1.
На улице было не по зимнему тепло, слякотно и оттого не уютно и телу, и душе, настроенные на определенность, т.е. морозец, скрипящему под ногами снегу и прочим прелестям календарного времени года. Туман, липкий снег, переходящий в дождь, промокшая обувь угнетали сознание и будили не самые лучшие воспоминания, спрятанные в тайниках души. Я – бывший Афганец, воин интернационалист, ставший инвалидом, в следствии ранения и контузии, ненавидел подобную погоду. Боль, в перебитом коленном суставе и пульсирующая в голове, подталкивала меня к словам проклятия тем, кто уготовил мне участь всю жизнь быть на переднем крае войны с прошлым. А издевательская фраза:
– А я тебя туда не посылал, – заученная всеми чиновниками от Армии, возжигала неистовую ненависть к тем, кто меня туда всё-таки посылал. А именно бывшей верхушке КПСС, «старпёры», которые сидя в тёплых кабинетах и уютных креслах просчитывали потери личного состава и сравнивали их с гибелью людей погибших в ДТП, тем самым успокаивая себя, убаюкивающим равнозначием цифр. Всё, что они проделали со мной и тысячами мне подобных, сделали меня непримиримым врагом этого, уже рухнувшего режима. Я стал либералом, более того вошёл в структуру местного отделения либерального движения. Борьба с апологетами бывшего строя стала для меня доминирующей идеей. Я не сравнивал, лучше ли мне стало жить или хуже, после обрушения коммунистических идеалов. Я знал одно, то что мне приносило физическое страдание, исходило от того строя, который распорядился мной, как пушечным мясом. Проходя мимо афиши с объявлениями, я случайно взглянув на неё, увидел листовку, на которой черной краской, в белом кругу был жирно изображён серп и молот и призыв вступать в партию национал-большевиков. Моё сердце ёкнуло от негодования. Опять эти большевики, они как тараканы, сколько не дави, всё равно появляются. Решительно шагнув к афише, я сорвал листовку и разорвал её с остервенением. Сзади меня кто-то хлопнул по плечу, повернувшись, я увидел молодого парня. Нагловатого, чуть подвыпившего, с красной повязкой на рукаве, с изображением того же серпа и молота.
– Ты чё, хрен старый! – закричал он,
– Против большевиков что ли, тебе при СССР жилось плохо. Не хрена ни за что не платил, а всё что покупал, то за копейки. А водка почти ничего не стоила.
Откуда - то вынырнул второй его товарищ.
– Что он нам акцию срывает. Заставь его приклеить новую листовку и прокричать:
– Да здравствует, Союз Советских Социалистических Республик. А нет, так накатим ему, по самое не хочу. Всё равно акцию надо обострять для внимания людей. Прибытие милиции нам только на руку. Мученики всегда почитаемы.
Всё это было проговорено залпом и выглядело, как план будущих действий. Я не успел возразить. Мне в руку сунули листовку, другую крепко зафиксировали у запястья. На указательном пальце правой руки, на кольце от брелока, у меня всегда находились ключи от квартиры, это чтобы не потерять. Современные замки повышенной надёжности открывались трёхгранным затейливым ключом, напоминающим штык трёхлинейки русской армии позапрошлого века. Я бросил ненавистную бумажку на землю.
–Ах, ты так! – закричал кто-то из них.
Кто, я уже плохо соображал. Волна спазматической боли сдавила мой мозг, сердце учащённо заколотилось о рёбра. Я почти не понимал, что я делаю.
– Накати ему по рёбрам, да в морду не бей, незаметней будет.
Кто-то обхватил меня за горло. Я начал задыхаться. Я очень пожалел, что у меня нет в кармане моего любимого наградного ПМ, который так легко и привычно ложился в мою руку, а у меня были только ключи. Силы были явно неравные, но я знал, как надо наносить удары в глаза и уши. Это всё, что я мог предпринять. Коротко взмахнув свободной правой рукой с зажатым в ней ключом, я, почти теряя сознание, вонзил его в глаз нападавшего и резко выдернул назад. На острие ключа висела кровавая оболочка, с чернеющей точкой зрачка. Захват ослаб, горло освободилось. Судорожно вдохнув полной грудью, я мгновенно обернулся в полной готовности к дальнейшей обороне и увидел, как один из молодчиков опрокинулся на спину, в снежную кашу. А другой бросился к нему и сорвав с рукава красную повязку, заткнул ею зияющий провал глазницы, черный серп и молот в белом кругу на ней стал окрашиваться фонтанирующей кровью и скоро перестал быть различимым. На снегу валялась рассыпанная стопка, теперь уже никому не нужных, листовок. Я стоял, и мне не хотелось бежать, потому, что в глубине души я был доволен, что наконец - то раздавил эту коммунистическую гидру навсегда и готов был понести за это наказание. А наказание было одно – сесть в тюрьму или в психушку, но сейчас меня не волновала моя дальнейшая судьба, сейчас я был счастлив, тем, что смог защитить себя и свои идеи.