Злобная тетька мстительно сощурила глаза: «Как можно! Вот так взять и похоронить человека! И не просто человека, а общественного деятеля! И не просто общественного деятеля, а руководителя страны! И не просто страны!...»
Она задохнулась от собственной патетики и глотнула воздуха.
«Это же, это же политическая близорукость!»-выпалила она в пространство кабинета, и комиссия, несколько минут назад дружелюбно настроенная, сдулась и поникла.
«Все.-поняла я.-Никуда я не поеду. Ни в какую заграницу.»
Тетка с самого начала была против меня. С первой минуты.
Может, потому что у меня было прекрасное настроение.
Может, потому что с симпатией смотрели в мою сторону остальные члены комиссии, сплошь мужчины..
Может, потому что я была молода..
Может, потому что после пары смешных простых вопросов, набивших им оскомину, члены комиссии почти единогласно закивали на предложение седого ветерана: «А чего ее гонять, она сама-секретарь комсомольский. На хорошем счету и партийная организация их предприятия. Отпустим человека! Тем более - с работы она...»
Может, все это вместе вывело из равновесия моложавую, в общем-то, женщину.
Не знаю.
Но женщина на глазах превратилась в тетку и ринулась в бой.
«Как это: «отпустим?» А если они поедут в капстрану, и она окажется неготовой к борьбе?» -взвизгнула тетка.
Аргумент, однако!
И уставшие от «чисток» мужчины склонили головы...
Тетка вершила бал.
Но я стойко держалась.
«Чего мне бояться?!»-вертелась в голове крамольная фраза.
Меня пытались исключить из комсомола в институте, я многократно проходила комиссии при вступлении в партию, да и работа в действующих электроустановках - это тоже, знаете ли, не фунт изюму.
Жизнь учила меня держать удар. Хорошие учителя встречались. Опытные...
Тетка свирепела.
Я не ломалась и в расставленные ею силки не попадалась.
«А что произошло во Вьетнаме? Сегодня!»-почти потеряв надежду на успех задала она очередной каверзный вопрос.
Утром радио с максимально убранным звуком прошелестело: «Ханой в трауре. Приспущены флаги...»
Дальше я не дослушала: надо было успеть к автобусу. На работу.
Что может произойти в далекой стране, если она в трауре? Ясно: почил в бозе кто-то из руководителей государства.
Давненько я не интересовалась Вьетнамом!
Кто там на верхушке власти? Дедушка Хо? Товарищ Хо Ши Мин, иными словами.
Быстро выстроив логическую цепочку, я доверчиво донесла свои рассуждения до комиссии: « Кажется, умер Хо Ши Мин?..»
И тетка победно взорвалась: « Кажется?! Как можно вот так огульно, не будучи уверенной...»
Наш комсомольский куратор опустила голову, и я поняла: битва проиграна. Я никуда не поеду.
А ведь еще вчера она, милый комсомольский инструктор, поставила меня в известность, что я буду руководителем группы секретарей нижневартовских первичек, награжденных за примерную работу поездкой за кордон: я старше и опытнее многих зеленых секретарей, я-замужем, у меня уже двое деток. Не останусь во враждебном лагере, в случае чего...
Да! Ну, и организация на хорошем счету..
«Что же случилось во Вьетнаме?»- окончательно политически расковавшись, наивно поинтересовалась я у почтенной комиссии и по устремленным в пол и стороны взглядам поняла: никто ничего не знает! Как и я!
Знала только тетка! И она ответила, как положено: «Здесь вопросы задаем МЫ!»
Я шла домой с опущенной головой. Боевой конь пал на самых подступах к крепости. Я тащилась по мертвому широкому полю, волоча за собой порубленные доспехи, а предводитель вражеского войска исступленно улюлюкала с башни невзятой мною крепостной стены....
Мне было грустно, что битва проиграна, но душу грела мысль, что товарищ Хо Ши Мин жив. Многие лета верному борцу с американской военщиной!
С Вьетнамом у меня давняя дружеская связь.
Она возникла неожиданно, когда на каникулах после окончания восьмого класса меня вдруг вызвали в Дом пионеров.
С чего бы?
Я уже давно комсомолка, но запыхавшееся дитя пионерского возраста в ободранных сандалиях и мокрым чубом, посланное за мною по страшной жаре, ждало. Надо идти. Я напоила гонца водичкой из-под крана, умыла и вытерла носовым платком его замурзюканную физиономию и пошла, палимая солнцем, к знакомому кирпичному сооружению в центре города.
Пионерское дитя тащилось следом, шаркало сандалиями и непрерывно ныло: "Мне жарко! Газировки хочу! Или мороженого! Я за тобой по солнцу бегал. Ну, купи мороженого!..."
Я наскребла необходимые 19 копеек, купила заветный вафельный стаканчик, протянула его мальчишке, и тот волшебным образом растаял в пространстве быстрее, чем замороженное сладкое чудо в его горячих ладошках, переходящее в естественное при такой жаре агрегатное состояние.
"Дом пионеров".
Я любила бывать в этом приземистом здании, протоптала к нему свою тропу, потому как там же размещалась и детская библиотека - приют неприкаянных детских душ, где с нами возились женщины с мизерной зарплатой и добрым сердцем.
Волшебницы моего детства в стоптанных туфлях и дешевой паровой завивкой!...
Под их руководством мы выпускали газеты и несколько раз выступали по радио, где читали стихи к той или иной дате:
«Своей юности не пожалев,
Ради наших счастливых рассветов,
Под березы легли, не успев
Получить комсомольских билетов...».
В библиотеке царили лучшие ароматы моего детства: запах книг и прохлады помещения с большими окнами, а на столах стояли букеты цветов по сезону, сорванных в палисадниках тех же библиотекарей.
Именно здесь я с удивлением узнала, что во французском языке ударение ставится на последнем слоге.
Об этом за столиком напротив поведал другу постриженный налысо и загоревший дочерна взрослый босоногий пацан лет одиннадцати.
Я услышала и приняла к сведению. Так странно: на последнем слоге! Выходит, по-французски мое имя звучит НаташА?! И я веселилась, произнося шепотом имена друзей на французский манер: как смешно! Придумают же люди!
Шелест страниц, тихие споры, которые выносились на улицу и превращались в баталии. И не только словесные.
В Доме пионеров меня ждало письмо. Из самого Вьетнама!
Как попал адрес девочки из маленького кубанского райцентра в дальние дали-не знаю. Скорее всего, этому способствовала Тамара Андреевна, мой учитель немецкого.
Как бы то ни было, а письмо, адресованное именно мне, имело вполне реальный вид и придавливало своим весом стол в кабинете директора Дома пионеров. Чудеса!!!!
По вытянутым лицам женщин я поняла, что они не знают, как поступить с письмом: отдать мне или попридержать. Сложность состояла в том, что директора не было, и ответственность возлагалась на них, рядовых бойцов пионерского фронта. А отвечать за неправильное решение очень не хотелось!
После некоторых препираний "отдать-не отдать" письмо мне все же вручили.
Я вышла на улицу, присела на лавочку в тени старых тополей, огляделась вокруг: никого!
И поднесла письмо к лицу...
Мне показалось, что от него исходит непривычный аромат. Немудрено: оно из далекой страны, такой далекой, что поверить в ее существование было трудно. На географической карте-пожалуйста: вот она, а в реальности...
Марки с конверта были кем-то аккуратно содраны, письмо распечатано. Я достала содержимое. Два листочка на тонюсенькой бумаге. Летящий изящный почерк. Буковки с точечками и крышечками над ними.
На русском-только две фразы: «Здравствуй, Наташа!», « До свидания, Наташа.»
И еще подпись: «Твоя подруга Нгуен Ким Лиен».
«Вот тебе и клюква!»-говорил в подобных ситуациях мой верный друг детства Михаил Зощенко. Да-да, тот самый, писатель! Автор рассказов о Миньке и Леле. Которые тоже-мои друзья.
«Чего делать-то?-задумалась я. –Как прочесть незнакомые письмена?»
Взгляд уперся в вывеску «Дом пионеров». Решение пришло сразу: кто меня вызвал, тот пусть и разбирается! И я зашагала к находившейся неподалеку почте.
«Редакция газеты «Пионерская правда», -написала я на конверте. А помимо тоненьких листочков с изящными незнакомыми буквами я вложила свое послание на телеграфном бланке: мол, переведите и пришлите мне обратно, будьте так добреньки. Чтобы я могла понять, услышать слова неизвестной мне девочки из города Ханой.
Какие были времена! Не прошло и месяца, как на мое имя прилетел конверт с переводом и извинениями за задержку: владеющий языком сотрудник в отъезде, так что пришлось обращаться сначала в МГУ, а потом в посольство Вьетнама.
Я через слово пробежала по строкам сопроводительного письма из «Пионерской правды» на красочном фирменном бланке, которое начиналось словами: «Дорогой юный друг!», и взяла в руки переведенное письмо от девочка из Вьетнама, страны, залитой кровью и напалмом, борющейся за независимость с мощным всемогущим врагом – великой Америкой.
Не могу передать трепет, испытанный мною, когда я читала слова, дошедшие ко мне за тысячи километров, написанные при свече, в пещерах, где девочка укрывалась во время авиабомбежек.
Я внимательно осмотрела тоненькие листочки с темными каплями стеарина свечей.
Господи, я могу спокойно идти в любую выбранную мною сторону, а моя ровесница, живущая на берегу Тихого океана, в это же самое время может погибнуть, не будучи ни в чем виноватой.
Я долго сочиняла ответ. Меня многое интересовало: живут ли у них дома слоны, помогают ли по хозяйству обезьяны, из чего сделаны те самые шляпы, которые носят вьетнамцы, как растут бананы, каков из себя этот далекий и неведомый город Ханой. Я не знала, что существует политическая цензура и писала письмо, как своей подруге, уехавшей в другой город. О книгах, которые читаю, о своих мечтах...
Засим я пошла по накатанной дорожке и отправила в «Пионерскую правду» для перевода на вьетнамский уже свое послание. Очевидно, сотрудник вернулся из дальних стран, и ответ пришел очень быстро. Я отнесла на почту письмо, состоявшее из оригинала и перевода, собственноручно наклеила множество марок и, вздохнув, отдала конверт за стойку.
«Лети с приветом, вернись с ответом!»- было написано на смешных открытках с голубками, которые в большом количестве имелись у моей подруги Верки. Где она их только брала?
"Вернись с ответом!»-искренне желала я.
Если вернется, значит, Нгуен Ким Лиен жива.
У меня было много друзей по переписке из Германии, Чехии, Югославии. Я была президентом школьного клуба интернациональной дружбы и помогала своей учительнице немецкого языка Тамаре Андреевне оформлять музей клуба, проводить вечера встреч с гражданами других стран и в поддержку государств, борющихся за свою независимость..
Много писем приходило ко мне из-за границы. Их писали Керстин из Дрездена, Олаф из Берлина, Астрид из Пархима. Они присылали цветные лаковые открытки и свои фото, столь же красочные. Нарядные заграничные дети.
Мне было интересно переписываться, удручало лишь низкое качество советских открыток и мое патологическое безденежье.
Я не смогла ответить достойно на дорогой подарок из Чехии: девочка прислала мне маленькую гуттаперчевую куколку в национальном наряде.
Куколка была умопомрачительно шикарно одета: несколько пышных юбок, белоснежная кофточка с широкими кружевными рукавами, вышитая жилетка и ЧЕРНЫЕ ЛАКИРОВАННЫЕ!!! башмачки на ножках...
Совершенно обалдевшая от такой красоты... я прервала переписку.
Я не могла купить что-то подобное в ответ.
В письме чешская девочка черным по белому написала: «Я дарю тебе куклу, а ты вышли мне такую же в вашем национальном наряде.»
И я, изучавшая немецкий, замолчала по-английски.
Во-первых, таких куколок в моей стране не существовало, во-вторых-у меня банально не было золотых дукатов в мешке, притороченном к дорожному седлу. Появившиеся там редкие "десюлики" молниеносно выметались горячим самумом моих желаний...
Это ведь очень непросто бывает: объяснить простые вещи...
Письма тем друзьям я отправляла, спокойно ожидая ответа, подбегала к почтовому ящику, радуясь новому толстенькому конверту: пришел ответ! И неслась за словарем: читать и отвечать!
Письмо от Нгуен я ждала долго.
Теперь я ощутила, что такое письмо с войны.
Не дождалась.
Повторно писать не стала. Потому что надежда на то, что затерялось ОДНО письмо существует: порвалось во время сортировки, выпало из рук нерадивого грузчика, вырвало ветром и унесло прямо в Тихий океан из сумки вьетнамского смуглого почтальона...
А вот если не будет ответа на второе, то...
И я больше не писала писем девочке с красивым почерком и мелодичным именем Нгуен Ким Лиен.
Так случилось, что спустя почти сорок лет я оказалась в самолете, летящем во Вьетнам. В тот самый, который в годы моей юности был только на карте.
Собрались мы быстро, настолько стремительно, что я не успела порыться в Инете как следует, и получить нужную мне информацию.
Самолет был забит до отказа. Было много вьетнамцев.
Ни один не уступил нам своего места, чтобы мы с мужем могли лететь рядом.
«Я, конечно, попрошу, но результат будет отрицательным,»-уверенно сказал стюард. И оказался прав.
Более десяти часов я летела по соседству с маленькой худенькой девушкой. Быстро наступила ночь, самолет не был оснащен телевизорами, умолк, наконец, пьяный молодой русский мужчина из соседнего ряда, и я задремала.
Глубокой ночью я проснулась и посмотрела в иллюминатор. Соседка крепко спала, свернувшись на сидении, укрытая пледом, и не мешала мне смотреть в ночь. Неожиданно внизу мелькнули огни. Они были очень яркими и расположены в определенном порядке. Я нависла над соседкой, сидящей у иллюминатора, чтобы получше рассмотреть источник света.
Странное ощущение возникло: эти огни мне что-то напоминали... Но что? Самолет сделал небольшой поворот, и стала видна яркая длинная дорожка, уходившая далеко-далеко. Ровно - поворот, ровно - поворот...
Да ведь это КИТАЙСКАЯ СТЕНА!!! Та самая: ВЕЛИКАЯ!
Я растолкала мужа, сидевшего через проход, он взглянул в окно и кивнул головой: да уж, впечатляюще!
Спали соседи, а я все вертелась, сдерживая желание крикнуть: «Смотрите! Внизу китайская стена! Одно из немногих сооружений, возведенных человеком, которое, говорят, видно из космоса!»
Стена закончилась, а мой восторг-нет. Какой труд, сколько сил, судеб, изломанных, как и эта стена, построенная ценой жизни одних, чтобы сохранить жизни других. Вот так часто происходит: чтобы жили следующие поколения, нужно погибнуть предыдущим.
Неужели эта несправедливость будет продолжаться вечно?
Для разговора на эту тему срочно требовался собеседник. Я обвела взглядом салон самолета. В обозримом приближении бодрствующих не было. Погрустив, я уснула.
Толчок в плечо разбудил меня. Соседка трясла меня за руку, щебетала что-то и указывала в иллюминатор.
Спасибо, девочка! Такой рассвет бывает раз в жизни, и я его увидела. Девушка, правда, указывала вниз, где отражали небо зеркальные поля рисовых чеков и темнели пчелиные соты приближающегося города.
«Сайгон!»-ткнула девушка в сторону города с тухнувшими огнями.
Город просыпался.
Город Хо Ши Мин. По-старому – Сайгон.
Вьетнам! Он существует! Вот он, под крылом!
«Вот тебе и клюква!»-сказал бы мой друг детства, мальчик Минька, который рос-рос и вырос в любимого моего писателя Михаила Зощенко. Интересно, а он бывал во Вьетнаме? Или Вьетнам назывался тогда по-другому?
Как мало я знаю о стране, в которую лечу, вернее, почти прилетела.. Это большое неуважение: приходить в гости к людям, не удосужившись узнать об их привычках и интересах, не говоря уже о стране. Маленькой, но гордой, населенной смелыми людьми, боровшимися за независимость своей страны долгие годы то с французами, то с китайцами, то с американцами.
Кажется, я уже говорила об этом?!
«Янки, гоу хоум!»-кричали американским солдатам на всех материках люди с разным цветом кожи и толщиной кошелька. Даже в самой Америке. Они кричали, а эти боролись. Позорная война, впрочем, как и всякая война, где людей лишают жизни.
И мы, школьники, тоже писали куда-то письма, и искренне, как могут только дети, сочувствовали своим сверстникам из далекой страны, которая для нас существовала лишь на карте...
На улице было не особенно жарко, встречающий, раскланявшись, загрузил нас в микроавтобус, и мы поехали по Вьетнаму.
Хо Ши Мин... Бывший Сайгон...
Хотелось выйти и осмотреться, но дорога до отеля была неблизкой, и я таращилась из окна автобуса, отмечая невероятную смесь стеклянных башен, малоэтажных узеньких сооружений, как будто сдавленных с боков по причине ограниченности места, там и сям мелькали большие и опять же маленькие храмы разных вероисповеданий с католическими крестами, китайскими огнедышащими змеями. По тротуарам бежали и шли дети в нарядах Санта-Клауса: приближалось католическое Рождество.
Рождество, ассоциирующееся у меня с густым снегопадом, свечами, украшенными елями, здесь, в жарком климате, выглядело несколько комично.
Поражало громадное количество мотороллеров. Их были тьмы и тьмы.. Это уже не Зощенко...
Сыновья сообщили: авто напрокат здесь брать нельзя - никто не придерживается особых правил. И это было чистой правдой: несколько километров перед нами в крайнем левом ряду невозмутимо дыркал на своем видавшем виды мото-драндулете вьетнамец в пробковом шлеме, абсолютно не реагируя на звуки нашего водителя.
Один сигналит и едет, другой просто едет. Оба абсолютно невозмутимы, не высовываются в окна, не машут руками и не орут оскорбительных слов. Ехать надо всем, и каждый старается сделать это для себя комфортным образом.
Почти все прохожие и абсолютно все водители были в повязках на лице. Ну, водители-понятно: чтобы уберечься от выхлопных газов, а прохожие? Причем, повязки были как из обычных носовых платков, так и кокетливые, белоснежные с оборочками, в горошек и в модную барбарисовскую клетку. Мало того, почти все, не смотря на жару, одеты таким образом, чтобы тело было максимально закрыто. Странно...
Мы переезжаем широкую, сплошь в кораблях и лодках, реку.
И вновь-городские кварталы. Мы едем, окруженные морем мотороллеров, на которых редко кто едет в одиночку. Зачастую эти двухколесные труженики везут целые семьи, где между родителями сидят или стоят для экономии места дети разных возрастов. Несмотря на скученность движения никто ни с кем не ругается и не сталкивается. Мало того. У многих водителей в руках телефоны, по которым они увлеченно переговариваются, ведя стальной рукой своего железного коня. Наверное, чтобы так ездить, нужно родиться вьетнамцем.
С плакатов на нас смотрит прошлая социалистическая жизнь, где в едином порыве поднятыми вверх руками розовощекие крупные и полнотелые граждане страны приветствуют вождя, гостей и друг друга. Таких крепких вьетнамцев мне не пришлось увидеть. Окружающие невысоки и хрупки.
На растяжках и фонарных столбах лица Санты перемежаются с золотыми серпами, молотами и звездами на алом фоне.
Страна, увлеченная большим коммунистическим другом, продолжает принятую политику с некоторыми мудрыми исключениями и нововведениями. Социализм с вьетнамским лицом.
В глубине сердца царапается неприятное чувство: мы будто обманули доверчивого ребенка. Позвали за собой, суля кисельные реки и молочные берега, а потом бросили малое дитя в темном лесу с саблезубыми тиграми.
Наша страна изменила название, политику, принципы, кинула тиграм кусок мяса и оставила ребенка в одиночестве. Ребенок оказался не по годам мудрым и трудолюбивым. Он быстро научился играть в игру, в которой и овцы должны быть целы, и волки-сыты. Или кто там у них...
Страна развивается и растет. Прекрасные здания, чистые улицы, дорогие собственные дома с изумительной красоты металлическими оградами и картинами на фасадах. Правда, совсем рядом стоят старенькие домишки, окруженные неубранным мусором, но начало положено.
Мы приехали в свою «деревню», которая оказалась ухоженным поселком из двухэтажных бетонно-стеклянных зданий, выстроенных по проекту австралийского архитектора, на идеально чистых улицах. У каждого коттеджа был свой бассейн, а совсем недалеко шумело серое зимнее море с теплой водой и множеством ракушек в зоне прибоя.
Вьетнамское солнце быстро изменило цвет нашей кожи, а загадку масок и длинных одежд местного населения помог разгадать управляющий нашего поселка-болгарин по происхождению и патриот Вьетнама по душе.
Оказывается, смуглый цвет кожи считается признаком низкого происхождения. Мол, в поле работаю, вот и загорел. Потому кутают свое лицо стар и млад, а салоны неплохо зарабатывают, отбеливая лица продвинутых офисных работников и элиты.
В краткие минуты отдыха от отдыха я носилась в Инете с целью наверстать упущенное и узнать о Вьетнаме побольше. С трепетом и горечью я читала о "тропе Хо Ши Мина", о страшных невосполнимых потерях, о горе этих хрупких и несгибаемых людей.
Мне очень хотелось найти ту девочку, что написала мне письмо в далекий и могущественный тогда Советский Союз, но многие НО выросли непреодолимой стеной.
Выяснилось, что фамилию Нгуен носит больше половины вьетнамцев, место нашего обитания слишком далеко от Сайгона, и навести справки о человеке с такой распространенной фамилией не представляется возможным. Адреса ее я, конечно, не помнила.
Глотая информацию я едва не поперхнулась.
Оказалось, что радость моя по поводу здравствующего тогда, в далеком уже 1986 году, дедушки Хо была напрасной.
Хо Ши Мин скончался задолго до моего идеологического поражения партийной теткой.
Первое имя дедушки Хо - Нгуен Шинь Кунг, второе — Нгуен Тат Тхань.
Тоже-Нгуен...
Хо Ши Мин - третье. Он умер в 1969 году, на 80-м году жизни.
По ком же скорбел Вьетнам в 1986 году?
И я набрала в поисковике два слова «Вьетнам и 1986».
Ларчик открылся легко и без скрипа.
В 1986 году ушел из жизни не менее известный вьетнамский политический деятель, личность, конкурировавшая по популярности с самим Хо Ши Мином. Человек, проигнорировавший последний завет своего руководители: кремировать его, поместить прах в три керамические урны и захоронить в каждой части страны — на севере, юге и в центре, где Хо Ши Мин родился. Тело Хо Ши Мина было забальзамировано и находится в мавзолее Ханоя на площади Бадинь.
10 июля 1986 года страна приспустила знамена и объявила траур по товарищу Ле Зуану, генеральному секретарю ЦК Компартии Вьетнама.
Отголосок этой печали долетел в далекий нефтяной край и позволил любознательной тетке лишить меня поездки за границу моей великой Родины в другую страну, которую моя великая Родина тоже бросила в том самом страшном лесу с саблезубыми тиграми.
Мои более удачливые и крепче подкованные коллеги по цеху - секретари нижневартовских комсомольских первичек слетали на Кубу, о чем я узнала тоже спустя много лет.
Кстати, на Кубе у меня тоже есть знакомый кубинец...