Недавно, перебирая остатки домашней библиотеки, чудом уцелевшей после чудовищной бомбежки в январе 1995 года грозненской Минутки, где имел несчастье стоять мой дом с участком, я в одной пожелтевшей книге из серии БВЛ («Библиотека всемирной литературы»), приобретенной мной в советское время на местном книжном рынке, нашел истрепанное удостоверение.
Вначале мне показалось, что это какой-то личный документ, но, вчитавшись в текст, убедился, что он не имеет ни ко мне, ни к моим родственникам никакого отношения и, попав ко мне совершенно случайно, тихо пролежал среди страниц книги с тех самых пор.
Предполагаю, что прежним владельцем этой книги был указанный в документе товарищ, а может, и кто-то из членов его семьи.
Я смотрел на пожелтевший от времени листочек из той далекой мрачной эпохи и думал, сколько людских рук трогало его, сколько глаз вчитывалось в содержание данного документа. Через что пришлось пройти владельцу и сколько раз ему в различных местах и разным людям приходилось его предъявлять? Какой длинный, тяжкий путь довелось проделать этой потрепанной бумажке от холодных степей Казахстана до Северного Кавказа, потом вглубь России и, добравшись до самой Москвы, очутиться вновь под крышей уже в третий раз за мою жизнь построенного мной дома.
Сколько дней и ночей она блуждала и двигалась через смерть, голод, холод казахских степей, затем, спустя полвека, опять двинулась через огни военных пожарищ разрушенной до основания моей Родины, сквозь ощерившиеся пулеметными стволами блок-посты, сквозь грозы, кровь, страдания и слезы человечьи...
И что только не пришлось ей видеть на этой тяжкой, изнурительной дороге. Странен и извилист, длинен и витиеват, неопределенен и случаен, горьким, как степная полынь, был путь этой пожелтевшей бумажки, таким был, наверное, путь и ее несчастного хозяина.
Я размышляю над незнакомым мне владельцем данного удостоверения и, в меньшей степени, над теми, кто выдавал такие бумаги.
Что думал он, какими словами объяснял свое нахождение где-нибудь в дороге?
Я мысленно представляю себе эту картину из прошлого...
Как после очередной остановки и проверки людьми в погонах он прячет данное удостоверение в нагрудный карман, словно самую большую драгоценность. И как трогательно-бережно хранил его, не дай Бог случайно где-нибудь затерять. Ведь это была, по сути, спасительная охранная грамота, дававшая ему возможность перемещаться в порядке исключения из за людоедского Указа Тирана.
Удостоверение датировано декабрем 1948 года, в ту пору мне было девять неполных месяцев.
Место действия — Казахстан, все чеченцы и ингуши выселены, они спецпереселенцы, бесправные, голодные, униженные, изолированные от всего мира и находятся на этой территории в жесточайших условиях под неослабным контролем комендантского режима. То есть они самые настоящие арестованные, только формально числящиеся в так называемой ссылке.
Декабрь, время лютых морозов, снегов, голод, ужасающие, невыносимые условия жизни. Это — как в блокадном Ленинграде, норма отпуска хлеба и других вещей мизерны и строго по карточкам. В самом начале и этого нет, поэтому за четыре долгих и изнурительных года каторжной жизни треть численности народа уже вымерла. Единственное отличие от блокады Северной столицы — на головы не падают чьи-то снаряды.
Окольцованное по периметру пространство, настоящий ГУЛАГ. Ни влево, ни вправо от места поселения ступить нельзя. Чуть отклонился — уголовная статья, за которой следует дорога подальше, в другую Сибирь, на лесоповал, на рудники, откуда никто не возвращается.
Тиф и другие болезни косят людей. От голода пухнут и умирают старики, женщины и дети. Самые слабые и самые незащищенные.
Хоронить некому, трупы закапывают прямо в снег.
Нет семьи, не похоронившей кого-либо из близких и родных, зато есть такие, у которых в живых не осталось никого.
Закончился тысячелетний род...
И вот худого, истощенного, уставшего от тягот, переживаний, унижений товарища Хубаева Магомета Джебраиловича принимают юрисконсультом на Коскудукскую лесобазу Казлесоснаба, выдается личное удостоверение.
Ну, а где он до этого работал четыре долгих года? Скорее всего нигде. А если так, то выходит, что четыре года он ждал этой счастливой возможности пристроиться на столь «высокую» должность.
Он получает на руки документ, выдают его люди с интересными фамилиями, директор базы Пратнегер и главный бухгалтер Либенсон, с наделением права предъявителю представлять лесобазу «в судебных и административных государственных учреждениях».
Что может юрисконсульт решать за пределами лесобазы? Почти ничего, он может свериться с организациями, находящимися где-то в других районах по каким-то взаимным хозяйственно-торговым отношениям, договорам и так далее.
Но за формальными рамками документа проглядывает жизненно важная для него необходимость и возможность передвигаться, и данное удостоверение — как оправдание нахождения за пределами строго очерченной каждому, в том числе и ему, территории. Также данный документ дает обладателю и слабую, зыбкую надежду спастись от карающего меча чекистов, денно и нощно расчищающих поляны Родины от бесчисленных врагов народа. Выдавшие «ценную» бумагу директор и главный бухгалтер головой отвечали за каждую печатную букву в ней, и если владелец его допускал какой-либо проступок, то карающие стражи закона приходили к выдавшей бумагу организации. И сами подписанты могли уйти надолго в места не столь отдаленные, а может, и навсегда, вслед за владельцем справки.
Но для ссыльного этот документ, помимо всего, дает и другую возможность: по ходу своего движения разыскать родных и близких, разбросанных, разметенных по всей необъятной земле Средней Азии и Казахстана. Может, он и нашел своих родных, может, это удостоверение сыграло свою великую роль в том, о чем другим и мечтать не приходилось. Может, заодно и другим несчастным помог найти своих родных и близких.
Я все не перестаю размышлять об этом человеке. Что он думал, где он ходил, каким он был, этот теперь уже еще один известный узник сталинского ГУЛАГа? Не знаю, но могу догадываться, что это был, как и тысячи таких же, честный, порядочный и хороший человек. Он нашел способ устроиться на работу, при том, что спецпереселенцев нигде на какую-либо значимую работу не принимали. Был категорический запрет. Значит, скорее всего, это фронтовик, имевший заслуги и награды, и потому ему, видно, было сделано некоторое послабление. А устроиться на работу, характер которой позволял бы получить документ с правом разъездов, могли только избранные...
…Людей при депортации забирали прямо с постели, гнали к вагонам-скотовозам, и никто не знал, куда кого повезут, весь народ — от мала до велика — лишился не только Родины и родной земли, но даже возможности что-либо узнать о месте нахождения близких. Абсолютное отсутствие сведений о своих родных, а увидеть и вовсе не мечталось. Так в безвестности люди и прожили довольно долго.
Мать была разлучена с единственным сыном, муж с женой, дети с родителями, брат с братом, сестра с братом, это происходило сплошь и рядом.
Все они, кто остался жив, нашли друг друга, когда усатый уголовник, сидевший в Кремле, отдал Богу свою сатанинскую душу. Но это произошло слишком поздно, спустя долгих девять лет, сроком, в два раза перекрывавшим продолжительность Великой Отечественной войны.
Так и жили люди, так надолго затянулась эта каторга — и не пересказать, не передать словами, что испытал народ, оторванный от родных ущелий и гор, от родной земли. Чужбина, даже с райскими садами, кисельными и молочными берегами, не заменит милой Родины, но если ко всему чужбина — еще каторга и ад земной, а человек в качестве ее невольника в кандалах, что может быть хуже и ужаснее?
Киргизия, Казахстан, Узбекистан — места распыла многих других наказанных народов... Только через тринадцать лет чеченский и ингушский народы, наконец, через сопротивление многих, не хотевших этого возвращения, обрели свою историческую Родину, вернулись к родным очагам...
И теперь этот обвинительный документ, как отголосок, как гулкое, грустное эхо из того страшного времени, будет храниться у меня.
Мои потомки тоже будут знать, что была система так называемого «социализма-коммунизма Маркса—Ленина—Сталина», циничная, ужасающая, мерзкая по своей сути, сжавшая в стальной кулак огромный континент и превратившая эту территорию с народами в лагерь за колючей проволокой с отвратительным названием ГУЛАГ...