СТУДЕНЧЕСКИЕ ГОДЫ. ЦЕЛИНА.
В 1955 году я стал студентом электротехнического факультета Ереванского политехнического института. Мне было 16 лет и, фактически еще не выйдя из отрочества, я попал в категорию студентов, публики более самостоятельной и взрослой. Первый год учебы оказался очень трудным. Полная самостоятельность в учебе и отсутствие ежедневного контроля со стороны преподавателей, как это было в школе, привели к тому, что я чуть не вылетел из института. Тому была еще одна серьезная причина. Я впервые стал встречаться с девушкой, которая была старше меня на четыре года, и совсем потерял голову. Почти ежедневно пропускал занятия. В один прекрасный вечер к нам домой пожаловало комсомольское бюро факультета в полном составе, чтобы сообщить родителям о моем поведении и принять соответствующие меры. Мой роман с сокурсницей комсорга был в центре внимания пришедших. Отец спросил их:
- А барышня-то хоть симпатичная?
Комсорг стал ее расхваливать с большим энтузиазмом. Остальные дружно поддакивали. Отец рассмеялся и сказал:
- Короче. Вы хотите, чтобы я запретил моему сыну встречаться с этой девушкой. Неужели вы думаете, что таким способом можно добиться расположения молодой женщины? С вами все ясно. Мы очень тронуты вашей заботой. А теперь уходите.
Через некоторое время все встало на свои места. Учиться стало интереснее, и я перестал пропускать занятия.
В то время еще не было студенческих стройотрядов и каждое лето многие студенты отправлялись на целину убирать урожай, чтобы немного подзаработать. Поездка на целину была добровольной. И по окончании второго курса я со многими однокурсниками отправился в Северный Казахстан. Ехали мы в товарных вагонах, по 40 человек в каждом, целых две недели, с частыми остановками.
Первая большая остановка была на станции Баладжары возле Баку. Поскольку я в Баку никогда не был, мы с товарищем взяли такси и попросили водителя показать нам город. Водитель оказался словоохотливым. Было немного странно видеть, что он сидит за рулем босиком. Рядом с педалями лежала пара стоптанных босоножек. Мы доехали до центра и началась экскурсия.
- Это улица Пироспект Сталина, а это улица Пироспект Ленина, а это улица Коммерческий от слова коммунист (имелась в виду Торговая). Кинотеатр «Низами».
Баку нам понравился. Затем решили перекусить и водитель отвез нас в чайхану на Приморском бульваре. Когда в конце обеда нам подали чай, чайханщик произнес следующее заклинание:
- Хочешь быть здоровым – пей чай! Хочешь быть больным – пей чай! Хочешь жениться – пей чай! Хочешь разводиться – пей чай! Чай помогает от рука, от нога, от глаза, от зуба!
Мы выпили довольно много чая. Он был вкусный и ароматный, с кардамоном.
Затем были остановки в Уральске, Оренбурге, Орске и других городах. Наконец, мы прибыли на разъезд № 63 Денисовского района Северо-Казахстанской области. Погрузились в грузовики, и наш отряд отправился в совхоз Комаровский.
Через несколько минут пути мы увидели сильный пожар. Это горел хлеб. Мы подъехали к месту пожара, который охватил несколько десятков гектаров. Машины остановились, и мы бросились тушить пожар чуть ли не голыми руками. Почувствовав бесполезность наших усилий, поехали дальше, в надежде добраться до первого же населенного пункта и предложить свою помощь. Доехали. Все спят, и никому нет дела до пожара. А зарево все увеличивалось. В степи видно далеко. Наконец достучались в один из бараков. Вышел заспанный мужик и после матерного приветствия объяснил нам-дуракам, что хлеб подожгли специально, потому, что он был заражен какой-то гадостью.
Короче, урожай нам собирать не пришлось. Мы поработали несколько месяцев на строительстве клуба, изготовлении саманного кирпича, обустройстве тока для молотьбы и на прочих работах такого рода.
Саманный кирпич делали по уши в глине, с использованием техники в виде бычьих упряжек под пение на мотив арии Мефистофеля «Погоняй быков быстрей, давай быстрей! Заработаешь грошей! Да, да грошей».
Кормежка в столовой была отвратительная. «Борщ» только из капусты с водой и макароны с капелькой комбижира. На десерт морковный чай в полулитровых стеклянных банках. Мясом не пахло, а в магазине из продуктов можно было купить только конфеты «подушечки» и задубевшее печенье «Салам» («привет» по-русски). Алкоголь перестали продавать после того, как на Первое мая завезли две бочки пива и в очереди томимые жаждой мужики покалечили друг друга. В совхозе было много бывших заключенных, выпущенных досрочно с условием поработать остаток срока в целинных совхозах.
Мы решили эту проблему по-своему; собрали деньги на пару ящиков водки и за две «поллитры» водитель на грузовике отправился на станцию Карталы (500 км от совхоза). Возвратившись, он тут же, не заходя домой, выпил обе бутылки прямо из горлышка и лег спать под свою машину. Проспавшись, со слезами попросил дать опохмелиться. Дали. А на вопрос «почему он не купил себе водки», вытаращив от удивления глаза, ответил, что так торопился туда и обратно, чтобы получить причитающиеся две бутылки, что это не пришло в голову. Водитель был ленинградец и вполне приличный парень. Но тоскливая и однообразная жизнь сделала его несообразительным.
Поскольку в нашем совхозе никаких развлечений не было, мы по субботам отправлялись пешком за 20 км в деревню Княженка Челябинской области на танцы, где пользовались большим успехом у местных дам. Мужская половина населения после нескольких неудачных попыток разобраться с нами, тихо ненавидела нас и затаилась в надежде отловить когда-нибудь поодиночке. Но мы держались плотной командой и даже во время приватных бесед с девицами старались не терять друг друга из виду.
Как-то раз, проходя мимо колхозной птицефермы, стоявшей в отдалении от деревни, кому-то в голову пришла шальная мысль разжиться курами. Сказано – сделано. К утру мы притащили к себе в палатки более двадцати кур, которых ощипали и торжественно сварили в большом бидоне для воды.
Это был настоящий пир. Набеги повторялись до тех пор, пока к нам не прибыл представитель ЦК комсомола Армении, который попросил прекратить набеги и пообещал договориться о более приличной еде в нашей столовой. Через несколько дней мы в столовой объедались жареными карасями, но эта радость была недолговечной, мяса же мы так и не увидели.
Голод – не тетка. Пришлось экспроприировать личного поросенка у директора совхоза. На охоту за поросенком отправились трое добровольцев во главе с Юркой Губиевым – осетином, который сказал, что он большой специалист по похищению поросят. Вооружившись мешком, в который была насыпана мука и кукуруза «охотники» приманили поросенка в мешок, тот, не сопротивляясь, залез и начал чавкать. После комбикорма, естественно, он не устоял перед таким деликатесом. Когда вкуснятина закончилась, поросенок поднял страшный визг, грозя перебудить весь совхоз. Тогда его решили прикончить, не донося до нашего лагеря. Юрка всадил ему нож под лопатку. Поросенок вырвался и с ножом в боку бросился бежать в сторону своего дома. Но не добежал, свалился.
Шашлык получился отменный. А четыре бутылки пятизвездочного армянского коньяка, которые выкопал из земли один из наших ребят, вызвали бурю восторга. Оказывается, он их там зарыл до подходящего случая.
В самый разгар пиршества к нашим палаткам подъехал на газике директор совхоза и спросил, не видели ли мы его поросенка. Получив отрицательный ответ, он был приглашен отведать шашлык из барсука! Барсуки и тушканчики водились здесь в изобилии, другой живности не было. После второго стакана коньяка поросенок был забыт. Не знаю, пытался ли он впоследствии жарить шашлык из барсучатины, но «наш барсук» произвел на него неизгладимое впечатление.
На всю округу был один милиционер – младший лейтенант, который по вечерам боялся выходить из дома. Бывшие зэки его время от времени поколачивали, для порядка. Он иногда приезжал к нам и пытался уговорить организовать народную «дружину». Нам не хотелось ссориться с уголовниками. Они нас не трогали, и мы отказались, скромно заявив, что мы всего лишь студенты и еще не доросли до народа.
В нашем районе было несколько поселений депортированных во арея войны ингушей. Их все боялись из-за жестокости и невероятной мстительности. Даже наиболее отчаянные старались обходить их села стороной. Однажды, возвращаясь с очередного похода на танцы, мы решили сократить дорогу и пошли через овраги. По дороге мы услышали захлебывающийся женский крик и помчались на помощь. Оказалось, что двое беглых уголовников затащили ингушскую девчонку в овраг, чтобы изнасиловать. Но тут нагрянули мы и отбили бедняжку. Она допоздна искала потерявшуюся козу. Мы ее подвели к селу и хотели, было, уйти, но не тут-то было. Дюжина мужчин с охотничьими ружьями и кинжалами окружила нас и повела в село. Там нас заперли в каком-то сарае. Через некоторое время нас отвели в дом, где собрались старики. Девушка рассказала им все, как было, и часть мужчин отправилась на поиски обидчиков. Нас же поблагодарили, накормили и сказали, что в случае чего мы можем на них рассчитывать. После чего нас уложили спать. Перед рассветом к нам в комнату пробралась спасенная девушка и заливаясь слезами сказала, что нам нужно срочно уходить, так как насильников не нашли и самый старший сказал, что раз мы их не задержали, то возможно, что это наши знакомые. Утром решили нас допросить пожестче.
Видимо она знала, что это означает. Мы оставили записку с благодарностью за угощение, написав, что нам утром нужно быть в совхозе, на цыпочках вышли из дома и почти бегом отправились подальше от этого села. Благородные поступки тоже наказуемы.
Мы перестали ходить в Княженку. Начался международный фестиваль молодежи и студентов в Москве и по вечерам до поздней ночи мы слушали передачи из Москвы. Много пели. Особенно любили наш гимн на мелодию марша целинников. Слова были плодом нашего коллективного творчества:
На земле далекой, на земле целинной,
Где по джунглям бродят тигр и дикий слон,
Появился парень стройный и красивый,
Ереванский стильный парень Мамикон.
Кустанай -дорога длинная.
Кустанай – земля целинная.
Кустанай танцует бугги
Под Ереванский стильный джаз.
Волки и гориллы, львы и крокодилы
Пораскрыли пасти до самих ушей.
Но увидев галстук, толстые подошвы,
Мило улыбнувшись, рявкнули «О-Кей».
Кустанай - дорога длинная….
Целинные аборигены обижались за свой любимый марш, считая нашу интерпретацию кощунством.
Мы пробыли на целине до конца октября. Денег заработали не густо, зато обросли бородами и пристрастились к махорке. Курили мы не самокрутки, а трубки.
Домой добирались поездом с кучей пересадок. На Харьковском вокзале к одному из наших ребят подошел милиционер. Парень был в засаленной телогрейке, нечищеных сапогах и с немытой бородой. Милиционер спросил его:
- Сколько лет?
- Двадцать.- Ответил наш товарищ.
Милиционер вытаращил глаза:
- Ух ты! А ну-ка покажи документы.
Увидев паспорт и комсомольскую путевку, а не справку об освобождении, он стал хохотать. Оказывается, сержант его принял за освободившегося уголовника и поинтересовался, сколько лет тот отсидел.
Дорога заняла почти 10 дней. Мы ехали с несколькими пересадками и, наконец, добрались домой. Мама, увидев меня, пришла в ужас. Я сильно вытянулся, исхудал и загорел. В нашем совхозе общественной бани не было и для того, чтобы отмыть наслоившуюся грязь, пришлось воспользоваться услугами тёрщика в старой ереванской бане, что была на улице Советов.
За «выдающиеся трудовые подвиги» я получил почетную грамоту Кустанайского обкома комсомола. Подобные грамоты разного достоинства получили все мои товарищи. Один даже получил медаль «За освоение целинных земель» - это была уже правительственная награда. Нам не совсем было понятно, по каким критериям оценивался тот или иной студент. Все работали примерно одинаково и без особого энтузиазма.
Через два месяца один из наших ребят получил письмо от бывшей подруги. В письме сообщалось, что все в совхозе по-прежнему. Только на ноябрьские праздники мужики перепились. Аркашке разбили голову, а Танька попала пьяная под трактор, и ей отдавило руку перед самой свадьбой. Доня, как псих гонял на тракторе по совхозу и снес полстены у собственного дома. Вот так повеселились целинники в сороковую годовщину Великой Октябрьской революции.
Целина научила нас многому. Мы увидели изнанку всесоюзных компаний по решению важнейших государственных задач и поняли, что все, в основном, делается ради «галочки». Невероятная шумиха, поднятая вокруг целины, мобилизация комсомола на преодоление трудностей, сделали свое дело. Множество молодых людей, побросав насиженные места, ринулись за романтикой, но столкнувшись с реальностью, быстро утратили первоначальный пыл.
Прошли годы, про целину стали забывать и сразу вспомнили после выхода книжки Л.Брежнева «Целина». Но книга была о какой-то другой целине, не похожей на ту, которую видели мы.
ПЕРВЫЕ ШАГИ В НАУКЕ
Осенью 1959 года, будучи студентом последнего курса Ереванского политехнического института я попал на преддипломную практику на предприятие Почтовый ящик 13, в народе именуемом «Институт Мергеляна».
Это был самый модный и продвинутый научно-исследовательский институт в городе. Институт возглавлял талантливый математик, 29 летний член-корреспондент АН СССР Сергей Никитич Мергелян. Институт занимался вычислительной техникой и программированием, новыми тогда направлениями в СССР, поскольку кибернетика официально перестала быть лженаукой лишь два года назад. Некоторые разработки в этой области уже давно велись в отдельных Московских НИИ Минобороны, но они были строго засекречены.
Мергелян был человеком широко образованным и интеллигентным. Он всегда был предельно вежлив с подчиненными, никогда не «тыкал» даже самым молодым и очень тщательно подбирал сотрудников. Наличие серьезной специальной подготовки было необходимым, но далеко не достаточным условием приема на работу. Требовалось также наличие развитого интеллекта и даже приятной внешности. Сергей Никитич сам проводил собеседование с претендентами. Набрать достаточное количество таких сотрудников, особенно при наличии «сита» КГБ, (институт был закрытым) было не просто.
Мне очень повезло. Я попал в отдел запоминающих устройств, которым руководил Левон Арпиарович Григорян - настоящий ученый, замечательный человек и педагог. Из его воспитанников двое стали докторами наук, лауреатами Ленинской и Государственных премий СССР, директорами НИИ и заводов. Более 10 сотрудников стали кандидатами наук. Все они были выходцами из лаборатории № 63 Григоряна Фрунзе, весьма неординарного человека и талантливого инженера. Лабораторию в шутку называли «сборище потенциальных знаменитостей». Он обладал ценнейшим для исследовательской работы качеством: ни одну проблему не считал неразрешимой, какой бы она сложной не казалась. Поощрял в сотрудниках самостоятельность и нетривиальный подход при решении порученных задач.
Я стал работать над дипломным проектом. Тема была не из простых. Нужно было разработать прибор для измерения характеристик ферритовых сердечников, в то время использовавшихся в системах машинной памяти. Работа настолько меня увлекла, что я пропадал в лаборатории сутками. Начальство было довольно. Такая одержимость приветствовалась. Через некоторое время меня вызвал Сергей Никитич и предложил оформиться на работу на полставки в мою, уже ставшую родной, лабораторию.
Успешно защитив дипломный проект, я стал работать уже как полноценный сотрудник лаборатории. А моя дипломная работа получила первую премию на Всесоюзном конкурсе студенческих работ.
Самое смешное началось потом. После защиты диплома отдел кадров Политехнического института распределил меня на работу в г. Петропавловск в Северном Казахстане на должность механика в дорожно-строительный отряд, не приняв во внимание ни заявку НИИ, где я уже работал, ни то, что я был по специальности инженером электриком. Я уже стал более или менее квалифицированным электронщиком и ничего не смыслил в дорожных машинах. Естественно, я не поехал и мне более года не выдавали диплом. Даже появилась обличительная статья в молодежной республиканской газете «Комсомолец». Называлась она «Без отрыва от мамы». Я был выставлен в самом неприглядном свете как бездельник и стиляга, сынок обеспеченных родителей. Ни одно слово в этой статейке не соответствовало действительности. Автор меня в глаза не видел. Причины появления этой публикации абсолютно не были связаны со мной лично. Статейка была заказная - проводилась какая-то очередная компания. Так что журналистская нечистоплотность, видимо, не зависит от действующего в стране режима, это качество сугубо личное.
Кстати о стилягах. Это явление было присуще городской молодежи в возрасте от 15 и до 25 лет. Исключение составляли разве что комсомольские активисты, учащиеся профтехучилищ и уголовники. Всем остальным хотелось модно одеться, танцевать не только вальсы и польки, которые исполнялись на молодежных вечерах, а современные танцы, популярные в то время.
Официальная пропаганда называла все это преклонением перед западом, а мы - просто стилем.
В то время невозможно было купить приличную одежду. В магазинах висели плохо пошитые костюмы неестественно грязно-серых тонов и тряпичные галстуки самых немыслимых расцветок. Грязно-серый цвет считался идеологически выдержанным, видимо потому, что так всегда был одет М. Суслов-главный идеолог КПСС. С женской одеждой было еще хуже, а белье, которое можно было купить, могло на всю жизнь отбить желание заниматься любовью. Содержимое советских магазинов одежды вызывало большой интерес у иностранцев. Дошло до того, что популярный в то время французский актер Жерар Филипп после визита в Москву организовал в Париже выставку дамского белья советского производства, которая широко освещалась в западной прессе и шокировала публику. Особый интерес вызвали трикотажные дамские панталоны с резинками под коленкой, аналогичные которым, но сшитые из батиста, французские женщины носили в XIX веке. Эта модель массово производилась в СССР, отставшем от моды на 100 лет.
Иногда, что-либо приличное можно было случайно перехватить в комиссионных магазинах, но это было дорого и доступно только тем, у кого был «блат» в комиссионках. Время от времени в торговую сеть (не в свободную продажу) поступала болгарская, румынская, реже чешская и польская одежда. Тогда можно было встретить на улицах счастливчиков, щеголяющих в одинаковых импортных пальто. Это были или партийные работники средней руки, или работники торговли, желающие быть похожими на них. Мы же – бедные студенты исхитрялись покупать в комиссионках один костюм на несколько человек. Носили по очереди, обычно отправляясь на свидание с новой девушкой. Поскольку в нашей компании были ребята от 48 размера одежды до 54, приходилось распарывать брюки и вставлять растягивающиеся резиновые вкладки, чтобы в них мог поместиться самый крупный из нас. Пиджак же можно было не застегивать. Особо стильными считались нейлоновые мужские рубашки, которые были в новинку, не снашивались и хорошо стирались.
Для стиля полагалось носить туфли на толстой подошве и узкие брюки- дудочки с широкой манжетой, а также длинный двубортный пиджак с узкими бортами (стиль свинг) и широкими плечами. Мы покупали обычные туфли более или менее удобоваримого фасона, а затем на подошву наклеивалась вторая - толстая из каучука, отлитая в специальной форме. Были даже специальные сапожники, занимавшиеся этими переделками. Волосы полагалось носить подлиннее, но такие, чтобы не нарушать мужского облика, и обязательно загибающиеся наружу на затылке, а спереди взбивался кок. Брюки и пиджаки шились на заказ, или переделывались собственными силами. Мы научились лихо пользоваться бабушкиными швейными машинками, которые тогда были, практически, в каждом доме. В моде были и курчавые волосы. Один наш приятель каждое утро целый час накручивал мокрые волосы, а затем сушил их над электроплиткой. Фенов тогда мы еще не знали. Но был еще один обязательный для молодого человека атрибут. Каждый должен был заниматься спортом в каком-либо спортивном обществе и иметь спортивный разряд.
У нас был американский галстук (один на всех) с абстрактным рисунком, который вызывал неадекватную реакцию у одного из институтских преподавателей.
Он каждый раз возмущался:
- Снимите немедленно эту гадость! Может вы еще будете носить галстуки с голыми обезьянами, или отплясывать там-там бугги?!
Мы этот галстук носили по очереди, но ему казалось, что он есть у всех на нашем курсе. Он был лысый и наш курс не любил. С нами училась девушка, в которую он был влюблен, и он считал всех парней своими соперниками. Мы вначале недоумевали: почему обезьяны должны быть одетыми. Видимо голые обезьяны смущали его воображение. Зато он получил кличку «там-там бугги», которая насмерть прилипла к нему. Последующие поколения студентов тоже называли его так, не вдаваясь в историю появления этого прозвища.
А еще мы слушали джаз и танцевали рок и шейк под музыку, записанную на рентгеновских пленках. Виниловые пластинки было не достать, а магнитофонов тогда в продаже еще не было. Иногда в центральный универмаг «выбрасывали» небольшие партии грампластинок с довоенной танцевальной музыкой. Музыка была не ахти, но очередь выстраивалась на несколько кварталов.
В те годы мы насмотрелись трофейных фильмов от «Тарзана» до «Молодого Карузо». Но однажды случилось чудо. На экраны вышел новый голливудский фильм-концерт «Золотая симфония» с незамысловатым сюжетом, но великолепной музыкой в прекрасном исполнении. А еще там танцевали настоящий рок. Но на коньках. Фильм шел только в одном кинотеатре и достать билеты было невозможно. У одного из наших ребят был роман с билетершей, и после начала сеанса она нас пропустила в зрительный зал. Мы смотрели фильм, сидя на полу. А потом приехал с гастролями джаз Эдди Рознера, следом за ним оркестры Бориса Ренского и Олега Лундстрема.
Фраза Сталина «Жить стало лучше, жить стало веселей» после его смерти стала приобретать реальный смысл.
В один прекрасный день меня вызвал Левон Арпиарович и предложил заняться исследованием новых магнитных носителей информации – тонких пленок, позволяющих строить память с высоким быстродействием. В американских научных журналах уже появились первые скупые сообщения. Особенно преуспели в этом направлении японцы. Я с радостью согласился.
Через некоторое время удалось разработать и собрать установку для измерения времени переключения пленок, находящегося в наносекундном диапазоне, а затем и изготовить экспериментальный образец накопителя оперативного запоминающего устройства. Сегодня чиновники от науки называли бы это «нанотехнологией».
Впоследствии по этой тематике многие из наших ребят защитили кандидатские диссертации. В том числе и я. От этой работы я получил огромное удовлетворение, и она предопределила мою дальнейшую судьбу.
Работать в институте было очень интересно. Реально просматривались перспективы профессионального роста. Научно-техническая библиотека получала практически большинство лучших зарубежных научных журналов. Валюту для подписки «выбивал» Сергей Никитич сам лично. А работа была настолько увлекательной, что мы оставались до позднего вечера. Так на решении конкретных задач и под присмотром хороших наставников росли исследовательские кадры. Многие установки для экспериментов мы собирали сами, что также было великолепной школой.
Обычно молодой специалист «дозревал» за 2-3 года после окончания высшего учебного заведения. Государство не жалело средств на их воспитание. К нашим услугам было всё - от дорогостоящих материалов и лучшего по тем временам электронного оборудования до возможности изготовить детали практически любой сложности. Такие условия работы были только в оборонке и некоторых институтах АН СССР, занимающихся прикладными науками. Естественно, туда отбиралась самая способная молодежь. После развала СССР оборонку лягали все, кому не лень, зачастую не имея ни малейшего понятия о предмете критики. Да, мы находились в привилегированных условиях. Но нельзя же было уравнивать всех и каждого и готовить специалистов высокого класса из кого попало везде и всюду.
Просто с начала девяностых наступило время ущербных троечников, которым невежество придает ощущение непогрешимости. Люди, не умеющие правильно говорить, вещают с экранов телевизоров, не имеющие голоса поют под фонограммы, а малокультурные и амбициозные невежды становятся мэрами, которые уродуют вверенные им города на свой вкус. До сих пор не могу понять, почему мэр, а не городской голова, или градоначальник, как это было спокон веков. Это чем-то напоминает оттопыривание мизинца во время чаепития, что считается в мещанской среде признаком аристократизма.
В советское время простому смертному, не имеющему влиятельных родственников, легально поправить свое материальное положение можно было только получив ученую степень. В науку ринулись многие. Даже появилась поговорка – перефраз Некрасова: «Ученым можешь ты не быть, но кандидатом быть обязан». Специалист с ученой степенью зарабатывал почти вдвое больше, чем не «остепененный». Поскольку я уже успел жениться и стать отцом двоих очаровательных детей, нужно было срочно «защищаться».
Совмещать работу с подготовкой диссертации было сложно и этот процесс мог затянуться на несколько лет. Мы с женой приняли решение ехать в Москву в очную аспирантуру и постараться максимально быстро подготовить диссертацию. Я успешно сдал кандидатские экзамены у себя на работе и был принят в аспирантуру Московского института электронной техники. Моим научным руководителем стал профессор Ефимов Иван Ефимович – один из руководителей Зеленоградского научного центра микроэлектроники, доктор технических наук и генерал-майор инженерно-технической службы, который заинтересовался моей тематикой и имеющимися результатами. С его помощью уже через восемь месяцев я представил свою работу к защите в объединенный ученый совет центра.
В то время Зеленоград был одним из первых по значимости научно-исследовательским центром в стране. В развитие микроэлектроники были вложены огромные средства. Курировал создание центра лично А.Н. Косыгин, бывший в то время главой правительства СССР. В центре работали многие талантливые молодые ученые, и на его научно-технологической базе развилась целая отрасль – электронная промышленность.
Электронные технологии развиваются настолько быстро, что за время подготовки контрактов, оформление заказов, изготовление оборудования и его установку, последнее успевает морально устареть. Кроме того, существовали ограничения на продажу новых технологий и оборудования в СССР. Поэтому мы всегда отставали в технологическом плане от США и Японии примерно на 4-5 лет. Это отставание не позволяло доводить многие отечественные разработки до промышленного уровня. Сейчас это отставание стало прогрессирующим, и изменить ситуацию не удастся, вероятно, никогда. Дай бог, чтобы создаваемый в Сколково гигантский научно-учебный центр хотя бы частично оправдал себя. Ученые «от бога», способные создавать и вести научные школы, такие как Иоффе, Капица, Лаврентьев, Королев, Ландау ушли из жизни, другие сильно постарели и потеряли чувство реальности. Передовые позиции сегодня заняли активные дельцы от науки, прорвавшиеся в первые ряды (так называемое «профессорье»). Они же создали множество общественных организаций с громкими наукообразными названиями, присвоив себе право присуждать ученые степени и звания на коммерческой основе. Наглядный пример: (пишется так) «АКАДЕМИЯ МЕДИЦИНСКОЙ НАУКИ и техники». Аббревиатура: АМНит. Похоже? Для не очень внимательного человека выглядит впечатляюще. Еше бы, ведь Углов, Вишневский, Бураковский, Федоров, Амосов, Покровский и другие медицинские гиганты были действительными членами АМН (Академии Медицинских Наук) – весьма уважаемого государственного научного учреждения.
Наиболее способная молодежь ринулась в экономику, финансы и юриспруденцию. Там и учиться легко и в дальнейшем можно прилично зарабатывать.
Сейчас идут дискуссии о том, кому следует поручить руководство создаваемым научным центром. Президент России даже как-то высказался в пользу бизнесменов. Это чревато. Для бизнеса достаточно иметь толкового коммерческого директора. Нельзя все и вся (в том числе и власть) рассматривать как бизнес. Решение проблемы руководства новым центром путем привлечения варягов из-за рубежа тоже имеет под собой весьма зыбкую почву. Запад вряд ли окажет эффективную помощь. Он не привык давать России, он всегда только брал у нее. Ни одна страна, кроме России, никогда не готовила себе конкурентов. Наглядный пример тому - подготовка перед самой войной летчиков гитлеровской Германии на территории СССР. Показательна и ситуация в спорте, особенно в тех видах, где в советское время были достигнуты выдающиеся успехи.
Кроме того, наивно было бы полагать, что Запад откажется от стратегии обеспечения «контролируемого технологического отставания» в отношении России, разработанной во времена холодной войны и успешно применявшейся против СССР и стран Восточной Европы.
После зашиты диссертации, я получил назначение в Научно-исследовательский технологический институт микроэлектроники. Так решил мой научный руководитель. Я же хотел вернуться в родной институт. Директором НИТИМ был Гурген Чолахян, крупный хозяйственник из «красных директоров», в прошлом Председатель Совнархоза. Ему было всего 60 лет, но, несмотря на отсутствие седины, выглядел он старше. С самого начала он с подачи моих «доброжелателей» решил, что я приехал, чтобы докладывать в Москву о каждом его шаге, поскольку Ефимов был его прямым начальником. Некоторые из его приближенных были беззастенчивыми подхалимами, постоянно напоминавшими о его «великом» прошлом. Они-то и восстали против меня единым фронтом. Обычная история. Когда первое лицо предприятия мало что соображает в его основной деятельности, оно начинает активно заниматься строительством, транспортом, предоставив основную деятельность на откуп своим заместителям, и руководителям общественных организаций. Отсюда и легкая паранойя, поскольку он ни в чем не может быть уверен до конца.
В НИИ Математических машин такого не было. Были, конечно, любители поинтриговать, но директор института, Фадей Тачатович Саркисян, был талантливым администратором и не поощрял наушничество. Если кто-то приходил с желанием «нашептать» на своих коллег, он вызывал всех, втянутых в это дело, сажал напротив друг-друга и просил повторить все сказанное в присутствии остальных. Такая тактика напрочь отбивала охоту заниматься кляузами. Я тоже, когда стал директором, взял этот принцип на вооружение.
Кончилось тем, что я сбежал из НИТИМ буквально через неделю. У меня состоялся любопытный диалог с Чолахяном.
- Гурген Тигранович, я хотел бы вернуться на свое старое место работы в ЕрНИИММ.
- А что скажет Ефимов? Он решит, что я тебя плохо принял и ты, конечно, это подтвердишь.
- Я не знаю, что он скажет, но я точно знаю, что мы не сработаемся.
- Это почему?
- Мне не нравится здешняя обстановка, мне трудно привыкнуть к чужому коллективу.
- Чем же он чужой, ты почти все руководство прекрасно знаешь.
- Вот именно это меня и не устраивает.
- Может и Я тоже тебе не нравлюсь?
- Вы же не девушка, чтобы нравиться или не нравиться, но мне, как директор, Вы не совсем подходите.
Он потерял дар речи, затем, наконец, выдохнул:
- Ах ты, нахальный мальчишка! Я тебя выгоняю с работы!
- Я уже выгнался сам,- Ответил я, показав ему трудовую книжку, которую успел забрать из отдела кадров.
Это был руководитель иного масштаба и небольшой и не совсем понятный ему институт был для него тесен и неудобен.
Со временем институт стал крупным и успешным предприятием, сменив трех директоров.
Я вернулся в ЕрНИИММ, но и тут меня ждало легкое разочарование. Мое место (имеется в виду тематика) было занято, да и досрочная защита диссертации обрадовала не всех моих коллег. Но все со временем устроилось. Я перешел в отделение Главного конструктора «Наири», первого лауреата Госпремии СССР в Армении в области вычислительной техники Грачика Овсепяна. Судьба его сложилась трагически. Он уволился из института, переехал в Москву и подал заявление на выезд в США, где уже проживали его ближайшие родственники. Он был репатриантом и выходцем из известной в армянской диаспоре семьи Лусинянов.
Такого советская власть вынести не смогла. Грачика уволили с работы, и он с большим трудом устроился в ЖЭК лифтером. На новом месте его исключили из профсоюза. Ему пришлось несколько раз менять место работы, его отовсюду увольняли без вразумительных причин.
В выезде отказали чисто формально. У него был допуск к секретным документам средней степени важности. Но он никогда не занимался оборонной тематикой и им не пользовался. Грачика неоднократно вызывали в компетентные органы разных уровней, уговаривали, запугивали. Друзей и знакомых заставляли повлиять на него. В таком состоянии его продержали 11 лет и, наконец, выпустили. Ему было за 50 и в Штатах он уже не смог работать по специальности после столь длительного перерыва.
Власть постаралась испортить ему жизнь, и это ей с успехом удалось. Никакие заслуги перед Страной и правительственные награды в расчет не принимались. Он воспитал немало крупных специалистов, сделавших успешную инженерную карьеру. В их числе Арам Геолецян, ставший генеральным директором ПО «Электрон», Герман Оганян, ставший заместителем директора Московского НИИ автоматической аппаратуры, Эдик Джанджулян, ставший доктором технических наук и другие. Все они в 1972 году получили премию Ленинского комсомола.
В общей сложности я проработал в ЕрНИИММ 15 лет, а в 1976 году перешел на самостоятельную работу. Передо мной стоял выбор между действующим институтом – Центральной научно-исследовательской лабораторией систем управления Ереванского горисполкома и вновь создаваемым предприятием Всесоюзного объединения «Союзэвмкомплекс».
Я выбрал последнее, поскольку оставался в подчинении Министерства радиопромышленности СССР, о чем впоследствии ни разу не пожалел.