Ага, о саксофоне.
И обо мне, естественно. И о нашей с ним первой (и пока единственной) встрече, что называется, «рот-в-рот».
Начнём издалека, со скрипки. Умею ли я играть на скрипке? Раньше отвечал, что не знаю, потому что не пробовал. И это правда. А в День Флота 2011 года попробовал (пальцы ставил не кто-нибудь, а сам Александр Николаевич Гилёв!), теперь могу уверенно заявить: да, умею. Ну, конечно, беруши, да. Для слушателей. А как же. Моё исполнение «Чардаша» несколько... гм... своеобразное, не всякий воспримет. До выдающегося полонезера М. Огинского я в тот день, увы, не добрался (ибо отняли инструмент и позвали к столу), а больше пока оказии не было.
Теперь саксофон. Саксофон (кто не знает) – это такая изогнутая блестящая металлическая труба; в более узкую дырку дуешь, из более широкой вылетает музыкальное произведение. Если при этом там ещё чего-то нажимать, то это ваще.
У нас в подъезде жила Ленка Трушина, она ещё школьницей дула в саксофон, в том числе и с самой большой нашей ДК-овской сцены. И пела. Я всегда был уверен, что если получается у Ленки, то получится и у меня. Но Ленка улетела в Москву, закончила Гнесинку, стала Еленой Вилючинской и теперь где-то там поёт-саксофонит.
Главным и непревзойдённым саксофонистом Вилючинска и окрестностей стал Слава Коренфельд. Он дудел на всех концертах и праздниках. А чего не дудеть, если дудка есть. Набрал воздуха побольше – и дуй...
В общем, в 1995 году повесил я в шкаф свою парадную тужурку капитана 3 ранга (так и висит, кстати). И пошёл в народное хозяйство, то есть художником по свету в наш ДК. Должность называлась круто: «высококвалифицированный рабочий по обслуживанию системы управления театральным освещением». Плюс – нештатный видеооператор и видеоинженер. Световой аппаратуры нам тогда привезли – мама дорогая. По тем временам самую что ни на есть. На первом же концерте мы устроили светопреставление: Дидье Маруани с Жаном-Мишелем Жарром искусали бы себе все губы. От зависти. В общем, был я художником по свету.
А в те времена свидетели Иеговы (да и не только они, и не только тогда) мыкались в поисках присутственных мест для своих сборищ. Это уже потом почти все их раскусили, а тогда ещё нет. И по воскресеньям он арендовали большой зал ДК. Проходило это у них всегда одинаково: кто-то делает доклад с трибуны (ну, зачитывает вслух куски из Библии), а все остальные сидят с библиями на коленочках и внимательно следят по тексту, будто проверяют, не врёт ли докладчик. Ну, примерно как в консерватории.
Моя задача была прийти и включить им на сцене дежурное освещение. Задача Юрки Закутайло (он сейчас в прокуратуре Камчатского края трудится) была включить им микрофон на зал. Включаем и сидим у меня в конуре (в самом конце зала, сверху), болтаем за жизнь, а чтобы не слышать этих сектантов, на окошке опускали звуконепроницаемые прозрачные жалюзи.
Да, ещё один момент. По обеим сторонам сцены, на верхних порталах, в двух конурах стояли у меня две светопушки. Помощники оттуда подсвечивали во время концертов, а управлял ими я, сидя у своих пультов, посредством микрофона, который у меня на длинной гибкой стойке такой. Мои команды шли им в наушники, а для диалога с режиссёром во время репетиций мой голос выводился в большие колонки, которые торчали там же, в порталах. В описываемый момент были подключены именно колонки.
В общем, сидим мы с Юркой, языками чешем, а чтоб не так скучно было, у нас две бутылочки портвейна. Течёт разговор за жизнь... хорошо так... А у Юрки отец всю дорогу саксофонистом был, и чего-то завелись мы с ним за саксофон. И уже под конец второй бутылки, минут за пятнадцать до окончания этого очередного иеговистского сборища, смотрю – а у меня в конуре на боковом столе лежит саксофон Коренфельда. Как он тут оказался – ума не приложу. Может, Слава забыл его после того как спрыскивали очередной концерт... не знаю. В общем, лежит натуральный саксофон, предмет прений. Юрка (а он, кстати, сам талантливый клавишник) говорит:
– Берёшь и туда дуешь.
Я говорю:
– А ноты разные – они-то каким макаром получаются?
Он говорит:
– А это смотря как дуть. Плюс трости там.
Я говорю:
– Какие такие трости?
Он говорит:
– Ну вот смотри, – встаёт, идёт к саксофону, берёт его, возвращается на место и показывает.
Ух ты! Там и впрямь: нажимаешь, и сразу несколько дырок разных то открываются, то закрываются по-всякому, а клапана как раз перемычками металлическими соединены. Это вот, что ли, и есть трости, да? Вау! Я взял у Юрки саксофон и сам понажимал. Ну ни фига ж себе, какая тема. А раз есть тема, то по ней надо продвинуться. Вот дунуть – это что, прямо вот сюда, что ли? А как губы держать, когда тут просто дырка?
Юрка говорит:
– Мундштук надо. Специальный, костяной. Называется «язычок». Саксофон – он инструмент язычковый. Манок на утку видел когда-нибудь?
Конечно, видел. А то! Сразу стало всё понятно. Где взять язычок? Чем его заменить можно? Оу, да вот же он, тоже сбоку лежит. Взял и вставил. Чпок!
– А теперь что?
– А теперь суй в рот и губы делай вот так.
– Погоди, давай сперва горлы промочим. Всё ж такой исторический момент – я; в первый; раз; на; саксофоне; играю.
Промочили. Сунул инструмент в рот, сделал губы «вот так». Юрка говорит:
– Давай. Дуй.
И я дал. Дунул.
А выхлопная труба саксофона оказалась точно у микрофона, но мы-то этого не заметили...
В это время в зале «свидетели» проходили (как вы уже, вероятно, догадываетесь) библейские предания о том, как израильтяне завоёвывали Ханаан, и как по пути им попался уездный город Иерихон. И вот в этот самый апогейный момент, когда докладчик воздел руки к небесам (точнее, к подвесному потолку зала и прожекторам) и торжественно возгласил (не помню точно, как там по тексту) о том, что возопили, значицца, трубы, весь зал был оглушён ослиным рёвом саксофона из боковых колонок (а там моща – ого-го, они ж не только для громкой связи использовались). Даже не так: сказать «ослиный» – это всё равно что не сказать ничего. Я дунул в саксофон впервые в жизни и постарался вложить в свою первую саксофоновую ноту всего себя вместе с душой и желчным пузырём.
У них там библии с коленочек на пол попадали; докладчик пригнулся, как при ядерном взрыве, все обалдели и, предполагаю, испытали нечто среднее между благоговейным ужасом, массовым оргазмом и божественным экстазом.
Однако это был всего лишь затакт. Последние слова докладчика «...и рухнули стены Иерихона...» (или что-то там типа) потонули в моей второй ноте, не менее искренней, чем первая, только я при этом ещё нажал какие-то трости, получилось куда ниже и с рыкоподобным клёкотом, как укушенный в жопу сивуч кричит, а что там было в зале, можно себе только представить. Мне потом рассказывали. Их предводитель со мной на одной лестничной площадке живёт, мы приятели ещё со старшей группы детского садика.
В общем, через неделю иеговисты у нас уже не арендозалились. Думаю, что мы с Юркой тут не при чём, просто директор к тому времени уже просёк, что это обратно секта, а это вовсе не то, что ему как директору было надо.
Могу ли я считать себя саксофонистом? Конечно, могу. Сыграно ж было, как по нотам.
2012