Когда стихают звуки боев, приходит время историй. Историй о минувших сражениях и легендарных воинах. И оттого, что рассказчики меняются каждый день, молодежи никогда не наскучат фронтовые байки. И это правильно. Сегодня мне выпала честь рассказать историю моей юности. Неважно, что теперь я всего лишь заведую припасами и слежу за порядком на кухне. Теперь я слишком стара для сражений. Но когда-то… когда-то мне довелось стать очевидцем поистине легендарных событий, событий, изменивших наш мир…
В далеком-далеком году наша колония вела изнурительные бои за место под солнцем. Потери были колоссальными, враг имел превосходство в силе и технике. Нам некуда было отступать. И нечего было терять, кроме своих жизней. Женщины, старики и дети воевали наравне с мужчинами. И это не считалось героизмом. Это являлось жизненной необходимостью.
Я до сих пор до мельчайших деталей помню тот день, когда среди нас появился Рембовски. О, это был настоящий красавец. Крупный, статный, широкоплечий. Всегда подтянутый и аккуратный, словно сошедший с глянцевых обложек. Его маленький острый носик всегда чувствовал западню, и многие наши разведотряды уцелели исключительно благодаря его чутью. Да что там говорить – все девицы нашего батальона, включая меня, были от него без ума.
Ах, молодость, молодость – беспечное время, когда можно обходиться почти без сна и почти без еды, но при этом совершенно невозможно без танцев! Пусть изредка, пусть между боями, пусть частенько финальным аккордом бывали схватки с противником. Но молодость без танцев – все равно, что кошка без когтей. Да-да, в тот день, когда Рембовски появился, у нас были танцы. Я, в своем скромном ситцевом платье, серой мышкой стояла в углу, с завистью разглядывая вальсирующие пары и мечтая, что когда-нибудь и я в пышном наряде, на высоченных каблуках закружусь по залу в объятиях прекрасного принца.
- Разрешите вас пригласить, - низкий рокочущий голос вернул меня в реальность из мира грез.
Передо мной стоял он – легендарный разведчик. Я смутилась настолько, что не сразу поняла, что Рембовски обратился ко мне.
- Что же вы медлите, сударыня? – улыбаясь, спросил он, глядя мне в глаза. – Не бойтесь, я вас не съем.
Покраснев до кончиков ушей, я протянула ему лапку, и… да-да, окончательно потеряла голову. Ах, что за кавалер был этот Джонни Рембовски! Он нашептывал приятные мелочи, и от его слов, от его взгляда у меня все плыло перед глазами. А потом он провожал меня. И на следующий день принес кусок сахару и ромашку. Это был первый букет в моей жизни. Про ценность сахара не буду даже упоминать, в те дни он был на вес золота.
Не знаю, почему Джон обратил на меня внимание, ведь я была в ту пору застенчивой и угловатой. Правда, при этом очень мила. Но этого невозможно мало для… Ах, впрочем, неважно. Девчонки из моего батальона недоуменно пожимали плечами, не понимая, что есть во мне такого, чего нет в них. Стояли чудесные дни. Казалось, даже бои затихли на время, чтобы я могла насладиться своим счастьем. Джонни проводил со мной уйму времени. Воодушевленно рассказывал о своих подвигах, остроумии, удачливости и проч. и проч. Подтрунивал над моей манерой одеваться и разговаривать.
- На фоне меня ты выглядишь замарашкой, детка. Но это так мило, право.
Я, конечно же, обижалась, но старалась не подать виду. Он был старше, известнее, опытнее и еще куча сравнительных степеней. Его замечания причиняли мне боль, но наивность, неопытность и юность сглаживали многое. К тому же я была влюблена в него по уши. А Рембовски пытался доказать всему миру свое совершенство.
- Джонни, - спросила я как-то, - почему ты пригласил меня, а не Синди? Она же первая красавица.
- Да-а-а, - задумчиво протянул он. – Она – совершенство. А вдруг бы она отказалась? Нет! Мне определенно нравишься ты, а не эта рыжехвостая.
- Скажи, а я – красивая?
- Ты? – переспросил Рембовски, - Ты – хорошая. Пойдем, поздно уже.
- Но Джонни, мы же шли на танцы! - запротестовала я.
- Теперь не идем, - резко ответил он и заворчал, - да мне около птиц все эти ваши танцы-шманцы! Все друг на друга пялятся, думают, как бы тебя унизить.
- Что ты говоришь такое? Тебя же все любят – ты герой.
- Героя унизил – считай, что жизнь удалась, - он остановился и обнял меня. – Прости, детка, погорячился. Просто слегка на взводе.
- Что случилось, Джонни?
- В стане противника появилось оружие массового поражения. Так что, детка, труба зовет.
- Когда ты уходишь?
- Нынче ночью, со мной еще шесть ребят, их сегодня прислали из штаба дивизии.
- Ребят? - недоверчиво переспросила я.
- Ну не девчонок же! – улыбнулся он и чмокнул меня в щеку. – Глупышка! Девчонок в разведку не берут.
Счастье мимолетно, как сон. Незаметно приходит, незаметно исчезает. Мы вновь с трудом удерживаем наши позиции. Много моих подруг погибло в те дни. Красавицу Синди ранило в плечо, но она не покинула поле боя. Я восхищалась ею. И тревожилась за Джонни. От него не было вестей уже три недели.
- Пищалкина, тебя вызывает Хрустенко, - и вот я пробираюсь по окопам в штаб. Комбатальона у нас побаивались. Это была матерая дородная баба с маленькими юркими глазками. Говорила она грубо, мало и только по делу.
- Гвардии сержант Пищалкина прибыла по вашему приказанию, - отрапортовала я, вытянувшись в струнку.
- Вольно, - скомандовала Хрустенко. – Ваша задача доставить в расположение штаба агента особого назначения Рыжего. Сегодня в полночь он должен быть здесь. Вопросы есть?
- Да, мэм. Где мне его найти?
Комбатальона посмотрела на часы:
- Ровно через час с четвертью он должен быть у северных ворот скотобойни.
- Это невозможно – я не успею! – вскрикнула я.
Но Хрустенко не слышала моих слов, и раздраженно цыкнув (она всегда цыкала языком, когда была недовольна), спросила:
- Приказ ясен?
- Да, мэм!
- Тогда выполняйте.
«Агент особого назначения», - размышляла я по дороге, - «Знать бы еще, как выглядит этот ваш особый агент! Тоже мне, поручение! И в чем это, интересно, его особенность, коли один до штаба добраться не в состоянии?» Скотобойня считалась одним из опаснейших участков линии фронта. И сейчас, когда мутное солнце медленно стекало за горизонт, мне меньше всего хотелось наткнуться на неприятельский патруль. Поэтому я забралась на дерево, росшее у дороги, и стала ждать особого агента.
Вечер выдался безветренный и теплый. Непривычная тишина охватила округу, и даже неумолчный гомон цикад не нарушал ее. Ближе к одиннадцати на тропе появился щупленький, невзрачный очкарик, длинный и тощий. Шел он медленно, спотыкался на ровном месте и создавал столько шума, что даже цикады перестали трещать, возмущаясь его неуклюжестью.
- Стой, кто идет! – крикнула я. – Кто вы? Куда следуете? – спрыгнув с дерева, я вышла на дорогу.
Незнакомец остановился и с нескрываемым любопытством уставился на меня.
- Ты глухой? – спросила я, нацелив на него арбалет.
- Нет, - равнодушно ответил незнакомец, внимательно рассматривая мою фигуру.
- Ты что? Девушек не видел? – возмутилась я.
Он улыбнулся:
- Таких как ты, нет.
- Каких это «таких»? – я была строга и неприступна.
- Милитаризованных и красивых, - пояснил он. – Позвольте представиться, агент Микки Рыжий.
Я не удержалась и прыснула:
- Хм! Ты? Агент? Да еще и особого назначения? Ха-ха-ха! Куда мир катится? Что, кроме тебя некого уже и послать было?
- Скажем, я не глуп и довольно харизматичен, - ответил очкарик и посмотрел в глаза так, что у меня забегали мурашки по телу.
- Ладно, харизматичный, - хмыкнула я, - пошли скорее, а то тебя в штабе уже заждались.
У меня не было особого желания болтать в дороге, но как-то неожиданно для себя разговорилась с ним. Микки не умел бесшумно передвигаться и был совершенно несуразным. Но меня что-то привлекало в нем. Может, его комплименты, может умение выслушать, может эта его харизма. А может все дело в том, что Микки подарил мне светляка на палочке. Ох уж мне эти светляки на палочке – сладкий вкус детства. И освещение, и лакомство в одном наборе. Вы ведь, наверное, не знаете уже, какие они на вкус. Впрочем, что я спрашиваю, конечно не знаете. Откуда? Враги давно истребили всех светляков. Думали, что с их гибелью сгинем и мы. Но мы – сильные, мы выжили. О чем это я? Ах, да. Не знаю, что привлекло меня тогда в этом особом агенте. Скажу одно, когда мы добрались до штаба, я считала его одним из самых красивых парней на свете. К Хрустенко мы вошли ровно в полночь.
- Товарищ командир батальона, - отрапортовала я, – агент особого назначения Рыжий доставлен по вашему приказанию.
- Этот что ли? – комбатальона, внучка легендарной Хромоножки, недоверчиво посмотрела на Микки.
- Так точно!
- Малахольный какой-то.
- Такой уж уродился, - улыбаясь, ответил агент.
И я впервые увидела, что в нашей каменной командирше есть душа. Она дернула острым носиком, улыбнулась и тихо спросила:
- Вы, наверное, устали с дороги? Может, чайку?
- Не откажусь. Спасибо, - ответил он. – Заодно и план действий обсудим.
Не помню, когда я пила чай столь же вкусный. Может, он казался мне таким оттого, что пила я его вприкуску со светляком, а может чай приходилось пить от случая к случаю. Микки Рыжий то и дело бросал на меня загадочные взгляды. Он говорил что-то о создании здесь спецмашины. О том, что только такая штуковина сможет решить проблему с вражеской техникой. О ячмене, запасы которого имеются неподалеку. Я не помню, зачем ему было нужно столько зерна. Может оно требовалось для этой адской машины. Меня убаюкивали разговоры о чертежах, схемах, строительстве. Я просто сидела рядом с Микки, наслаждалась чаем, старясь во что бы то ни стало не уснуть.
Было уже далеко за полночь, когда дверь распахнулась, и в штаб ввалился взъерошенный, заляпанный грязью Рембовски. Я даже не сразу узнала его! Этот испуганный, наполовину седой здоровяк не был похож на Джонни.
- Мы пропали, - прошептал он и упал без чувств.
Когда Джонни пришел в себя, он сообщил, что со спецзадания вернулся он один, остальные погибли страшной смертью.
- Услышав дикий рев, я сразу залил уши воском, - пояснил он. – Поэтому смог укрыться. Но я видел, видел, что случилось с ребятами. Это… Это полный мир-смерть!
- Попрошу взять себя в руки, Рембовски и не выражаться, - отрезала Хрустенко.
- Дико извиняюсь, мэм, вы просто не представляете, через что я прошел.
- Вы правы, Рембовски, не представляем. И не сможем представить, пока вы не доложите. Только постарайтесь докладывать по существу. Избавьте нас от ненужных эмоций.
Почесав задней лапкой затылок, Джонни продолжил:
- У них появился кот Баюн, мэм. Он ходит с гуслями и поет. Грызуны слушаются его, как зачарованные. Идут на его голос и… О, это ужасно. Столько крови, столько крови.
- Рыжий,- обратилась Хрустенко к Микки, - сколько времени вам потребуется для создания вашего супер-механизма?
- Пару дней, мэм.
- Тогда приступайте немедленно.
- Мне понадобится помощь.
- Вам предоставят все необходимое по первому требованию, - заверила комбатальона и, обращаясь к Рембовски, добавила, - Прекратите ныть, в конце концов. Вы крыс или кто? Шагом марш спать, чтоб к утру был как огурчик.
- Мне требуется увольнительная, - всхлипнул Джонни.
- Отдохнешь после победы на Баюном.
- О, боже, - выдохнул Рембовски и потерял сознание.
- Слабак, - презрительно цыкнула Хрустенко. – Да… мельчают крысы, мельчают.
Поспать в эту ночь мне не удалось. Только я успела провалиться в забытье, как почувствовала, как чьи-то цепкие лапки расталкивают меня.
- Травка, просыпайся, давай же, вставай! – это был Микки.
- Что случилось? Нападение?
- Мне нужна твоя помощь.
- Я слушаю, - глаза слипались, повсюду прыгали цветные круги, голова кружилась, но я была боевой крысой и не могла позволить себе подвести батальон.
- Ты такая красивая, Травка, - тихо сказал он, - прости, что мешаю тебе спать, твоя задача – доставить топливо для котоварки.
- Ячмень? – переспросила я.
- Да.
Да-а-а. Много воды утекло с тех пор. Многое позабылось, много поменялось. Я не помню, как мне, маленькой хрупкой девчонке, удалось приволочь шестьдесят кило ячменя. Наверное, мне помогал кто-то, только события той ночи укрыты пеленой минувших лет. Ах, теперь я уже не та, что раньше. Теперь, глядя в зеркало, я вижу отражение своей матери Ларисы Хрустенко. Да-да, майор Хрустенко – моя мать. А тогда я считала, что совсем не похожа с нею.
О чем это я? Бойцы батальона по чертежам выгрызали детали котоварки из рогов и копыт, доставленных со скотобойни. Чтобы работа продвигалась быстрее, трудились посменно. Некоторые особо усердные крысы сточили зубы до основания. На исходе второй ночи Рыжий построил свою машину. О, это было последнее слово крысиной технической мысли. Размеры адской машины приводили в трепет. Редкое из чудищ, приводимых на скотобойню, сравнилось бы с ним. Для управления котоваркой требовалось три оператора. Майор Хрустенко решила, что лучше, чем мы: я, Микки и Джонни, вряд ли кто справится. Котоварка была чудовищных размеров и работала на алкоголе. Отсек управления состоял из двух помещений. В одном был аппарат для перегонки, в другом кабина управления. Рембовски поручили следить за поступлением сырья в перегонный аппарат. Рыжий управлял передвижением. Моя задача заключалась в захвате кота и погрузке его в паровой котел. Микки рассказывал нам о работе котла, но я поняла разве, что в котел попадает кот, а на выходе получается пастообразное месиво. Затем оно нагревается до состояния плазмы и выстреливает по вражеским позициям. Но как это осуществлялось – для меня загадка.
За ночь небо затянулось тучами, к утру зарядил дождь. Пока нас погружали в отсек управления, мы изрядно вымокли и продрогли.
- Ты, академик фигов, - ругался Рембовски, - я знаю, ты специально не оборудовал мой отсек поролоновым креслом – соперника думаешь извести. Не выйдет! Думаешь, я не видел, как ты на нее смотришь, очкастый? Она меня любит, а не тебя, придурок, твой кролик написал!
Мне было стыдно за Джонни – стыдно как никогда в жизни. В этом визжащем от страха существе я не узнавала того, кого когда-то любила. Глядя на дорогу в иллюминатор, я размышляла о том, знала ли я Джонни Рембовски. И понимала, что никогда не знала его. Он не был идеальным тогда, а встреча с Баюном окончательно его сломала.
- Рембовски, - хладнокровно ответил Рыжий, - возьми себя в руки и следи за подачей топлива.
- А то что?
- А то убьешь нас до того, как мы доберемся до кошачьего лагеря.
Эти слова подействовали на Рембовски, и некоторое время мы ехали без приключений. Но по мере приближения к месту дислокации Баюна, Рембовски начал психовать и, чтобы окончательно не впасть в панику, глушил страх алкоголем. Вскоре Джонни покинул свой пост, чтобы навестить нас.
- Ну, как вы тут, голубки? – спросил он, вползая в дверь.
- О, боже, Джонни, как ты мог? – цыкнула на него я. – Мы же на задании.
- Ха! Да мне около птицы ваше задание, малышка. Я видел сме-е-е-ерть.
- Рембовски, - скомандовал Рыжий, - немедленно вернись на место.
- Щаз, больше темноты! – огрызнулся он, приближаясь ко мне. – Пойдем со мной, детка, мне так страшно одному. Я так скучал.
- Я не имею права покинуть пост, Джонни.
- Изменщица, низкая, коварная предательница, - шипел он.
- Рембовски, оставь девушку в покое!
- Вот ты и оставь ее!
- Он ко мне и не пристает, - возмутилась я.
- А тебе бы этого хотелось, да?
- Баюн! – крикнул Микки. – Травка – готовься! Рембовски – пошел в клетку!
- Мир-смерть, - буркнул Рембовски и, уходя, запел. - Не узнал я сторонки родной, тополя, что сажал, повзрослели, а девчонка так мало ждала, две слезинки скатились с шинели.
Память странная штука. Какие-то мелочи помнишь, словно было вчера, а важные моменты жизни порой забываются. Я помню, что пел Джонни. До сих пор, закрывая глаза, вижу свирепую пасть Баюна: огромные острые зубы, розовый тонкий язык. Вижу горящие адским огнем глазищи. Слышу мелодичный перезвон гуслей, он завораживает и манит, ласкает слух и кружит голову. От песен гигантского огненного убийцы путаются мысли, теряется воля… Я не могу сказать, как удалось его схватить. Я не помню, как Баюн оказался в паровом котле. Помню уверенный серьезный взгляд Микки и его слова:
- Молодец, девочка! Ты – лучшая, я всегда знал это.
В этот момент что-то пошло не так. Котоварка забулькала, зашаталась, заскрипела.
- Что происходит, Микки? – спросила я.
- Боюсь, что ничего хорошего. Не волнуйся, - он погладил меня по шерстке, - мы выберемся.
В кабину влетел протрезвевший Рембовски:
- Ребята, мне нет оправдания, я загубил операцию.
- Что стряслось? – спросил Рыжий.
- Я упал и, кажется, повредил изоляцию в регуляторе подачи пара. И еще несколько склянок разбились.
Микки хотел еще о чем-то спросить, но котоварку сильно тряхнуло, и она начала крениться на бок.
- Травка, Джонни, спасайтесь, - он указал на катапульту.
- А ты? – спросила я.
- Я должен закончить процесс до конца, милая. Будь счастлива.
- Я никуда без тебя не пойду! – закричала я.
- Джонни! Спаси ее.
Рембовски усадил меня в катапульту:
- Прощай, Травка. Прости меня, - и он нажал спусковой механизм, я вылетела из клокочущей котоварки.
- Не-е-е… – мой крик растаял в грохоте взрыва.
Очнулась я в болоте. Вокруг квакали лягушки, радуясь восходу луны. Голова кружилась, болели мышцы, а перед глазами стояли Джонни и Микки – ребята, благодаря которым я жива. Котоварка. Захват Баюна. Авария. Взрыв.
- Микки, Джонни! – перед глазами промелькнули события минувшего дня. – Надо срочно возвращаться в штаб, сержант Пищалкина, приказала я себе.
Это все, что я могу сказать о победе над котом Баюном. Расходитесь по норкам, хорошие мои, поздно уже. Что же вы сидите? Ах, да, вам интересно, спаслись ли ребята? По глазам вижу, что интересно. Теоретически, спастись могли оба, но выбрался из-под развалин адской машины и того, что осталось от кошачьего лагеря только один. Мы прожили с ним долгую жизнь. Только не надо спрашивать, кто он – это не имеет никакого значения. Ведь и в одном, и в другом я полюбила иллюзию – образ, который они создавали…