В небольшой, давно небелёной комнате метался по полу мужчина
лет пятидесяти. Который день Тимохе снились кошмары. И всё из-за городских коммерсантов. Землю скупают. Найдут охотников
до халявной водки, накачают до беспамятства и подсовывают
купчую на земельный пай.
Этим же «хитрым» способом попытались обойтись с Тимохой. Он пил халявную водку не закусывая, пускался в длинные дискуссии,
но подписывать что-либо отказывался:
– А вот хрен вам!.. Со мной этот номер не пройдёт! Я не какой-нибудь там балбес, у меня техническое образование! Зря, что ли, техникум «ушно-заушно» за шесть лет осилил?..
Помучавшись, городские спонсоры от него отстали. Но кошмары, изматывающие Тимоху, продолжались. Каждую ночь – одно и то же! Вот и сегодня он отмахивался, отпинывался, затем резко перевернулся на живот, сгрёб половики себе под голову
и замер.
На его оплывшем, небритом лице читалась заинтересованность,
словно он слушал кого-то, виновато посапывая. Ёжик волос на голове ходил волной, подтверждая умственную деятельность. Вдруг его лицо исказилось, он широко раскрыл рот, словно ему сдавили горло, перевернулся и громко изрёк:
– Да идите вы все!.. – Вздрогнул, испугавшись своего голоса, и открыл глаза.
Долго лежал, осознавая, что это было – сон или реальность? Перевернулся на бок, по-стариковски кряхтя и постанывая, поднялся.
Голова гудела, как высоковольтный столб, душа «горела» и требовала влаги. Он тщательно обследовал комнату. Убедился, что опохмелиться нечем, почерпнул ковшом воды из ведра, быстро выпил, не ощущая вкуса. Немного постоял с закрытыми глазами, ожидая, когда вода размоет впитавшийся во внутренности алкоголь.
И вот, процесс пошёл, щёки зарозовели, глаза посоловели, и Тимоха затянул свою любимую песню:
103
– Эй, ямщик, поворачивай… – Оглядел комнату. – Куда тут поворачивать?..
– Наклонил голову, чтобы не стукнуться о косяк и вышел на крыльцо. Пошарил за обналичкой входной двери, достал початую пачку сигарет. Закурил. Глядя на клубы дыма, ему вдруг вспомнился ночной кошмар…
…снилось Тимохе, что стоит он у магазина, ждёт открытия, а к нему из проулка приближается старик. Его дом располагался на этом самом месте ещё чёрти когда. Этот дед в гражданскую войну был подростком и до самой своей смерти любил вспоминать:
– Беляки поддерживали порядок, людей понапрасну не обижали, стояли за селом и всё ученья проводили. Ну, а когда красные пришли, те, уж, мели всё подряд!.. – Он каждый раз добавлял новые подробности. – Приходилось скотину в лесу прятать, а зерно, иконы да что по мелочи из хозяйства – в земле
хоронить!..
Рассказчик в этом месте всегда делал паузу, скручивал цигарку,
прищуривался от едкого дыма самосада и подтверждал, грозя кому-то невидимому скрюченным указательным пальцем.
– Да, да!.. Всё так и было! – И вновь щурил глаза, словно вглядывался
в те далёкие годы, когда озёра были глубже, а деревья выше.
Ну вот, идёт этот дед и, на чём свет стоит, ругается:
– Я те продам землю! Забулдыга!.. Триста лет люди воронихинскую
землю обихаживали, а ты, ирод, продать удумал?.. Да кто ты без земли?! Перикатиполе?!
Дед, было, замахнулся на Тимоху батогом, но вдруг задрожал и осыпался на землю крупной росой. А на его месте возникла другая фигура, за ней ещё, ещё, и вся эта масса, беззвучно разевая рты, двинулась на растерянного землевладельца.
Лишь один старичок в поддёвке, с седой бородой до земли, стоял и еле заметно покачивал головой. Это был тот самый – Вечный
Дед, как прозвали его в народе. Все старожилы села и других деревень, а так же их отцы помнили Вечного Деда в одной поре. Он ходил из села в село, всегда босоногий, с ясными глазами и такой же улыбкой. Погостит пару дней в одной деревне, поговорит
104
с людьми, уходит дальше. А тёплое чувство – словно солнышко, ещё долго гостило в избе, согревая людей. Старушки незаметно крестили его вслед:
– Храни тебя Господь!.. Слава Богу, что привёл его к нам в деревню!..
Значит, с хлебушком будем! – И тихо исчезали за калитками.
Никто и никогда не видел, чтобы Вечный Дед перекрестился, но слова его помнили:
– Ребятки!.. – так он обращался ко всем, невзирая на возраст. – Всякая живность на земле родится, землёй кормится, в землю уйдёт. Так и человек. Помните об этом! Земля – это мы!.. – скажет и с такой глубинной нежностью посмотрит на тебя, что дух перехватывает.
Одни считали его колдуном или волхвом, другие утверждали, что это и есть Воронин – основатель села.
Тимоха резко тряхнул головой, отгоняя видения:
– Да что я, один такой?! Многие от своих паёв избавляются!.. Машет тут!.. Махало-то вырву! – Он привстал, посмотрел в прибитый
на три гвоздика огрызок зеркала. – Да-а-а!.. Личико не детское!
– Вдруг, вспомнил, что заныкал две ведущих звёздочки от трактора, их удалось умыкнуть на ближней бригаде. «Килограмм сорок с хвостиком будет?!» – прикрыл глаза, прикидывая, сколько
денег за них выручит. – На опохмелку хватит!.. А то, когда ещё эти городские приедут «уговаривать» продать землю?.. А тут, верняк! – Почесал голову. – Двадцать тысяч за двенадцать гектар – конечно деньги. Но пока обмоешь, опохмелишься, а долги раздать
не хватит. Не продам!.. Хотя?! А-а-а!.. – Он махнул рукой и засеменил за сарай.
Балансируя на ватных ногах по когда-то унавоженному домашним
скотом двору, Тимоха с большим усилием выкатил самодельную
тачку с драгоценным грузом и остановился перевести дыхание.
– Допился!.. Скоро до ветру ползать буду!
Он притулил тачку к забору, присел рядом на корточки, закурил.
Долго наблюдал, как табак быстро превращается в пепел, а исходящий от него дым, причудливыми завитками устремляется вверх, расслаиваясь в воздухе. Задумался…
105
Ему почему-то вспомнилось детство. Как они, ещё совсем «зелёными
», промышляли на озёрах. Находили в озере «ничейные» мордушки. Вытряхивали из них рыбу. Заворачивали её в листья лопуха, укладывали в приготовленную ямку, присыпали землёй и разводили на этом месте костёр. Минут сорок поддерживали сильное
пламя, пока из-под земли не доносился аромат печёной рыбы. Тогда быстренько убирали угли и, обжигаясь, снимали с рыбы шкуру вместе с чешуёй. Аромат от неё шёл!.. У-у-у-у!.. – Тимоха раздул ноздри, втягивая знакомый запах.
– Ё-ё-о-о-о моё-о-о!.. – Затряс он со всей дури кистью правой руки. – Сам себе лисапет поставил!.. В твою душу!.. – Плюнул на прижженное место, наклонился, взял щепотку земли, присыпал ранку – боль затихла.
Поднялся, посмотрел поверх забора на дальний лес. Именно там они запекали рыбу.
– Да и… – Тимоха оглянулся по сторонам, как шкодливый мальчишка, – курить там же учились! И не только курить! – Он в сердцах пнул тачку, как источник зла. – Жену свою там же огулял. Парень я был бедовый. В невестах, как курица в навозе ковырялся, выдёргивая по одной!.. – Тимофей заложил руки за голову, выгнул спину до хруста. – Эх, жена моя, жёнушка!.. Не подвернулась бы мне тогда на поляне, может, за кого путёвого
замуж вышла? А то вырядилась в гипюровую блузку, идёт, цветочки собирает, наги-иба-а-ается!.. – Тимофей сглотнул накатившую
слюну. – Юбка на городской манер, короче моих трусов,
а торец!.. – Он развёл руки, прикидывая на взгляд размер. – На двух городских хватило бы!.. Ну и укатали мы эту поляну! Хоть асфальт укладывай!.. Здоровья было целый вагон, если не больше! – Вновь прищурил глаза, пошлёпал губами, вздохнул. – Где ты, рыбонька моя!..
Тимофей на свой лад жалел жену, каждый раз как уходил в запой,
выгонял её из дома, чтобы под горячую руку не попала. За всё время запоя он впервые вспомнил о жене с нежностью.
– Помириться бы надо!.. – Поморщился, представив картинку. – Но жрать-то хочется! Ну, и!.. – Тимофей сделал несколько хвата106
тельных движений пальцами, словно они сжимали что-то упругое. – Так-то она у меня гладенькая!.. – Он глубоко вздохнул, утёр проступивший
пот. – А землю колхозу в аренду отдам! Чтобы соблазна не было! – Провёл ладонью по заросшей щеке. – Баньку что ли истопить!..
Дурь выгнать! – Взял колун и направился к наваленным кучей берёзовым кругляшам.
Вдруг, резко повернулся, будто его окликнули.
– Чё-о-о?!.. – Он прищурил глаза, вслушиваясь в тишину. – Да не продам, не продам!.. Отстаньте! – И стал колоть дрова, бормоча: – Вот пристали!.. Что я, полудурок, не понимаю, что Земля – она же навсегда!..