Моему отцу посвящаю.
Эта история приключилась со мной в трехлетнем возрасте.
Стерлись давно уже в памяти подробности моей жизни до этого случая, но то, что приключилось с нами в тот день, я запомнил до мельчайших деталей.
И иногда эта картинка прокручивается в моей памяти, как на экране кино – яркая, четкая, цветная.
С нами – это со мной и моим отцом.
Я был первым, поздним и долгожданным ребенком.
Отцу на момент моего рождения двадцать восемь исполнилось. Значит, на момент истории этой тридцать один год ему был.
Родился я на Дальнем Востоке в городе Советская Гавань, куда родители отправились сразу же после свадьбы. На строительство порта. Отец работал механиком в мехмастерских , а мама в бухгалтерии.
Вдохновителем их переезда из Москвы была сестра отца тетя Клара, живущая в этом городе. Она и оформила вызов. Начиналось интенсивное строительство порта, нужны были рабочие руки, платились северные коэффициенты, а молодежи, прибывшей по путевкам райкомов и горкомов комсомола, выдавали жилье.
Вот к этой тетке в гости мы и отправились в тот день. Жила она сравнительно недалеко в собственном одноэтажном деревянном домике, который был прекрасно виден из нашего окна на третьем этаже кирпичной четырехэтажки. И разделял нас только глубокий овраг, по дну которого протекал летом быстрый и шумный ручей. Через овраг в паре километров от нашего дома был переброшен деревянный мост, но, сколько себя помню, ходили мы в гости всегда напрямик – осторожно по крутым тропинкам в слаломном стиле переползая овраг и по огромным валунам перепрыгивая ручей.
И не изменили этому маршруту и на этот раз.
Дело было зимой. А может быть поздней осенью. Было холодно, но снега не было. И овраг весь блестел ото льда – и склоны его и замерзший ручей внизу. Наверное, накануне был дождь, а потом ударил мороз.
Одной рукой отец за ладошку держал меня, во второй нес маленький, но тяжелый, как мне запомнилось, чемоданчик. В таком порядке мы и ступили на край оврага.
Попытка повторить летнюю зигзагообразную тактику спуска сразу же провалилась. Пройдя несколько шагов, отец все же подскользнулся и, прижав меня к себе и не выпуская из рук своего чемоданчика, стремительно помчался вниз.
Теперь я понимаю, что мы могли тогда запросто сломать себе шею. Но нам повезло и мы остановились внизу в целости и сохранности. Отец наверняка ушибся, но ничего не сказал ни мне, ни матери потом. А, может, я этого просто не запомнил.
Придя в себя мы осторожно перебрались по замерзшим в прозрачной воде валунам.
И начался незабываемый подъем.
Первая, вторая, третья, десятая попытки отличались друг от друга только высотой пройденного пути – треть, половина, три четверти. И мы снова и снова скатывались вниз – отец в охапку со мной и опережающий нас чемодан, отец с чемоданом и догоняющий эту компанию я, а потом снова я, и снова отец, и снова чемодан. Но уже все отдельно. И всегда вниз.
Вышли мы из дома около полудня, а максимального результата подъема достигли, когда уже смеркалось. Близок был верхний край обрыва. Виден был теткин дом с зажженными окнами.
Мы отдыхали на небольшом скользком уступчике. Отец дышал тяжело. И нужно было сделать всего несколько шагов, чтобы ухватиться за край.
Первым вниз полетел чемодан, потом застонавший от ярости отец, а следом я.
Доехав на спине до него, я увидел, что он сидит, обхватив руками колени, и плачет. Плачет громко, навзрыд, по-детски размазывая слезы по щекам.
Уже в темноте кто-то окликнул нас сверху и к нашим ногам упала веревка, за которую нас и вытащили наверх.
Это мама, придя с работы и не обнаружив нас у тетки, бросилась на поиски.
И нашла нас на самом дне самого глубокого ущелья.
И спасла.