Конкуренция.
Блажен, с кем смолоду был серп,
Блажен, с кем смолоду был молот.
Из записных книжек В. Ерофеева.
Уважаемые читатели! Сразу предупреждаю, что часть 1 значит только то, что она первая и никоим образом не значит, что будет и вторая. Пока это точно, но может, при вдохновении, и вторая будет, а то и третья и … Но при вдохновении. Некоторые утверждают что вдохновение, это когда по ночам приходит Муза. Знакомых женщин с таким именем у меня нет, да и вряд ли уже будут. Возраст, знаете ли. Но жена утверждает, что это она. Посмотрим.
Строительство социализма я начал (если мне не изменяет память) сразу же по окончании защиты Родины. Все строили, и я строил. В разных местах, но обязательно социализм. Что это, никто и тогда не знал, не знают и теперь. Но строили и очень вдохновенно. Правда, уже тогда я был глуховат из-за хронического отита, заработанного в детстве, и поэтому на всех собраниях с обсуждением строительства от монотонного шума я практически мгновенно засыпал. Потом неожиданно всхрапывал и сам же просыпался, чем вызывал немалое удивление соседей. Вроде храпит, но глаза открыты. Но не надолго. И опять сначала.
А Виктор (теперь уже зам. директора по науке) имел прекрасный слух и очень активно участвовал во всех обсуждения. Особенно любил всенародные обсуждения всяких проектов партии и правительства. Они, там наверху, делали вид, что интересуются мнением народа, а мы, народ то есть, делали вид, что этому верим и обсуждали. И Виктор предлагал заменить ”усилить влияние” на ”повысить влияние” или наоборот. Все зависело от обстоятельств. От того, что в тексте употреблялось. А в тексте всегда было или то или другое. Поэтому, думаю, он никогда и не читал проекты. Сразу искал ”усилить” или ”повысить”. Он то был членом и поэтому был должен, а я не состоял (комсомол уже закончился) и мне можно было и поспать. Что требовать с несознательного? Поэтому он и зам. директора, а я нет. Я и сейчас несознательный. И возраст не помеха. Даже наоборот. Теперь почти глухой. И не переживаю. ”У природы нет плохой погоды – Каждая погода благодать”. Не хочешь слышать, и не слышишь. Какие претензии? Хронический отит переходящий в отвращение ко всякого рода трудовой деятельности.
Но это еще не само строительство. Это подготовка к строительству и обоснование необходимости самого строительства. Ведь без осознания необходимости никто и делать то ничего не будет.
А само строительство еще впереди.
Строил я обычно, как и весь наш НИИ (научно-исследовательский институт), науку. Чтобы по порядку была. Как в армии - по росту. Это в столице на науку денежки давали, а в провинции на провинциальную науку давали денежки только на зарплату. Поэтому, в лучшем случае наука занималась составлением каких-нибудь рекомендаций по применению для провинциального же применения, в обычном случае – отчет о проделанных опытах, которые и проводить-то было не за что. Да никто и не требовал. Все заняты и никакой безработицы. И зарплата есть. Небольшая, но стабильная. Главное стабильность.
Но науку тоже требовали. Планы составляли. На несколько лет вперед, не зная, чем будешь заниматься в следующем году. А нужно заказать и материалы для опытов. Может отдел снабжения и приобретет. Бумагу, карандаши и даже ручки. И то в конце года, когда нужно использовать выделенные на науку деньги, а то ведь в следующем году не выделят. И план по авторским свидетельствам и публикациям. Наука дело плановое. И выполняли. Один из зав. отделов авторские свидетельства получал по десятку в год. Правильно оформлять нужно. И чем глупее, тем лучше. Рецензенты в столице занимались тем же, и защитить у них что-то стоящее очень трудно. Им ведь тоже нужно. А глупость, правильно оформленная, не вызывает возражений. Платят-то не они, а институт, если деньги есть. Рублей 40 – 50 за авторское свидетельство. При зарплате в 150 р. подспорье стоящее.
Но это тоже еще не строительство. Это для поддержания штанов. Наука впереди.
А строительство осуществляли мы по заказам предприятий и организаций, которым выделялись деньги на науку, и их нужно было использовать, иначе в следующем году не выделят. А им, зачем-то, были нужны эти деньги. Знали они, что с ними делать. Правда, это и не деньги вовсе, а бумаги о деньгах. На эти бумаги в магазине ничего не купишь. Но люди грамотные и знали, зачем они нужны. А науку поддерживали. Иногда. Глядишь и получится что.
Одно из Киевских управлений дорожного строительства никак не могло обойтись при строительстве дорог без автоматического управления автогрейдером. Дорога должна быть ровной, а водила с похмелья не очень видит эту ровность. И нужно автоматически. У нас строительство было на высочайшем уровне развития. В каждом подразделении ломы, кувалды, а то и совковые лопаты. У некоторых. И без управления автогрейдером по лазеру нет никакой жизни.
И заказали. А мы и выполнили заказ. Нам-то что. Правда, на бумагах о деньгах не очень и разгонишься. Но поднапрягли силы, что-то там, а что-то здесь и на коленках соорудили экспериментальный образец. И даже работает. Правда не совсем автомат, но у водилы в кабине индикатор светится и показывает, куда отвал двигать. Вверх или вниз.
А тут всесоюзная конференция подоспела. Периодически конференции возникали. Опытом делится. Знакомиться. Польза для всех. И Родину посмотреть можно. Не за свой счет. В этот раз хлебный город Ташкент.
Начальник техотдела управления пристал как банный лист. Едем и едем. Ему нужно, а мне железо тащить в Ташкент. Да и зам. директора (наш) возражает. Ему кажется, что это мне хочется прокатиться ”на шару”. А денежки на командировку в Ташкент ему платить. Институту, в смысле. Но Павел Николаевич (нач. техотдела) развил бурную деятельность. Зам. директору объяснил, какое значение имеет эта командировка для строительства социализма, а мне обещал физическую помощь. Пришлось согласиться. И мне и зам. директора.
И в начале октября самолетом в Ташкент. А в Ташкенте нуль по Цельсию и снег. Но гостиница приличная, жить можно. На следующий день на строительство. А строительство недалеко. В Казахстане. Там рукой подать. Близко все.
Утром автобус. Сами в автобус. Железо в автобус и поехали. Водитель сердобольный оказался. Знает, что плов мы не пробовали, а только рисовую кашу. На окраине Ташкента, на территории какой - то воинской части столовая. А во дворе под навесом огромный узбек в тюбетейке колдует у двух казанов. Немного подождали. Плов готов. Узбек вытаскивает из казана мясо, режет его на кусочки и .. Рты у нас не закрывались от изумления. Узбек кладет мясо в две тарелки, держа их в левой руке, а правой с огромной ложкой начинает перемешивать плов в казане. Движения его правой руки начинают ускоряться, и уже скоро мы не замечаем ее движение, но плов взлетает вверх метра на два (ну может и меньше) и аккуратно ложится в тарелки. И никаких потерь. После такой процедуры плов казался объедением, чем он, в самом деле, и был, если честно. Потом мы пробовали плов на рынке в центре, и даже под водочку, но это уже не то.
Но это лирическое отступление от строительства. Строительство потом.
Дорога в казахские степи была достаточно длительной и утомительной. Степь почему-то представляла собой волнообразную поверхность с перепадом высот метров в 30 и практически таким же расстоянием между вершинами. Мне так кажется. С вершины холма на горизонте виднелись заснеженные вершины гор, но мы ехали в другую сторону. Водитель периодически останавливался. Отдохнуть хотелось, и возвращался уже с грибами. Кажется шампиньонами. Водителю полагался отдых. К вечеру приехали. Станция в степи и строящаяся дорога. Куда-то. Куда не знаю. Не интересовался. Социализм везде строили. Мне, какая разница.
Утром уже съедутся смотреть представление, а мы должны подготовиться. Мне выделили автогрейдер. Установил свою систему. Во дворе попробовали. Водила так испугался индикатора, что чуть не въехал в рядом стоящий автогрейдер и выскочил из кабины с побледневшим лицом. И наотрез отказался продолжать. Я его успокоил. Утро вечера мудренее. Завтра на дороге попытаемся еще.
Утром все демонстрирующие на дорогу. Дорога хорошая. Еще строится, и асфальта нет, но мне-то и не нужно. Мне грунт выровнять нужно. Показать, как его выравнивают. А грунт уже уплотненный. Чем уплотняли, не знаю, но впечатление такое, что это бетон. Да и морозец несколько градусов в минус. С трудом установил треногу с лазером, а солнышко уже поднимается и грунт немного подогревается и мой лазер потихоньку плывет, а это значит, что и управлять автогрейдером будет так же. Но конференция уже приближается. Не будут же они вникать в такие мелочи. Подкорректировал свой лазер, водила повел автогрейдер. Эффект потрясающий. Абсолютно ровная поверхность получается. Все удовлетворены. Больше всех мой Паша.
Конференция к следующим, а я водиле говорю, мол, видишь и не страшно. ”Да я на него и не смотрел” – это он мне. И правильно сделал. Он всю жизнь на глаз ровно делал, если конечно оценивать на глазок.
А следующие из столицы (”Стройдормаш”, кажется) тоже демонстрируют автоматическую систему управления. Но уже бульдозером. Но уровень, конечно, столичный. Деньги-то у них из бюджета. Да и побольше. А эффект тоже потрясающий. Грунт-то уже уплотнили, и хорошо уплотнили. А сил у бульдозера не хватает. Не режет он этот грунт – бетон. А автомат-то не понимает, что сил не хватает, да еще старается отвал бульдозера поглубже засунуть в грунт, а тот ни в какую. И результат потрясающий. Бульдозер въезжает на свой же отвал и занимает почти вертикальное положение. Зрелище не для слабонервных.
Но конференция понимает трудности. Да и надоело уже. Да и холодно, а в Ташкенте в гостинице тепло. И в баре есть все, что нужно.
Они в Ташкент электричкой, мы опять автобусом. Там еще пару дней конференция продолжается. Опытом делятся. Еще день на знакомство с достопримечательностями. И опять самолет, но из-за погодных условий рейс в Киев задерживается. Снег и слякоть. И уже вечер. И мерзко. Паша, обсудив наш успех в конкуренции со столицей, предлагает пойти посмотреть, что в соседней стекляшке происходит. Победу в жесткой конкуренции отметить.
Там на втором этаже действительно происходит разлив портвейна всем желающим, но за деньги. Взяли по стаканчику, вышли на природу, чтобы на контрасте было приятней, и с сигареткой продолжили обсуждение успеха. Я тогда уже и еще курил. То есть уже пару лет как начал. А закончил уже десять лет назад. Так жизнь сложилась.
Покурили. Пошли посмотреть, как там наши вещи. С нами был еще кто-то, но участия он не принимал, и я его не запомнил. А за вещами присматривал. Посмотрели и мы на свои вещи. Вещи как вещи. Ящик огромный да сетки с дынями. Как же из Ташкента и без дынь. И чего на них смотреть. Пошли опять в стекляшку, тем более рейс задерживается. Опять посмотрели на вещи и опять..
Рейс на Киев отменили. Следующий через.. Ну раз или два раза в неделю он летал. Нас ничем не удивишь. Улетели в Москву. В 6 часов утра уже во Внуково и ждем рейс в Киев. И опять вещи посмотрели и вышли, но стекляшки уже нет. Прошлись. Магазинчик нашелся недалеко. И вино есть, но уже хуже, и больше мы не повторяли. Через час, два уже дома. Нужно быть как огурчик. И Паше и мне.
Вспомнил Москву и магазинчик, и сразу воспоминания нахлынули. Еще раньше, когда строительство происходило в другом институте, ездил в командировку в столицу. Чего-то нужно было. Чего, уже не помню. На Киевский вокзал поезд приходит около 9 утра. И кушать хочется. А слева перед вокзалом стекляшечка, бутербродики, и, так называемый, кофе с молоком. С утра кушать-то хочется, а в ресторан не хочется, да и не за что. Но очередь. Впереди меня приличный мужичок, видно тоже ученый. Но он только бутербродик, а я еще и кофе с молоком. Столики высокие для стояния, а не сидения. А мне-то и без надобности. Стоим. Достает он из кармана 0,5 ”Московская особая”, наливает стакан и тут же выпивает. Аккуратно двумя пальчиками берет с тарелки бутербродик и откусывает от него кусочек граммов в 5. Видно не голодный. Наливает второй стакан и тут же выпивает. Аккуратно берет бутербродик, занюхивает и возвращает обратно на тарелку. И уходит не попрощавшись. Это год 76 – 77 прошлого столетия. А помню со всеми подробностями до сих пор. Есть же мужики в русских селениях.
А, может, помню потому, что жлоб. Он. Мог и предложить. Я все равно бы отказался. Дело ведь в принципе.
А дыни оказались зелеными.
Не расстанусь с комсомолом.
”И рожи у них гладкие, классически-ясные.
Если и есть прыщи, то где-нибудь у загривка.”
Из записных книжек В. Ерофеева.
Так и знал. Никаких Муз не существует. Вчера вечером "Шустер LIVE" посмотрел, послушал комсомольца, и утром уже вдохновение. Или недержание. Как посмотреть.
Не подумайте, что я комсомолец. Как все нормальные люди автоматически выбыл по возрасту. Уже и не помню когда. А начало было героическим. Каждый год летом комсомольцы сдавали нормы БГТО (”Будь готов к труду и обороне”). Все комсомольцы. Человек пять. Муляжи гранат бросали, диски метали и куда-то бегали. Мы ребята-октябрята, а потом и пионеры-ленинцы завидовали комсомольцам. Им значок давали. А нам подержать гранату не доверяли. Говорили, взорваться может. А так хотелось. Отсюда непреодолимое желание приобщится к племени комсомольцев-добровольцев.
И свершилось. Уже летом, после седьмого класса, предложили срочно вступить. Не выполнялся план. По возрасту, конечно, еще …, но энтузиазизм есть.
Ночь не спал. Утром в райком, в Путивль. Спросили сколько орденов у комсомола. Готовились. Ответил. Приняли. И ничего не изменилось. И, кажется, уже норм БГТО не сдавали. Надоело всем. Да и подрос уже, и значок стал безразличен. Это и есть практически вся моя комсомольская жизнь.
Но комсомол не отпускал. То Кобзон споет ”Не расстанусь с комсомолом..”, и прошибет слезу. То секретарь армейской комсомольской организации Владимирской области, мужик лет 45, прольет слезу на отчетно-выборной конференции и тоже споет ”Не расстанусь с комсомолом, Буду вечно молодым.” Кобзон, можно считать, слово сдержал и недавно опять его слышал. С секретарем сложнее. Мы с Юрой Павловым ушли на обед. В ресторане взяли бутылочку и мясо с грибочками в горшочках. Да и засиделись. И на конференцию уже не пошли. Так и не знаю, выполнил ли он свою угрозу или перешел на другую ответственную работу. Я, думаю, многие тоже не знают.
Но это детство и защита Родины, а комсомол не отпускал и при строительстве социализма. Певцов всегда хватало.
Во второй половине 80-х я активно строил социализм уже в другом институте. Институт ютился в гостях у родственного. Часть комнат была в полуподвале. В одной из комнат полуподвала был выход к кладбищу. Между корпусом и кладбищем был небольшой промежуток, покрытый зарослями кустарника. И там же ютилась блок-комната с пристройкой. Блок-комната это бетонная коробка размером в комнату, из которых пытались строить дома. Сделали крышу из рубероида, просмолили, и у нас было свое рабочее помещение для строительства. В пристройке небольшая мастерская и даже диван с мусорки.
Строительство социализма в блок-комнате шло полным ходом. Прибыло даже пополнение. Сразу после КИСИ. Еще один Петя. Теперь первый зам. директора. Одновременно с ним пополнил соседний сектор и Саша. Но их сектор располагался в полуподвале. И когда мы из своей ссылки выходили в свет, то в коридоре всегда встречали Сашу с сигаретой. Всегда общительный, не умолкающий ни на минуту. В строительном институте он был секретарем комсомольской организации, а это всегда чувствуется.
В своей блок-комнате мы пытались, с помощью лазера, управлять машинами, строить высотные здания и дымовые трубы. Социализм, в общем, строили. И паяли, а платы нужно было мыть. Смывать канифоль. Лучше всего спиртом. И спирт у нас был. Обычно целая бутылка. Не подумайте. Спирт мы не пили. Я никогда не любил спирт. Поэтому смывали платы. Процесс очень простой. На пинцет ватка, в бутылку и моешь. Опять в бутылку и моешь. В результате спирт в бутылке принимает приятный цвет коньяка, но свойства его сильно меняются. Если попадает на пальцы, они слипаются. Пить клей не очень приятно, но мы и не пробовали.
Жизнь же Саши проходила в коридоре. В лабораторию он заходил не часто. Во время зарплаты. Но после работы чем-то занимался. Это точно.
Периодически, утром он приходил к нам с нижайшей просьбой. Нужно помочь страждущему. Ничем, кроме спирта мы помочь не могли. Вид спирта и его новые свойства никак не смущали Сашу, тем более голова у него раскалывалась, и соображать что-либо он не мог. Пятьдесят грамм спирта приводили Сашу в относительно нормальное состояние, и уходил он в пристройку на диван часика на два. Даже визг токарного станка не мешал приходить ему в рабочее состояние. После отдыха Саша перемещался на свое рабочее место в коридор.
Трудовая деятельность Саши продолжалась целый год. Долг перед Родиной он выполнил и получил заманчивое предложение. Предложили трудиться инструктором райкома комсомола. Предложение с энтузиазмом было принято. Работа знакомая и Саша пошел вверх. Секретарь райкома. Грандиозная пъянка и такой же скандал. Первый секретарь райкома комсомола. Секретарь райкома партии. Перестройка. Активное участие в районных и городских дискуссиях. Поддержка кооперативов. Зам. директора по общим вопросам небольшого заводика. По общим, потому ничего кроме общих вопросов он и не знал.
Но эффект был. Завод, выпускающий компостеры для трамваев и троллейбусов, круто улучшил продукцию. Теперь вместо десяти дырочек в талончике стали пробивать пять. Экономист все-таки. Со строительным образованием. Дальнейшая судьба Саши мне не известна. Наверное, крупный бизнесмен или крупный же бандюк. Что, впрочем, почти одно и тоже. ”Дело не в дорогах, которые мы выбираем, а в том, что внутри нас, заставляет выбирать наши дороги”.
О комсомоле в телевизоре.
Он уже не популярен. А комсомольцы остались. Они такие умные, что рассказывают всю правду. Что было, что будет и как жизнь пойдет. Цыганок напоминают. Но ухо востро держать нужно. За речами праведными таятся мысли грязные.
Вчера Сережа Тыгипко, наш вице-премьер по социальным вопросам, весь вечер объяснял, почему нужно нам затянуть пояса. Ведь кризис, много пенсионеров развелось, и дефицит бюджета. Что, значит, дефицит бюджета и откуда он происходит, не объяснял. То ли не знает, то ли стесняется рассказать. Ведь чиновнику не положено вдаваться в популизм. Дефицит он и есть дефицит.
Сережа у нас человек известный. Не то, чтобы, первый, но и не десятый, как мечтал Ткаченко. Ткаченко - это бывший голова Рады и кандидат в президенты – неудачник.
А Сережа в президенты не ходил. Еще. Но мысли есть. Комсомолец, однако. Перестройку встретил секретарем райкома комсомола.
Знаете, какая зарплата была у секретаря райкома? За душой червонец, которого как раз не хватало до зарплаты. Но амбиции были. И знания были. Экономические. Как украсть.
А партия провозгласила лозунг – ”Комсомол, на самолеты”. И все побежали. То есть не на самолеты, а в банки. Я увлекся воспоминаниями. И часть комсомольцев пошла в банки, а остальные в правоохранительные органы. Не в милицию. В рэкет, бандюки. Нужно же следить за соблюдением понятий. Правда и понятий у них не было. Они же комсомольцы. Откуда понятия?
И Сережа ушел в банк. Для бандюков он слишком интеллигентный. Говорит тихо, вежливо и убедительно. Даже верить хочется. Очень убедительно.
Но память еще функционирует. И помню я как по 10 р. каждый месяц я откладывал на совершеннолетие дочери. 18 лет и подарок в 1000 р. Это – ого сколько было. И уже все уплатил. А тут инфляция. Я не экономист, но некоторые представления об экономике имею. Инфляция - это когда деньги теряют цену. У всех. Если у 99% деньги исчезают, а у 1% появляются – это не инфляция. Это обычная кража.
Я деньги потерял. Даже не считаю крохи, которую я получал после очередной девальвации вместо зарплаты. А на 1000 р. мы с дочерью купили 200 гр. конфет. Посредственных.
Сережа в это время стал миллионером. Долларовым. И теперь меня убеждает, что он для страны старается. Вор, но уже не ворует. Как-то не верится.
”В этом, конечно, есть своя правда,
но это комсомольская правда”
Из записных книжек В. Ерофеева.
Цыгане.
”Цыганы шумною толпою
Толкают … паровоз”.
Из записных книжек В. Ерофеева.
Прошу прощения у А.С., но это Веничка скорректировал эпиграф. Но, думаю, он был прав. А.С. был совершенно неграмотным в технических вопросах. Букву ”зю” в своих произведениях он употреблял 28 347 раз, а слово ”паровоз” ни разу. Может, он и не любил паровоз. Я понимаю. Но уж так!? Почтовые, ямщик, перекладные, кибитка. Где Вы видели подобную чушь?
Чем они толкали паровоз, я пропустил. Сами догадайтесь. Но посильный вклад в строительство социализма они внесли. Это у них не отнять. Более того. Для себя они построили коммунизм. ”От каждого по способности, каждому по потребности”. Поскольку, способностей к какому либо труду у них не было, они и не работали. Получали тоже по потребности. Да и какие у них потребности. Видел я их потребности. Так что жили они при полном коммунизме.
Первое знакомство с цыганами произошло, когда мне было лет 7 или 8. Может, мы встречались и раньше, но это я не помню. Вдруг, осенью объявился цыганский табор. Что это, я не знал, но было интересно. И мы бегали смотреть. За селом на лугу стояли шатры, или шатер. Это я точно не помню. Горел костер, и бородатый цыган стучал молотом. Кузница у нас и своя была, и кузнец был, но этот был чужой и страшный. Близко мы не подходили. Страшно было. Шуму очень много, а это было не привычно.
К зиме, к снегу, табор куда-то исчез, а в селе остались цыганки с детьми. Сняли хату. Дети в школу. В свободное время танцы за копеечку. Но надолго их не хватало. В марте обучение закончилось. Исчезли и цыганки с детьми. А один цыган остался строить социализм у нас. Подругу нашел, и ему разрешили остаться. Потом и привык. И уже свой.
Никаких личных конфликтов с ромами я не имел. Никогда. И даже при предложении погадать, мы очень быстро мирно расходились. Был я довольно смуглым, темноволосым и с бровями Брежнева. Сейчас уже волосы стали седыми, но брови сохранили свой первозданный вид. Цыганкам я сразу объяснял, что сейчас очень занят и предлагал встретиться завтра. Здесь же. Они с пониманием воспринимали это и уходили.
Впервые свой цыганский вид я почувствовал в парке КПИ. Возвращаясь домой, встретил довольно симпатичную цыганку лет 15. Обычная церемония. ”Дай 20 копеек. Все скажу. Что было. Что будет…”. Девочка была довольно симпатичной и вполне опрятной. И мне лет 20. Двадцать копеек у меня было, и я дал. Последовала беспрерывная болтовня на неведомые темы, и монетка исчезла. В чертовщину я никогда не верил, но это меня заинтересовало. Ведь прямо перед носом.
- А теперь покажи, как это, у тебя, получается – предложил я.
Опять бессмысленные рассказы.
- Да я не забираю у тебя 20 копеек. Я же отдал. Просто интересно.
- Ты цыган?
- Нет.
- Врешь. Ты, цыган.
- Да нет.
Все было элементарно просто, как все гениальное. В левой руке у нее было круглое зеркальце, которое отвлекало внимание, и монетка пряталась под зеркальцем.
Расстались мы вполне дружески, хотя в то, что я не цыган, она так и не поверила.
Любопытная встреча с цыганами произошла опять же в студенческие годы. На каникулы ездил я на родину. Потом обратно. В 8 часов утра автобус на Путивль. Потом опять автобус на Путивль, но уже железнодорожную станцию. Это километрах в 30 от Путивля. Город Бурынь. Кто этот фокус придумал, я не знаю. Наверное, кому-то лапшу на уши вешали. К 10 уже на станции Путивль. Поезд Воронеж – Киев где-то в 2 часа дня. И свободен. Часа четыре. В полном своем распоряжении. Единственное место, где можно посидеть, зал ожидания вокзала. Но большая часть зала занята матрасами со спящими цыганками и цыганятами. Конечно, пара десятков спящих цыганок воздух не озонируют. Взяв в кассе билет, удалился на воздух. Рядом с вокзалом, на небольшом газончике две цыганки у костра варили картошку в огромном казане. То, что это была картошка, было видно. Что там было еще, не знаю, но это воздух тоже не озонировало. Часам к одиннадцати пришли около десятка цыган. Все в приличных костюмчиках. С галстуками. Презрительно посмотрели на казан и, наверное, дали команду. Из вокзала появилась толпа орущих и ругающихся цыганок и цыганят. Миски наполнялись месивом, и они тут же исчезали в чреве вокзала. Трапеза продолжалась минут тридцать. По станции последовало объявление, что рабочий поезд Конотоп – Ворожба прибывает на третий путь. Продолжительность остановки одна минута. Шум и галдеж заметно усилился, но никаких действий не предпринималось. Пришел поезд. Цыганский табор внезапно пришел в движение. Шум, производимый цыганами, превысил все экологические нормы. Цыганки судорожно начали сворачивать матрасы. Мне кажется, вместе с мисками и цыганятами. Матрасы связывались и переносились в поезд. Начальник станции кричал и пытался отправить поезд, но окружившие его цыгане делать это не позволяли. Наконец погрузка завершена и можно…. Но нет, один пацан пропал. Шум еще усилился. Кто-то кого-то звал, но понять уже ничего нельзя было. Начальник встал на колени, и они уважили. Все цыгане дружно зашли в вагон и уехали. Обстановка разрядилась. Наступила полная тишина.
Идиллия продолжалась недолго. Секунд через тридцать появился цыганенок лет 6. Из сортира. Лихорадочно начал искать своих и услышав, что они уехали, открыл рот. Нет, не нужно было ему это сообщать. Его рев можно было сравнить только с ревом запускаемой ракеты, да и то, если ухо засунуть прямо в сопло. От производимого шума стал звенеть станционный колокол, а все окружающие, кажется, оглохли. Начальник станции пытался успокоить ребенка, но это производило обратный эффект. И тут начальник станции, сообразительный все-таки, принял единственно правильное решение. Он заплатил таксисту, ждавшего пассажиров у станции, и отправил его догонять поезд.
На станции наступила полная идиллия. Я спокойно дождался своего поезда и уехал в Киев.
Другие встречи с цыганами происходили уже во времена моего строительства социализма. Ко мне они не приставали. Наверное, считали своим.
Но встречи были. Социализм мы строили активно. Ездили в командировки по Украине. И не встретить цыганское племя было не возможно. Особенно, если способности есть. А у Вити способности были. Витя – слесарь-сантехник. Нет, мы не устанавливали унитазы. Одно время он использовался нами в качестве физической силы. Командировки командировками, но нужно было и железо таскать. То трубы дымовые по лазеру строить, то автогрейдером управлять. Одному не под силу.
Приехали мы с Вите й в Раздельную. Станция такая недалеко от Одессы. В управлении сложности с обеспечением нас работой. Устроили в гостиницу. Домик такой двухкомнатный. В одной – мы, в другой оказался главный инженер управления. Взяли мы с Витей бутылочку. Предложили и главному. Он отказался. Ну, разве чуть-чуть. По чуть-чуть, мы все и выпили. Он, наверное, думал, что у нас литра три.
Утром повез я Витю, Одессу показать. Он еще не видел. И посмотрел. После пятого предложения попить ”Куяльник”, Витя начал предлагать поехать обратно. С Одессой он уже познакомился, а ”Куяльник” начал просится обратно. Я ”Куяльник” не употреблял. Просто на Дерибасовской был кафетерий, а рядом в автоматах ”Куяльник” с сиропом и без. Я курил тогда, а как же сигарета без кофе. Это даже противно. Я кофе с сигаретой, Витя ”Куяльник”. Все довольны, но Витя не выдержал. Пришлось уступить.
Это теперь я курить бросил. Уже десять лет. И кофе тоже бросил. Какой кофе без сигареты. Это не только вредно, но и противно.
Но работа у нас не пошла, и мы вынуждены были вернуться обратно, оставив железо в управлении. А домой лучше всего было самолетом. Стоимость та же, но быстро. И оплачивается. Из Раздельной в Одессу. В аэропорт. Билет взяли. Нужно ждать. Часа три.
Ждем. И опять кофе пить. В стекляшке около аэровокзала. Я кофе с сигаретой, Витя водички. Всем хорошо. Попили и в зал ожидания. Посидеть нужно. Посидели, и кофе пить. Витя, конечно, без энтузиазма, но делать нечего. Идет.
Возвращаемся обратно. Навстречу две цыганки. Одна к нему, вторая ко мне. Я предлагаю встретиться завтра. Ее предложение не устраивает, и она уходит. Я продолжаю возвращение на исходные позиции. В зал ожидания. Обнаруживаю пропажу. Оборачиваюсь. Витя прилип. Возвращаюсь.
- Витя, пойдем.
- Щас. Щас.
Губы у Вити сложились в букву ”О” и вытянулись трубочкой. Глаза стали круглыми, и веки оставались неподвижными.
- Витя, да пойдем. Ну их.
- Щас. Щас.
Цыганка поняла, что я мешаю, взяла Витю за руку и повела через газончик к бетонному забору. Витя беспрекословно последовал за ней.
- Витя, пойдем.
И на минутку отвлекся. В себя меня привел сильный шум и крики. Под забором Витя хватал за руку цыганку с грудным ребенком на руках и что-то кричал. Вокруг толпился целый кагал цыганок и тоже тишине не способствовал. Более того, я понял, что Витя к ним пристает, и они уже и милицию вызвали.
Ситуация требовала экстренного вмешательства. Я совершил, можно сказать, героический поступок. Несмотря на вопли цыганок и угрозы милицией, я пошел и забрал Витю. Он, было, начал возражать, но я объяснил, что положено за приставание к женщине с ребенком. Витя внезапно сник и беспрекословно последовал за мной.
- Витя, ты что же, цыганок слушаешь?
- А она сказала, что соседка напоила меня менструацией.
Последствия этой процедуры она не объяснила, но Витя, наверное, сам додумал.
- Соседка то, причем?
- Да…. Ну было…
- А поссорились то, почему?
Рубль хотела, а Витя пожадничал. Тогда она вытащила из кармана его рубашки записную книжку, раскрыла, а там рубль. И рубль исчез. Исчезновение рубля привело Витю в бешенство. Этого он стерпеть не мог. Но сражение с женщинами, вооруженными грудными детьми, заведомо проигрышно.
Вид Вити потихоньку пришел в нормальное состояние, отвел я его в зал ожидания. Витя сел. И загрустил. Рубль жалко стало. И сколько я не предлагал ему попить кофе, он, молча, отрицательно кивал головой. И два часа до отлета просидел, не вставая с лавки.
А я от кофе не отказался.
И только в Киеве, Витя почувствовал себя в безопасности и первый раз улыбнулся.
Будни.
Свинья – это звучит вкусно!
Антип Ушкин http://antipushkin.ru/
Будни строителя социализма протекали буднично. Это процесс строительства и сидения на работе.
Скрашивали будни - дни рождения сотрудников и праздники. Новый год, 23 февраля, 8 марта, всех трудящихся, Октябрьской революции, день Радио, день строителя, день металлурга, день кооперации… Каждую неделю. Потом Рождество одно и другое. Пасха католическая, еврейская и православная. Троица. Ивана Купала. Три спаса. Еще что-то.
Кстати об Ивана Купала. Эти придурки, там, придумали праздник влюбленных в феврале. Им хорошо. У них тепло. А наши предки летом. Ночь. Лес. Река. Костер. И результат, аккурат, к маю. Не глупые люди были.
Приготовления начинались заранее. Нужно было подкупить свининки. Немного. Килограмма два. Коллектив все-таки. Человек пять, шесть. Сальца немного. Без сала и не праздник. Картошки побольше. Килограмма два. Достаточно. Мелочи разные. То да се.
С утра хлопоты. Сало-то готовить не нужно, а свининку нужно. Напичкать чесночком. Посолить. Поперчить хорошо. Лавровый листик. И отставить. Часа на два. Пусть настоится.
Печи у нас не было, а микроволновки еще не существовали. Микроволновки только портят свинину, хотя испортить ее и трудно. Но мы же ученые. Для опытов есть шкаф специальный. Умные люди придумали. Можно испытывать разные вещи на стойкость к температуре. И испытывали. Свининка в кастрюле. Немного водички и под крышкой. И испытываем. Но нужно контролировать. По мере убывания добавлять водички и переворачивать. Часа два. За полчаса до готовности крышку снять. И переворачивать периодически. И до хрустящей корочки.
А отдельно на решетке картошечка печется.
А аромат! Начинали-то мы в блок-комнате, отдельно от остальных. А потом построили нам корпус. И у нас в полуподвале мастерская. Сверлилка, токарный, фрезерный и шкаф.
А аромат! И по лифтовой шахте на все четыре этажа.
- Опять эти свинину пекут.
Завидуют. У них шкафа нет. И приходится или из дому приносить, или на подножном. А это уже и не интересно.
К обеду все готово. Все рассчитано правильно и все вовремя.
Мясо порезали. Сальцо. Картошечка печеная. И под водочку. Объедение.
Какая работа. Праздник. И в душе тоже.
Но все хорошее кончается. Кончается и свинина с салом. И водка кончается. Конечно, можно сбегать. Недалеко. Но душа просит простора.
- Пойдем пить кофе, - это я.
Кофе я сначала пил без особого интереса. Так. Из принципа. Круто. И аромат. Вы бывали в кондитерском отделе центрального гастронома на Крещатике? До 1975 года. Аромат обалдевающий. Даже около гастронома. Зернышки ”Арабика”. Тут же перемалывают. Пил, но без энтузиазма. Потом кофе исчез и появился через год. И уже ”Робуста”. Индийский. Кисловатый на вкус. ”Арабику” только из Москвы привозили. А я курить начал. В детстве не курил. И начал. ”Стюардесса”. 12 шт. в пачке. ”Опал”. ”Столичные”. ”Экспресс”. ”Фильтр”. Закончил ”Прима” без фильтра.
Да. О курении. Сигарета без кофе просто противна, а кофе без сигареты не только противно, но и вредно.
Курить бросил. Так нужно было. И кофе стало не интересно.
А тогда курил. И кофе любил. И других учил. Петя поинтересовался, как правильно кофе варить.
- А ты кофе не жалей.
И правда. Теперь считает меня учителем.
Отвлекся.
- Пойдем пить кофе.
Дело, конечно, добровольное, но идти надо.
Места разные. На Воздухофлотском. Около КИСИ. Кафешка. И кофе. И…
Или на Саксаганского. ”Снежинка”. Это лучше. К дому ближе. Моему.
Мороженое. Сардельки. Кофе. Коньячок. Портвейн. На любителя. Полный набор.
”Снежинка”. Как много в этом слове.
Новый год. Отметили. И кофе пить. В ”Снежинку”. К дому то ближе. Попили кофе. Еще что-то. Уж не припомню. Но точно без мороженого.
И по домам. Дома ждут.
Утром на трудовую вахту. День предпраздничный, но присутствовать нужно. Шеф в отпуске, а я и.о. Ответственность.
Пети нет. И Валеры тоже. Задерживаются.
Часов в одиннадцать звонок. Петя.
- Мы где вчера были?
- В ”Снежинке”.
- А мы там раздевались?
- Нет.
- А я пришел домой без куртки.
Да, конечно. Жена заругает. Да и куртку жалко.
- Я с кем ушел?
- С Валерой.
- Он есть?
- Нет еще.
Что-то терзает мою душу. Один без куртки, второго вообще нет. А я и.о. Ответственность.
Начинаю думать. Валера обещал пойти к бабушке. Она недалеко живет, а он аж в Клавдиево. Это час электричкой. Потому и к бабушке.
Нашел телефон бабушки. Бабушки нет, а ответила какая-то девушка. И Валера не приходил. Да. Мне стало грустно.
К 12 пришел Петя. Съездил в ”Снежинку”. Куртки нет. Да и холодно там раздеваться. И Валеры нет.
Сидим переживаем. Не сидится. Все норовим в окно посмотреть. Может…
Идет. Рожа цела. Идет ровно.
- Валера! Ты где был?
- Проспал.
- Ты у бабушки?
- Домой поехал.
- Вы с Петей вместе ушли? И куда?
- Ну, как же. На Новогодний вечер в институте.
- Вы раздевались там?
- А то. Одетых не пускают.
- А потом?
- Я потанцевал и домой.
- А Петя?
- Не знаю. Я его не видел.
Немного полегчало. Пошел на проходную. Куртка нашлась.
Совсем хорошо. Жизнь налаживается. По чуть-чуть.
Воспоминания нахлынули на Петю.
Ехал домой он трамваем. Ему недалеко. И милиционер спрашивал. В порядке ли он. Удивился. А как же. Только дома, когда жена открыла дверь (и не только дверь), он узнал, что куртка исчезла. Мистика.
А было, и Валера в мистику ударился. После кофе и домой. Утром Валера в огромных солнцезащитных очках.
- Глаза болят, или видеть не хочешь?
В электричке мужик предложил шампанского выпить. Выпили по чуть-чуть. И сразу по роже.
И фонарь под глазом. Уже синий. Милиция. Уголовник. Сбежал из зоны. Валере благодарность.
- Валера! Не вешай лапшу на уши.
- А некоторые верят.
В кафе с друзьями ходил. Не сошлись во взглядах с другой компанией.
Мистики в жизни было много.
Одна женщина среди нас. Алла. Мистика.
И симпатия с моей стороны. После праздничного застолья и перед кофепитием обещал жениться. Если Юра бросит. Муж. Спасибо ему. Не бросил. Как человек честный, вынужден был бы жениться. А куда мне с двумя. На гарем не хватит.
И Алла с энтузиазмом принимала участие в застольях. Правда выпивала грамм 30. Но с восторгом.
- Опять Алла пьянку устроила, - это шеф.
Но Алла мужественно переносила тяготы жизни.
Однажды после опустошения всех бутылок сама вызвалась сбегать. Кофе не хотелось, а продолжения банкета душа требовала. Сбросились. Пошла.
Ждем. Время коротаем в разговорах о трудовых достижениях. О строительстве социализма. Коротаем час.
Женщина. Пока все для дома не закупит, не придет.
Второй час проходит, а Германа все нет. Аллы. Начинаем волноваться. Не случилось ли чего?
Приходит. С удивлением смотрит на нас.
- Я думала, вы уже ушли.
- Так ждем же.
- Да я еще не ходила. Мы с подругой поболтали.
Такая мистика.
Пришлось идти домой не солоно хлебавши.
По ту сторону.
Это напоминает ночное сидение на вокзале.
Т.е. ты очнулся – тебе уже 33 года,
задремал, снова очнулся – тебе 48,
опять задремал – и уже не проснулся.
Из записных книжек Вениамина Ерофеева.
Пятьдесят. И отсчет в обратную сторону. Не в том смысле, что моложе, а в том, что осталось.
И строительство закончилось. Не строительство, а строительство социализма. Свято место пусто не бывает. Закончилось строительство социализма, началось строительство капитализма.
Нам все равно, что строить. Что партия скажет, то и строим. Партии разные, но строим все равно.
Но в первых рядах, конечно, комсомольцы. Партия сказала ”Взять!”, комсомол ответил ”Есть!”. И уже все секретари райкомов комсомола в банках. Не в стеклянных, а в банках. Это там, где чужие деньги лежат. Было ваше, стало наше. Дело известное.
Нет, не все. Некоторые устроились в охрану банков. В правоохранительные органы. Долги выбивать. Дань собирать. Это не Иго. Это налоги тогда так назывались. Правда, тогда в Орду. А теперь и туда и сюда. Ну, всем, кто просит. Убедительно просит.
Жить нужно. А уже все в металлолом сдали. Почти. Особенно хорошо в металлолом шли ЭВМ, занимавшие огромные комнаты. И транзисторы разные, а то и микросхемы с желтыми ножками. Как привлекали они внимание новоявленных бизнесменов? Но и черный металл тоже. Живая копейка ведь.
А кушать хочется. Каждый день. А металлолома на всех не хватает. Только комсомольцам. А я уже.
А кушать хочется. И жена, и дочь. И тоже хотят.
А я не комсомолец, да и не был никогда. В комсомоле был. Это, как сортир. Но уже. Я же не секретарь.
Для поддержания штанов шеф что-то дает. Но у него тоже жена и дочь. И приемная. И бывшая жена и еще две дочери. И конечно сложности.
Кушать хочется. А где взять? Что-то починить. В ”Учителя” тоже проблемы. Но опыт, старые знакомые и пенсия. Может выбирать, что чинить. Сложнее себе, иначе не интересно. Ему. Что проще, мне. Мелочь, а кушать хочется.
Привезли два селективных милливольтметра. Производство ГДР. Как обычно контакты плохие. Пропаял. Работает. Но нужно поверку сделать. Сдали на поверку. Вместе со своими приборами.
Заказчик уже волнуется. Приборы нужны, а Толя, сдавший приборы на поверку, приболел. И никто не знает, где документы. И Толя тоже не помнит.
Заказчик волнуется. Звонит поверщикам, а те уже поверили, и документы, оказывается, у них.
Нужно ехать самому забирать. Приборов много, а я один. ”Учитель” вызвался помочь. Едем вдвоем. Из ”Учителя” помощник еще тот. Присутствует. Собрал я приборы. Тележку дали. Вывезти к машине нужно. Нагрузил с горкой. Тележку толкаю. Все прекрасно. По прямой. А за выходной дверью сразу и ступеньки. Повернуть нужно. Поворачиваю. Тележка на трех колесах. Одно поворачивается и под тяжестью приборов уходит в сторону. Тележка наклоняется, и колесо еще активнее уходит в строну. Удержать нет никакой возможности. Тележка переворачивается. Все мои проборы сваливаются и с грохотом катятся по ступенькам. Эффект поразительный.
Поверил. Свои-то не страшно. А чужие? На корпусе вмятины. Это еще не самое страшное. А работают ли? Это уже потом посмотрим. Помощник только руками разводит.
А заказчик уже звонит. Ждет, когда привезем.
Привезли. Заказчик удивленно смотрит на мятые приборы. ”Учитель” помог. Успокоил заказчика. Проверили. Конечно, не работают. Но индикаторы со стеклянными окошками не разбиты. Уже легче.
Починил. Опять контакты. Корпус выправил. Подкрасил. Почти не видно. Отдал.
Все просто. Только грустно как-то. Переживем?
Через две недели и праздник. 8 марта. Выходной. Просыпаюсь рано. Что-то желудок побаливает. Отравление, наверное. Только чем? В туалет. Результат не очень. Повторил. Эффект тот же.
Боль усиливается. Жена проснулась.
- Ты чего?
- Да что-то желудок болит. Отравился, наверное.
- Это еще чем? Давай давление померяем.
Специалист по измерению давления - дочь. Меряет. Нет давления. Да и я начинаю плыть.
Жена догадывается. Инфаркт. Нужно скорую. Опыт у нее уже есть. Отец постарался. Ее.
Я совсем плыву. Тошнит. Жена приносит миску. Я уплываю. Какой-то тоннель. И свет в конце тоннеля, но не очень яркий. И удаляется. Свет. Далеко. И исчезает…
Слышу приглушенные голоса. Спрашивает, как чувствую себя. Скорая. Чувствую. Только, что?
Что-то колют. Сознание возвращается, но все мутно. Увозят. Уносят в одеяле. Сосед помог. Едем. Далеко. И одна мысль. Скорее бы. Уж очень направления у нас кривые. Трясет, а мне не очень нравится.
Привезли. Кто-то наклоняется. Что-то спрашивают. Опять колют. И тишина…
Часов в пять вечера просыпаюсь. Осмотрелся. Больница. Вспомнил. Но ничего не болит. Зря привезли.
Пытаюсь встать. Получаю подзатыльник. От сестры. Ну, не подзатыльник, но понятно. Лежи и не рыпайся.
А как же футбол? Динамо играет. В еврокубке. А где посмотреть?
Объясняют. Нигде. И в лучшем случае через неделю, можно будет сесть в постели. А счет сообщит. Обещает.
А почему? Ведь скучно и ничего не болит.
Рядышком еще балбесы. Уже смеются. Их вчера привезли.
Лежать в кровати неделю невыносимо. В туалет и то в кровати. В присутствии няни и в горшок. Это выше моих сил. Врачу ультиматум. Не хочу. С трудом соглашается. До туалета в кровати, а потом сам, но осторожно. Жизнь налаживается.
Две недели в реанимации оказали положительное воздействие на всю мою последующую жизнь. Я бросил курить.
Это дело самое простое. Бросить курить. Я пробовал уже неоднократно. Бросаешь. Начинаешь. Опять бросаешь. Очень просто. Курил я уже ”Приму”, без фильтра. И много курил. А по утрам чувствуешь, что во рту паслись коровы. Много коров. Бросил. И уже забыл о коровах. Опять.
В реанимации проще. Неделю провел в постели лежа. Потом можно садиться, но в постели. О сигаретах забыл. Потом как-то попробовал. Затянулся. Закашлялся. Выбросил. Выпил 50 грамм, и на душе стало спокойнее. Никакого кашля.
Через две недели уже в реабилитацию. Жить можно. Уже и ходить потихоньку можно. И уже знакомые по реанимации. Юрист, летчик - уже бывший, и фермер - армянин, разводящий в деревне под Киевом свиней. Видел ли он когда-нибудь живую свинью?
Четыре человека уже имеют законное право резаться в ”дурака”. И две недели ”дурака”. К концу, это уже серьезное испытание. Никогда больше в карты я не играл.
Потом санаторий. ”Жовтень”. В Конча-Заспе. Остаток социализма.
Инфарктники, чернобыльцы и беременные. Хорошая компашка.
Санаторий мне не понравился. До обеда какие-то процедуры. Зарядка. Поднимание рук и ног, сидя на стуле. После обеда гуляние. Ничегонеделание. Это очень напрягает.
С парадного входа в корпус стая собак. Лениво лежат на дорожке. Если солнце пригревает - в тенечке под кустом. Ждут подношений. Сердобольные всегда пожалеют собаку. А сердобольных много. И собак любят. Больше, чем себе подобных.
И собачья жизнь не такая уж и собачья. Особенно в санатории.
Лежит около входа. Вдруг вскакивает, прислушивается и стремительно убегает в сторону входа на территорию. Это метров сто от корпусов. Там охрана, и у них тоже собаки есть. Такие же дворняги, но помогают охранять. Безвозмездно. Через несколько минут возвращается со связкой сосисок в зубах. Наверное, там гастроном. Гастроном не видел, но собак наблюдал. Чем не жизнь?
С обратной стороны корпуса территория котов. Сколько их, сосчитать не представляется возможным. Живут они под корпусом. В фундаменте отверстия для вентиляции и вход для котов. Только два или три из них имели право заходить в столовую во время обеда. Важно прохаживались между столами, не обращая внимания на сидящих. Но хвост обязательно цеплял ноги. Не знакомые с такой практикой женщины сильно пугались и вскрикивали. Что они думали, мне не известно.
Правда, рядом Козинка. Когда-то рукав Днепра, тянущийся от Киева вниз вдоль Днепра километров на 40. Но давно. Теперь остатки. Около ”Жовтня” даже с выходом в Днепр.
Апрель. Теплый апрель. Купаться еще нельзя, но рыбу уже ловить можно. Если рыбой можно назвать окуньков в 5 см. длинной. Вместе с головой и хвостом. Коты были счастливы и рыбой объедались. Есть любители кормить котов.
Рыбная ловля вносит какое-то разнообразие. Палка. Кусок лески. Крючок. Черви под опавшими и перегнившими листьями. И на песочке можно погреться в лучах весеннего солнца. Вместе с ужами, которые тоже вылезают погреться. И ползают рядом, не обращая внимания на рыбаков. Никто на нас не обращает внимание.
До конца срока еле дожил.
”Срок” – слово какое многозначительное. Я ведь оказался рецидивистом. И ”срок” мотал еще два раза. А потом шунтирование и еще один. И привык уже. Понравилось. И сам ездил. Привычка. Если с собой удочки взять, то срок превращается в сплошную рыбную ловлю. И можно даже поймать. Два или три подлещика, или карасика. Не в день, а в срок.
Всегда при деле. Смотрю на кончик удочки. Я больше на закидушку ловлю. Большую рыбу. И женщины прогуливаются. И спрашивают, ловится ли? Видят же, что ловится, а спрашивают. И где рыба? Им обязательно нужно увидеть. А она купается, как ее покажешь. Им и невдомек, что ловить и поймать – понятия совершенно разные. Они привыкли ловить в магазинах. Правда, рыбу я ловлю тоже в магазине. То рыба, а не рыбалка.
Интеллектуальное занятие. Можно сидя смотреть. Можно прогуливаться рядом. Зарядку сделать. Летом окунуться тут же. А в пятидесяти метрах свой пляж и пиво на розлив. А мне пиво не рекомендуется. Пузырьки разные. Вредно.
Около корпуса магазин со стандартным набором. Есть все и на все вкусы. Дорого. Что не сделаешь для своей пользы. Водка дороже, но полезная. Правда, чистенькая. Холестерин уменьшает. И сахар. А у меня холестерина полно. Так что полезно. Сахара нет. Но для профилактики тоже полезно.
А там рыба ловится. Я больше с причала. Тоже остаток от социализма. Катера когда-то по Днепру ходили, но очень давно. И рыбаков полно. Правда, в основном, мелочь ловят. Верховодку, плотвичку. И в пластиковые бутылки складывают. Так как рыба в горлышко не пролезает, прорезают сбоку дверь для рыбы. Очень удобно.
И каждый день, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Кошачий стан, мехами схваченный,
По бетонной движется плите.
И медленно, пройдя меж рыбаками,
Всегда без спутников, одна
Дыша блохами и отбросами,
Она садится у садка.
Да простит меня А.А. Блок.
Каждый год другая. Но навык один. Проходит мимо рыбака с презрением. Садится невдалеке и внимательно смотрит в глаза. Очень внимательно. Наверное, раньше в КГБ служила. У них такой взгляд. Смотрит прямо, но через. Внутренности рассматривает. Редко кто выдерживает. И рыбаки тоже. Очередная выловленная рыбка идет в счет налога и бросается ей. Осторожно подходит, внимательно наблюдает за ее прыжками. Прижимает лапой к земле, берет зубами и, не поблагодарив, уходит под причал. Вскоре возвращается и подходит к очередной жертве. И все сначала.
Пробовала и меня соблазнить. Но я же большую ловлю, а она купается. Да и не отдал бы я большую. Но ей невдомек. Ей рыбки хочется. Проходит отвернувшись. Садится неподалеку и ждет. Жди.
Устал сидеть. Можно постоять, опершись на перила. Что–то по брюкам ходит. Конечно. Проходя мимо, задевает хвостом. Как бы случайно. С армейскими особистами я уже знаком. Лучше не связываться.
Но рыбки нет. Пойдет и каша. Перловка. Нюхает. Недовольно морщится и отходит. Каша после рыбки не идет. Соблазнение продолжается. Эх. Пожертвую. Кусочек плавленого сырка, на который я пытался ловить рыбу, да и сам пробовал. Сырок подошел. С удовлетворение съела и продолжила соблазнение. Дал еще кусочек. Съела и еще хочет. Нахалка. Отвлекся. И мой плавленый сырок уже в зубах подруги. Дорога уже известна. И мне не оставила. И ушла. До завтра.
Это кажется все.
Может после восьмидесяти, что вспомню.
Если доживу.
Если будет, что вспомнить.
Если смогу вспомнить.