Анна Павловна МЕДВЕДЕВА,
ординатор терапевтического отделения
военного госпиталя №290
Февраль 1946 г.; гор. Бобруйск, БССР
АННА МЕДВЕДЕВА: ВОЙНА УЖАСНА! НЕ ЗНАЮ, КАК ВЫЖИЛА
Так говорила врач, капитан медицинской службы в отставке, АННА ПАВЛОВНА МЕДВЕДЕВА (1920-2019).
С 2005 года она была председателем Совета ветеранов фронтового сортировочного эвакогоспиталя (СЭГ) № 290 Западного и 3-го Белорусского фронтов, входящего в состав Московского комитета ветеранов войны (МКВВ).
Обаятельная, энергичная женщина. Родилась 9 января 1920 года.
Её награды: Орден Красной Звезды, Орден Отечественной войны 2-й степени; медали: «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов», «За освобождение Белоруссии», медаль к ордену «За заслуги перед Отечеством» 2-й степени; медаль «Солдат Победы», все юбилейные медали, медаль «Ветеран труда».
А дальше рассказ АННЫ ПАВЛОВНЫ о себе и о войне:
- Родилась я в Пензенской области. В нашей семье было шестеро детей. Мы много переезжали. Жили в деревне, в Пензе, Петрограде, Сталинграде, а в 1928 году оказались в Саратове.
Этот город считаю родным. Там я окончила десятилетку в 1937 году и поступила в медицинский институт. Правда, доучиться, как положено, не удалось – помешала война. Нас выпустили 31 декабря 1941 года вместо лета 1942.
Хорошо помню, как началась война. После четвёртого курса летом 1941 года направили меня на практику в город Ульяновск. Я училась на педиатрическом факультете, поэтому практику проходила в детской больнице.
22 июня 1941 года был в больнице обход, собралось много врачей, медицинских сестёр. И вдруг я увидела, что народу на обходе становится всё меньше. Врачи, тихо переговариваясь между собой, куда-то уходили.
Когда обход закончился, заведующая отделением сказала мне:
- Остальное сделаете сами.
Я прямо раздулась от такого доверия. Сделала различные процедуры больным детям. Освободилась только в шестом часу вечера. И в отличном настроении пошла туда, где мы, практиканты, жили. По дороге встретила знакомую ульяновскую студентку, от неё и услышала:
- Началась война. Уже по радио выступал Молотов.
Вскоре в Ульяновск стали приезжать эвакуированные люди. Они рассказывали, как бежали от бомбёжек, ничего с собой не захватив, раздетые, разутые.
В общем, так началось горе войны. Практика наша прервалась, мы вернулись в Саратов, ещё полгода занимались, сдали экзамены. Педиатром я так и не стала. Нас всех выпустили лечащими врачами.
Все мои сокурсники рвались на фронт. И я – тоже. Нас, группу молодых врачей, направили в Москву в Центральный институт усовершенствования врачей, на курсы повышения квалификации, ведь у нас практически не было опыта, чтобы помогать раненым.
Прифронтовая Москва произвела на нас сильное впечатление. На улицах были баррикады, витрины магазинов заложены мешками с песком, стояли грозные «ежи», стёкла во всех домах были заклеены крест-накрест полосками бумаги. Вечером и ночью – абсолютное затемнение города. В Саратове этого не было.
Многие из нас написали заявления в военкомат: «Прошу направить на фронт». Вот такой был энтузиазм.
Мне сказали, что есть запрос на врачей из 290-го сортировочного эвакогоспиталя (СЭГ), который находится в Лефортове в Москве. Теперь здесь расположен Главный военный клинический госпиталь имени академика Н.Н.Бурденко.
Я и пошла туда работать 11 февраля 1942 года.
Первое, что увидела: госпиталь был забит ранеными. Работа кипела днём и ночью. Ворота госпиталя не закрывались. В одни беспрерывно заезжали машины с ранеными. Сначала я работала в эвакоотделении.
Раненные и измученные солдаты и офицеры, прежде всего, попадали в отделение сортировки – их мыли, переодевали, кормили. А врачи определяли, в какое отделение их направлять.
Каждому раненому на одежду прикалывали талончики разного цвета – для лучшей ориентации персонала. В нашем госпитале было много хирургических отделений по профилю: челюстно-лицевые, по ранению верхних и нижних конечностей, в голову, брюшную полость, глазные… Было и терапевтическое отделение.
Если раненые неплохо себя чувствовали, не температурили, то они у нас не задерживались. Их направляли в эвакоотделение. Там снова был осмотр: как перевязана рана, в каком она состоянии, не кровоточит ли; если надо было, то меняли повязку. Раненых одевали во всё чистое, в форму, как и полагается солдату или офицеру.
И через другие ворота госпиталя шла непрерывно эвакуация их в тыловые госпитали.
Основная масса раненых – молодые мужчины. И они всё время хотели убежать снова на фронт. Говорили мне:
- Что вы меня в тыл направляете! Погибли мои товарищи, я должен за них отомстить. Я хочу на фронт!
Меня не покидал страх, что кто-то сбежит. Потому, что из-за сбежавшего раненого страдал персонал. Сами знаете, какое тогда было время! Поэтому мы уговаривали раненых:
- Вам надо сначала подлечиться, а потом – уже воевать.
Как он может стрелять, если у него повреждено предплечье? А если рана на ноге, то он не сможет бежать.
И всё же один мой раненый убежал, но меня он реабилитировал вот таким образом. Я была редактором газеты «Боевой листок». Он опустил письмо в её почтовый ящик. Написал: «Доктора Медведеву не обвиняйте. Я приехал в Москву из партизанского отряда, у меня спецзадание. В тыл уехать не могу, поэтому и ухожу».
Среди персонала нашего госпиталя работали люди разного возраста. Например, в эвакоотделении работала медицинская сестра Евдокия Александровна Смирнова, которая участвовала ещё в первой мировой войне. Когда началась Великая Отечественная война, эта высокая, седая и подтянутая женщина опять добровольно пошла в армию.
В госпитале было много немолодых врачей-москвичей. Они наравне со всеми переносили тяготы военного времени.
Мне – так и не состоявшему детскому врачу, приходилось и оперировать. Война – это, в основном, хирургия. У каждого врача был учебник военно-полевой хирургии, и всякую свободную минуту мы учились.
В 1943 году меня перевели в торакоабдоминальное отделение (ранение в грудь и живот). Здесь было много опытных хирургов, операции мне не разрешали делать, но я старалась при первой же возможности ассистировать.
А в 1944 году уже делала несложные операции. Первая из них – надо было удалить раненому кусок ребра, вставить дренаж в плевральную полость. Я справилась.
СЭГ № 290 – был подвижным госпиталем, он шёл за фронтом. Мы располагались под Вязьмой, в Шеревичах Смоленской области, в Минске, Вильнюсе, Каунасе, Кибартае, Тапиау (Восточная Пруссия)… Обслуживали раненых при штурме Кёнигсберга.
После Победы госпиталь был переведён в г. Бобруйск Могилёвской области в Белоруссии. Туда мы приехали в августе 1945 года, и ещё год я в нём работала, а потом демобилизовалась. В Бобруйске и сейчас есть 290-й военный госпиталь ( по последней информации в 2020 г., что госпиталь есть и сейчас - под вопросом - Л. П.-Б.).
В Пыжовском лесу, что недалеко от города Вязьмы Смоленской области, нам пришлось строить подземный госпиталь.
Однажды я сказала начальнику госпиталя Вильяму Ефимовичу Гиллеру, что работаем мы, как на каторге. За эти слова он мне дал несколько суток ареста. Он не понял меня. Я хотела только сказать: работала тяжёлая, а мы её делаем. Я вовсе не жаловалась, а ему это сравнение не понравилось.
Мы оказались в Пыжовском лесу в марте 1943 года, когда от фашистов освободили Вязьму. Всех раненых из госпиталя эвакуировали. Мы свернули своё имущество и поехали за фронтом. Колонна получилась машин в триста.
Привезли нас в лес, высадили на снег, и будьте здоровы!
Персонала в госпитале было, предполагаю, больше тысячи. Поставили мы палатки, сделали многоярусные нары. Я спала на третьем «этаже».
В сорок первом году на том месте в лесу была какая-то военная часть. Остались землянки – небольшого размера, забитые льдом. Нам пришлось выдалбливать замерзшую воду.
Именно тогда я и сказала начальнику госпиталя насчёт каторги. Тяжелейшая работа для женских рук! Мы не жаловались. Были молоды, патриотически настроены.
Только я всё время хотела есть. Кормили нас всю войну, можно сказать, неважно, а уж в лесу – ещё хуже. Давали на сутки паёк хлеба граммов шестьсот; я могла его съесть сразу.
С войны у меня болит желудок. И от плохой пищи, конечно. Но и оттого, что носили и поднимали тяжести. То, что мы делали в лесу – не женский труд.
Персонал был разбит на бригады. Пилили в лесу деревья для землянок не электропилой, а обычной. Берём вдвоём пилу за разные концы и пилим дерево. Болели руки, плечи, спина...
Но хуже всего было другое: сапоги промокали, вода в них хлюпала, портянки были постоянно мокрые. Весной ведь мы туда перебрались, снег таял.
Когда мы заканчивали работу и приходили к своей палатке, я снимала обувь, мыла ноги в ручье и по снегу шла в палатку босиком. Почему-то не болели, не простужались.
В палатке развешивали сушить одежду, сапоги; тут же и спали. Печка (большая железная бочка) горела всю ночь, кто-то обязательно дежурил, следил за огнём. Я просила дежурную поставить большой чайник на печку. Часов в пять утра, когда все ещё спали, мы выходили с ней наружу, я раздевалась до пояса, а дежурная лила мне воду на голову, спину. Вот так и мылись.
Постепенно вырубили мы из старых землянок лёд, просушили их. Мы настроили много больших полуземлянок - размером 50х20 метров; окна были над землёй. Так появились палаты для раненых, операционные, перевязочные и помещения для разных вспомогательных служб. Внутри всё выложили "вагонкой".
Нередко мне задают вот такой нестандартный вопрос: «На войне было много девушек, женщин. А вокруг – мужчины. Да и, наверное, не всегда под рукой были вода и мыло. А как же они соблюдали личную гигиену во время «месячных»?»
Я отвечаю, что у многих женщин, которые были на фронте, прекращались менструации. У меня как-то их не было полгода, а у других моих подруг – и больше. Причина: плохое питание, стрессы и тяжёлый труд. Известно, что многие фронтовички после войны не смогли родить детей. Хотели, но не могли по состоянию здоровья.
Должна сказать, что только женский персонал не справился бы со строительством госпиталя в Пыжовском лесу. Среди раненых попадались специалисты, которые знали, как надо строить. А женщины были больше подсобной силой – мы таскали брёвна, пилили, строгали.
У меня есть фото тех лет: я стою с рубанком, рукава гимнастёрки закатаны.
В 1943 году ввели погоны. И нам их выдали. Брёвна из леса мы носили на плечах. Мне стало жалко погоны, я как-то их сняла и положила в карман.
И вот идём за очередным бревном в лес и встречаем Вильяма Гиллера. Он спрашивает:
- Доктор Медведева, где ваши погоны?
- В кармане.
- Трое суток ареста. Вы не имеете права снимать погоны.
Пришлось подчиниться. Дисциплина в госпитале была строгая. Война – никому никаких поблажек! А начальника госпиталя Вильяма Ефимовича все побаивались; за всё строго спрашивал.
После войны В.Е.Гиллер написал несколько книг о СЭГе №290: "Во имя жизни", документальную повесть «И снова в бой…» (вышла и в Берлине на немецком языке в 1977 г.),"Два долгих дня"...
В них – все перипетии движения госпиталя за фронтом, бесконечные операции, налёты вражеских самолётов, рассказы о хирургах, операционных сёстрах, санитарках и так называемых вольнонаёмных – добровольных помощниках персоналу.
На Западном фронте не было наступлений в то время, когда мы строили, можно сказать, подземный госпиталь в Пыжовском лесу. Поэтому у нас была возможность заниматься благоустройством: между землянками дорожки проложили, построили узкоколейку к железной дороге.
Раненые к нам начали поступать в мае 1943 года. А летом сорок четвёртого года пришлось оставить всё это хозяйство. Началось наступление наших войск, мы опять всё погрузили на машины и двинулись за фронтом.
Умирали ли раненые в госпитале? Ничего не поделаешь, смертей было много. Хотя мы делали всё, что могли. Донорской крови переливали тонны. Привозили нам кровь из тыла, но и персонал часто давал свою кровь.
Входишь в ужасно длинную землянку, наполненную раненными, искалеченными людьми, и видишь: почти возле каждого стоит капельница.
Не могу до сих пор забыть, как умирал один мой раненый – красивый молодой человек. Привезли с тяжёлым ранением кишечника, дважды оперировали. Стало ясно, что мы его не спасём. Вызвали из Москвы его родителей. Уже немолодые отец и мать, сидели возле сына до тех пор, пока он навсегда не затих. Персонал отделения переживал. Мы плакали.
Госпиталь нередко попадал под бомбёжки. Потери были и среди персонала. Погибали, получали тяжёлые ранения, контузии.
Хочу вспомнить о встрече с лётчиками-французами эскадрильи «Нормандия». Это было в Каунасе. В первой половине января 1945 года (число не могу назвать, но помню, что в столовой ещё стояла нарядная новогодняя ёлка) в наш госпиталь приехали французские лётчики. Они должны были переночевать у нас, а затем отправиться в Москву на встречу с генералом Шарлем де Голлем.
Им выделили палату в 3-м хирургическом отделении, начальником которого был подполковник медицинской службы Николай Иванович Минин. Тогда я работала в этом отделении.
Начальник госпиталя полковник медицинской службы Вильям Ефимович Гиллер устроил для гостей торжественный ужин с участием сотрудников госпиталя. Ужин прошёл непринуждённо, весело и интересно.
Я, врач-ординатор, в этот день дежурила в отделении. Мне поручили проводить гостей в палату на отдых.
Входим в пустую палату. Неожиданно на наших глазах ломается водопроводный кран в раковине. Вода забила фонтаном. Быстро наполнилась раковина, вода пошла через край, начала заливать пол. Кто-то побежал за дежурным слесарем.
И вдруг один из французских лётчиков снял китель, закатал рукава своей красивой, блестяще-белой рубашки и подошёл к раковине. Он быстро что-то сделал с краном, и вода перестала течь.
Лётчики – весёлые молодые мужчины – долго смеялись и шутили по поводу потопа в палате. Помощь дежурного слесаря не понадобилась. Палату привели в порядок, и гости расположились на отдых. Рано утром они улетели в Москву.
День Победы госпиталь встретил в Тапиау. В ночь на 9 мая 1945 года на улицах города поднялся шум, люди кричали:
- Кончилась война!
Стреляли в воздух, радовались. Я работала тогда с полковником Иосифом Ионовичем Замчуком, уже пожилым человеком, или он мне тогда таким казался. Мне-то тогда было лишь двадцать пять лет.
В первый день победы я у него спросила:
- Война закончилась. Что мне теперь делать, Иосиф Ионович?
Он ответил:
- Анечка, вам надо в первую очередь выйти замуж.
Со своим будущим мужем я познакомилась в Бобруйске, куда перевели наш госпиталь после окончания войны. Он тоже был на нашем фронте. Потом часто удивлялся:
- Как же мы с тобой раньше не встретились?
Мой муж - Яков Владимирович Езрубельский, был командиром 25-го Гвардейского Севастопольского отдельного разведывательного артиллерийского дивизиона Резерва Главного Командования (РГК).
Мы прожили вместе много лет. У нас двое сыновей. Муж умер. Сейчас у меня есть ещё внук, внучка, правнучка и правнуки.
Часть фронтовых вещей мужа я передала в музей 2-й Гвардейской армии, который находится в Московской школе № 102 на улице Шверника, и в музей Главного военного клинического госпиталя имени академика Н.Н.Бурденко.
После войны моя жизнь сложилась так. Я мечтала заниматься патологической анатомией. Но не получилось. Мы переехали жить в Москву, а комнату нам дали в Быково. Должна сказать, что мы жили в бараке, в котором не было никаких удобств. Далеко было ездить на работу.
И как-то один мой знакомый – коллега по цеху, сказал:
- Анна Павловна, что вы мучаетесь! Приходите к нам в ЦСУ (Центральное статистическое управление), нужен специалист в отдел демографии. И с декабря 1948 года я начала там работать. Трудно привыкала. Сидела и плакала, слёзы капали на таблицы.
С помощью товарищей по работе и специальных книг, я освоила новую работу; цифры заговорили, стали для меня живыми. Так я и проработала врачом-статистиком более тридцати лет, и не жалею. На пенсию ушла из ЦСУ СССР.
И в мирной жизни мне досталось немало хлопот, нелёгкой разной работы. Но самое печальное для меня на сегодняшний день – рухнули все мои идеалы. Поэтому душевно мне нелегко. Но я держу себя в руках, чтобы не пасть духом. Живу активно, стараюсь помогать другим.
На общественных началах многие годы работаю в Московском комитете ветеранов войны и в Совете ветеранов СЭГа № 290. Совет ветеранов активно работал (и работает) на протяжении многих лет.
Сначала им руководила Нина Павловна Михайловская (в годы войны -Уварова), которая в госпитале была лаборантом. С 1972 года председателем Совета ветеранов СЭГа № 290 была Зверлова Серафима Сергеевна. Она также всю войну прошла с нашим госпиталем. После её смерти в 2005 году, я стала председателем Совета ветеранов госпиталя.
Немало усилий приложила Серафима Сергеевна вместе с другими ветеранами к тому, чтобы около деревни Пыжовка появился обелиск, а на стене Главного военного клинического госпиталя имени Н.Н.Бурденко в Москве - Мемориальная доска в честь нашего госпиталя.
Весь персонал СЭГа № 290 своим нелёгким трудом в годы войны, безусловно, заслужил такого внимания. Сотни тысяч раненых были спасены в нашем госпитале; многие солдаты и офицеры после лечения вернулись на фронт.
Долгое время я помогала двух инвалидам, которые жили в доме, где и я. Особенно мне хотелось продлить жизнь моей фронтовой подруге Валентине Владимировне Зиновьевой, в госпитале она была Терёшкиной.
Она, опытный хирург, начинала служить ещё в Финскую войну. Тяжело болела, на улицу не выходила. К моему большому огорчению, подруга умерла. Как и многие другие из тех, кто служил в нашем госпитале в годы войны.
Валентина Владимировна написала прекрасные заметки о нашем госпитале и назвала их "Воспоминания фронтового хирурга". Их можно прочитать на сайте здесь же, где и мой рассказ о войне.
Я и сейчас, в меру своих сил, занимаюсь общественной работой. Дома стараюсь не засиживаться.
Раньше - чаще, а теперь - реже, бываю в школах, рассказываю детям о нашем фронтовом госпитале, о ситуациях, в которые он попадал, о моих подругах, отвечаю на вопросы ребят.
Я говорю им:
- Война ужасна! Мы, побывавшие на фронте, а теперь – ветераны, мечтаем об одном: чтобы не было войны, чтобы молодому поколению России не пришлось воевать. Мы готовы пережить все трудности, пусть чего-то не будет хватать, это всё чепуха.
Войн не должно быть никогда! Всё надо решать мирным путём. Прошло 67 лет после окончания войны с фашистами. Ни я, и никто из моих однополчан так и не забыли страданий раненых и личных страданий.
Войнам – нет!
Иногда я слышу от своих знакомых, что мне пора бы и не заниматься общественной работой. Дескать, заслужила, вообще, ничего не делать, а только отдыхать. Но даже мысль такая не приходит мне в голову. Не потому, что мне нечем заняться дома.
Конечно, в госпитале я разговаривала со многими ранеными. Что их больше всего волновало? Они говорили:
- Мы знаем, что на войне могут ранить и убить. И мы к этому готовы. Только, пусть потом, после победы, нас не забудут. Пусть помнят люди, что мы были, воевали с фашистами, защищали нашу родину, наши семьи… Если убьют, не забывайте!
Вот я и собираю все газеты и журналы, в которых написано о нашем госпитале, делаю копии, отдаю в школы, библиотеки. Если кому-то из ветеранов войны нужна помощь, пишу письма в разные официальные учреждения. Стараюсь почаще звонить нашим сэговцам, расспрашиваю о жизни, о здоровье.
Даже, если я неважно себя чувствую, всё равно пытаюсь что-то полезное делать для других. И помню просьбу раненых: не забывать тех, кто был на фронте.
=========
В Москве в Краснокурсантском сквере (район Лефортово) 10 октября 2007 года открыт памятник лётчикам 18-го авиаполка «Нормандия-Неман». Анна Павловна была приглашена на это торжество. Есть фотографии в местной газете.
*********
21 августа 2017 года.
Воспоминания Анны Павловны были опубликованы в 2013 году. Сейчас Анне Павловне 98-й год. Она редко выходит из дома. Но без работы не сидит. От её предшественниц – председателей Совета ветеранов СЭГа № 290 – к ней перешёл большой архив. В нём много документов и фотографий. Анна Павловна каждый день старательно записывает, кто сфотографирован – для памяти потомкам.
Всякий раз, когда я навещаю Анну Павловну или говорю с ней по телефону, обязательно узнаю что-то новое о госпитале, о тех, кто в нём служил и о ней самой.
На днях я подготовила и опубликовала (здесь же, на этой странице Прозы.ру) рассказ о талантливом хирурге Николае Николаевиче Липском. О нём есть упоминание в документальных повестях «Во имя жизни» и «И снова в бой...» начальника СЭГа № 290 Вильяма Ефимовича Гиллера.
Вспоминая о первой встрече с Н. Липским, В. Гиллер написал: «О нём говорили, как о хорошем хирурге из школы профессора Миротворцева».
Я решила узнать, кто такой профессор Миротворцев. Выяснилось, что Сергей Романович Миротворцев (1878 – 1949) - учёный, хирург «высшей пробы». Из донских казаков. Окончил медицинский факультет Харьковского университета. Специализировался на хирургии брюшной полости.
Добровольцем участвовал в русско-японской войне (1904-1905 гг.), в обороне Порт-Артура. Был в плену. И там продолжал оказывать помощь раненым, не разделяя их на «своих и чужих». Написал книгу о том времени.
Работал в Санкт-Петербурге. Но в 1914 году переехал в Саратов. Сначала работал на кафедре, а затем стал ректором Саратовского университета. Во время Великой Отечественной войны был главным хирургом эвакогоспиталей Саратовской и Пензенской областей.
Сергей Романович внёс ряд научных разработок в военно-полевую хирургию. Весь хирургический мир знает уникальную «операцию Миротворцева», суть которой в хирургической пересадке мочеточников в толстый кишечник.
С. Р. Миротворцев был академиком АМН СССР.
Я вспомнила здесь этого замечательного хирурга потому, что Анна Павловна Медведева до войны жила в Саратове, училась там в медицинском институте.
Без всякой надежды спросила:
- Анна Павловна, не знали ли вы профессора Миротворцева?
- А как же! Мы с ним даже работали вместе.
От такого ответа я чуть со стула не свалилась. Всё-таки наш Земной шар круглый. Люди сталкиваются друг с другом самым невероятным образом.
Анна Павловна, как она рассказала (см. текст выше), в 1946 году вышла замуж за артиллериста-гвардейца Якова Владимировича Езрубельского. Часть, в которой служил её супруг, была направлена на Дальний Восток.
В те края, по словам Анны Павловны, было направлено много войск разного рода, участвующих в войне с фашистской Германией, - руководство Советского Союза предполагало, что возможна война с Америкой.
Анна Павловна, конечно, от мужа не отстала. Жизнь там была с нелёгким бытом. Казармы стояли на берегу Амура, «вода у ног плескалась». Когда выяснилось, что у Анны Павловны будет ребёнок, супруг решил отправить её в Саратов – там жила её мама.
Поезд шёл долго; вагоны были забиты пассажирами «под завязку». Но доехала. С горшком. По поводу этого предмета мы посмеялись.
А если без смеха: и после войны фронтовики-победители не ели на тарелках с золотой каёмкой.
В Саратове Анне Павловне предложили работу в Институте ортопедии и восстановительной хирургии. Вот там она и встретилась с Сергеем Романовичем Миротворцевым.
Её впечатление: высокий, симпатичный, пожилой джентльмен.
Работала в этом институте она до родов. Пришлось уволиться. На её заявлении об увольнении С. Р. Миротворцев написал, что отпускает её с большим сожалением. Его сожаление понятно: Анна Павловна везде работала с полной отдачей сил; она доброжелательная, коммуникабельная.
На фотографиях военных лет и после – миловидная девушка с лукавым взглядом.
Обратно к Амуру с четырёхмесячным сыном Анне Павловне добираться было легче – муж прислал ей в помощь молодого офицера.
Так что до Москвы, куда они переехали позже, была ещё дистанция огромного размера.
-----------------------------------
Фронтовой врач Анна Павловна Медведева умерла 5 мая 2019 года. На 100-м году жизни.
Да, бессмертных нет. И всё-таки, мне очень грустно.
С каждым умершим можно проститься словами из песни: "Опустела без тебя Земля..."
Ещё у Анны Павловны была большая потеря – гибель её родного брата.
На свой запрос в Центральный военно-морской архив 24 марта 1995 года она получила такую архивную справку:
«Согласно данным алфавитной карточки, МЕДВЕДЕВ Владимир Павлович, 1917 г. рождения, призванный Волжским РВК в 1939г., с 30 сентября 1939 г. проходил службу в частях Тихоокеанского флота и 21 августа 1945 г. исключён из списков личного состава флота, как утонувший в море при вынужденной посадке».
Для тех, кому он может пригодиться, сообщаю адрес названного архива: «188350, г. Гатчина Ленинградской области, Красноармейский пр.,2»