ВОЙНА
В землянке было темно. Свет от коптилки, сделанной из снарядной гильзы, плохо освещал фотографию, на обратной стороне которой Шурик писал письмо своему трехлетнему сыну. «Дорогой Котошка! Сегодня твой день рождения, но мне, к сожалению, нечего тебе подарить. Посылаю тебе свою фотографию. Помни своего папу и знай, что он тебя любит. Вот закончится война и ты получишь все причитающиеся тебе подарки».
А война все не кончалась. Костик жил у бабушки Александры Ивановны. Мать работала в военном госпитале, а на фронтах Великой отечественной воевали оба ее брата и сестра с мужем. Павел строил укрепления на Рукском1 перевале. На фронте был также и муж Тамары. Время было голодное, и Костику все время хотелось есть. Он с нетерпением ждал, когда из школы придет его двоюродная сестра Ирочка. Он сидел на окне, затянутом решеткой, и всматривался в улицу. Мимо окна со звоном и оглушительным грохотом проносились трамваи, иногда проходили редкие прохожие. Наконец, появлялась Ирочка, держа в одной руке портфель и зажав в другой две ириски или помадки, которые в школе выдавали учащимся младших классов. С ее приходом начинался праздник. Костик, захлебываясь, рассказывал сестричке последние новости и не отходил от нее ни на шаг.
- Ты знаешь? Сегодня опять приходила Она!
Имелась в виду старинная знакомая Александры Ивановны еще по Петербургу – Марья Леонардовна Беренс – вдовствующая генеральша, подозреваемая Костиком в колдовстве. Это была маленькая полная старушка, хромавшая на одну ногу и пахнущая букетом из нафталина, подгоревшего лука и несвежей одежды.
Спасаясь от большевиков, она очутилась в Эривани одна, без средств и профессии. Какое-то время обучала частным образом французскому и немецкому языкам детей различных начальников, но с началом войны ее чуть было не посадили из-за подозрительной фамилии и знания немецкого языка. Наконец, один из ее работодателей сжалился и выхлопотал ей небольшую пенсию по старости.
Старушка каждый день приходила попить кофе - смесь цикория с молотыми жареными желудями, которые Ирочка и Костик собирали в бывшем Английском саду, ныне именуемом – парк имени 26 комиссаров, или «Комайги».
Ежедневный кофейный ритуал начинался со слов: «Я шла мимо и подумала, а не проведать ли мне Александру Ивановну?»
Александра Ивановна рассказывала, что в молодости старушка была очаровательной и, несмотря на малый рост и врожденную хромоту, сумела покорить сердце высокого красавца-гвардейца, погибшего в 1915 году на германском фронте. Поверить в это было трудно. Марлянардовна, как ее называли дети, считала себя знатоком цветов и знала о цветах, как ей казалось, буквально все. Как-то во время очередного рассказа о каких-то фантастических настурциях, которые выращивал императорский садовник, Ирочка с невинным видом спросила:
- А Вы видели Сару Бернар1?
- Конечно же, деточка. Иду я как-то по Волкову кладбищу и вижу свежую могилку дочери статского советника Левицкого. Там цветочки и лежали – справа Сарочка, а слева – Бернарочка.
Дети с хохотом убежали, а бедная старушка, вспомнив, что Сара Бернар все же была актрисой, а не цветочками, громко разрыдалась и успокоилась, лишь получив в утешение еще одну чашку кофе и бутерброд с маргарином.
Большим праздником для детей было купанье. На кухне согревались два больших ведра с водой. Детей сажали друг против друга в здоровенную лохань и мыли. После купанья они, завернутые в полотенца, усаживались за кухонный стол и получали гоголь-моголь из одного настоящего яичка, по-братски разделенного на два кукольных блюдечка. Это был настоящий деликатес, особенно если учесть, что довольно часто детей кормили омлетом из американского яичного порошка, по вкусу мало напоминавшего куриные яйца. Деликатесом был и американский консервированный колбасный фарш и свиная тушенка в высоких золотистых банках, попадавшие на стол только по праздникам. На новый год обязательно пекли слоеный торт «Наполеон» по рецепту знаменитого Петербургского кондитера Жоржа Бормана. Иногда по вечерам Тамара садилась за пианино, и дети распевали старые песенки, пришедшие из дореволюционного детства старших.
Война ощущалась везде. На улицах было мало мужчин, а те, которые встречались, были уже в возрасте. Почти не было автомобилей. По утрам у продовольственных магазинов выстраивались очереди за хлебом и другими продуктами, которые строго нормировались и выдавались по карточкам. Вместо сахара иногда выдавали трехлитровые банки варенья, сваренного из мандариновой цедры. Оно было очень горьким, так как в нем было мало сахара. Все игры детей во дворах были про войну и партизан. Никто не хотел играть за фашистов и частенько бои проходили с виртуальным противником.
Самыми желанными и в то же время страшными были визиты почтальонов, в большинстве своем женщин. С нетерпением ожидали, что она достанет из своей сумки, фронтовой треугольник1 или письмо в конверте? В первом случае проливались слезы радости, а во втором обычно просили, чтобы почтальонша сама вскрыла конверт и посмотрела, что там. Боялись похоронок. Их было много и людям казалось, если конверт вскроют не они сами, то беда пройдет мимо. Каждый день по нескольку раз слушали радио с последними сводками с фронта и недоумевали, почему Красная армия не уничтожила врага в первые же дни, а затем месяцы и годы войны.
Вера в гений Сталина была очень сильна. Бога официально отменили, а людям обязательно нужно было в кого-то верить. А Вождь был рядом, его можно было увидеть на страницах газет и в киножурналах с хитроватой и приветливой улыбкой. Он был отец всех и каждого. Светоч надежды. Он всё знал и гениально предвидел. В результате чуть было не потерял страну. Когда говорят, что его вклад в победу был огромен, то почему-то забывают, что он был еще огромнее в поражения первых лет войны. А вообще-то победу в войне обеспечили школьные учителя, комсомол и пионерия, воспитавшие поколение настоящих и бескорыстных патриотов.
В конце сорок третьего Шурик был тяжело ранен и после долгого лечения направлен на учебу в военную академию связи, почему-то носящую имя кавалерийского маршала Буденного.
Армии нужны были высококвалифицированные специалисты. Таким образом, война, которая началась для него в тридцать девятом (он участвовал в финской компании), закончилась.
Учеба давалась нелегко. Но беда пришла с самой неожиданной стороны. Сырой ленинградский климат спровоцировал туберкулез легких и летом сорок четвертого Шурик был демобилизован по второй группе инвалидности. Благодаря усилиям врачей процесс перешел в закрытую (незаразную) форму и он вернулся домой.
Костик видел отца только в очень раннем младенчестве перед его уходом в армию и, естественно, не помнил его. Но, когда он открыл дверь и увидел молодого военного с чемоданом, стоявшего на пороге, то с криком «Папа приехал!!!» потерял сознание.
Шурик был вторым родным человеком, вернувшимся с фронта. Первой приехала тетя Надя – сестра матери. Она, как ураган, ворвалась в дом в погонах старшего лейтенанта, таща за собой огромный бидон…с топленным маслом. Бидон ехал аж из Восточной Пруссии. Красавица с огромными серо-зелеными глазами, темная блондинка, очень похожая на Симону Синьоре, она была неотразима.
Получив первую пенсию, Шурик решил побаловать сына и племянника и взял их в недавно открывшийся коммерческий магазин в народе называемый «Асобторг». Чего там только не было. И шоколадные конфеты, и пирожные, и ветчина, и разные сыры, икра и осетрина. С большинством из перечисленного мальчики, раннее детство которых пришлось на военное время, были знакомы лишь понаслышке.
- Чем вас угостить? Выбирайте.
- Мы хотим вон тот торт с розочками.
Торт был куплен и торжественно принесен домой. На него ушла почти вся пенсия Шурика. Пока взрослые занимались своими делами, мальчишки слизали с торта весь крем, вместе с розочками и шоколадной крошкой. Это кончилось неприятностями со взбунтовавшимися желудками. Затем взрослые пили чай с остатками торта и вспоминали довоенную жизнь. Тогда все воспоминания начинались со слов «а вот до войны».
Из детских впечатлений осталась еще любовь к узорчатому шоколаду кондитерской фабрики «Красный октябрь», уложенному в красную картонную коробку с бегущим оленем на крышке и бумажным кружевом внутри. В коробку укладывались также изящные металлические щипчики, чтобы брать шоколадки. К сожалению, этот шоколадный набор даже в московских магазинах встречается крайне редко и уже без щипчиков.
Было еще ванильное мороженое, которое мороженщик набирал из бачка с помощью формочки, в которую предварительно укладывалась одна круглая вафелька, затем вторая вафелька клалась сверху. Получался вафельно-мороженый сандвич. Более вкусное мороженое невозможно представить.
Какое-то время Костик со своим двоюродным братом Валериком жил с матерью у ее старшей сестры Веры. которая заведовала библиотекой в русском педагогическом институте. Книжный фонд библиотеки был необыкновенно разнообразен и богат. Он первоначально был сформирован из книг и журналов, изъятых у репрессированной интеллигенции, из гимназических библиотек и пожертвований частных лиц. Фонд, уже через книжный коллектор, постоянно пополнялся стараниями Веры.
Мальчишки очень любили бывать в книгохранилище и листать старые издания Брема, особенно огромный фолиант «Млекопитающие» с рисунками автора, Мильтона и Данте с иллюстрациями Гюстава Дорэ, а также альманах, посвященный Пушкину, изданный к столетию со дня смерти поэта с массой интересных красочных иллюстраций. Одна из них особенно привлекала ребят своей мрачной таинственностью – это была хромолитография с картины А. Козлова «Пушкин в гробу». В ней было что-то мистическое и жуткое. Мальчишки с трепетом открывали нужную страницу и со страхом всматривались в неживое лицо несчастного поэта, им казалось, что он сейчас откроет глаза и произойдет нечто ужасное. Но ничего не происходило, и через некоторое время все повторялось сначала.
Сама атмосфера книгохранилища со специфическим запахом книг создавала сильную ауру чего-то очень важного. Поскольку сами мальчики еще читать не умели, их интеллект развивали взрослые, читая вслух очень многое, начиная с «Волшебных сказок» Шарля Пьеро и сказок братьев Гримм и кончая академическим трехтомником русских народных сказок Афанасьева, «Приключениями Тома Сойера» и книгами Майн-Рида и Луи Буссенара. Большим успехом у ребят пользовались «Армянские народные сказки» с иллюстрациями Мартироса Сарьяна и «Приключения Робинзона Крузо» с иллюстрациями Жана Гранвиля.
Вера, яркая брюнетка с пышной гривой курчавых волос, в юности была очень необычной девушкой. Порывистая и немного угловатая, резкая и дерзкая, она была очень красивой. Занималась спортом, ездила верхом. Много читала. Отец не раз говорил ей:
- - С твоим характером следовало родиться мальчишкой.
После окончания школы Вера поступила в Ленинградский полиграфический институт. Вскоре она вышла замуж за немецкого инженера Макса Вебера.
Буквально через год после замужества, спрыгнув на ходу с трамвая, Вера потеряла ногу. После выписки из больницы она ушла от мужа и уехала к родителям. Бывший муж неоднократно просил вернуться, забрасывал письмами и дважды приезжал в Армению, чтобы забрать ее с собой, но все безуспешно. Она считала, что его действия продиктованы элементарной порядочностью и жалостью, а не любовью. Упрямства ей было не занимать. Она больше не вышла замуж, хотя претенденты были. Вебер не успел уехать из СССР, и его расстреляли в 1941. Об этом Вере написал их общий друг знаменитый физик Лев Давыдович Ландау.
Вера всегда была окружена интересными людьми. Она жила в здании института искусств, занимая длинную узкую комнату на первом этаже, в которой умудрилась создать очень уютную и раскрепощенную обстановку. Почти каждый вечер к ней приходил кто-либо из друзей или близких знакомых. Захаживали Мартирос Сарьян и Аветик Исаакян, народный художник Акоп Коджоян, часто бывали академик Ашот Иоаннисян с женой, известной скульпторшей Айцемик Урарту, популярный артист, мастер художественного слова Сурен Кочарян, красавица-актриса Татьяна Махмурова, академик Каро Мелик-Оганджанян, профессор Амазасп Амбарцумян и многие другие незаурядные люди.
Став постарше и научившись читать, мальчишки проглотили множество книг: от академических изданий Свифта и Дефо – до «Второй книги»1 запрещенного тогда Осипа Мандельштама и «Лирики вагантов». Они с удовольствием читали «Жизнь и суд» - детективное приложение к дореволюционному журналу «Нива». И однажды с удивлением обнаружили там рассказ О’Генри «Как поймали Сопи», напечатанный под авторством какого-то русского «писателя» и были очень удивлены.
Чтение, наряду с играми во дворе и обычными мальчишескими занятиями, стало обязательным (без принуждения) атрибутом повседневной жизни. Тогда еще не было телевидения. Не было комиксов и извращенных пересказов известных произведений детской и юношеской литературы, придуманных заокеанскими «мудрецами», не понимающими, что книга – это не только источник информации, но и средство воспитания, формирующее сознание человека и умение культурно и содержательно выражать свои мысли. Радостно подхваченная отечественными культуртрегерами чужая упрощенная «культура» в значительной мере поспособствовала превращению теперешней молодежи из самой читающей в невоспитанную и меркантильную.
Как-то раз зимой, играя перед домом, братья обнаружили, что у них появился новый сосед, мальчишка примерно их возраста, рыженький и конопатый. Он сидел на подоконнике полуподвала с глиняным утенком в руках и смотрел на играющих детей. Попытка поговорить с ним не увенчалась успехом. Он не знал ни русского, ни армянского языков и с завистью смотрел, как дети играют в снежки. Братья звали его во двор, но он жестами дал понять, что у него нет зимней одежды. Это был сын одного из руководителей французского сопротивления, который вместе с сестрой и матерью был эвакуирован из оккупированной Франции в глубокий советский тыл. С ними приехала и рыжая такса по имени Джильда. Братья рассказали дома о новом соседе и его проблемах с зимним гардеробом. Поскольку в годы войны одежду, из которой вырастали дети, не выбрасывали, мама Костика нашла и выстирала почти новые шерстяной свитер и рейтузы, которые утром были торжественно вручены маленькому французу. Вечером мать мальчика пришла вместе с сыном поблагодарить за скромный подарок. Мальчишка пришел со своим утенком. И надо же было случиться так, что Валерику приспичило поиграть с этим утенком и он стал вырывать его из рук мальчишки. Тот сопротивлялся. Тогда Костик, недолго думая, обозвал его фашистом. Реакция матери и сына была потрясающей. Они оба встали, мать сорвала с мальчишки подаренные вещи, что–то гневно сказала по-французски и увела его полуголого домой. Братья бросились догонять их, попытались вернуть одежду, но ничего из этого не вышло. Они проревели всю ночь и ничто не могло их успокоить. Позже все утряслось, и маленький Жак стал их верным товарищем.
Дома в старом диване хранился именной маузер Валеркиного отца с полным боекомплектом и самурайский кинжал с костяными палочками для еды, вставленными в ножны. Мальчишки все гадали, как нужно этими палочками есть, особенно суп. В один прекрасный день маузер и кинжал были взяты во двор для игры в войну. Проходивший мимо военный отобрал у ребят оружие и привел их домой. В результате маузер был сдан в милицию. Хорошо, что обошлось без серьезных последствий.
В городе появились пленные немцы. Они работали на строительстве концертного зала и оперного театра, возводили и подпорную базальтовую стену циклопической кладки вдоль серпантина тбилисского шоссе. Некоторые специалисты работали на заводе синтетического каучука и других предприятиях города. Мальчишки бегали на стройку, чтобы посмотреть на живых фрицев. Пленные через некоторое время были расконвоированы и по вечерам бродили по городу, прося милостыню. И люди их жалели. Делились едой, одеждой и даже лекарствами.
Война близилась к концу. Но потерь было очень много. Первого марта сорок пятого под Бреслау в Восточной Пруссии погиб младший брат Костикиной матери - Вахтанг.
20 июня сорок первого он защитил диплом инженера-строителя, а 1 июля почти весь их курс отправился на фронт. В последний раз Костик видел Вахтанга в день отъезда на фронт. Поезд ненадолго сделал остановку на станции Алаверди, Вахтанг соскочил с подножки вагона, обнял племянника и родителей и уехал…навсегда. Через 40 лет Костик посетил его могилу в сопровождении двух офицеров госбезопасности, когда находился в Польше в служебной командировке. Это был год начала развала соцлагеря и пика деятельности профсоюза «Солидарность», возглавлявшегося будущим президентом Польской республики Лехом Валенсой.
С Польшей у семьи было связано многое. После освобождения Польши от гитлеровских оккупантов пришли советские войска и отец Валерика, муж тети Нади, контрразведчик по профессии, был назначен советником (советской нянькой) польского министра госбезопасности. Он тогда назывался «Пан пуковник Еугениуш Яновский» (Евгений Иванович Иванов). Очень быстро освоив с супругой польский язык, обычаи и нравы поляков, он успешно проработал до прихода к власти Владислава Гомулки и благополучно был выслан в СССР вслед за маршалом Рокоссовским. Был награжден высшими польскими военными орденами.
ДИЛИЖАН
Давно известно, что войны выигрывают патриоты, а плоды победы пожинают те, кто благополучно отсиделся в тылу и успел занять «тепленькие» места. Так было везде, и СССР не стал исключением. Человеческие обрубки, обеспеченные умеренными пенсиями, высылались подальше от глаз на остров Ваалам и аналогичные места. Вернувшиеся с фронта попали в разоренную войной страну, и им предстояло совершить новый подвиг – восстановить ее. Так было на территориях, где прошли бои, а в глубоком тылу, каковым была Армения, было несколько иначе. Просто не было работы для всех.
Шурик обивал пороги наркомпроса1 и редакций, пытаясь устроиться по специальности – учителем русского языка и литературы или на худой конец литсотрудником в какое-нибудь печатное издание . Академию он не закончил, так как был демобилизован со второго курса по состоянию здоровья. От бесполезных хлопот и неважного питания ухудшилось здоровье, и знаменитый фтизиатр - профессор Гянджунц сказал ему:
- Вам, как боевому офицеру я скажу прямо. Я ничем не могу помочь (тогда еще антибиотики были не для всех). Поезжайте в Дилижан. Дилижанский горный климат либо Вас вылечит, либо болезнь будет прогрессировать со всеми вытекающими последствиями.
В русской школе Дилижана нашлось место заведующего учебной частью, и Шурик с женой и сыном выехали в Дилижан по дороге, которую строил его дед.
Школа была небольшой, всего на 300 учеников. Состав учителей был довольно сильный, так как туда съехались многие профессионалы со всех концов Советского Союза, у которых были проблемы с лёгкими. Выпускники успешно поступали в высшие учебные заведения, многие затем стали известными специалистами.
Дилижан был небольшим городком, расположенным в живописном ущелье с удивительно красивой природой и уникальным микроклиматом, благотворно действующим на легочников. Через весь город протекала река Агстев, в которой водилась вкуснющая горная форель, покрытая черными, а не красными, как обычно, пятнами. Она была очень хитрая и ловить ее было трудно.
В Дилижане наряду с армянами жили русские – молокане, сосланные на Кавказ Екатериной Великой за приверженность к своей вере, отличной от православия. Часть из них исповедовала иудаизм. Молокане жили отдельно в своей слободке. Были они, в основном, трудолюбивые и богобоязненные. Большинство работало в колхозе. В то время у колхозников не было паспортов и они были накрепко пристегнуты к своим колхозам. Зарплаты они не получали. Только трудодни-палочки, нарисованные в тетрадке бригадира. И колхоз вполне мог расплатиться за работу табаком, черенками для лопат или колесами для телеги, в зависимости от того, что имелось на складе. Так что основная надежда была на приусадебный участок, который обрабатывался куда лучше, чем колхозные поля.
Каждое воскресенье они собирались на коллективное моленье, пели псалмы на мелодии популярных тогда, чаще всего патриотических, песен. На свадьбах и поминках основным блюдом был молочный суп с лапшой и чай из громадных самоваров. Иногда после чинного застолья мужики помоложе оказывались сильно подвыпившими. Это бывало в тех случаях, когда им удавалось тайком залить в самовар коньяк, который стоил тогда столько же, сколько водка и портвейн.
Молокане говорили на своеобразном певучем диалекте со смягченными согласными в окончаниях слов. «..Пайдеть, поисть (поесть), спиить (спит)». Имена тоже произносились на свой лад – «Тимкя», «Ванькя». Точно так же изъяснялись на русском языке и армяне, жившие в молоканской слободке. А еще они умудрялись давать людям меткие и нередко злые клички. Был один высоченный мужик, который после перенесенного в детстве полиомиелита, еле ходил, странным образом закручивая и переставляя ноги. Беднягу окрестили «Иноходом». А весьма толковый дядька, который всегда имел хороший урожай яблок, независимо от урожайности года, получил кличку «Соломон». Районный прокурор, который был очень важный и вечно вертел головой, снисходительно оглядывая окружающих людей, получил кличку «Потерянный индюк». Финансовый агент, выполнявший функции сборщика налогов, назывался «Финангел».
Семья снимала второй этаж дома у симпатичной женщины – дочери раскулаченного крестьянина. Его с женой и старшими детьми сослали в Красноярский край, где они не смогли пережить суровую зиму без жилья и теплой одежды. Младшая дочь не поехала в ссылку, ее спрятала у себя соседка.
Как-то утром она услышала по радио о смерти Сталина и, захлебываясь в рыданиях, поднялась к нам. Голосила она совершенно искренне.
Тогда вся страна почувствовала, что из жизни ушло нечто очень значительное. Для одних – антихрист, для других - всеобщий кумир и благодетель. Мать с отцом просто молчали. Многое им невозможно было ни понять, ни забыть, ни простить.
После смерти Вождя было такое ощущение, что мир перевернется. Но ничего особенного не произошло. Разве что появился новый враг народа – маршал Советского Союза, герой и кавалер ордена «Победа» Лаврентий Берия. О его аресте шепотом и озираясь по сторонам, хотя вся первая полоса «Правды» была посвящена этому событию, сообщил Шурику приятель, фронтовик и бывший кавалерист, человек далеко не трусливый. Таков был воспитанный советской властью условный рефлекс – страх перед ее «карающей десницей» - органами госбезопасности. А слово-то какое – «органы», понимай как хочешь. Теперешнее поколение понять этого не может. Для этого нужно увидеть лагеря Колымлага и одноколейную железную дорогу Салехард-Игарка на бревенчатых шпалах, дорогу в один конец без возврата, почитать Солженицына и Шаламова.
Некоторые из репрессированных, отсидев свои сроки, возвращались на родину. Им не разрешалось селиться в столичных городах и областных центрах, и они расползались по маленьким городишкам, где и оседали. В основной своей массе это были люди городские. Дилижан тоже не стал исключением.
К Шурикиному другу детства, тоже Александру, после фронта попавшему в Дилижан, приехал его дядя, отсидевший 10 лет в Сибири. Он когда-то был крупным инженером, а сейчас это был абсолютно лысый согбенный старик (хотя ему было чуть больше пятидесяти). Он в любую погоду ходил в потертом ватнике и кирзовых сапогах. Старик был очень чистоплотен, ежедневно стирал и проветривал свою одежду, очень беспокоился, чтобы не завелись вши, но никак не мог избавиться от неприятного запаха полуистлевшего тряпья и подгнившей плоти, исходившего от него. Это был специфический лагерный запах, который за 10 лет основательно въелся в его тело.
Он очень дорожил едой, после каждой трапезы собирал в ладонь со скатерти крошки хлеба и отправлял их в рот. Старик устроил небольшой тайник, где прятал спички, пищевые концентраты, соль и высушенные корки хлеба. Костик с Валериком подозревали, что он бывший бандит, прячущийся от своих подельников, даже называли его между собой «Билли Бонс»1 и следили за ним. Так и обнаружили тайник. Но к их глубокому разочарованию там не было ни награбленных сокровищ, ни оружия.
Тогда было решено пополнить его запасы продовольствия. Мальчишки заложили в тайник мешочек с сухофруктами, кукурузные початки, подсолнечное масло и уксусную эссенцию, экспроприированные на кухне. Когда старик увидел, что его тайник обнаружен, он тихо заплакал. Мальчики очень расстроились, подошли и стали виновато просить прощения:
- Нам просто было интересно. Мы же ничего не взяли.
Старик стал рыдать в голос. Успокоившись, он обнял ребят и тихо сказал:
- Простите меня за слезы, мои дорогие. Уже много лет никто мне ничего не дарил, никому я не был нужен, даже собственным жене и детям, а тут вдруг вы. Простите мне мое чудачество, но тот, кто пережил хронический голод, еще долго будет собирать хлебные корки.
Вечером на семейном совете было принято решение переодеть старика, а лагерную одежду сжечь. Так и сделали. Он долго сокрушался по поводу исчезновения «почти новой» телогрейки, доставшейся ему по наследству от умершего соседа по нарам. Прошло полгода, он стал работать счетоводом в обувной артели и даже подселился к дородной вдове-молоканке, которая очень скоро превратила его в ухоженного и крепкого мужчину.
Мальчишки, обуреваемые жаждой приключений и начитавшиеся приключенческих романов, лазили везде и всюду. Они обследовали все пещеры в округе. В одной из них Валерик нашел старый кинжал без ножен и рукояти. В другой был найден наган без барабана. Этот наган был переделан в самопал. В тыльную часть ствола была забита свинцовая пробка, возле бойка в стволе была выпилена щель, через которую поджигалась пороховая смесь. Забив в ствол пулю от настоящего нагана, мальчики отправились испытывать свое оружие. Подбросили монетку. Первым стрелять выпало Костику. Установили в развилку яблони, метрах в десяти, пустую консервную банку. Костик прицелился и поджег запал спичечным коробком. На всякий случай он отвел в сторону голову. Раздался оглушительный выстрел и из нагана в обе стороны вылетели и пуля, и свинцовая пробка. Не отведи он голову вбок, наверное, остался бы без нее. Пробка попала в дерево толщиной с руку взрослого человека и расщепила ствол. Мальчики основательно испугались, тем более, что совсем недавно один из их одноклассников получил осколок мины в голову и по счастью остался жив. Мальчишки развели костер и подбросили в него две мины, которые нашли в поле, где проходили войсковые учения. Но чужой опыт, как говорится, ничему не учит. Так что взрослым с этими детьми приходилось несладко.
Следующий «подвиг» вызвал негодование молоканской общины. Домашняя кошка издохла от старости, и мальчишки устроили ей похороны по молоканскому обряду. Похоронили на молоканском кладбище как положено, с песнями и поставили столбик со звездой Давида и надписью «Здесь покоится Пушок». Пушка в последний путь провожали человек десять пацанов и кто-то прокололся. К Шурику пришел пресвитер общины и пожаловался на святотатство. Кошку перезахоронили, а мальчикам доходчиво объяснили, в чем они были неправы. Допустившего утечку информации пацана товарищи отлупили для острастки.
Мальчики росли на природе и были свободны от комплексов, свойственных городским детям. Для них было привычным делом совершать прогулки вглубь леса на несколько километров. Они любили лес, и он отвечал им взаимностью. Эти «взаимоотношения» сохранились на всю жизнь.
Дилижан вошел в жизнь Костика навсегда. Уже будучи зрелым мужчиной и директором НИИ, каждый раз, когда усталость давала знать о себе слишком явно, он хоть на несколько дней отправлялся туда.
Он очень любил Дилижан в конце октября, когда лес приобретал восхитительный золотисто – красный оттенок, особенно дубы и буки, или чинары, как их здесь называли. В зависимости от освещения и времени суток лес выглядел совершенно по разному, но всегда ласково и приветливо.
Стройные бессмертники, серьезные и строгие, выстроившись среди пожелтевшей травы и папоротников, охраняли очарование осени. Ароматные ягоды малины, оставшиеся на кустах с лета, потемнели, слегка подсохли и стали необыкновенно вкусными. А несобранные грибы, уже полностью раскисшие внутри и прикрытые пожухлыми листьями, в сочетании с запахом подопревшей травы создавали тот неповторимый аромат осеннего леса, который одновременно успокаивает и будоражит нервы. Стоило наступить на сухой гриб-дождевик, как он взрывался желтоватой пылью, медленно оседающей на ковер из опавших листьев, желудей и игольчатых коробочек буковых орешков. Дикие груши и яблоки, еще каменно твердые и горькие, ждут первых заморозков, которые превратят их во фрукты. Зрелые плоды шиповника, вспыхивающие красно-оранжевыми пятнами под мягким осенним солнцем, весьма аппетитные на вид, но совершенно несъедобные из-за кусачих и въедливых семян под тонкой кожурой, и высохшие ромашки, потерявшие свои белые лепестки, но гордо держащие свои желтые головки, все еще сохраняют дурманящий аромат лета.
Все это вместе создавало неповторимый облик осеннего Дилижана, который так любили многие неординарные люди – талантливые музыканты, художники и ученые и который возвращал Костика в детство пусть не совсем сытое, одетое и обутое, но очень чистое, свободное и счастливое.
ЕРЕВАН
Ребята подросли, родился еще один брат, и взрослые решили переехать в Ереван. Там были оперный и драматические театры и музеи, высшие учебные заведения и много интересных людей. Мальчишкам было необходимо приобщиться к более серьезной культуре и расширять круг общения, а Шурику нужно было получить диплом о высшем образование. Кроме того здесь их с нетерпением ждали две бабушки и дед, с материнской стороны.
Наивные взрослые не учли только одного. После смерти Сталина была так называемая «Бериевская» амнистия и из тюрем выпустили уголовников, осужденных на сроки до 5 лет, больных, престарелых, хозяйственников и беременных женщин. Многим сроки заключения были сокращены. Города страны заполонили более 1 200 000 бывших заключенных, Количество преступлений за один год выросло вдвое. В моду стала входить «блатная романтика», не выветрившаяся из граждан бывшего СССР до сих пор.
Весьма существенным атрибутом воровской моды стала одежда. В моду вошли брюки навыпуск, заправляемые в сапоги, предпочтительно хромовые. Прически «под бокс», кепочки с маленьким козырьком и пуговкой на макушке, а также спортивные тренировочные свитера с белым кантом по воротнику. Так называемые «мастеровки». Они считались униформой мастеров спорта. Очень престижно было носить вместо обуви футбольные бутсы со стертыми шипами. Ну и, конечно же, блатные песни, которые до сих пор остались в репертуаре большинства населения и, почему-то, называются городским, а не тюремным шансоном.
На экраны вышел индийский фильм «Бродяга» с Раджем Капуром и Наргис. Эту мелодраму смотрели по нескольку раз. Но особой популярностью фильм пользовался у блатной публики.
Блатная романтика не миновала и наших героев. Валерик даже сделал себе парочку небольших наколок на невидных местах. Мальчишки обзавелись приятелями из местной шпаны и подолгу сидели с ними в детском парке, слушая рассказы о «подвигах» уголовников. Иногда покуривали и даже баловались травкой. Попав в чисто мальчишескую компанию (тогда обучение в школах было раздельным), они трудно вписывались в новую среду. Было и неприятие «новеньких», и непонимание их наивно-бесхитростного поведения, и проверка «на вшивость». и драки. Но через некоторое время все утряслось. Школа им. Чкалова была очень не простая. Она располагалась в самом центре старого города на Конде1 (макушке), населенном по преимуществу людьми, которые были не в ладах с законом. Это давало свои преимущества. Кондовцев в городе побаивались и не трогали.
Преподавали в школе в основном мужчины. Были среди них и старые гимназические учителя. Костикин математик был именно таким. Товарищ Арутюнян, он же Кит (Нос) был замечательным педагогом, и не без его влияния Костик, полюбивший математику, впоследствии выбрал себе профессию. «Кит» был очень требователен и приучил своих учеников не только к математической строгости, но и к аккуратности.
Очень колоритным и уважаемым, даже самыми отпетыми хулиганами, был заведующий учебной частью Ананий Павлович Икономов, по кличке «Лом». Крупный и грузный мужчина с обветренным и красным лицом старого морского бродяги. Он был суров, но не злобен и справедлив. Когда у него кончались сигареты, он выходил в коридор, останавливал кого-нибудь из старшеклассников, отбирал курево и, оставив в пачке пару сигарет, заявлял, что много курить вредно, и возвращал ее владельцу.
Школа, несмотря на неспокойный контингент, дала много известных людей. Врачей, ученых, преступников, политиков и замечательного кинорежиссера Эдмонда Кеосаяна, снявшего много хороших фильмов («Неуловимые мстители», «Корона Российской империи», «Когда наступает сентябрь», «Мужчины» и другие) То, что он талантлив, замечали все, и учителя и ученики, но второго такого трудного и несносного ученика в школе не было. Кёс, так его называли в школе, говорил на чистейшем русском литературном языке с петербургским акцентом. Будучи очень остроумным и, естественно, несколько вредным, он мог с вежливой улыбочкой наговорить кучу дерзостей кому-либо из учителей, да так, что бедняги терялись и не знали как себя вести. Единственный человек, кого он не трогал, был Лом.
Был в школе и свой вор-карманник Витя-Ростов. Он промышлял возле железнодорожного вокзала. Вместе с напарником останавливал какого-нибудь деревенщину и спрашивал:
- А у тебя есть подковы на ботинках?- И независимо от ответа, продолжал:
- А вот мы сейчас проверим.
Напарник задирал ногу бедняги, так чтобы виден был каблук, а Витя тем временем шарил по карманам ошалевшей жертвы, стоявшей на одной ноге и тупо озиравшейся на свои каблуки.
Кончилось тем, что мальчишек перевели в другую, более спокойную школу № 25, им. Мравяна1, которую они и закончили с интервалом в один год. Школа им. Мравяна была одной из лучших в городе. Среди ее выпускников был Сергей Никитич Мергелян, ставший в 22 года доктором физико-математических наук и членом-корреспондентом Академии наук СССР.
Костик умудрился окончить школу с золотой медалью, что стало сущим наказанием для его братьев, а затем и детей, учившихся в той же школе. Учителя неустанно твердили им об этой медали и ставили в пример бедного Костика.
В этой школе была своеобразная традиция. Каждый год 1 сентября отбивался нос с головы бюста Мравяна, который установлен перед зданием школы. Традиция свято соблюдалась лет 40 и почему-то закончилась сразу после получения Арменией независимости. Видимо школьников перестали увлекать простые, не приносящие прибыль, шалости.