36
Проснулся я уже ближе к полудню. Вот и хорошо. Тем более, что занятие у меня есть, так что ждать осталось недолго. Надо приготовить «царское блюдо» - картошку с грибами, чем я и занялся. Потом плотно поел и начал собираться. Упаковал свой «сидор», взял оружие и пошел, но, все-таки не выдержал, и обернулся. Здесь прошла, хоть и небольшая, но все-таки, часть моей жизни. И неизвестно, сколько таких частей осталось на моем веку. Может много, а, может и совсем чуть-чуть. В общем, что на роду написано, то и будет!
Я еле-еле взгромоздился на свой наблюдательный пункт и первым делом осмотрел кирпичную кучу около башни. Все в порядке, заряды на месте, и капсюли обоих снарядов видны хорошо. Теперь надо подумать и об отходе. Я раскрыл карту и стал намечать этот путь, примерно. Но это надо проделать еще и на местности, потому что сматываться отсюда следовало, как можно шустрее, пока немцы не опомнились. Поэтому я оставил пожитки на дереве, а сам отправился по пути своего отхода налегке, с одним автоматом. В течение часа я шел вперед, а потом возвратился, теперь хоть немного буду дорогу знать, а значит, быстрее смоюсь отсюда. Время тянулось то медленно, то какими-то скачками, но вечер все-таки наступил. Я решительно взял винтовку и прицелился, но в это время к башне подполз паровоз и стал брать воду в свой котел. Но, все-таки, он мне не мешал. Я задержал дыхание и нажал на спусковой крючок. Пуля попала в центр снарядного капсюля, и раздался взрыв. Остальные снаряды тут же сдетонировали, и грохот стоял адский. От силы взрывной волны паровоз повалился на бок, башня начала рушиться, и из нее хлынула вода. А третий снаряд все же попал в стену пакгауза, но особого вреда не принес, потому что калибр небольшой, а стены толстые. Но он сделал свое дело, наведя нешуточную панику. Все, пора прощаться! Но в винтовке оставался последний патрон, и я решил его использовать, но потом одумался. Немцы сообразят, что снайпер жив, а мне это не нужно. Поэтому я снял оптический прицел с винтовки, а саму ее разбил о дерево и оставил там же, привязав к суку. А сам слетел вниз и побежал смертельный кросс!
Пока еще не совсем стемнело, нужно оторваться подальше. Вскоре я услышал еще один взрыв, скорее всего, рванул паровозный котел. Ну вот, еще одна частица моего вклада в общую победу над врагом. Я бежал, а снаряд в мешке безбожно лупил меня по спине, и становилось все больнее и больнее. Но тормозить нельзя, и я героически терпел это избиение. Этот пыточный снаряд мне еще пригодится. И все же я потихоньку выдыхался, пришел тот момент, когда переставлять ноги уже не было сил, и я буквально рухнул на землю. Пробежал я довольно много и местность уже не узнавал, здесь я сегодня не бывал. Наверное, сбился с пути, потому что несся не разбирая дороги. Но, тем не менее, оторвался я порядочно. Сердце готово было выскочить из меня, но этого, к счастью, не произошло. Через некоторое время я пришел в себя окончательно и сумел стащить с себя проклятый мешок. Достал снаряд и обмотал его всем, чем только можно, и уложил его в «сидор» подальше от спины, которая у меня, наверное, вся в синяках. Все-таки вражеское оружие принесло мне вред, но своим-то досталось куда больше. Между тем, становилось все темнее, но выглянула луна, и я решил двигаться дальше. Получалось это у меня очень медленно, но все-таки я удалялся от станции. Но, в конце концов, скоро идти стало совсем невозможно, я забрел в какой-то густой лес, куда свет луны уже не проникал. Пришлось остановиться, не хватало еще ноги переломать. К тому же, место удобное, под разлапистой елью, а невдалеке журчал ручей. И, судя по карте, населенных пунктов поблизости нет. Поэтому я решился развести костер, с ним намного веселее. Конечно, плясать я не собирался, но и унынья допускать нельзя. А то очень часто меня стало кидать из крайности в крайность. В минуту опасности радость какая-то беспричинная, а во время отдыха хандра одолевает. Похоже, что все это от нервов. И мне необходим отдых от всей этой крови и грязи.
Но здесь не санаторий, и отдохнуть полноценно не получится. Так что придется держать себя в ежовых рукавицах. Только так, и не иначе! А иначе нам удачи не видать! Я перекусил нехитрой снедью и завалился спать, накрывшись еловыми ветками.
После пробуждения настроение было не ахти, какое приподнятое. Я догадался, в чем тут дело, мне нужна определенная цель, которую надо достичь во чтобы-то ни стало. И чтобы цель эта была здесь и сейчас, а выход к своим мне уже представлялся каким-то далеким и призрачным. Ведь у меня еще и снаряд имеется, и надо его использовать побыстрее, иначе он мне позвоночник сломает когда-нибудь. Достал карту и стал прикидывать, что к чему. Недалеко отсюда, километрах в двух, протекает небольшая речка, а ее пересекает и железная дорога, и большак. Это значит, что там обязательно есть мосты. А мосты – это объекты для моего снаряда.
И я направился туда. На месте все оказалось гораздо сложнее. К железнодорожному мосту подходы были совсем открытые, и охранялся он достаточно серьезно. Автомобильный мост находился метрах в двухстах, вот за него можно ухватиться и принести немцам охапку неприятностей. Я осторожно подкрался к объекту. Осмотревшись на месте, я решил, что уничтожить мост можно, да и нужно. Но для этого мне надо переправиться на другой берег. Я стал пробираться ниже по течению, чтобы найти подходящее для переправы место. Да и надо было скрыться от глаз охраны. Речка хоть и неширокая, всего-то метров десять или чуть больше, но глубина ее неизвестна, и форсировать ее придется вплавь. Вообще-то, так делать нежелательно, но лодку здесь вряд ли найдешь. Поэтому я решил поискать брод, и через некоторое время заметил что-то вроде речного переката. Тут явно был брод, потому что на обоих берегах виднелось что-то похожее на тропинки. Здесь я и решил перебираться, взял свой мешок, затолкал в него все имущество, поставил на голову и вошел в реку. А водичка-то оказалась холодной, но сначала все было нормально, и она не доходила даже до колен. Но метра за четыре до противоположного берега я вдруг оступился, меня потянуло в сторону, и я провалился в какую-то яму. Хорошо, что она оказалась неглубокой, всего по грудь. Да и равновесия я не потерял и сумел удержать мешок на голове. Так что вооружение мое не пострадало от воды, а вот самому нужно сушиться, и чем быстрее, тем лучше. Пришлось искать подходящее место, в стороне от любопытных глаз. Погода стояла солнечная, и к вечеру моя одежда высохла. А, между прочим, это и хорошо, что я искупался. Сам помылся, и одежда немного постиралась. Так что, парень я сейчас был хоть куда. Хоть в далекое детство, хоть в Красную Армию!
Но надо выбираться поближе к мосту. Опытным глазом я окинул местность и, главное, смотрел поверху, выбирая что-нибудь повыше, да погуще. Ничего подобного здесь не росло, а были только ивовые кусты, да ольховый подрост высотой три-четыре метра. Так что угнездиться мне было негде. Кусты эти заканчивались метров за двадцать от моста, но были достаточно густые и вполне прилично меня прикрывали. Мне помогла еще и форма, которую выдали в партизанском отряде Медведя, она была достаточно новой и казалась незаметной на фоне листвы. Наблюдать отсюда можно и без бинокля, и вот, что я увидел. У берегов мост охраняли по двое часовых. У каждой пары по мотоциклу без коляски. Смена приезжала через три часа, тоже на мотоциклах. Часовые в парах менялись через полчаса, один отдыхает, второй охраняет. Для этого на обоих берегах сколочены какие-то хибары, чуть больше деревенского туалета. Такая вот диспозиция у оккупантов.
Я забрался подальше в кусты и занялся приготовлениями к минной войне. Хоть движение по этой дороге было не, ахти, какое, но, все равно, вывести мост из строя надо. Чтобы немцы страх не теряли. Для начала я связал вместе гранату и снаряд парашютной стропой, ее еще осталось у меня немного. И этими стропами сбитый летчик продолжает свою войну. Потом из кусков строп связал шнур длиной в десять метров, и один конец привязал к гранатной чеке. Затем все это тщательно завернул в гимнастерку, выведя шнур наружу. Готово, теперь нужно ждать! Уже стемнело, когда подъехала смена. Отдежурившие завели свои мотоциклы и укатили. Вот теперь пришла моя очередь, и я незаметно выполз из кустов. Подкрался к часовому со спины и по-тихому убрал его. Просто-напросто заколол финкой, и без звука. Потом подобрался к будке и пробурчал что-то нечленораздельное. Дверь открылась, и второй получил удар ножом в сердце. Здесь все в порядке, теперь дальше. Я взял свой минный сверток и пополз к середине моста. На другой стороне было тихо. Пока. Я добрался примерно до половины, остановился, собрался с духом и метнул гранату прямо в будку, и сразу же полоснул автоматной очередью. Раздался взрыв, я резво вскочил и побежал назад, держа в руке конец шнура. Добежал до будки, спрыгнул в кювет и дернул. И ничего не произошло. Вот невезуха, наверное, шнур где-то зацепился. Я собрался и дернул еще раз, но гораздо сильнее, и вжался в землю. Взрыв, и середина моста обвалилась в реку. Теперь патроны и гранаты в мешок, и вперед! Я завел мотоцикл, вскочил на него и рванул по большаку на восток. Гнал со всей мочи, мотоцикл орал подо мной не своим голосом, а встречный ветер охлаждал мою бедовую голову. Скоро должно быть село, откуда ездила на мост смена. Теперь надо быть осторожнее, я сбавил скорость и поехал медленнее. Это село находилось немного в стороне от дороги, и у меня был шанс проскочить без всяких подозрений. Это мне удалось, хотя немцы и должны были слышать взрыв. Но они не обратили, скорее всего, на это никакого внимания. Фронт далеко, а партизан здесь, похоже, не было и в помине. И грохот никого не насторожил. Все обстоятельства были за меня и против немцев, но это будет до тех пор, пока я не теряю голову, сохраняю самообладание и выдержку. Это будет не просто сделать, но я постараюсь. Игра идет на вынос, но свое тело я выносить никому не позволю, даже если это будет немецкий генерал.
В общем, миновал я это селение без потерь. Но зарываться не следовало, и с этого большака нужно убираться, поэтому мне пришлось остановиться и достать карту. Через километр к большаку подходила лесная дорога, сначала уходила в сторону, а потом шла параллельно. Но неизвестно, что за состояние у этой дороги. Поэтому я решил рискнуть и гнать по шоссе, пока не кончится бензин или что-нибудь другое не случится. Тем более, что на самом краю карты имелась еще одна такая же дорога. Я качнул мотоцикл, бензин в баке еще плескался. Что же, будем тянуть до последнего. И покатил дальше, увеличивая скорость. Бензина мне хватило часа на полтора быстрой езды. Ночь проходила спокойно, и мне никто не встретился, а попутки меня, вообще, нагнать не могли. Вскоре мотор стал работать с перебоями, и пришлось остановиться. Теперь нужно избавиться от своего железного коня, а бросать его на дороге нельзя. Кюветы здесь были глубокие, и некоторое время мне пришлось потратить на поиски хоть какого-нибудь съезда с дороги, и я отыскал его. Но теперь мотоцикл ехал на мне. Все, как в нашей русской поговорке. Я сволок его с большака и покатил дальше по тропинке, а уже начинался рассвет. Пришлось испортить в мотоцикле все, что можно сломать руками. Поджигать его я не рискнул, повалит дым, а дым – это предатель. Дальше я пошел пешком, нужно пройти еще сколько-нибудь, а потом уже искать ночлег. Или, скорее всего, дневку. Однако радости от проделанной работы я не испытывал, наверное, уже привык к этому. Ведь говорят, что человек ко всему привыкает, кроме голода и холода. А вот ощущение того, что я приближаюсь к своим не покидало меня. Так я прошагал, примерно, в течение часа, и глаза у меня стали слипаться прямо на ходу. Скорее всего, от усталости и нервной перегрузки, я не стал ничего придумывать, а просто забрался в густые кусты и отключился почти мгновенно.
37
Очнулся я далеко за полдень. Виски ломило от боли, появилось ощущение озноба и стало как-то тяжело дышать. Я еле-еле поднялся на ноги, но все-таки решил идти дальше. Не хотелось, ровным счетом, ничего, напала какая-то апатия и безразличие ко всему. Но, усилием воли, я пошел вперед, сначала было тяжеловато, но со временем размялся, и идти стало легче. А вот дышать, по-прежнему, было трудно, вдобавок начало покалывать в груди. Я обо всем догадался, но гнал от себя эту мысль подальше.
Все дело в том, что я заболел, и случилось это после форсирования речки. Вода в ней была, все-таки, достаточно холодной. И я, потный и разгоряченный, залез в эту воду. Вот тебе и результат. Сначала это меня даже забавляло немного. Надо же так – простудиться на войне. Я понимаю, быть раненым или даже убитым, это для войны в порядке вещей. А вот схватить банальную простуду – это, в конце концов, не честно и обидно. Все-таки я побывал уже во многих переделках, но остался цел и невредим. А тут какая-то простуда навязалась на мою голову. Но ничего не поделаешь, надо принимать все, как есть.
Тем временем я решил выйти к большаку и разведать обстановку. Чувствовал я себя все хуже и хуже, но все-таки выбрал позицию для наблюдения, очень даже неплохую. Движения не было никакого, наверное, еще мост не восстановили. Я просто лежал и отдыхал. Но вот послышался какой-то нестройный гул со стороны фронта. Я напрягся, но ничего не было видно, а шум все усиливался. Показалась пешая колонна. Она медленно приближалась ко мне и то, что я увидел, потрясло меня. Впереди и краям колонны, с интервалом в пять метров, шли автоматчики, некоторые с собаками. А сама колонна состояла из наших военнопленных. О боже, сколько же их там было. Колонна все шла, шла и конца ей не было видно. Сотни, да что сотни, тысячи изможденных людей проходили мимо меня. Я смотрел на них расширенными глазами и не понимал, что происходит. Как такое могло случиться, что тысячи советских солдат и офицеров оказались в германском плену? Это не укладывалось у меня в голове. Почему они не бегут? Почему не пытаются уничтожить конвой? Почему идут так смирно, как скотина на убой? У меня не было на это ответа. А может, у меня уже бред начался? Я закрыл глаза и заткнул уши, но когда снова открыл их, то увидел, что все по-прежнему. По-прежнему бредут усталые и, в большинстве, раненые люди, гавкают охранники и собаки, а я ничего не могу поделать и бессильно сжимаю автомат в руках. Я видел глаза пленных, но в этих глазах уже не было видно ничего человеческого. Ни мысли, ни решимости, совершенно ничего. Они были какими-то неживыми. И освобождать этих людей не было смысла. Это бы погубило и их, и меня. Автоматчики постреляют их, как куропаток. А так, может быть, и выживут в плену. Да и мне не уйти, а хочется еще немного пожить и позагонять этих завоевателей в гробы. Чем больше, тем лучше. Но дальше я не мог вынести такое зрелище, медленно отполз подальше от большака, поднялся и ушел. Все мои мысли были о только что увиденном, и сознание мое отказывалось это воспринимать. Такое можно увидеть только в страшном сне тяжелобольного человека. А тут я увидел все на самом деле, и мне стало страшно. Моя решимость и воля к победе уходили из меня, как вода сквозь песок. И мне уже кажется, что я иду в этой колонне, а вокруг меня какие-то измученные люди, почему-то в немецкой форме. Мне хотелось упасть на землю, лечь навзничь, но я знал, что нельзя этого делать, ни в каком случае. Поэтому я шел и шел, еле переставляя ватные ноги, а меня уже начинали рвать на куски овчарки. Я, все-таки, упал, но продолжал идти вперед на коленях. Собаки повалили меня, а я продолжал ползти, цепляясь за землю скрюченными пальцами рук.… Потом я видел, что меня куда-то несут, чем-то обтирают мое израненное тело. Мне было очень больно, и я громко стонал. И снова оказывался то в ледяной проруби, то в самом центре костра, то в клубах едкого дыма. А потом медленно, по спирали, стал подниматься к облакам, но вдруг сорвался и упал на что-то мягкое…
38
Я открыл глаза, но ничего не соображал, только бессмысленно уставился в дощатый потолок. Но вскоре начал приходить в себя, понемногу. Лежал я в маленькой комнатке с тесаными бревенчатыми стенами, на кровати с железными спинками. В комнате еще находился громоздкий комод и венский стул с гнутой спинкой. Стена возле кровати была белой и теплой, скорее всего, это русская печка. Это хорошо. Я стал напрягать свою память, но ничего вспомнить не мог и снова не знал, кто я такой и что делаю здесь. Но тут в моем сознании промелькнула картинка, где я вижу колонну военнопленных. Мне вспомнилось все. Я застонал и снова потерял сознание.
Когда я очнулся в следующий раз, то все уже понимал. Что я все-таки заболел, и меня, наверное, подобрали в лесу добрые люди. И они ухаживают за мной, и я, скорее всего, свободен. Мне захотелось позвать кого-нибудь, но из груди вырвался, то ли стон, то ли хрип. В дверном проеме колыхнулась занавеска, и я увидел лицо пожилой женщины, она что-то сказала, но я не расслышал. Женщина еще раз задала вопрос, но я показал пальцами на свои уши и отрицательно покачал головой. Она кивнула, подошла ко мне и несколько раз надавила на уши ладонями. У меня там что-то всхлипнуло, и слух появился. Я благодарно посмотрел на женщину, а она сказала:
- Как чувствуешь себя, солдатик?
Я прохрипел в ответ:
- Хорошо, спасибо вам. Скажите, а где я, и что со мной случилось?
- Да ты помолчи пока. Нельзя тебе долго разговаривать. Слаб ты еще, паренек. Ты отдыхай, потом все объясним. А пока, на-ка вот, попей морсу, а то у тебя все губы пересохли.
Она протянула мне кружку, я с жадностью выпил ее, бессильно откинулся на подушку, а на лбу у меня выступили капли пота. Женщина ласково погладила меня по голове:
- Все потом узнаешь, а сейчас спи!
Я послушно закрыл глаза и уснул. Спал довольно долго и без кошмарных сновидений. Снилось что-то приятное, но о чем был сон, вспомнить никак не удавалось, как я, ни старался. Но проснулся бодрым, хотя слабость ощущалась во всем теле, слабость эта была даже немного приятной. Я попытался было приподняться, но это мне не удалось, и я снова откинулся на подушку. Что же, все ясно. Приболел капитально, и задержаться здесь придется не меньше, чем на неделю. Но это еще по воде вилами писано, станут ли меня держать здесь столько времени. Хотя хозяйка, судя по всему, женщина добрая и сердобольная. Но, наверняка, есть еще и хозяин. Как он себя поведет еще неизвестно, но будем надеяться на лучшее. Мне ведь все рано надо набираться сил, иначе я смогу дойти только до опушки леса. Жажды я почти уже не чувствовал, но, заметив на стуле кружку с морсом, не удержался и выпил ее залпом. Почти сразу же стало легче, и в теле, и на душе. В это время вошла хозяйка:
- Проснулся, солдат?
- Да, спасибо! Скажите, хозяйка, а как вас зовут? А то неудобно как-то. Меня вот Виктором звать.
Последние слова я прошептал еле слышно. Плохо дело – сил совсем нет. Хозяйка это заметила и покачала головой, потом вытерла испарину на моем лбу и ласково сказала:
- Ты лежи, лежи! А звать меня Антонина Семеновна. Можно просто, Семеновна, а то слишком длинно получается, а у тебя, Витя, и так сил нет никаких. Но с этим мы справимся, главное, ты уже на поправку пошел, а остальное приложится!
Я согласно кивнул головой:
- Семеновна, скажите, а как я у вас оказался?
- Дед мой пошел по грибы, вот и наткнулся на тебя. Мы тут на кордоне живем, дед мой лесником служит. А ты немножко до нас не дошел. Ну, ладно. Принесли мы тебя сюда, ты горячий весь был, как утюг. И без сознания, лишь бормотал что-то непонятное, мы так и не смогли понять, что ты хотел сказать. Неделю вот так и промучился.
- Неужели так долго?
- Да, сынок! Угораздило же тебя так простудиться. Мы даже поначалу думали, что у тебя воспаление легких, но ничего, видимо обошлось. А то пришлось бы врача из поселка вызывать, а там немцы! Ничего, своими силами справимся.
Я снова согласно покивал головой:
- Семеновна, а где же дед ваш?
- А он пошел к дочке, в поселок. Скоро должен явиться назад. А звать его еще длиннее, чем меня. Герасим Герасимович, вот так!
- Ну, надо же! А у меня фамилия – Герасимов!
Хозяйка всплеснула руками:
- Неужели! Видать не зря тебя к нам занесло, ох, не зря! Бог ведь все видит. Ой, утомила я тебя, Витя. Сейчас бульончику принесу, похлебаешь, тебе это сейчас нужнее всего. Болтовней сыт не будешь.
Она вышла из комнаты, а я прикрыл глаза. Хорошо-то как, будто дома нахожусь. Хозяйка принесла горячего куриного бульона и напоила меня. Я поблагодарил ее, а она сказала:
- Вот и хорошо. Теперь отдыхай! А когда хозяин придет, ты нам все расскажешь про себя. Договорились? Чтобы два раза не повторять одно и то же.
Я молча кивнул и, почти мгновенно, уснул. Спал крепко и довольно долго, так мне показалось. Проснулся от звука мужского голоса, но о чем шла речь, не разобрал, говорили тихо. Через некоторое время Семеновна заглянула ко мне в комнату. Увидев, что я не сплю, она позвала мужа:
- Хозяин, иди сюда! Проснулся наш Витя.
Я ожидал увидеть кряжистого деда с разлапистой бородой. Но, вместо этого, в комнату вошел сухощавый невысокий человек. Он, вопреки моему ожиданию, был чисто выбрит и коротко пострижен. А еще в нем чувствовалась какая-то скрытая сила, но сила добрая. И вообще, доброта ощущалась во всем его облике. Хозяин улыбнулся и протянул руку:
- Здравствуй, крестник! Герасим Герасимович я. А вообще-то дедом зови, мне так привычнее. Добро? А про тебя, Витя, жена мне уже все рассказала.
Я согласно кивнул и протянул свою вялую руку. Дед осторожно пожал ее:
- Да, сынок! Совсем ты слаб, как дите малое. Да ничего, уладим это дело!
Я натужно прокашлялся и спросил:
- Скажите, Герасимыч, а где же наши?
Дед как-то картинно нахмурился, но затем улыбнулся:
- Во-первых, давай на «ты». И никаких Герасимовичей, дед, и все! Понял? А во-вторых, где наши я не знаю. Проходили войска недели две назад. Даже не войска, а так себе, мякина. Видел я их в поселке, командир какой-то сказал, что, мол, соберутся в кучу и вломят немцу между ушей. Только не слышно пока ничего, да и не видно. А немцы вошли в поселок без всякого боя, как на параде. После окруженцы проходили, немного, человек сорок. Вот и все, больше я никого не видел. Сам не понимаю, куда армия подевалась? Что-то, наверное, случилось, если немец прет по нашей земле дурниной. Может, ты знаешь а, Вить?
Я закрыл глаза и отрицательно покачал головой:
- Я знаю еще меньше твоего, дед! Вот топаю от самой границы. Иду, да воюю помаленьку, давлю этих гадов, где только могу, и чем только могу.
Я сжал кулаки и зажмурился. Хозяин тяжело вздохнул и обратился к жене:
- Тоня, принеси парню поесть чего-нибудь.
Семеновна тоже вздохнула, поднялась и вышла из комнаты. Герасимович, тем временем, сказал:
- Вот сейчас поешь и расскажешь нам все, что с тобой произошло. Я же вижу – молодой совсем, а виски уже седые. Значит, досталось тебе на этой проклятой войне.
В это время пришла хозяйка и принесла ужин. Я поел и стал рассказывать свою историю. Они молча слушали, изредка перебивая и качая головами. Когда я закончил говорить, старик внимательно посмотрел на меня, а потом произнес:
- Да, сынок! Пришлось пережить тебе, не приведи господи! И все это на одного человека, но тебе везет. Да еще как! Видать, судьба не отвернулась от тебя, раз из таких переделок живым вышел, приболел вот только, но это поправимо. А теперь давай, отдыхай. Пошли, старуха!
Пожелав мне спокойной ночи, они вышли из комнаты, а я еще долго прокручивал в голове последние эпизоды своей жизни. Выходило так, что придется мне идти к своим еще незнамо сколько времени. Да еще и здесь неизвестно, какое время мне понадобится, чтобы оклематься. Так что впереди одна неизвестность, но я понимал точно, что мне любыми путями нужно добраться до своих, и я это сделаю. Чего бы мне это ни стоило. Наверняка, это будет очень тяжело и сложно, но я чувствовал, что это мне по плечу. Я принял решение, у меня стало легче на душе, и я уснул.