Такая жизнь. Глава 18

Людмила Волкова
               
                Он так давно и незаметно вышел из возраста надежд, что ни одна возвышенная мысль Иннокентия Валерьевича не посетила за тридцать лет работы врачом. Он стал  прагматиком поневоле, потому что  трудно оставаться романтиком, прикасаясь к чужим животам. Когда знаешь, что под этой кожей, пока еще теплой, пульсирует или ноет боль, а тебе нужно добраться до ее источника, перед глазами  возникают не звезды, а неэстетическая  картина человеческого чрева…
                Желудок, поджелудочная, желчный пузырь, печень, кишечник – дальше Иннокентий Валерьевич  уходил только, когда грозило  осложнение, или   процесс требовал другого врача – онколога, уролога, пульмонолога и так далее…
                В своем деле  он считался профи. Так говорили в то время. Высшая похвала. Правильно поставить диагноз, назначить нужное лечение, остановить болезнь,   не  дать перейти в хроническую.  Кто еще станет союзником врача в этой борьбе за больного, если не его пальцы, его интуиция,  хорошее знание анатомии? Если кроме рентгена и зонда для забора желудочного сока и желчи нет никакой диагностической аппаратуры? Нет еще УЗИ, без которого в самом конце двадцатого века  ни один врач не поставит диагноза. Общий анализ крови, мочи и  кала  на яйца глистов да  еще противоречивые жалобы самого больного – вот и весь вспомогательный арсенал в руках городского врача. Жалобы субъективные, рентгеновский снимок приблизительный. Вот и лечи!
                Но у Иннокентия Валерьевича получалось. Влюбленность в медицину чуть не увела его в науку. Болезнь жены вернула  его  в старые стены  городской клиники, где он начинал ординатором.. В сравнении с другими – неплохой клиники.  Здесь даже имелась кафедра медицинского института со своим профессором. Одно время тот играл роль искусителя для  подающего надежды  доктора  Камышенко, потом профессор плюнул, успокоился, но стал посылать своих больных  именно к нему, сильно  усложняя Иннокентию Валерьевичу  существование.
                Если бы не глубокая привязанность  к дочке, которую он растил  в одиночку  с ее десяти лет, Иннокентий Валерьевич давно бы покинул этот город, не принесший ему даже нормальных бытовых удобств. Квартиру получить было невозможно, построить кооперативную  при убогой зарплате   врача – не получалось. Но он делал все, чтобы  Лера не чувствовала себя обделенной. Переводил статьи с английского для тех, кто готовил  докторскую диссертацию и нуждался в свежей информации.  Сам писал  в «Медицинскую газету» и журнал «Здоровье» небольшие очерки – делился клиническим опытом. Писал под псевдонимом, не афишировал   свою деятельность, считая ее если не стыдной, то уж точно не добавляющей авторитета. От него ведь ждали другого – большего.
                А уехать  Иннокентий мог в столицу, в Москву, куда его звали  бывшие однокурсники,  верившие в его талант. Помешала болезнь жены. Надо было ставить на ноги  Леру.
                Дочка выросла и пошла по стопам родителей. Вот чего  ее отец не хотел, зная, в каком плачевном состоянии находится отечественная медицина в провинции, пусть и большой…  Его удивлял оптимизм дочки,  построенный на прочном фундаменте  крепкой веры в себя. Когда и кто успел заложить в девочке этот фундамент, с  удивлением спрашивал себя Иннокентий Валерьевич, который под ногами ощущал зыбкость почвы.
                – Папа, я уеду за границу, доучусь там, а потом вернусь поднимать с коленок нашу любимую науку. Ты ведь недаром столько лет учил меня английскому языку?  Я что – зря время тратила, читая твои журналы из «вражеского стана»?
Она смеялась над отцовским  неверием  в себя и в будущее – ее будущее, которое  она  нарисовала, когда так нелепо умирала мама.
                Но это говорила первокурсница медицинского института, куда, правда, попасть во все времена было трудно – без блата. Вот когда  ее отец плюнул на свою порядочность и нужные связи задействовал.
                А потом Лера закончила институт с красным дипломом и никуда не уехала, выйдя замуж и родив сына. И до сих пор у нее все так ладно складывалось, что Иннокентий Валерьевич только удивлялся. И радовался. Тому, что дочь никуда не уехала, и что выбрала  себе тему диссертации, связанную с онкологией  в области средостения. От этого коварного заболевания умерла ее мама, и   Лера  теперь занималась проблемами ранней диагностики всех видов опухолей средостения. Но по-прежнему  была убеждена, что мечты поработать за границей только отодвинулись, а не потеряли смысл.
                Она сквозь пальцы смотрела на короткие романы своего отца, полагая, что это полезно для здоровья,   но в душе хотела, чтобы тот женился.  Пусть  появится   женщина,  которая станет о нем заботиться. Нельзя   быть одиноким в таком возрасте.
Это было естественное желание нормальной дочки – пристроить отца в хорошие руки и не переживать, когда папа забудет позвонить…
                На второй день после его дня рождения, когда собралась маленькая семья и отпраздновала, как это положено  на Украине, – с песнями застольными, анекдотами, родственными поцелуями (после третьей рюмки), Иннокентий Валерьевич впервые и забыл позвонить дочке и отчитаться о здоровье. Так требовала Лера.
                Она сама позвонила,  разбудив его:
                –  Пап, ты что? Я до полуночи ждала! Где ты был? Я звонила – тебя нет.
                – Я гостей провожал, Лерочка, извини. Были у меня две славные дамы, коллеги. Потом расскажу.
                Никогда о дамах папа Лере не рассказывал, а коллег его знала она  наперечет. И голос отца ей показался разнеженным…  Или просто сонным? Но он почему-то зародил надежду…
                Проснувшись утром до того, как зазвонил будильник, Иннокентий Валерьевич  неожиданно для себя почувствовал  давно не испытанную радость ожидания. Чего? Рабочего дня, где его ждали хроники с  обострившимися болячками?  Не то, не то…             
                Вспомнил застолье втроем. Как темпераментно рассказывала Дина  о студенческих годах, называя имена преподавателей, ставших сегодня городскими знаменитостями!  Как высмеивала их манеру общения с молодежью! Злой язычок, но остроумный…
                Нет, Дина, не позволившая подруге вставить ни слова, пока она говорила, – не то, не то… Вызывала интерес одного неглупого человека к другому – не больше.
                А вот Машу, Марусечку,  влюбленными глазами поедавшую  эмоциональную подругу, хотелось тихо  рассматривать. И высокий голос Дины только мешал, отвлекал от созерцания  этого милого лица. В нем тоже был темперамент: вон как она говорит своими карими глазами о восхищении Диной! Глаза то смеются, то удивляются (какая умная эта Дина, сколько помнит!),  то вдруг грустят (ей нечего вспомнить?). И полные губы то растягиваются в улыбке, то  опускаются уголками вниз, отчего  славное лицо Марусечки  еще больше становится похожим на детское.
                «Нравится она мне, – подумал Иннокентий Валерьевич, рассекречивая собственное настроение. – На нее хочется смотреть… Надо будет…»
Что надо будет – он не додумал, но на работу шел все с тем же  настроением  – радостного ожидания.
                А Мария Денисовна в это время, готовясь к выходу, стояла перед зеркалом в прихожей и раздумывала: что делать со своим лицом?  Если подкрасить губы, нанести легкий румянец на бледные щеки, как того требовала Дина, то это значит – отступить от вчерашнего  решения  уйти в тень. Разрушить планы сватовства. Подтолкнуть подругу  к  правильному выводу: Кеша  нужен ей самой, а не робкой  Маше, которая последний раз целовалась… когда? Ровно сто лет назад. Она забыла, как это делается.
                Но за несколько дней  ее новой жизни – в новом облике – в Марии Денисовне уже проклюнулась женщина, не позволившая смыть помаду этой дурехе и гладко причесать волосы,  а не взбить  щеткой над ушами, как научила Раечка.
                И за порог она вышла не операционной сестрой с большущим стажем, не пенсионеркой Марией Денисовной, а почти легкомысленной  Марусечкой – неопределенного возраста, но на глазок – не больше сорока пяти. И румянец не надо было  накладывать – он появился сам – от неясных мыслей, но волнующих.
                Хорошо, что день не был операционным…

 продолжение  http://www.proza.ru/2012/06/25/680