и не было, зато остальные раненые заинтересовались слишком уж бурным поведением старшины. И один из них прикрикнул:
- Не пыли, пехота! Людям отдохнуть надо, не в санатории находимся, старшина!
Тот препираться не стал и голос понизил без всяких возражений:
- Ну признайтесь, товарищи командиры. Народ должен знать.
Дремов посмотрел на меня и предложил:
- Ну что! Надо рассказывать, лейтенант. Иначе они от нас не отвяжутся, да и напридумывают, черт знает что! Потом не отмоешься. И шум в вагоне ни к чему, людям действительно надо отдыхать.
Я с ним согласился:
- Валяй! Только покороче. А то у меня уже глаза слипаются.
Народ набился в наше отделение, как килька в банку, и даже, кажется, перестал дышать. А Дремов выдержал паузу и начал рассказывать. Да, в нем умер великий артист, он изобразил все в лицах, даже немного приукрасил, но получилось очень впечатляюще. Заканчивая свое эффектное повествование, он обратился к рядовому Волкову:
- Вот видишь, Андрейка, как все получилось? Ни медалей, ни орденов, ни благодарностей в личное дело от начальства. Я бы сейчас не отказался оказаться в Москве и получить какую-нибудь награду из рук товарища…
Он наморщил лоб, немного призадумался и добавил:
- Ну, скажем, Буденного! К тому же, Семена Михайловича! Вот и все, ребятки. Послушали сказочку на ночь, а теперь расходимся и баиньки, до утра. Завтра милости просим к нам, но выступать будет другой товарищ.
Дремов картинно указал на меня:
- Вот, Герасимов Виктор Владимирович, лейтенант пограничной стражи.
Потом добавил уже серьезно:
- Все, бойцы! Отбой!
Раненые нехотя разошлись, для них это дремовское выступление стало хоть каким-то развлечением в унылой госпитальной жизни. Наверное, у них тоже немало геройских историй, но рассказ разведчика потряс, кажется, всех. Завтра они ждали продолжения, но не знали, что для многих из них этого завтра уже не будет. Никогда!