Экипаж тринадцатого танка

Олег Булавкин
     После немецкого наступления под Слатино из маршевой роты осталось девять полноценных экипажей, но и их перетасовали по прибытию в нашу гвардейскую танковую бригаду. Мой и без того неполный экипаж из трех человек по счастливой случайности не тронули, хотя и пересадили нас на другой "Т-34". Второго стрелка нам так и не нашли. Танки находились вокруг деревни, врытые по башни в землю. Несколько прибывших в бригаду танков были спрятаны в лесу. Их охраняла пехота. Все началось с раннего утра, когда был дан приказ подготовить машины для передислоцирования ближе к линии обороны.

     Бойцам был выдан сухпаек и вручена почта. Голубое небо было еще не омрачено всполохами пороховых газов, где-то высоко-высоко чуть угадывались стремительные силуэты ласточек. Мы между дворами выбрались из деревушки и направлялись к лесу по высокой и сырой от росы траве, где ждала нас новая Т-34-ка. Витька Сафронов - механик-водитель шагал особенно радостно. Здоровенный парень из Сибири, бывший тракторист, с большой семьей. Кажется, шестерых малых детей кормил. Про Витьку говорили "у него золотые руки", потому, как за что он не брался бы, все приходило в исправность. Сейчас у Виктора было два радостных события - новая машина и благоприятные известия из дома, о которых он узнал из письма.

     - Чего улыбаешься Вить, спросил я, морщась от сырости. Роса с хлещущей по ногам травы легко впитывалась в штаны и скапливалась в районе портянок.

     - Да как же не улыбаться, товарищ командир? - обратился ко мне мехвод- Нового же "коня" сегодня берем. Ремонтников нынче нехватка, мне в одиночку латать  тот танк тяжко, инструмента нет нужного... - даже при упоминании о ремонтниках, лицо мехвода не помрачнело. Я сразу догадался, что он что-то недоговаривает. Витя мгновенно уловил мою мысль и робко добавил -Зорька отелилась, теперь я за своих не переживаю.

     Третьим в нашем экипаже был Шурик Копытин-стрелок. Совсем недавно его прислали к нам из танковой школы, где он закончил ускоренные курсы. Сначала мы не доверяли Шурику. Он был слишком молчалив, до ненормальности молчалив. Его голос можно было услышать только задав вопрос, касающийся службы, на который он ответ коротко - "Никак нет" или "Так точно", или "Не могу знать..."В обычной же обстановке мы довольствовались кивком его головы или иным жестом. С первых дней мы считали Шурку сопляком необстрелянным. На практике вышло иначе. Впервые парень проявил себя в бою у с.Рогово. Двумя точными попаданиями с девятисот метров он точно пробил и поджег немецкую "Пантеру", которая своим закопченным остовом заблокировала узкую насыпь посреди огромного болота. Тогда было сорвано наступление целой колонны "Пантер". Благодаря этому наши силы смогли занять село и, используя время, укрепиться. Потом неоднократно нас выручала в бою его скорость стрельбы. Однажды, наша "тридцать четверка" чуть не стала жертвой "Тигра". Немецкий танк появился между двух бревенчатых домов слишком быстро. Мы все здорово перепугались тогда. По нам было достаточно одного попадания в упор, чтобы наша война закончилась. Шурик мгновенно отреагировал на опасность. Как раз в тот момент, когда тигрово дуло выплевывало по нам свою болванку, снаряд из нашей пушки угодил точно врагу в триплекс. От попадания, немецкий монстр качнуло и его снаряд, как мы потом выяснили, пролетел в десяти сантиметрах от нашей башни, сделав ровную пробоину в стоящем сзади нас сарае. "Тигр" замер на месте. Смутно помню, как к нему тут же бросились наши пехотинцы. Но вытаскивать было уже некого. В танке разгорался пожар. О лучшем стрелке, чем Шурка Копытин, можно было не мечтать.


     ... Тем временем, я, Шурик и Витька подходили к опушке леса, где стояли четыре танка в ожидании своих новых "хозяев". Как выяснилось, три из них уже были вручены другим экипажам. Техник, после короткой беседы и цоканья языком указал нам на большущую кучу лапника и поспешил удалиться. Все еще улыбаясь, мехвод Витька подскочил к куче и стал разгребать мокрый от росы лапник. Мы с Шуркой, переглянувшись, решили не отставать от товарища. Минут через десять "тридцать четверка" была освобождена от веток и мы разочарованно рассматривали наш танк. Витька, обходя танк, не раз по матушке вспомнил ремонтников. Больше всего досталось бывшему экипажу. Моя рука по локоть свободно проходила в пробоину в башне. Требовалась заплатка. Фара не горела, топливный шланг был дырявый, внутри стоял едкий запах горелой проводки. Кроме того, на башне жирной белой краской был аккуратно выведен номер "13". "Что ж, Витя, дареному коню в зубы не смотрят..." Наш стрелок Шурка не унывал. Он с любопытством рассматривал орудие. Оно казалось новым. Следы смазки с орудия уверенно расплывались по Шуркиной гимнастерке жирными пятнами. Виктор весь день выпрашивал необходимые инструменты у ремонтной бригады, которая колдовала над другим танком неподалеку, и к вечеру наша "тринашка" несколько раз прокатилась до деревни и обратно. Мехвод Сафронов светился от счастья. 

      Первый бой на "тринашке" мы приняли в самом начале наступательной операции. Планировался прорыв вражеской линии обороны на сто километров вглубь. Наши тылы тогда заметно отстали и мы оказались без боеприпасов, горючего и запчастей. Вскоре дали приказ выдвигаться на запад. Тех скудных запасов снарядов и горючего, оставшихся в бригаде, хватило лишь на экипировку трех "тридцать четверок" - одного взвода. Мне представилось командовать этим взводом от нашей танковой бригады. Мы сразу получили приказ проследовать в распоряжение командира стрелковой дивизии. Только прибыли на место, меня вызвали к командиру. Полковник молча протянул руку, затем угостил папироской, а после поведал мне о том, что у противника держат оборону человек пятьдесят бойцов, пара расчетов с пушками "ПАК-40" и два или три "Тигра", мол, иди и уничтожь их своим взводом, тьфу, ерунда-то какая. Пообещал дать пехотинцев на броню, человек двадцать. И мы взводом нырнули в город, в разных направлениях. Три танка, ползущих под грохотом разрывов среди руин в поисках врага, по разным улицам. Друг друга мы не видели. Наша "тридцать четверка" с номером "13" вползла на одну из самых длинных улиц города. Сразу показался боевой расчет с противотанковым 75-мм орудием "ПАК-40". Бинокль больно ударил в грудь, я быстро нырнул в люк, закрыв его за собой. Шурик уже прицеливался, чувствуя это, Виктор сбавил ход и остановился за большим бетонным куском фундамента. Выстрел. На месте, где была "ПАК-40" стояло густое облако пыли и... смятый ствол пушки, торчащий кверху. Только я собрался высунуться наружу со своим биноклем, как по башне бесполезно заколотили пули немецких "шмайсеров". Слева оказалась засада автоматчиков. Я подумал, о том, как нелегко сейчас снаружи тем парням-пехотинцам, которые сидели на броне танка. Тем временем, впереди из-за угла на нас выкатывалась еще одна пушка. Немцы всеми силами старались не пустить танк глубже в город. Шурик крикнул: "Заряжаю"...Но в момент выстрела по башне ботнуло фаустпатроном. Ни с чем не спутал бы звук разрыва. Танку это особого вреда не нанесло, мы живы, башня крутится... "Фольксштурмистов мне еще не хватало"- подумал я и постарался, наконец, сосредоточится на второй "ПАК-40". А там такое! Наш, самый лучший, может быть, во всей Армии Советов, самый меткий стрелок Шурик Копытин сделал невозможное! Только сейчас я понял, что нельзя было опустить орудие танка так, что бы та смотрела в упор на немецкую пушку из-за прикрывающей нас бетонной стены фундамента. Стрелок послал снаряд выше, в балкон с торчащей арматурой, свисающий над немецким расчетом. "ПАК-40" теперь похоронена под массивной бетонной плитой, вместе с боеприпасами и персоналом. Я постарался сдержать чувства и не нарушать боевую атмосферу. Меня сильно беспокоила ситуация снаружи, что было с пехотинцами. Я не удержался и под неодобрительным взглядом Шурки высунулся из люка. Мне хватило одной секунды, чтобы оценить ситуацию. Слева от нас на втором этаже здания, из окон палили автоматчики, среди них я заметил несколько человек с фаустпатронами, наши пехотинцы как могли, спрятавшись справа и прикрываясь броней танка, отстреливались из винтовок, не подпуская к окнам фольксштурмистов. Тяжело им, нашим парням. Я скомандовал: "Шурка, лево, в окна, фугасами...".  Только башня танка повернулась стволом к окнам второго этажа, как активность немцев иссякла. Я представил, как автоматчики в серых кителях и шинелях несутся прочь, в глубь здания, как раздаются гортанные крики ужаса и стук сапог... Выстрел, за ним с пятисекундной задержкой второй, потом - третий... Шурка дьявольски улыбался...Мне сразу вспомнилось, как кто-то из наших рассказывал, будто каратели спалили Шуркин дом вместе с родителями, пока парень обучался в танкистской школе... Четвертый выстрел... "Стой! - закричал я - отставить! Сейчас фасад рухнет на...". Мой крик заглушил Витькин вопль. Витька сидел за рычагами. По его лицу катились крупные капли пота. Он мгновенно дернул заднюю передачу и танк, тяжело застучал траками по городской брусчатке. На нас катился "Тигр", нет, не стрелял, он просто катился, будто пытаясь насадить нас на свое орудие. Несколько секунд - как целая вечность. Шурка посылал во врага снаряд за снарядом. Чудовищная лобовая броня недруга превосходно противостояла нашим семидесяти шестимиллиметровым снарядам. А прицелиться в зоны пробития у стрелка на ходу никак не получалось, тем более, что нас иногда подбрасывало на бордюрах и валяющихся телеграфных столбах. Наш мехвод отлично писал поэму, тесть по нашему - вилял, так же не давая врагу прицелиться более точно. Дуло "Тигра" по-прежнему смотрело на нас своим "вулканическим жерлом". Все, это конец!.. Наш "тринадцатый" танк резко мотнуло в сторону и мы почти спрятались за углом как раз в тот момент, когда "Тигр" выстрелил. Попадание... Я чуть не оглох. Пару секунд мы приходили в себя, не веря, что еще живы. Лишь наш стрелок успел зарядить орудие для следующего бесполезного выстрела. После попадания снаряда "тридцать четверка" продолжила катиться, оставляя впереди разбитую гусеницу. Мы полностью скрылись за углом от "Тигра" и встали.  Я выглянул из люка наружу. Вдруг за углом громко ухнуло, да так, что я подумал, что враг таранит здание в движении на нас, но ошибся. Сразу же раздался взрыв гораздо громче первого. Мимо нас, вдоль улицы, где мы вели в бой, с бешенной скоростью пролетела башня "Тигра", перевернутая вверх основанием, и гулко грохнулась вне поля зрения. Я спрыгнул с брони, заметил разбитые снарядом передний каток и ленивец, осторожно взглянул за угол. "Обезглавленный" вражеский танк замер в десятке метров от нас. На месте башни танцевали коптящие языки пламени. За "Тигром" была одна из трех наших "тридцать четверок" из люка ее башни махал мне рукой товарищ. До меня сразу дошло случившееся - "Тигру" пробили тыльную часть башни, где броня тоньше. И пролетевшая мимо башня - результат взорвавшейся боеукладки. Из-за другого угла дома к нам высыпали пехотинцы с моей брони. Командир "тридцать четверки" сообщил радостную новость - с юга в город входит наш тяжело-танковый корпус с танками "ИС-2" и самоходками "ИСУ-152". Немцы уже чешут из города с другой стороны под непрерывными атаками штурмовиков "ИЛ-2". На лицах солдат сияла улыбка и только мой мехвод мрачно разглядывал повреждения танка...

     Немцы группами сдавались в плен. И довелось мне как-то пообщаться с немецким пленным танкистом. Он был командиром "Ягпанцера", в звании гауптшурмфюрера и принадлежал танковому батальону дивизии СС. Враг. На его груди красовался рыцарский крест с дубовыми листьями - весьма  высокая награда. Я немного владел немецким, а он чуть-чуть понимал по-русски. Рассказывал о своих неудавшихся планах после великой победы доблестной Германии над Советами, о том, что сейчас в Баварии цветут сады, о неумелом использовании техники русскими экипажами и превосходстве немецкого оружия в целом, о несокрушимости Панцерваффе и о том, что русские девушки красивее и нежнее немок... Я внимательно слушал, временами хотелось схватить пистолет и оборвать жизнь фашиста. Когда немец ответил на все вопросы и два солдата-конвоира стали выводить его из избы он неожиданно повернулся ко мне и сказал: "Алексей, прежде, чем твои люди сейчас меня выведут и расстреляют, хочу попросить тебя об одной услуге  - он мрачно улыбнулся и добавил, протягивая мне золотистую губную гармошку - вот, Алексей, возьми. На ней написан мой адрес. Когда будешь захватывать Германию, передай ее моему сыну Ёнэке." Я ничего не ответил. В голове путались мысли. Только-только враг сидел и доказывал несокрушимость Германии и, вдруг, признал ее поражение. Немца вывели. Я подошел к буфету, налил себе полный стакан водки и осушил его "одним залпом".

     ...Утром меня вызвал комбат и лично налил мне стакан водки. Посмотрев на сразу запотевший стакан, я поморщился, вспоминая вчерашнюю дозу спиртного, и почувствовал, что за стаканом последует что-то ужасное. Чутье меня не подвело. Был поставлен приказ занять оборону на возвышенности близ шоссе и не пропускать вражеских мотоциклистов до прибытия подкрепления. Причем, у немцев, как донесла разведка, будут "Фаустпатроны" и минометы. Осушая командирский стакан, до меня вдруг дошло, что я пью в последний раз. Комбат прятал глаза. Он все отлично понимал. Без поддержки пехоты, артиллерии, без взаимодействия с соседними войсками, задание было гибельным. Других вариантов не оставалось. Через два часа мы были на месте. Танк натужно тарахтя вполз на холм. Тут, наверху было довольно много места, что играло нам на руку, как пространство для маневра. Кусок каменной стены бывшего храма отлично прикрывал нас от возможных атак сбоку. Редкие молодые березки хорошо прятали танк спереди. Я забрался на каменную глыбу, улегся на ней поудобнее, достал бинокль и стал смотреть на шоссе. К обеду Витя и Шурик управились с маскировкой танка. "Тринашка" даже с близкого расстояния походила на густой, разросшийся ивовый куст. На шоссе по-прежнему тишина. В обед над нами пролетел немецкий самолет-разведчик. Я уловил, как тень "Хеншеля" пробежала по каменной глыбе. Через мгновение самолет поглотило огромное, молочной белизны облако. Не думаю, что мы остались замеченными. Отобедали мы сухими пайками по очереди и так же по очереди следили за шоссе. В тылу врага наш экипаж провел целый день, до позднего вечера. Мы поздно заметили мотопехоту врага. Вражеские силы тянулись со стороны разгоревшегося алого заката. Мотоциклы шли плотным строем попарно. За ними было несколько тяжело нагруженных грузовиков. Завершал процессию старенький гусеничный штурмпанцер "Бизон" - артиллеристская самоходная установка. С нашей стороны небо темнело быстрее, это давало некоторое преимущество.

     Быстрее обычного мы заняли места в танке. Я высунулся из люка с биноклем, чтобы наблюдать за мотоциклистами. Шурке не нужны были команды он знал, что и как делать. Витька готов был в любую секунду сорвать танк с одного места и перекатить его  на другое. "Шур, по головным "Цундапам", осколочным..." - обратился я к стрелку. Первый выстрел заставил перевернуться переднюю пару мотоциклов. Остальные, сообразив, бросились в рассыпную. Враги прятались за насыпью с нашей и с другой стороны от шоссе, не понимая, откуда стреляют. Я видел, как несколько мотоциклов катились кубарем с шоссейной насыпи, торопясь укрыться. Грузовики встали как вкопанные, из них спешно начали выпрыгивать люди. Второй наш снаряд угодил точно по одному из фургонов. Затем следовал третий, четвертый, пятый выстрел. Шурка ликовал. Я помогал ему со снарядами, как мог. Наконец, немцы поняли, от куда ведется огонь, и почти сразу рядом с танком замолотили разрывы "Фустов". Их стрелки прятались за искореженной техникой и за насыпью. Шурка работал очень быстро, но скорострельности все равно не хватало. Вскоре нас начали обходить с другой стороны. Рядом заухали более тяжелые разрывы. По нам начал работать немецкий штурмпанцер. Дело плохо. Пока Витя перегонял танк с места на место, стрелок продолжал стрелять по врагу. Я взглянул на остатки снарядов. Их осталось около десятка. Дело было очень плохо... Шурка стал стрелять гораздо реже, тщательно прицеливался, экономя снаряды. Вскоре, был потрачен последний. Шоссе напоминало свалку техники. Горели мотоциклы, грузовики, люди, горел на асфальте бензин. Немцы ползли уже вверх по склону нашего холма. Стрелок сел за пулемет и так же прицельно стал уничтожать ползущих немцев. В воздухе стоял свист пуль и грохот взрывов. По танку как молотом били осколки. Верх холма окутался облаком пыли. И спустя еще каких-то по минуты, мы уже ничего не могли рассмотреть вокруг себя. Это был конец...

     "Когда не куда отступать, двигайся на врага" - вспомнил я слова инструктора танкового училища. Тогда я еще не думал, что мне придется отступать, тем более - быть в безвыходной ситуации. Я кивнул Витьке. Он рванул передачу и мы понеслись по склону холма. Я представил лица немецких солдат, ползущих по склону. Как разгораются ужасом их глаза, как их тела перемешиваются с травой и землей под многотонной машиной. Несколько секунд... Удар. Столкновение. Смерть... Нет! Разрыв гусеницы. Нас развернуло. В десятке метров ниже хищно сводился для следующего  выстрела по нам неуклюжий штурмпанцер. "Шура, право, бронебойным, за-ря..." Я осекся на полуслове. Чем заряжать? У нас кончился боезапас. Все. Это точно конец. Внезапно стрелок нырнул куда-то вниз и сразу очутился перед орудием с бронебойным снарядом. От куда он достал его, я так и не узнал. Он зарядил. Я успел лишь заметить откат орудия..

     ...По телу точно танком проехали. В голове шумело, а в глазах двоилось. Что-то липкое замазало лицо, руки... Я посмотрел на Шурку, он в неестественном положении застыл на своем месте, головы не было.  Неужели взорвался наш собственный снаряд? О том, что два танка выстрелили одновременно, как уже бывало, я не подумал.  Витя громко стонал. Я с трудом посмотрел вниз.  Мехвод каким-то образом удержался на своем сиденье. Из большой дыры в окровавленной гимнастерке вывалились кишки. Ног не было. Я не могу сказать, был ли он еще жив, когда я преодолевая ужасную боль, попытался вытащить Витьку из танка. Первым делом  я увидел искореженный нашим выстрелом штурмпанцер. Автоматчики яростно стали бить по нам длинными очередями и, получив пулю в левое плечо, выпустил из рук товарища, принявшего на себя основную часть пуль. Вновь очередь, ноги сами подкосились, словно ватные, руки не слушались. Упал я на бок, рядом с гусеницей, и, только сейчас пришла дикая боль. Глаза заливала кровь, вперемешку с потом. Она же кузнецкими молотами била по вискам, по суставам между раздробленных костей. Все было как в тумане, как в дрожащем над костром воздухе. Я что-то орал, глядя на приближающихся солдат. Правая рука лежала под телом Витьки. Левой рукой из последних сил попытался достать с пояса пистолет, чтобы попробовать утащить с собой на тот свет пару-тройку немцев и оставить себе патрон, но руки были по-прежнему непослушны. Я орал на солдат, проклиная их, на обоих языках. Они не стреляли, лишь как тени неслись ко мне, пригибаясь. Сознание покидало меня, голова тяжелела. Помню, как двое пехотинцев осторожно скатили меня на носилки, у одного из них на пилотке заметил красную звезду... Мы дождались подмоги!..


     Спустя много лет, я помню, как попал в медсанбат, потом в госпиталь. До Берлина так и не дошел, не передал Ёнэке губную гармошку, не написал на Рейхстаге  "Алексей, Виктор, Александр и Т-34", о чем мечтал до конца войны. Война - это страшное время, когда каждый день гибнут боевые товарищи, это слезы матерей, стоящих у обелисков, невесты, не дождавшихся своих женихов,  дети, потерявшие своих родителей, сотни разрушенных и сожженных дотла городов и деревень... Так получилось, что из всего нашего экипажа в живых остался только я. Наш дружный экипаж существовал всего четыре месяца и три не полных дня, но что такое время на войне - знают только те, кто в ней участвовал. Витька, Шурка... тысячи и тысячи бойцов, защищавших нашу Великую Родину от лютого врага, пали на полях сражений смертью храбрых. Война - это такой жестокий и беспощадный мир, который никогда не должен придти ни в одну страну, ни в один дом, ни в одну семью!

Чтобы помнили...


*Весь рассказ - это выдуманные автором события, основанные на фантазии и личном представлении автора о войне. Любое совпадение с реальными событиями - случайность. Рассказ написан к 67 годовщине Великой победы и  навеян боями в компьютерной игре "World of Tanks" :)