Перед уходом в свой первый десятисуточный отпуск в 1977 году, как принято, «с выездом на родину», я в курилке выслушал приказ старшины второй статьи Пилипчика, на смену которому я пришёл в штабную команду 30 дивизии противолодочных кораблей ЧФ:
- Без двух крымских портвейнов из отпуска не возвращайся! Иначе будешь драить пайолы через ночь, забудешь не то что про следующий отпуск, но и вообще про любые увольнения. Па-нят-на? Я спрашую, панятна?
Он сказал это так запросто, как будто речь шла о покупке двух порций мороженого. Пилипчик был подгодок (отслужил два года, пошёл по третьему), худющий нервный блондин, в ненависти к молодым матросам его голубые глаза становились прозрачными. В первую ночь моей службы в штабе после моей месячной учебки он приказал мне постричься до утра наголо, угрожая трибуналом. Я стриг себя сам, ножницами, без зеркала, наощупь… Наутро было много желающих взглянуть на самопостриженного молодого матроса.
Я уехал в своей краткосрочный отпуск - и пролетел он быстро. За это время, как ни гнал я прочь мысли о портвейне, каждый день вспоминал про наказ, вздыхал и ничего не мог придумать.
Как я куплю эти бутылки? Мне и продавщица, скорее всего, не отпустит. И почти наверняка у них правило: матросам не продавать. Ну, допустим, попрошу кого-то, а потом возьму у него бутылки в руки – так тут же первый попавшийся патруль меня и задержит. Ведь где ближайший от Минной стенки магазин с портвейном? Конечно же, на проспекте Нахимова. На На-хи-мо-ва! Да там патрулей столько же, сколько мирного населения!
Не составив никакого конкретного плана, я вернулся в Севастополь. Всё, что я сумел придумать, так это сразу после покупки спрятать бутылки в широких рукавах своей синей форменки, манжеты которой накрепко застёгивались пуговицами на запястьях.
И вот я уже еду в троллейбусе по направлению к крупнейшему гастроному Севастополя. Выхожу за одну остановку,осмотреться по пути. То и дело приходится отдавать честь и патрулям, и каждому матросу. Если кто не знает, то в то время каждый день в Севастополе было 250 патрулей. Двести пятьдесят! В те минуты я начал ощущать себя лазутчиком, проникшим в самый тыл врага. А мне еще предстояло взять в руки две "гранаты" и каким-то неведомым образом проникнуть с ними на боевой корабль!
Подойдя к высокой двери гастронома, за сто метров я увидел, как в дверь дальнего от меня, противоположного входа вошёл патруль – три человека. Понятно: на улице жара, а внутри прохлада, да еще и соку выпить можно.
Делать нечего, я вошёл и тут же увидел: сзади, метрах в тридцати к "моей" двери тоже патруль приближается. И они туда же, в холодок, под высокий потолок…
Ладно, приступим. Сначала к прилавку, вот он, портвейн "Крымский". Теперь рядом, в кассу: девушка, мне в третий отдел… Теперь опять к прилавку.
- Девушка, мне два «Крымских».
Хоть бы сказала: «у нас инструкция, не могу вам продать». Ноль внимания на мою форму. Хлоп донышками по прилавку:
- Пажалста!
Быстро бутылки под манжеты. Одну - раз. Вторую – два. Тяжело-то как сразу стало. Где патрули? О, ёксель-моксель! Ужас как сзади патруль рядом! Видели, небось, мою покупку. Кранты!
- Девушка, а где тут выйти на задний двор, мне по делу срочно к дворнику надо, к Петровичу, - затараторил я наугад.
- Да вот, рядом дверь, за прилавком, там и выход.
Открываю накладную доску прилавка, открываю оцинкованную дверь – и сразу же в глаза бросается гора мешков, наполовину заваливших дверь на ту сторону дома. Оборачиваюсь к продавщице.
- Девушка, завалена здесь дверь!
- Ну так следующая открыта, дальше,в бакалее!
До бакалеи метра два, а патрулей вижу краем глаза у прилавка уже ну прямо рядом, в глазах потемнело – шесть человек! Встретились обе группы по три человека. Хрен вам зелёный, товарищи патруляки!
Иду к заветной двери строевым шагом, из-за прилавка честь отдаю рукой с мощно оттопыренным рукавом, нос повёрнут в равнении на патрулей и покупателей! Патруль заворожённо мне тоже честь отдал. Оба патруля. Все шестеро. У одного матроса вижу открытый рот и дикое удивление в глазах. Молодцы, растерялись. Вам куда, ребята? А мне во двор. Левой рукой открыл дверь – свободен выход, дверь на выход просто на засове! Мигом впрыгиваю в подсобку, запираю дверь на ключ, случайно оказавшийся в замке. За мной через пару секунд - стук в дверь. Ага, щас. Чё колотишь? Ласковее надо стучать.
На двери во двор на гвоздях висят два линялых лиловых халата. Хватаю оба, на всякий случай, интуитивно, рывком отпираю засов, выпрыгиваю из распахнутой двери – и налево во двор, бегом-бегом-бегом!
В конце двора этого дома забор кирпичный с отверстиями в шахматном порядке, метра два с лишним в высоту. Да легко! Раз – и наверху. Только брюки ушитые жмут в паху. Отпускной фасон не для трюков, конечно, ну да ладно.
Господи, наверх-то легко было взобраться – а вот теперь вниз надо спрыгнуть. Внизу асфальт. Высоковато. Нету времени думать, прыгай! Давай-давай!
Прыгаю, приземляюсь на обе ноги вприсядку. Встал. Легко! Свободно! Ёптыть, как легко! Как-то воздуху добавилось промеж ног! О, ё-ё-ё! От моего приземления вприсядку брюки разорвались по шву по всей заднице от ремня сзади до переднего клапана. Или как там называлась эта деталь брюк военно-морского фасона... Теперь, небось, сзади у меня синие трусы наружу. Так, а вот как раз халаты… Думай, думай быстрее, за спиной сейчас замаячат два патруля, они не дураки, тоже не дремлют…
Через минуту я уже был в халате почти на голое тело, не считая трусов. А бескозырка, ботинки, носки, брюки и синяя форменка с двумя портвейнами в рукавах были скручены в тугой узел второго халата. Теперь я никакой вам не матрос, просто голое тело в синих трусах. Стрижка, правда, коротковата... Я шёл босиком, направо, вдоль улицы Ленина, за городской доской почёта, за серебристыми елями.
Сердце рвалось из груди, мозг в обычном человеческом понимании выключился, он работал как счётчик и секундомер. Два варианта маршрута: здесь, рядом перейти улицу - за дом офицеров, потом вертикально вниз по ракушечнику с дырками для рук и ног, страшно! И второй – дальше по Ленина вправо, а потом вниз по брусчатке мимо танцплощадки, к проходной на Минную стенку, потом наудачу прыгнуть в какой-нибудь баркас... А как сквозь проходную? И даже если что, то будет ли баркс? Уже не думая, я перебежал улицу Ленина по направлению к Дому офицеров. Здесь было короче и меньше шансов наткнуться на патрулей.
Босиком, в халате, закрывая коротко стриженую голову тюком со всем своим добром от патруля, замаячившего метрах в пятидесяти, я забежал за здание Дома офицеров. На залитой солнцем асфальтированной площадке три матроса репетировали что-то похожее на «яблочко».
- Курить есть? – задорно спросил я обалдевших военно-морских танцоров.
Пока они отрицательно вертели головами, я уже пробежал до ограды заднего дворика и посмотрел вниз. За парапетом внизу была вертикальная стена из ракушечника. Советская экономная экономика не выделила средств для её бетонирования, а сметливая матросня проковыряла в этой отвесной стене отверстия для экстремальных отходов. Мне этот вариант отрыва от патруля показывали Пилипчик с Пашкевичем в первое же моё увольнение, но только снизу, причём никто из них реально им еще не пользовался.
А теперь думать и бояться было некогда. Я схватил узел в зубы и перекинул свой скарб за плечо, перемахнул через парапет, сполз ладонями по пузатеньким колоннам невысокого ограждения и почти сразу же нащупал внизу большим пальцем ноги выемку в ракушечной стене. С ужасом оторвав одну, а потом и другую руку от надежной каменной опоры, я почти вмиг перебросил пальцы рук на отверстия чуть ниже основания парапета. Теперь правой ногой вниз, правой рукой вниз. Есть выемки. Левой ногой вниз, левой рукой вниз. Есть выемки!
- Товарищ матрос! – раздалось сверху.
Глянув вверх, я увидел три наклонившихся головы, одна из которых была в фуражке. Какой я им нафиг матрос?
До асфальта оставалось метра полтора. Я спрыгнул и зажмурился от резкой боли. Десятки мелких камешков или стёкол вонзились в мои ступни.
- Товарищ матрос! Вам некуда бежать! Стойте и ждите нас! – снова раздался строгий голос сверху.
- Хрен вам, - негромко сказал я, - и рванул направо, к Минке. Вот он, забор, огораживающий причал. Над забором у здания политотдела густо нависли ветви деревьев. Здесь я тоже проходил инструктаж моих старших сослуживцев. На вертикальные высокие чугунные жерди забора вверх удобнее не подтягиваться, а подпрыгивать, одновременно хватая обеими руками жерди ограждения всё выше и выше. Два-три перехвата - и я уже наверху.
Вот и горизонтальная металлическая рейка забора, на неё можно стать и просто перешагнуть через пики на крышу политотдела дивизии. Свежекрашенное кровельное железо загрохотало под моими ногами. Заметут, ох, заметут... А вот и окошко на чердак. Открыл, влез боком, как в отсек подводной лодки, потом втащил свой узел и притаился. Ощупал ноги. Кровь сочилась с обеих ступней. На груди тоже текло что-то тёплое – вероятно, при спуске прижался к острому выступу стены. Но я был жив, здоров, портвейн был при мне и бутылки - я ощупал их - целы!
- Эй, кто здесь! Кто там грохочет? Ты кто? – вдруг раздался одновременно строгий и боязливый голос из дальнего конца чердака. Потом в светлый квадрат люка просунулась голова.
По голосу я узнал Колю-почтальона. Он отвечал за доставку с почтамта на причал писем, газет и журналов для кораблей всей дивизии. Мы были знакомы и неплохо беседовали несколько раз.
- Коля, это Серёга, матрос со штаба, с «Москвы». Патрули за мной бежали, еле ноги унёс. Посмотри, пожалуйста у ковша - стоит ли там 928-ой катер, или баркас с "Москвы"?
- Привет, Серёга. Там у нас грохот услышали на крыше, послали меня посмотреть. Но начпо нету, иначе был бы большой шухер. Ладно, подожди пока, сейчас посмотрю, что там с катером. Скажу, школьники на каникулах хулиганили.
Коля появился минут через пятнадцать.
- Тут рядом, метрах в ста, катер 928-ой стоит, кореша твои. Ребята говорят, начальства нет, могут взять тебя на борт.
- Коля, попроси их взять меня не там, а здесь, пусть пройдут вдоль Минки левее. Форма у меня порвана.
Почтальон вновь пропал.
- Давай, быстро, - минут через несколько раздался его шёпот.- Ждут они тебя тут, рядом почти. Только сказали, чтобы мигом, а то борт разобьют о причал, качает их на волнах, они вдоль стенки стоят!
Пока Коля бегал к катеру, я успел привести себя кое-в какой вид. Во всяком случае, как это было возможно «в предложенных обстоятельствах». Я вновь был в форменке, в разорванных брюках, с гюйсом на шее, в носках и ботинках, внутренние подошвы которых стали влажными от крови. И две бутылки крымского портвейна вновь были у меня за манжетами.
Под прикрытием почтальона я с весёленьким ужасом спустился внутрь политотдела по деревянному вертикальному трапу, потом по сигналу сослуживца на цыпочках пулей вылетел во дворик и метнулся в гараж дивизии, находящийся рядом, у границы с гражданским морским вокзалом. Став в тени гаража, я сразу же увидел спасительный катер и трёх человек его экипажа, вытянувших шеи в мою сторону, а руками уперевшихся в бетонную стенку причала. Головы экипажа катера, качающегося на волнах, то смешно выскакивали вверх, то мигом падали вниз за кромку причала. Покинув своё убежище и пробежав метров десять, спрыгнул в катер. 928-ой взревел, круто развернулся и взял курс на крейсер "Москва".
- Мои ше-фы рань-ше де-ся-ти вече-ра не вер-нут-ся! - успокоил Василий, старшина катера, перекрикивая встречный ветер и шум дизеля. – У них в городе встреча с гостями из столицы. Доставим тебя на «Москву» к корме, есть у меня кореш открыть тайную дверцу. Ну а дальше уже сам!
- Спасибо, Вася!
Причалив к корме "Москвы", Вася поднялся на крейсер и куда-то ушёл. Его не было по-меньшей мере минут сорок. Обычное дело для тех, кто вдруг захотел найти в большой железной коробке конкретного человека, не занятого вахтой. Наконец, рядом с местом швартовки катера открылась какая-то дверь, появился Вася и еще один матрос в синей робе, который махнул мне рукой.
… Грохнув донышками двух портвейнов по столу перед заснувшим за столом старшиной Пилипчиком, я помахал перед его глазами ладонью из стороны в сторону, чтобы удостовериться, что он окончательно проснулся и понимает, что к чему. Животный страх молодого матроса к старослужащему с этой секунды пропал у меня навсегда.
- Держи свои грёбаные бутылки, - как-то по-свойски сказал я - заколебал ты меня этим портвейном!
Потом мы с ним вместе пили это сладкое вино, закусывая тушёнкой. Я забинтовал свои ступни и постепенно приходил в себя, освобождаясь от нервного озноба. Пилипчик, переспрашивая по десять раз, восхищался моими похождениями и рассказывал, как он однажды убегал через поле от деревенского пастуха, потом по своему обычаю стал уже в который раз рассказывать, как он мечтает стать мичманом, чтобы не возвращаться в свою богом забытую деревеньку. Потом Пилипчик пригласил подгодка Пашкевича, тот пришёл сонный, мятый лицом, но с заводящим взглядом и резиновой грелкой со спиртом. Мне снова пришлось рассказывать всё сначала.
И вот уже Пилипчик с Пашкевичем, изображая патруль, неистово маршируют на месте с одной стороны стола, а я с другой стороны стола, как бы через прилавок. Отдаём друг другу честь и хохочем все втроём до трясучки, как идиоты. Еще раз. И ещё.
...За три года срочной службы на флоте я съездил в отпуск четыре раза. Оставшиеся три раза - уже почти без приключений. Но об этом как-нибудь потом.