...Hanging on in quiet desperation is the English way...
...Застыть в тихом отчаянии, - это так по-английски...
Pink Floyd, Time
Стоял удушливый вечер, и еще, - курился этот теплый сладковатый запах разложения – colitas – знаете? Коитус одиночества и отчаяния на пути к тихому сумасшествию. Гниение тела и души, когда пытаешься – пытаешься - оторвать взгляд от точки на стене, когда хочется хотя бы где-нибудь запропасть, запропаститься – в хорошем доме ли, в постоялом дворце, в массажном тереме, в ночлежке лирического забытья – неважно – уткнуться в грудь, закопаться в паху; забыться, исчезая.
В этом движении - куда-нибудь - под руку подвернулся постоялый дворец. Нет, не класса «Калиф», - попроще. Хорошо, это был «Полночный бай Назарян», 1280 Шершеляшери в нашем городе, «иногородних просьба не беспокоиться, хотя…». Хотя изначально тянуло, пожалуй, в простенькую ночлежку, в уютную до-утра-на-тебе-ночнушку с незамысловатым звоночным будилой на тумбочке или же убойными (ко времени это) тихоходиками над аркой перехода в сферу автономного питания. Однако пути его неисповедимы – выбираем мы их или они нас? – и привели они в этот «Полночный бай», и я зашел, приведен. Да, вошел под тягучее «do» самого нижнего регистра. Какой-то надменный колокол устроил колокольне бой, ударив по ней, да и по мне тоже этим тяжелым всепроникающим звуком. Всего один раз, но предельно поразительным образом.
«Неужели уже час?» - ужаснулся я. «Да, час», - подтвердила девушка за прилавком. «Велкам», - продолжила она гостеприимно. «Мы ждали». Вышла из-за барьера, и, приглашающе кивнув, двинулась куда-то в глубь коридора. «Мы ждали тебя», - зашелестели, как страницы книги, стены. Девушка оглядывалась, проверяя, иду ли я за ней, и загадочно улыбалась. Кажется, что она что-то тихонько напевала. Какую-то меланхолическую, безумно мелодичную песню. С тупым, нет, даже бессмысленным текстом. «Ждали-ждали-ждали, пришел-пришел-пришел, проходи-проходи-проходи, доб-ро-по-жа-ло-вать». Наконец, она привела меня к какому-то номеру, открыла дверь, а потом, когда я зашел, закрыла. Может быть даже на ключ. Я, чувствуя усталость, опустошенность, присел, за неимением иной мебели, прямо на кровать. «Я ждала тебя», - нежно прошептала люстра, массивная люстра, опускаясь мне на голову.
В общем-то подробности первого визита во дворец я помню с трудом, все как-то заволокло туманом. Но, наверное, была в той ночи какая-то чудовищная прелесть, раз я потом, не помню через сколько дней, вернулся, и затем возвращался еще позорное количество раз.
Начал приходить, или, как говорится, приходить стал, как если бы уходов и не было, как вроде бы и не о них речь, но лишь о приходах только; а такой подход к приходам – не верная ли основа безисходности? Это как пустые мечтания растянуться на песке, на песочной от солнца траве, в сочной и бледной одновременно тенеграмме реалий и грёз – вот откуда это проистекало, по-видимому? Пикник за городом, завтрак на мураве, где моне там звон наводит, томн. Томен, мэн. Звон лон. Дык и вот оно, логово.
Но не забудем же при этом и интерактивность, эту приятную встроенную функцию таких графических интерфейсов.
Приходы в постоялый дворец с его сказочной оболочкой происходили на фоне серейшей почасовки. Когда потехе час. Наблюдался этот час его часовыми оловянно, но, не сомневайтесь, - зорко; попробую об этом далее, если получится. А теперь, пока/здесь/теперь поговорим-ка лучше о приятном, о его великих малостях. Попробуем, ну же?
Mirrors on the ceiling, the pink champagne on ice
And she said we are all just prisoners here of our own device…
Зеркальные потолки, розовое шампанское на льду,
Она: "Здесь мы все лишь пленники наших собственных затей"…
The Eagles, Hotel California
А есть у вас девушка, нет - женщина - причем уже немолодая, зовут Мэй Кэ, - спросил резко. Мм-эй-ей-ей, - повторила удивленно, а потом вдруг расхохоталась вороною, сверкнув брэкетами на зубах; пыль на ее прилавке восторженно подпрыгнула, взвилась и свилась сначала в ленту, а потом в кулак, шибанув в нос. Я недовольно поморщился, кашлянул. Одернулась, смех стал опять мелодичным, только, кажется, прошептала кому-то под прилавок: Ну вот; поди погуляй-ка, дружок, ку-ку-м-мур. Ф-фур, м-мур, - фыркнул кто-то, и ускакал, мелькнув серым хвостом в туннеле-коридоре. Девушки, здесь все де-вуш-ки, де-вуш-ки - без-и-ме-ни – и – ме-ни, - пропела девушка, улыбаясь ну-так-сладко, но скорчив походя в окно презрительную гримаску, кажется. А шлюшка-то заносчива, - подумал я, зачем-то примеряя-примеривая бутафорскую улыбку требовательного, знающего себе цену клиента. Стоящий под окном Мерседес вдруг ослепил фарами (господи, да что за ночь такая?) и опять потух, сдулся. Нет, этого, наверное, не было. Прикошмарилось-привиделось. Спишите на люминисцентные галлюцинации.
Наверное, эта тиффани-твистнутая, мерседес-бенцнутая – помешанная на роскоши – милашка меня дико раздражала, и я проскрипел в повороте на сто восемьдесят, но, в результате, наткнулся опять на нее же. Теплая, мягкая, местами упругая, неплохой тест-образец. Мурлычит знакомую песенку; так сладко-малиново, дрёмно-дримно. Что-за-черт? Перемахнула через прилавок? Любопытно. (Развернуться). Вот вам и здрасьте, давно не виделись: уставилась как удав на кролика. Нет, это зоопарк какой-то, - пробурчал сердито. И стал раздраженно подпевать: ну что за мордашка, что за милая мордашка? А мордашка уже оформляет чей-то заказ. Я почему-то лезу в карман; оказалось, за бумажником; и что оказия?
Да, выбрал ее из меню, из карты вин (при взгляде на которую глаза мои совершенно разбежались и как бы безнадежно заблудились на местности) по каким-то необъяснимым признакам. Забытым, непонятным, не подноготным вовсе. Может быть, даже просто по номеру – 4891205 – ткнул да и все. Не помню. Скорее всего, выбрал чисто вслепую.
Щёлк. Троянский бархат, немурский шелк. Девушка, оформляя сделку и ковыряюсь с моею кредиткой, старательно вдруг засопела; это успокоило, расслабило. Однако, может быть, - психологический прием? Они ведь проходят, в рамках расходов на обучение персонала, начальный тренинг и всякие там курсы повышений и т.д. - для работы с клиентом, этой муторно-нервной квазиактивности, включая работу с «сердитым клиентом». (Потехи ради представляю себя дирижером могучей клиент-сервисной кучки. Стою на вершине во фраке и мраке, луч света не в счет. Резкий взмах волшебной сервисною палочкою вниз - пике, пикирование – всем молчать – а начавшуюся партию пикировки с «сердитым» - оборвать, замять, заретушировать, сесть на нее задом или даже задом наперед. Сердитый взгляд «дирижера» на арфисток. Есть арфистки? Или игруньи на лютне и цинь – зэ сэйм син – та же фигня. Есть? Арфистки вскакивают. Соглашательски, оппортунистически кивая головами, медленно кружат по торговым площадям, натыкаясь на предметы, но аккуратно; задумчиво улыбаясь, теребят свои земные и неземные одежды, скромно намекая на стриптиз. В целом – пантомима: пантомима покорности, смирения, мирного благостного раболепия. Вот как это должно происходить, господа). Тем (или не тем?) временем девушка, отсопев финансовую арию, увела меня опять своими чертовыми переходами – под Добропожаловать, ДП, ДП, ДП – в номер – интерактив номера - 4891205 – к месту моей заказной постоялости.
А там можно и опуститься на траву в полное свое удовольствие (эффект опускающейся люстры я велел отключить; кстати, это там в добропожалуйственном пакете, и отключение стоит денег; это вам так, для сведения, если интересуетесь). Свет как в моей (4891205), так и в смежной (-4891205) комнате можно – по желанию - как включить, так и выключить, и это, как ни странно, бесплатно: свободная опция. Также несколько секунд или минут, в зависимости от конъюнктуры, на подготовку к стрельбе.
-4891205, ее оригинал или копии-мишени неуловимо схожи с Мэй. Хотя и не так уж и неуловимо, почему же? Иногда, временами, порою - и очень даже часто - мне кажется, что это вылитая Мэй, хотя я и понимаю, что такое невозможно. Однако тела ведь не нашли, как ни верти, поэтому чем черт не шутит? Они не нашли, а я нашел, - бормотал я себе под нос эту вот вопиющую глупость в каком-то лихорадочном упрямстве. Даже тот равнобедренный треугольник родинок на левой подмышке – нет, это же черти что, какая-то хрень прямо. Да нет, родинки – наверняка обман, подлог, манипуляция. Да и тьфу на все. Подготовиться к стрельбе, короче. Незабвенная Мэй, я здесь. А ты?
Взводя курок своего вороненого браунинга, вскидываешь голову, закусываешь губу. Глаза чернеют, это из-за твоих, ох уж, зрачков. Они и страшны, и притягивают одновременно. Всмотреться. Но приходится снаряжать магазин, закрывать затвор; холостой спуск; передергиваю затвор дробовика. Курсант, или как там – кадет такой-то к стрельбе готов, - с неловкой ухмылкой, ухмылкой неловкости. Готов, готовы. Нет, впрочем, не хочу. Не хочу об этом, потому что это бессмысленно, так же как, описывая грозу, писать какую-нибудь тупую ерунду: ударила первая молния, раскаты грома, молнии метались, и т.п. Оставим эту порнографию «современных интерактивных связей» им – да, им на откуп, уступим это поле боя, пусть возрадуются. Поляжем.
Или, может, так: постфактум или же нотабене. Гроза прошла, мы лежим на пожухлой траве; удаляющиеся – тяжелыми шагами - удары молнии/раскаты грома. Нам не ясно, мы живы или мертвы; может быть это даже какое-то переходное состояние. В небе серое и черное смешано с розово-красным резкими протяжными мазками. Томительное зудение далекого локомотива, писк комара / читай «комарихи», скрежет скрижалей, взмахи крыльев нетопырей, предбудильный напряг будильника в момент сцепки стрелок? Ясно одно – мы упали на землю, это уж точно. Упали, пораженные электричеством, ударной волной, или чем там еще? Все?
Да почти что. Ну разве что вот, еще кой чего. Полнейшая бессмыслица, впрочем.
And in the master's chambers, they gathered for the feast
They stab it with their steely knives but they just can't kill the beast.
А в самых лучших покоях они собрались для пира -
Тычут своими стальными ножами, но убить зверя они просто не в силах.
The Eagles, Hotel California
***
Это отрывок из повести.
Начало - здесь - http://www.proza.ru/2012/06/27/118