Лес. Сосновый бор, да? Середина лета, ягоды там, грибочки…
Я с трудом выбрасываю свою коляску с заднего сидения. Главное, выбросить так, чтобы разложить ее и… и закинуть в нее потом свое бесполезное тулово. Да я в порядке, просто однажды ноги перестали меня слушать. Сначала думал хандроз какой-то посетил. Время шло, а ноги с головой так и не подружились. Было ли страшно? А то…
Только теперь я на них, на ноги, положиться не могу. Зато мир свой перевернул – раньше работа да рестораны, скорость на машине и политика…политика…политика…Собирался депутатом какого-нибудь округа стать, может и стране услугу оказать, а может себя от будущего обезопасить. Да, еще жениться хотел. Какая теперь разница. Сегодня я мозги да руки. Еще раз – мозги да руки.
Можете себе представить здоровенного мужика, кудрявого, сероглазого да улыбчивого, под два метра ростом, с чувством юмора и вообще, с чувством? Это мое вчера. Я не плачусь, я обалдеваю от несоответствия себя и…себя. Есть люди, родившиеся глухими, слепыми, с ДЦП, в пьяных семьях – да мало ли у человечества проблем? Но я то, я! Родился в городе на Неве – уже повезло, у меня даже голубенькая медаль сохранилась.
Папа нонешнюю Аврору до ума доводил, чтобы один в один с флагманом Революции, чтобы мысли ни у кого не закралось. Это теперь все знают, что на причале новодел, но папка то, чуть ли не под дулом пистолета , макет под оригинал лепил. А мама в это время, меня девятимесячного отдав в ясли, в БАНе (библиотека академии наук) поучала молодежь, лекции о победе коммунизма в отдельно взятой стране зачитывала. Кандидат наук, меня ночью в коляске по комнате от окна до стены толкая, колыбельные мне напевала… «Дремлет притихший, северный город»…И теперь еще спрашивает - помню ли я эту песню. Я ее не помню – мал был. Я ее теперь знаю, наизусть, от начала до конца. И вообще, как выяснялось, я много помню, а еще больше теперь уже знаю… Я взрослый.
Пока был на ногах, мама мне все разные термосочки собирала: не умри с голоду, сынок. А теперь плачет. И чего, собственно? С детства мне говорила, что у меня талант к журналистике, и нечего мне по отцовским стопам в судостроительный шлепать…Я теперь не могу по отцовским стопам – я в маму! Грамотен, скрупулезен и вторым высшим закончил филфак ЛГУ имени Ломоносова! Я умный, но малоподвижный.
Я научился писать. Нет, вы не думайте, не «Мама мыла раму», я теперь пишу стихи (говорят не плохие), статьи в журналы и газеты, рекламным слоганом не гнушаюсь. Мама права – я талант, а не какой-то там гиблый неудачник….У меня даже свое небольшое полиграфическое дело есть! Только мама все равно плачет… Им, мамам, видно всегда чего-то не хватает.
- Алексей, добрый день, это Игорь. Вы спрашивали стоимость полноцветной шестнадцатиполосной газеты. Мы все посчитали – отправили вам на электронную почту.
- Спасибо, посмотрю. Есть вопрос. По предыдущему заказу - сегодня пятница, будет ли газета готова к середине дня понедельника?
- Алексей, все успеем. Хороших выходных.
Лес. Лес. Сосновый бор, да? Середина лета, ягоды там, грибочки…
Помню с Леной, Леночкой в кои-то веки вдвоем поехали на озеро в июле…да, в середине июля. У меня от деда дом остался. Нет, вы не понимаете! Не просто какой-то там домик, домишко, участок в шесть соток с постройкой. На самом деле – ДОМ. На перекрестке двух озер, на перешейке, на мой взгляд дворец. Там на окошках – резные наличники. Там печная труба резьбой украшена. И до ближайшего человека – три километра по лесу… В этот дом, дед говорил, Есенин приезжал. Я раньше и стишок помнил, здесь Есениным сочиненный.
Так я сейчас не о том.
Я Лену в этот дом привез… Ставни закрыты, тихо кругом, только сосны строевые над озерами верхушками целуются. И кувшинки белые по озеру. И лодка синим цветом выкрашена. Сколько себя помню – всегда эта лодка здесь была.
Я костер разжег, картошечки молодой мелкой в золу подложил. Вино там, цветы, улыбки… Даже в озеро с помоста для пущей романтики прыгнул. Да, чего я - сальтом с закруткой сиганул. Думал, сейчас провожу любимую в дом, обниму, по спине поглажу.
В общем, все так и получилось, только когда мы с Леной вернулись в город ,ни с того ни с сего проблемы начались. Нет, не любовь прошла, а не то все, не то. Она глаза прячет, а мне и подходить не хочется – как-будто чужой человек рядом. А ведь и умная, и красивая, и добрая, добропорядочная. Только пусто во мне стало. Сто раз себя ругал, что в дом, на Копонские озера с ней поехал. И ведь стал вспоминать, что не понравилось ей там. Красиво, говорила, а страшно. Что там страшного? Дом мой, она моя – почему женщины вечно все портят?
- Алексей Владимирович, это Таня, менеджер по рекламе. У нас тут проблемка небольшая – реклама на ; полосы не влезает в номер. А материалы сокращать уже некуда. С заказчиком стала говорить, а он….
- Таня, остановитесь. У вас есть начальник отдела, есть мой заместитель и, в конце концов, я Вам за работу плачу, а не за идиотские вопросы. Нет меня. А появлюсь и столкнусь с Вашей некомпетентностью - в лучшем случае напишете по собственному.
Лес. Бор. Дом старый, озера с темной водой.
Мы с Леной пожениться хотели в октябре, как раз на мой день рождения. Но после поездки той, на Копань , она как-то на глазах меняться стала. Вроде улыбается мне, а глаза холодные и тоска непонятная. Сначала я думал, что предсвадебные хлопоты ее изматывают, женские проблемы беспокоят, сомнения там разные. Но однажды ночью просыпаюсь от того, что она склонилась надо мной и шепчет что-то… Только язык непонятный и злоба в нем нечеловеческая. Чуть не умер от страха. Закричал, оттолкнул ее от себя, а она рассмеялась и говорит: «Ты спать со мной до свадьбы больше не ложись, храпишь сильно и мне мешаешь. Спи в гостиной». Я вскочил и до утра курил одну за одной на балконе. А у нас там кресло раскладное, под утро вроде я и задремал. Проснулся, выхожу на кухню и что вижу? Лена вся свеженькая такая, милая и, краснея, говорит: «Лешик, ты чего ушел? Утром смотрю – ты на балконе спишь. Жарко сегодня ночью было, душно, да?». Ну, подумал, девка с ума сошла или может, правда, от жары мне кошмар такой привиделся. Прижал ее к себе, чмокнул в макушку, кофейку и на работу.
А там, как всегда , запарка. Редакторы без воображения, верстка ноет, что техника плохо работает (после Нового года им всем новые компьютеры поставил), у рекламщиков клиенты отваливаются, у бухгалтерии отчеты горят. В общем, все как везде, как всегда. Обычно через часок работы все успокаиваются и дело спорится, а в тот день… То ли буря какая магнитная , то ли видение мое ночное… Короче, трех сотрудников заставил уволиться, почти всех баб до слез довел и с замом своим вдрызг разругался. А мы с ним, с замом, пятнадцать лет вместе, с института, вместе издательство создавали, первые визитки чуть не на коленках простым карандашом рисовали. И вот, что странно. Я за всю свою бытность на посту коммерческого директора ни одного сотрудника не уволил. Дураки сами убегали, а неугодных так доставал, что у них и пути другого не было, как за ворота. И все не повышая тона, без демонстрации эмоций. А тут такое бешенство напало, хорошо никого не покалечил. Дурак был, дурак и есть.
К вечеру вроде я подуспокился. Выхожу из кабинета – красота! Все в работе и …тишина. У нас в холле попугайчики целыми днями трещат, а тут и они затихли. Смотрю, прижались друг к другу на жердочке и спят. Ну, что ж. Пора и честь знать, как говориться до дому до хаты. По дороге заехал любимой женщине цветочки купить.
А дома на столе записка: «Милый, мама заболела, так что я пару дней у нее поживу. Целую крепко, твоя конфетка». О как! А где же «котлеты на плите, водка в морозилке»? Значит цветы в вазу, а сам куда-нибудь посидеть…
Э, нет! Спать лег, не в гостиной, а, как и положено в спальне! И перед тем как заснул, долго и умильно гордился тем, какой я домашний и верный.
Проснулся среди ночи от звенящей тишины, духоты и паники. Аж волосы на голове шевелятся. В темноте стал по тумбочке шарить – сигареты, зажигалка…
- Говорила же я тебе – спи в гостиной, мешаешь.
- Лена, - прохрипел я, - ты же у мамы.
- У мамы, не у мамы, а я же просила. Неужели так трудно диван себе расстелить и не мешать. Вставай, я спать хочу.
И вижу, двигается она ко мне от окна, только ногами вроде не перебирает, а плывет над паркетом. Я заорал, лампу настольную судорожно включил и смотрю на нее, смотрю, выпучив глаза!
- Да, что с тобой, Алеша? Вчера ночью орал, как резаный, сейчас опять меня пугаешь. Чего ты с ума то сходишь? Не хочешь жениться – так и скажи, я ж тебя не заставляю, - Елена заплакала и присела на кровать. Смотрю, в ночнушке, волосы в косичку заплела, тапки с зайками. Как в таких тапках, да над полом? Вот бред. Бред ведь, правда?
- Леночка, солнышко, прости, это я со сна какой-то чумной. Ну, извини. Просто ты написала, что у мамы, а тут рядом вдруг. Как мама? Что там с ней? По тебе просто соскучилась, что ли?
- Мама… Мама, как мама. Ну, давай иди уже, глаза слипаются.
- Да почему я должен спать, где попало? Хватит идиотничать, ложись уже, в конце концов! Что вдруг за выкидоны? Пять лет не мешал, а тут вдруг на тебе.
- Ну, как хочешь. Только не ори, как придурок, и не храпи. Это даже не храп, а хрип какой-то предсмертный. Бр-р-р.
Будильник на мобильном зашелся в сумасшедшей песенке: « Просыпайся мой хозяин это я, твой телефон». А-а-а!!!
Лены рядом не было, только тапки с зайками у кровати.
- Леха, здорово, это Петров-сын. Ты чего на Таньку наехал? Деваха полдня ревет, толку от нее сегодня ни на грош. Пришлось домой отправить и самому с клиентами разбираться. У тебя все нормально?
- Андрюха Петрович, етитькин кот. За три часа выходного дня вы меня уже так достали, что хоть возвращайся! В пень и тебя, и твою Таньку. Я тут полчаса спиннинг из багажника достать не могу – вот это проблема, а ты с фигней своей, в смысле с Танькой. Побольше поплачет, поменьше пописает. Игорь из типографии звонил, сказал полноцветку обсчитал, электронкой отправил. Ты получил?
- Ага, все нормально и цена реальная. Можно с твоими однопартейцами о деньгах говорить. Они, кстати, хотят эту газету на постоянной основе делать или так, пилотных пару выпусков?
- Ты издеваешься, что ли? Заместитель – это вместо руководителя, а не вместе с руководителем. Конец недели, конец рабочего дня, я от вас отдыхаю – и от тебя, братела, в первую очередь. В понедельник , все вопросы в понедельник. Буду часам к одиннадцати. А Таньке своей скажи, что если клиента про…потеряет - в корректоры разжалую. А там тетки нудные и дотошные быстро научат на других свою работу не скидывать.
- Ха! А я на ней тогда женюсь, и она будет меня днями и ночами дома доставать. А я буду доставать тебя. Кстати, про спиннинг я тебе еще вчера говорил – надо было друга своего брать, он бы и помог, ну, со спиннингом. И с водкой бы помог на свежем воздухе, и шашлычков друг бы замутил. Ты все пятнадцать лет мне про свою Копань рассказываешь, а ни разу так с собой и не взял. Оп, давай, старик, тут Танькин рекламодатель объявился. Пойду-ка, поговорю-ка… А то и впрямь разжалуешь красоту, а мне женись.
И все-таки лес. И все-таки я в коляску себя загрузил. И не нужна мне ничья помощь – я, герой.
Спиннинг к коляске прикрепил, всякую нужную для рыбацкого дела приблуду тоже. Петров-сын, он же мой заместитель, он же друг, он же братела, мотыля мне еще в Питере прикупил. Свеженького, противненького, я еще в городе заценил. Только сейчас, открыв банку, вижу месиво какое-то тухлое. Вот и проблемка. Червяков я накопать не смогу, это ясно. Хотя… Ерунда, а не проблема. За моим домом парнишка из соседней деревни присматривает – его попрошу накопать. Земля здесь к озерам ближе черная, самое червячное логово.
Я, не торопясь, поехал по тропинке к дому. Какая же здесь красота. Вдоль тропы маслята во всю проросли, а в траве , в теньке, земляника крупная пряным запахом манит. Доеду до крыльца, свистну сторожа моего и попрошу набрать мне стаканчик ягод. Сейчас еще светло, успеет. Потом водочки с грибками и на боковую. А на зорьке пойдем с ним на плот, удочки поставим, про жизнь деревенскую тихонько мне расскажет, а я поохаю. А и перед отъездом за хлопоты с ним щедро рассчитаюсь. И поеду в город собой довольный. Да я уже одними своими мыслями доволен. До чего ж, все же, человек я хороший!
Подъехав к крыльцу, я увидел у окошка флигеля своего сторожа Аркашку. Вот тоже странность. Это раньше деревенских дурачков Аркашками звали, а сегодня это имя дают мальчикам в интеллигентных семьях, на скрипках учат играть. А тут – Аркадий в лесной глуши. Родителей у Аркашки нет с малолетства. Мать в озере Копанском утонула, когда ему и года не было. Отец, я так понимаю, и вообще фигура скорее мифическая, чем реальный мужик. Нет, ну был, конечно, но сплыл еще до Аркашкиного рождения. А парень с дедом живет. Старик , по-моему , и вовсе еще при царе Горохе родился. Сколько себя в детстве помню, он всегда в нашем доме во флигеле жил, и всегда ему было явно лет за сто. Мой дед старел, а этот как-то и не менялся. И еще есть силы, чтобы за внуком-школьником присматривать. Вот было поколение: и войны, и нужда, а стойкие, как из камня сделаны.
Помню, я маленький был, лет шесть-семь, сел в лодку синюю, что всегда у помосков стояла, и покататься решил. Только оттолкнул лодочку веслом, а старик тут как тут: «Вылезай, юный странник, рано тебе еще по озеру русалок гонять. Ну-ка, бегом домой, шкодник». Теперь-то я понимаю, мало ли что с мальчишкой мелким на озере могло случиться, а тогда обиделся на старика и деду наябедничал. А дед побелел весь и хворостиной меня по мягкому месту.
- Не смей, - говорит, - один на озера ходить. Там снизу ключи холодные бьют, сведет ноги и поминай, как звали.
- Деда, так я не купался, я в лодочке хотел поплавать.
- А ты дно у лодочки посмотрел? Там же щель у днища. Вот заделаю и покатаю.
Да…смотрю на Аркашку у окна, воспоминания детства светлой слезой на глазах. Эх, ма!
Стукнул по стеклу, Аркашка меня увидел, разулыбался и поскакал открывать. Хороший парнишка, школу в этом году заканчивает, надо спросить - куда потом собирается. А с другой стороны – куда он соберется то. Раньше старик за ним, за малым, а сейчас и за дедом придется Аркашке, как за ребенком. Н-да. Круговорот людей в природе.
- Здравствуй, дядь Леш! А я тебя к ночи ждал. Вот грибов, маслят, насобирал, а картошки еще не чистил. Ты как доехал-то?
- Привет, архаровец, все нормально. Завези меня в дом, а потом машину подгони поближе. Там еда кое-какая, подарки тебе и старику. Как он, кстати? Не болеет? Да, и хотел тебя попросить – там, у тропки, земляника загляденье. Набери мне стаканчик, будь ласков.
- Ага, дядь Леш, я мигом.
- И вот еще. Что-то мотыля я тухлого привез, подкопаешь нам на зорьку червячка?
- Так я уже, еще утром сбегал. Ты, дядь Леш, каждый раз гадость какую-то из города везешь. Тебе же мой старик сто раз говорил – не тащи ты всякую ерунду - один хрен стухнет по дороге. Да и нечего озера вашей химией поганить. Не будет наша рыба на твоего мотыля клевать. А ты опять двадцать пять.
- Ладно, не умничай. Помогай лучше коляску завозить. Сто раз говорил – сделай полозья с перилами, чтобы я сам мог.
- Так из чего делать-то? Вот сейчас березину спилишь и штраф, как будто на целый дом леса нарубил. Тебе же дед говорил, дай леснику денег, и будут тебе и полозья, и перила , и флигель починим, вон под окошками весь венец менять надо, а ты все жмешься.
- Тфу, ты, обалдел пацан совсем! Когда я жался? Ты же знал, что я сегодня приеду, чего с лесничим не договорился? Он бы подошел, сейчас все и решили бы.
- Ага, договоришься с ним… Я больно молодой еще, чтобы с мужиками о взятках договариваться.
- Так старику скажи. Где он, кстати? Жив еще?
- Ты уже спрашивал. Жив-здоров, чего ему сделается, ведьмаку хренову.
- Что это ты так?
- Да достал, дядь Леш! К озерам не ходи, в лодку не садись, девчонок в дом не води, да и вообще. Мне семнадцать уже, а он со мной, как с младенцем.
- Гы-гы… понимаю. Твой дед и мне покоя не давал… А уж как с моим, помню, соберутся, так только в песочек у крыльца играть и оставалось.
Ладно, беги за ягодами, а я пока осмотрюсь. И про машину не забудь.
Лена. Елена, жена моя неслучившаяся.
Я ведь больше ее и не видел. Нет, она не пропала бесследно, не растворилась в кошмарах моих снов. Увидев ее тапки у кровати, в очередной раз схватив толику паники, я тут же набрал ее номер.
- Да, Алешенька, я слушаю.
- Ленка, ты где?!
- Леша, я у мамы, я же тебе написала. На столике записка, ты видел?
- Лен, ты же дома ночью была, мы же разговаривали.
-…Леш…У тебя все в порядке? Какой ночью? Как я от мамы из Вырицы добралась бы? Ты пил, что ли?
- Ты же была здесь! Мы говорили с тобой! Вот и тапки твои у кровати стоят!
- Алеша, какие еще тапки? Ой, извини, за мамой скорая приехала, позже созвонимся. Целую.
- Лена, подожди, Леночка!
Два дня она не отзывалась ни на звонки, ни на смс. Я сходил с ума! Я попросил Андрюху, чтобы он съездил со мной к ее матери в Вырицу. Только садимся в машину – звонок!
- Алешенька, это я. Не сердись, что не отзывалась, маме так плохо было. Сейчас все хорошо, все правильно, все встало на свои места. Я к вечеру приеду. Захватить суши по дороге?
- Ленка, дура, я чуть с катушек не съехал. Ну, хоть смску бы скинула! Я тут весь Питер на уши поставил!
- Ну, прости-прости. Уже вечером буду дома.
Вечер. Ночь. Пять утра. Я обзвонил морги, больницы, мили…, да, полицию. Не поступала, не привозили, не задерживали. Звонок.
- Лешенька, ты прости. Так получилось… В общем, я сейчас со своим папой.
- Лена, с каким папой, мать твою! Твоего отца давным –давно нет в живых, что ты мне гонишь? Говори, где ты. Я сейчас приеду!
- Алеша, это мама сказала, что его нет. А он есть, я теперь знаю.
- Да на хрен он тебе сдался, твой папаша! Он сбежал от вас, когда ты еще и на ноги не встала, идиотка! Какой тебе папа этот хмырь безответственный? Так, случайное совпадение ДНК!
- Да, Алеша, совпадение ДНК, только вряд ли случайное. У меня деньги на телефоне заканчиваются. Я скоро с тобой свяжусь. Целую, мой единственный.
В этот раз я не стал ждать этого «свяжусь». Я кинулся в гараж, завел машину и погнал к ее матери. Я еще умел кидаться, гнать и вообще - был на ногах, черт возьми!
На мой настойчивый, да нет, истеричный стук в дверь ее дома никто не отвечал. Выскочила перепуганная соседка. Хорошо хоть узнала меня, несмотря на перекошенную рожу, трясущиеся руки и сумасшедшие глаза.
- Ой, Алексей Владимирович, а я думаю, кто нам стены ломает?
- Здрасте. А где тут ваши соседи-то?
- А Галину Ивановну еще на прошлой неделе в клинику забрали. Уж она кричала дома, кричала. Мы скорую вызвали, так ее еле скрутили. Ужас, что было, Алексей Владимирович! Она, наверное, с ума сошла. Ее санитары тащат к машине, а она извивается вся и кричит, кричит: « Не отдам! Не смей, не твоя!» И все через смирительную рубашку до крестика тянулась, а никак. Ногтями через ткань старалась, всю грудь себе расцарапала, вся в крови и только крик. Да такой страшный, протяжный: то умоляет сквозь него, то грозит. А такая ведь женщина была – и скромная, и улыбчивая, весь подъезд ее уважал. Вот ведь беда какая. И помню, всегда она так ласково….
- А Лена? Дочь ее, Елена? В клинику они, в какую поехали?!!
- Так, Леночки не было. Алексей Владимирович, не было ее. А в клинику, известно в какую таких буйных-то везут. В дурке она, поди, сердечная. Ох, как страшно то было, милок. «Не отдам, - кричит, - не смей, ведьмак проклятый». Может, бес вселился? Вот ведь беда.
- Леха, ну это опять Петров-сын. Только не ори и трубку не бросай. Все нормально, я не с проблемами. Народ я весь из конторы выгнал, все закрыл, на сигнализацию поставил.
Тут такое дело… Мать твоя звонила, говорит ,что ты свитер теплый не взял, переживает. Я, конечно, сказал, что июль на дворе, а она все равно просит, чтобы я тебе его отвез… Давай я приеду, а? И ей спокойно, и я – тоже человек, отдохнуть на лоне природы хочу. Чего тут ехать то – через три часа у тебя буду, трасса уже свободна, а?
- …………………….
- Чего молчишь, я же слышу, как ты в трубу хрюкаешь. Так еду, да?
Я ехал из Вырицы и не видел дороги. Не слышал звуков, не чувствовал ни рук, ни ног. Нет, я ни на секунду не переживал за Лену и ее мать. Глухим и злобным шепотом в голове стучало: « Спи в гостиной, не мешай, жениться не хочешь…».
Сука. Лживая дрянь поехала больную мамочку навестить. Да ее и близко там не было! К папочке она подалась! Представляю себе ее «папочку». Кошелек на ножках и влажные, жирные, похотливые щупальца. Я пять лет , как последний осел, пылинки с нее сдувал, волосы расчесывал в восторге от ее красоты и нежности. И от преданности ее с ума сходил!
Я не съехал на встречную полосу, уж поверьте, слезы мне глаза не застилали. И даже пребывая в бешенстве от предательства родного, ха, родного, человека – я доехал до дома без происшествий. Да, и, таки, я опять – герой, а не сопливый неудачник, который ноет из-за бросившей его женщины! Я приехал домой, поставил машину в гараж, открыл дверь в квартиру. Я даже не стал пить горькую!
Что может сравниться с бешенством человека, которого не только предали, но и посмеялись над ним: «Вечером буду; купить тебе суши; ой, мама приболела; опаньки – папочка нашелся; милый, единственный, целую». Сука. Лживая сука.
Я гордо плюнул в ее тапки с зайками и, не раздеваясь, завалился спать. Плакал ли я той ночью? Да! Я плакал! И бил подушку, насквозь пропахшую ее локонами, и бил…, и плакал, и бил…
…Да я в порядке, просто однажды ноги перестали меня слушать. Сначала думал хандроз какой-то посетил. Время шло, а ноги с головой так и не подружились. Было ли страшно? А то… Врачи пожимали плечами, стучали молоточками по коленкам, говорили – все нормально! Я и сам знаю, что нормально… было до того дня.
До того дня, когда я проснулся с опухшими от слез глазами, когда разбудил меня не «просыпайся, мой хозяин…», когда помимо черной дыры в душе тоненькими голосами, нараспев, в голове звучало: «…это мама так сказала…, теперь я с ним…, все встало на свои места…, я свяжусь с тобой…, случайное совпадение… »
Лес. Лес. Сосновый бор, да? Середина лета, ягоды там, грибочки… Бор. Дом старый, озера с темной водой.
Сегодня ровно три года с тех пор, как я приехал сюда, в свой дом, с ней. Лена, Леночка, Елена. Три года, день в день. А еще бабы говорят, что мы, мужики, невнимательные, эгоистичные и даже на весенний одуванчик нас не развести. Глупые… Не зря же говорят – женщина по земле ходит, а мужчина над землей парит.
Я смотрю в окно на озеро. Часа через два начнет темнеть. Нет. Здесь в середине июля все небо в звездном свете, здесь только вода темная. Кувшинки уже лепестки складывают – надо будет утром поснимать на фотик, в журнал потом ребята поставят. «Последние лепестки ушедшего лета»… Права мама – я, талант!
Аркашка вернулся минут через двадцать с полным стаканом великолепной, неимоверно душистой земляники. Улыбаясь, он поставил стакан на стол и протянул мне надетые на травинки бусины ягод.
- Дядь Леш, смотри, как рубиновое ожерелье, да?
- Ай, молодца! И ведь не поленился… Спасибо, спасибо тебе, Аркадий. Ты из багажника поесть нам достал? Я там рыбки красной привез, сервилатику. Давай, накрывай поляну – ужинать будем. И, это, пока порубим тут снедь всякую, поставь-ка ты водочку в морозилку.
- Так я ее в озеро, к ключам положил, пока колбасу твою нарезать будем, она уже и запотеет. Дед говорит, что в озере водка как заговоренная становится – пей сколько хочешь, а похмелья не бывает.
- Вот ведь старик дает! Что, и водочкой не гнушается?
- Да ну, я в жизни не видел, чтобы он хоть пригубил когда. Так, старый же он, знает, да и все тут.
- А где он сам-то? Я уже сто раз тебя спросил, замалчиваешь чего?
- Чего замалчивать-то? Вон он, лодку конопатит. Ты, чего, дядь Леш? В окошко посмотри…
У озера , почти с головой скрытый в камышах, старик склонился над синей лодочкой.
- Так, Аркадий, уж не знаю как по батюшке, поеду я, пожалуй, с дедом твоим поздороваюсь. А ты пока, не в службу, а в дружбу, накрой нам тут все сам. Мы со стариком сейчас подойдем.
- Да я быстренько, дядь Леш. А картошки с грибами нажарить?
- Эх, хорошо бы. Умный ты, малец.
Я подъехал к зарослям камыша. Лодочка синяя все на том же месте, на бочине лежит, а старика рядом нет. Видно отошел по какой-то надобности. Подожду. Аккуратно, медленно передвигая колеса своей инвалидки, я вырулил на хлипкий помосток. А время все же движется… Как говорит Андрюха Петров-сын «даже то, что не портится – портится»… Досочки на помостке подгнили и под воду слегка ушли. Ну, да ерунда.
Я сполз с коляски и на руках дотащил себя до воды. Вымок весь, как собака, а все же приятно по июльской жаре, да в воду. Плавать я уже как раньше не могу, а так вот, в мокрой одежде тоже хорошо. На краю помостка я закинул ноги в озеро. Сел.
Лес кругом. Сосны над озером кроной шелестят тихонько, белые кувшинки ко сну готовятся, лепестки складывают и рыбка то там, то здесь плещется. Все-таки велик дар Господен – природа людям на радость. Извечный человеческий вопрос: « В чем смысл жизни?» В чем, в чем – в ней самой, в жизни. В печали и в радости, в снежной зиме и в безумных красках лета, в золотых осенних дождях и в хрупкой, трепетной весенней траве. Банально? Да нет, не банально, а так уж оно и есть. Просто, достойно и без унизительных наших, человеческих, сложностей. Нужно только сесть у озера, опустить ноги в воду и осознать то, что….
- Ну, здравствуй, Алексей. Давно ты дома не был, почитай ровно три года.
- Здравствуй, старик. - Считал, что ли?, - и вдруг такая ярость меня обуяла! Прав пень этот старый – ровно три года, день в день! Да какое его дело?!
– Ты бы лучше внуку за домом смотреть помогал, а то вон чего ! Аркашка говорит, что венец под окнами менять надо, а ты все старую лодку конопатишь! Мало, что ли плачу? Даже помост под мою коляску на крыльце сделать не можете! Погоню отсюда к такой-то матери и новых сторожей да работяг найму. Что притих, старик? Думаешь, раз я без ног, так и без мозгов?
- Помолчи-ка, Алеша. Думаешь ты хорошо, по- доброму. С любовью и трепетом на природу смотришь, Господа благодарить не забываешь, светло у тебя в душе. А рот открыл – гнилью запахло, глаза жесткие, ледяные, пальцы вон в кулачки собрал. Эдак, ты всех русалок моих распугаешь. А они у меня ласковые, к окрикам да злобному шипению непривычные.
- Да ну тебя, старик. Какие, в пень, русалки, тут даже комаров-то днем с огнем не найдешь, - я с ухмылкой глянул на озеро, повел рукой… А ведь и правда – сколько себя помню, никогда здесь ни комарья, ни мошкары, ни стрекозки, ни птицы ни одной не слышно было. – Старик…, - только нет никого.
- Старик!!!!!!
Шелест по озеру пошел. Нет, не шелест, шепот. Я глянул на воду. Вода… все обычно, только тихо кругом и в тишине этот самый шепот… Глянул на воду… У ног что-то движется, не страшно, нет… Проплыло мимо, задев… На воду… Там …
- Старик!!! – кричу в ужасе. Нет звуков над Копанским озером. Только сдавленный хрип из перекошенного рта!
- Старик!!! – и, вскакивая с помостка, бегу к дому. Нет у меня движения. Только руки судорожно скребут старые потемневшие доски.
А в темной озерной воде, иногда касаясь моих ног, они… поворачивают ко мне свои безликие, безглазые головы… и только волосы длинные по озерной воде шевелятся. И руки… Тонкие, длинные, холодные ко мне протягивают, прикосновением с ума сводят. Да тина это, водоросли!!!! Только их все больше, шепот все громче, плеск все ближе….
- Старик!!! – это разум мой все еще сопротивляется, - старик…
И опять стало тихо над озером. Прошло наваждение. Только теперь я все знаю, я готов.
И не расступилась вода озерная, и не накрыл озеро туман, и звезды июльского неба не заволокло пеленой. Он просто поднялся из темных глубин озера – тихо, ничем не нарушив извечный покой Копани. Старик… Сколько себя помню – всегда старик, с начала времен, с безвременья. Только выше он стал, только его седые волосы по плечам струятся, с водой сливаются, только с пальцев рук ручьи стекают (так вот они, ледяные ключи Копанских озер), а у ног они… неясными тенями, всплесками, восковые, невнятные …
…«Вылезай, юный странник, рано тебе еще по озеру русалок гонять. Ну-ка, бегом домой, шкодник»... – говорил мне старик в детстве.
… « Не смей один на озера ходить. Там снизу ключи холодные бьют, сведет ноги и поминай, как звали», - ругал дед.
Рассмеялся старик над озером, знаю, мысли мои услышал. И русалки безликие заплескались у его ног. А смеху его вторит голос… Девичий, до боли знакомый… И тень у старика за спиной… Волосы в косицу… Нет. Да!
- Лена… Лена?
- Я, Алешенька… Говорила же тебе, у отца я. Ты не бойся ничего… никого… Всем есть в природе место, у каждого создания есть свой путь. Ты теперь знаешь…Ты знаешь… Ненужное забудется, важное навсегда с тобой….
Я встал. Встал, бесстрашно и неспешно пошел по тропинке, усыпанной только что вылупившимися маслятами. А славный все же грибок. Всегда мне маслята нравились, маленькие, крепкие, будто только что дождем умытые. Проходя мимо, улыбнулся старому дому – больше не доведется, не свидимся, уж не обессудь. Вдоль тропы сорвал пару веточек земляники – эдакий июльский букет. Зарылся лицом в ягодный запах. Рассмеялся радостно, встречая свободу, легкость своего тела и…знание. Я теперь знаю, что такое страх, что такое любовь и недоступная, пугающая и восхищающая красота неведанного.
Я шел в глубь леса, вслепую перепрыгивая через овражки, перелезая через залежи поломанных ветром деревьев. Это только кажется, что ночью в лесу тьма кромешная. Тьма внутри у человека недоброго, да ни во что светлое не верящего. Наконец-то вдали услышал, как стучит дятел, мимо пролетел, грозно жужжа, шмель. Вышел...Выжил...
Вот и рассвет. Никогда не вернусь на Копанские озера, а дом мой, оставшийся от деда, будет стареть, покрываться мхом и плесенью. И наличники резные с проржавевших петель ветер собьет. И резьба с печной трубы отсыреет и отвалится. И никто не узнает, какое же стихотворение здесь сочинил Есенин… Я не от прошлого уходил, я в будущее шел уверенно и с радостью.
Не хочу, как старик, лодочку в синий цвет вечность красить.
Ухмыльнулся дятел, рассмеялся грозный шмель…
Я обернулся. Важное навсегда со мной…
- Але, Лешка, ну я поворот проехал к твоему имению, буржуин ты фигов, минут через десять уже буду…Але, Але, вот связь тут у вас…
- Извините, абонент временно не доступен. Попробуйте позвонить позднее.
- Эй, есть кто дома? Лешка, это я Андрей. Еле добрался в твою глухомань. Даже дорогу спросить не у кого было. Где ты , старичок-лесовичок? Я свитер тебе привез от мамки твоей. Да где ты, братела?
- Ой, здравствуйте. Вы ведь друг Леши? А он не сказал, что гости приедут. Я дочка сторожа. Меня Леной зовут. Да Вы проходите, Леша с моим стариком лодку починили и с вечера удочки пошли ставить, скоро уж и придут. А я вот земляники днем набрала, угощайтесь… Будете грибы, маслятки, с картошечкой? Как чувствовала, к вашему приезду нажарила...............................................
К полудню я добрался до дороги. Вот ведь смех: от Копанских озер до нее метров пятьсот, не больше, а я всю ночь и утро по буеракам прыгал. Правда, вышел я не к деревне, а к реке Березайке - узкая такая речка, неглубокая. Помню, с дедом мы на быстрине рыбу-хариуса ловили. Пошел в брод по речке - ноги босые каждый камешек чувствуют, живые ножки мои, как новые.
Перейдя реку я двинулся дальше по лесу.
Вышел к Ленкиному кладбищу. Так место зовется - там одна могилка, Еленой покойницу звали. Говорят, кулаки ее убили, а когда нашли, то и переносить нечего было. Так там и похоронили, оградку поставили и крестик нехитрый. В лесу. Одну...
И потемнел лес...Замер птичий гомон, спрятались мошки под листву. Где ты, веселый дятел, куда делся грозный шмель? Тишина вокруг. Только земля над старой могилой поднимается и тени безликие все ближе.
- Старик, - шепчу, - я же ушел, выбрался, страх познал, свободу почувствовал. - Зачем ты так со мной?
- Не ушел ты, знать, Алеша, не познал и не почувствовал. Что с тобой? Это ведь всего-навсего гроза собралась, лес и затих. - Смех старика заглушили потоки дождя.
Я очнулся на Ленкиной могиле, обняв крест. Гроза уже прошла, солнечные лучи прыгали с травинки на травинку, превращая капли оставшейся воды в серебряные бусы. По рукам ползали муравьи и над головой жужжал шмель.
"Ненужное забудется, важное останется...".
До деревни мне еще предстоит идти семь километров, надо будет зайти в хозяйственный магазин, купить краску, грабли и лопату. Прокапать дорожку к забытой могиле, убрать пожухлую старую траву и покрасить оградку неизвестной мне Ленки, Елены.
А потом вернуться к старому дому, поменять венец под окошками, поставить новые петли на наличниках,перебрать помостки у озера, да мало ли еще впереди дел.
- Эй, старик, а как там лодочка синяя? Не пора ли нам на ней рыбку половить, да русалок попугать?
-