Какие демоны с собой тебя ведут?
На что они готовы для тебя?
И лгут они тебе или не лгут,
Целуя сердце нежно и любя?
(Смысловые Галюцинации, "Демоны")
---------------------------------
"…следователь Следственного Отдела при ОВД N-ского района ЮЗАО г.Москвы, капитан юстиции Пухов А.В., получив в 10 ч 05 мин сообщение от дежурного по N-скому РОВД г. Москвы, майора полиции Лукина О.Н. об обнаружении трупов двух мужчин, в 10 ч 35 мин прибыл на место происшествия, и, руководствуясь ст. 164, 177 и 178 УПК РФ произвел осмотр места происшествия. Осмотром установлено…"
(из "Протокола осмотра места происшествия")
1.
Пухов устало бросил фотографии на стол, потер кончиками пальцев веки и, обхватив руками затылок, откинулся на спинку старого, обитого выцветшей и затертой до блеска темно-малиновой тканью кресла. Кресло жалобно скрипнуло и угрожающе качнулось вбок – Пухов поспешно занял прежнее положение, но, подумав, встал, вышел из-за стола, подошел к окну и некоторое время бездумно смотрел на улицу. Услышав за спиной какой-то шум, обернулся – дверь немного приоткрылась и в образовавшейся щели появилась круглая веснушчатая голубоглазая физиономия. Пухлые щеки розовели здоровым румянцем. Озабоченно пошарив глазами по сторонам, физиономия негромко поинтересовалась:
– Ты один?
Не дожидаясь ответа, её обладатель просунулся в дверь целиком, оказавшись высоким увальнем лет двадцати пяти–тридцати, в черных джинсах, заправленных в высокие черные ботинки армейского образца, сером пуховике с таким же серым воротником из искусственного меха. В левой руке он сжимал толстую вязаную черную шапочку.
Оперуполномоченный старший лейтенант полиции Эдуард Лисянский работал в одном с Пуховым РОВД и, помимо весьма внушительных габаритов, отличался, как это нередко бывает у здоровяков, неповоротливым и не слишком искушенным во всяких хитростях и интригах умом. Проще говоря, был тугодумом, чем нахально пользовались его сослуживцы, именовавшие его не иначе, как Эдичка. Прозвище это нередко служило поводом для далеко не всегда безобидных подколок. "Слышь, Эдичка..." – обращался к нему очередной местный острослов, – "А этот, который автор книжки "Я Эдичка", случайно не родственник тебе?" "Нет, однофамилец!" – хмуро буркал в ответ Эдик, чувствовавший в вопросе какую-то каверзу, но не успевавший сообразить, в чем здесь хитрость. "Ага!" – радостно восклицал задавший вопрос умник. – "А еще – собрат по ориентации!" После этих слов бурый от злости Эдик принимался ловить наглеца, дабы подвергнуть жестокой экзекуции. Удавалось это ему редко. Но, даже если такое все же случалось, то обидчика ждало в худшем случае обещание "в следующий раз от души намять бока!". Обещание, впрочем, на памяти его сослуживцев ни разу так и не исполненное – характер у Эдика был мягкий и беззлобный. Разумеется, во всем, что не касалось службы – в любой операции надежнее Эдика напарника было не найти.
Пригладив ладонью мягкие светлые волосы, тонким слоем покрывавшие крупную голову, он уверенно прошел в кабинет и широко улыбаясь, протянул руку:
– Привет, Санёк!
– Здорово! – равнодушно произнес погруженный в свои мысли Пухов и, машинально пожав протянутую руку, так же равнодушно поинтересовался: – Чего хотел?
– Как – чего? Уже почти одиннадцать, а мой организм без питания так долго не может нормально фунциклировать! Может, сгоняем к "Петру"?
Пухов насмешливо окинул взглядом фигуру гостя:
– Чтобы твой организм, как ты выражаешься, нормально фунциклировал, его кормить нужно двадцать четыре часа в сутки! А еще лучше – все двадцать пять! Ты как – ночью-то спишь? Или в холодильнике обыски устраиваешь?
– А, по–всякому! – самодовольно погладив объемистый живот, улыбнулся Эдик. – Смотря, как оперативная обстановка сложится!... Так что, сгоняем?
– Ладно, уговорил! – согласился Пухов.
Он подошел к стоявшему в углу у двери платяному шкафу, достал из него короткое твидовое полупальто и стал одеваться. Здоровяк тем временем прошел к письменному столу следователя и принялся с любопытством перебирать лежавшие на столе бумаги и разбросанные поверх них фотографии. Заметив это, Пухов решительно окликнул его:
– Слышь, толстый! Ну-ка, отвалил от стола!
– Да, ладно тебе! – миролюбиво отозвался тот. – Тоже мне – государственная тайна! Это у тебя что – по убийству Пэ-Пэ-эС-ников? Сколько ты ими уже занимаешься?
– Сколько–сколько… Третий день всего! – раздраженно буркнул Пухов. – А с меня уже результаты требуют!
– Так, чего удивляться? – обернулся к нему гость. – Дело-то шумное – вон, как его в СМИ раздули! Тут уже и маньяков приплели, и кавказских террористов… Людоедов только не упомянули! Хотя, еще ведь не вечер…
Он взял в руки один из листов бумаги.
– А это что? "Протокол осмотра"? Так, ну, и что ты тут понаписал… "в присутствии понятых…" Что, и вправду кого-то нашел там в лесопарке? Или так, от балды вписал? Ладно–ладно, шучу! Что там дальше… "погодные условия…" чушь… Ага, а вот это уже интересно!... "Осмотром установлено: на проходящей через лесопарк грунтовой дороге примерно в 150 м от въезда в парк со стороны улицы Глинской находится автомобиль УАЗ серо-голубого цвета, гос.номер.... , с надписью "ППС ЮЗАО" на дверках. Левая передняя дверка автомобиля распахнута, следов повреждений на кузове автомобиля не обнаружено. Примерно в 5 м от автомобиля перед ним на обочине дороги расположены два мужских тела с признаками насильственной смерти. На трупах имеется форма сотрудников патрульно-постовой службы… Тела располагаются друг рядом с другом в положении на спине, ноги выпрямлены, руки вытянуты вдоль тела..."
– Все, заканчивай! Мне эти трупы уже по ночам снятся, а тут ты еще со своим чтением вслух!
– Подожди, дай дочитать! Я ведь толком никаких подробностей не знаю, а верить всем этим СМИшным брехаловкам – крыша съедет! Сейчас, немного осталось… "На голове каждого из убитых имеются рваные проникающие ранения в области височных долей. Судя по глубине и размеру ранений, нанесены они с большой физической силой тупым твердым предметом, в качестве которого могла быть использована деревянная трость с крупным металлическим набалдашником, найденная неподалеку от места происшествия в кустах. В пользу этого свидетельствуют также следы крови и пряди волос потерпевших, обнаруженные на набалдашнике трости. Помимо отмеченных повреждений головы, грудная клетка каждого из убитых проткнута деревянным заостренным колом длиной около полуметра. Незначительные пятна крови под телами позволяют предположить, что указанные повреждения были нанесены уже после смерти потерпевших…"
Опер отложил листок в сторону и пошарил глазами по столу.
– А у тебя фотки есть? Тут такие ужасы написаны, что хочется своими глазами взглянуть… Типа – убедиться, что ты не наврал!
– Слушай, парень, ты уже достал своей простотой! Или идем жрать, или давай проваливай из моего кабинета!
– Ну, не будь жлобом, Санёк! Я щас, мигом… – быстро роясь в разбросанных по столу фотографиях, пробормотал себе под нос Эдик.
Наконец он отыскал, то, что хотел, и несколько мгновений потрясенно пялился на фотографию.
– О-бал-деть! Да это же – чисто ритуальное убийство!
Он обернулся к Пухову и с энтузиазмом предположил:
– А может это какие-нибудь сатанисты?
– Ага, пед…расты! – в сердцах бросил в ответ Пухов. – Не лезь хоть ты со своими дурацкими версиями! И так голова пухнет! Короче – или идем, или выметайся!
– Все, все, уже идем! Ты оделся? Ну, и пошли тогда!
Эдик осторожно, словно чего-то опасаясь, положил фотографию на стол и пятясь двинулся к двери. Нащупав за спиной дверную ручку, повернул её и, облегченно вздохнув, вышел в коридор.
Впрочем, толком перекусить им так и не удалось. Едва они, набрав булочек и кофе, расположились за столиком у павильона, как звонок мобильника нарушил уже предвкушаемое удовольствие.
– Пухов, слушаю!... Понял, сейчас буду!... Хорошо, хорошо, я понял! Сейчас приду!
Он убрал мобильник в карман и о чем-то задумался.
– Кто это? – озабоченно спросил Эдик.
– Дежурный по Отделу… Сказал, что какой-то мужик мной интересовался. Мол, он был свидетелем убийства этих…
– Как – свидетелем! – удивился Лисянский. – У тебя же в протоколе черным по белому написано: "…предположительно, с момента смерти потерпевших прошло не более 8 часов"! То есть, если вы проводили осмотр в половине одиннадцатого утра, то, получается, их убили где-то около двух или трех ночи, верно? Ну, и откуда взяться свидетелю в такое время? Да еще в глухом лесопарке на окраине города, где и днем-то народу не бывает! Не-е, что-то этот твой мужик мутит… Ладно, пошли, а то еще не дождется и смоется!
– Никуда он не смоется! – мрачно отозвался Пухов. – Он вообще в отделе не появлялся, просто позвонил и поинтересовался, как можно со мной связаться. Так что, доедай спокойно свои круассаны, допивай кофе – мы никуда не опаздываем.
– Почему круассаны? – переспросил простодушный Эдик. – У меня котлета в тесте!
Словно сомневаясь в своих словах, поднес надкушенную булочку к глазам и внимательно осмотрел ее. Затем широко улыбнулся:
– А-а, понял!... Предлагаешь еще по круассану взять? Так, я ж не против!
Пухов покосился на его довольную физиономию и обреченно махнул рукой:
– Бери, хрен с тобой!
Эдик радостно рванул назад к прилавку и вскоре уже вернулся с парой круассанов, один из которых для приличия протянул Пухову: – Будешь? – и, получив вполне ожидаемый отрицательный ответ, принялся с наслаждением поедать их, внимательно следя, чтобы находившаяся внутри шоколадная начинка ненароком не вытекла на землю.
– Ты зря так относишься к моей версии насчет сатанистов! – обернулся он к Пухову.
Набитый булочкой рот слушался плохо, и Пухов недовольно бросил ему:
– Ты хоть прожуй вначале, мыслитель!
Лисянский послушно кивнул и с натугой сглотнул последний кусок булочки. Потом тщательно облизал перемазанные шоколадным кремом пальцы (Пухов брезгливо покосился на него, демонстративно достал из кармана платок и аккуратно вытер руки) и вновь обернулся к Пухову.
– Так, я говорю, сам подумай – чего бы это каким-то там бандитам или террористам тыкать в них кольями? Кстати, колья-то, небось, осиновые? Ну, я так и думал! Это, получается, намек нам. Мол, оборотни это в погонах, а не менты правильные!
– Ну, ты прям гений дедукции! Шерлок Холмс отдыхает! – насмешливо отозвался следователь. – Да это и так любому дураку понятно!
После этих слов и без того румяные щеки Эдика стали совсем пунцовыми, и Пухов, доброжелательно похлопав друга по плечу, поспешил его успокоить:
– Это я не о тебе конкретно, а так, вообще… Ты, конечно же, прав – все эти колья не случайно там присутствуют – кстати, они действительно осиновые! Вот только вопросов от этого меньше не становится! Ну скажи, к примеру, за каким лешим эти ППС-ники поперлись ночь-полночь в лесопарк? Я уже не говорю, что у них весь левак идет от проституток да местных наркош или алкашей! Да и какой там, по большому счету левак? Мелочишка на табачишко… Ну, еще могут попробовать крышевать кого-нибудь из местных торгашей! Вроде этого "Петра"! – Пухов кивнул на павильончик за своей спиной. – Только сейчас после аттестации этим не особо побалуешь! Любой предприниматель тут же настучит в ОСБ! А тогда не только из ментуры попрут, так еще можно и срок схлопотать! Видишь, и этот вариант выглядит уж больно сомнительно…
Лисянский обтер шапочкой вспотевшую от еды и горячего кофе физиономию, вновь натянул шапочку на голову и, взяв Пухова под руку, вместе с ним двинулся в направлении видневшегося в ста метрах впереди двухэтажного здания РОВД.
– А может это месть? – продолжая начатый разговор, предположил Эдик. Будучи почти на голову выше Пухова, он вынужден был в разговоре постоянно наклоняться к своему собеседнику. – Может, они насолили кому-то! Сильно насолили… Ну, там, попрессовали или еще что…
– Попрессовали, говоришь? Не исключено. Только как же тогда прессовать нужно было, чтобы за это... Ладно, чего мы гадаем! – Пухов решительно махнул рукой. – Вернемся в отдел – выясним, что там за свидетель…
Он ускорил шаг, и Лисянский даже со своим внушительным ростом теперь едва поспевал за ним. Войдя в здание РОВД, они сразу направились прямо к дежурному, который, при виде такого напора невольно отпрянул от своего окошка.
– Ну, Палыч, колись – что тебе этот свидетель сообщил? – с места в карьер стал допытываться Пухов.
Стоявший рядом Эдик согласно кивал головой:
– Да-да, давай, не тяни!
– Вы чего, парни! – растерялся дежурный. – Ничего он не сообщил! Я же говорю, просто позвонил и спросил, как с тобой, Санёк, связаться!
– А ты?
– А что я? Дал ему твой рабочий телефон и всё! Ну, еще сказал, что ты вышел перекусить и будешь через полчасика…
– А он? Да что из тебя всё приходится тянуть, как на допросе! – возмутился Пухов.
– Сказал, что перезвонит! – с обидой ответил дежурный, и сердито добавил:
– Всё, идите, не мешайте работать!
Пухов бросил взгляд на висевшие за спиной дежурного часы и заторопился в свой кабинет. Лисянский поспешил за ним.
– Я посижу у тебя, пока этот не позвонит? – просительно обратился он к спине быстро поднимавшегося по лестнице следователя.
– Сиди… если больше заняться нечем! – не оборачиваясь, ответил тот. – Только версий больше не предлагай, ладно?
Он открыл ключом дверь, вошел внутрь, снял пальто и повесил его на плечики в шкаф. Эдик лишь стянул с головы шапочку и уверенно занял стул у стола следователя, вальяжно развалившись на нем и закинув ногу на ногу. Пухов недовольно покосился на него и, пройдя на свое место, сел в старое скрипучее кресло. Немного подумал, еще раз покосился на здоровенный армейский ботинок Эдика, покачивавшийся прямо перед его носом, наконец, не выдержал и хмуро буркнул себе под нос:
– Ты это… Сапог убери! Тоже мне, америкэн-бой!…
Эдик удивленно вытаращил на него глаза, но ногу убрал. Немного поерзал на стуле, но долго сидеть спокойно не смог и принялся вновь перебирать лежавшие поверх бумаг фотографии. Пухов не обращал на него внимания и, подперев голову рукой, о чем-то сосредоточенно думал, изредка поглядывая на телефон . Но телефон молчал, и следователь, негромко вздохнув, вновь погружался в свои раздумья.
Тем временем Эдик добрался до фотографии, на которой были сняты тела убитых патрульных, и невольно вздрогнул – картина и впрямь была жуткая.
– Ничего себе! – опер тихонько присвистнул. – Это что же, он их так голыми руками пригвоздил?! А головы? Ты только посмотри – да он их словно пустые тыквы расщелкал! Это какая же силища требуется!
– Вот и я о том же! – отозвался Пухов. – Думаю, даже ты со своими габаритами так не смог бы!
Эдик согласно закивал головой:
– Конечно, не смог бы! Тут вообще какой-то Квазимодо постарался! Аж жуть берет!
Пухов покосился на него, и с ироничной усмешкой заметил:
– Да, ладно – жуть! Тебе ли, самому нашему героическому оперу, это говорить! Тем более, что недавно из Чечни вернулся. Там-то, небось, и не такое видал?
Но его сарказм цели не достиг – добродушный Эдик на замечание ничуть не обиделся.
– Так мы же не в Чечне были, а у "дагов"! Да еще и командировка получилась такая... как бы сказать... странная! Поручили охранять какой-то детский оздоровительный лагерь под Махачкалой! Ну, типа, чтобы боевики не напали. Так мы там два месяца, считай, как на курорте просидели! Море рядом, жратвы полно, фрукты, овощи… Да еще поварихи и воспиталки постоянно подкармливали!...
Он мечтательно прикрыл глаза и причмокнул губами:
– Курорт!... Жаль только, что к местным бабам запретили даже близко подходить. Мол, не дай бог, кто увидит – сразу башку отрежут! И будет, как в анекдоте: "Вася проснулся, а голова в тумбочке!"
Эдик весело заржал, но тут телефонный звонок прервал неуместное веселье. Пухов строго взглянул на опера, и прижал палец к губам. Затем осторожно снял трубку.
– Следователь Пухов! Слушаю вас…
– Пухов? Ты где это с утра шляешься? – донесся из трубки сердитый голос начальника отдела. – Что там по убийству патрульных? Есть версии?
– Товарищ полковник, так ведь только третий день пошел! А версии… – Пухов грустно взглянул на прислушивавшегося к разговору Эдика. – Работаем… Работаем, говорю, товарищ полковник! К концу дня, наверное, смогу что-нибудь доложить.
– Вот-вот, к концу дня! – обрадовался начальник отдела, и строго уточнил:
– И не "что-нибудь", а конкретную информацию! А то меня тоже, знаешь ли, уже достало начальство – когда, мол, результаты будут!
В трубке послышались частые гудки.
– Сергачев звонил? – поинтересовался Эдик. – Тоже, наверное, сверху давят… Слушай, а может все дело в…
Однако закончить мысль не успел – частые звонки телефона оборвали его на полуслове.
– "Межгород"! – выдохнул Лисянский.
– Или с мобильника звонит…– уточнил Пухов, судорожно хватая трубку.
– Интерком!... – едва успел крикнуть ему опер.
Пухов, сообразив, что тот имел в виду, ткнул пальцем в клавишу включения громкой связи. Затем сделал два глубоких вдоха-выдоха, успокаивая дыхание, и нарочито спокойным тоном произнес:
– Да, слушаю вас!
– Александр Викторович? – донесся из динамика робкий неуверенный голос.
Голос показался Пухову знакомым, но вспомнить его обладателя он сразу не смог.
– Да! С кем я говорю?
– Это Беляков… Вы меня помните?
Теперь Пухов, наконец, вспомнил, и того, кому принадлежал этот застенчивый голос, и его дело двухмесячной давности – чистый висяк. А вспомнив, огорченно вздохнул и потянулся, было, отключить громкую связь, но Лисянский энергично замахал руками: "Оставь!".
– Конечно, помню, Николай…э…
– Евгеньевич! – смущаясь, подсказал собеседник.
– Да, извините… Только вот обрадовать вас мне, к сожалению, нечем! Ничего нового по вашему делу у нас пока нет. Но вы не расстраивайтесь – дело ведь не закрыто! Мы продолжаем работать и как только…
– Нет-нет, Александр Викторович, я совсем по другому поводу!
После этих слов он умолк, и Пухов уже хотел поторопить его – скоро должен был позвонить тот самый неведомый свидетель! – но тут Николай, наконец, решился.
– Видите ли… у меня есть некоторые соображения относительно… э… исчезновения моей жены… – было заметно, как он старательно избегал слова "убийства". – Я их записал, и хотел отправить по электронке – если, конечно, вы дадите свой мэйл!
– А почему бы просто не занести эти ваши "соображения" к нам в отдел? – удивился Пухов. – Или, еще проще – прийти и рассказать! Наверняка у меня появились бы какие-то вопросы, которые вы вполне могли упустить в своем сочинении! А там, может, и ваше дело сдвинулось бы с мертвой точки!
В разговоре вновь образовалась длинная пауза, затем трубка ожила:
– Понимаете, я не могу сейчас к вам зайти… Дело в том, что я вечером улетаю… Надолго… И сейчас у меня просто нет времени побеседовать с вами! А не поделиться с вами этой информацией, наверное, было бы неправильно и… нечестно. Я ведь помню, как вы ко мне тогда отнеслись! Мне показалось, что вы очень хороший, порядочный человек! А сейчас и я могу вам немного помочь…
Пухов с удивлением выслушал эту тираду, но так ничего толком и не понял: "Чем же, интересно, ты можешь помочь, парень?" – и, чувствуя лишь досаду и неловкость от этого пустого разговора, решительно оборвал Белякова:
– Извините, Николай, но я сейчас жду очень важного звонка! Если можно, выражайтесь немного скорее и конкретнее! Что именно вы от меня сейчас хотите? Если только того, чтобы я прочел ваши соображения, то не волнуйтесь – письмо ваше я, разумеется, прочту. Что-нибудь еще?
– Да-да, уже заканчиваю! – смущенно заторопился Беляков. – Так вы скажете мне ваш "мэйл"?...
Пухов растерянно покосился на Лисянского. Тот закивал головой: "Да, дай ты ему этот адрес!" – и для наглядности постучал пальцем по своим наручным часам. Пухов торопливо продиктовал в трубку свой электронный адрес и, сухо попрощавшись, положил трубку.
– Ты чего-нибудь понял? – обернулся он к Эдику.
– Я понял только, что если ты и дальше будешь с ним сюсюкать, то мы точно прозеваем звонок этого свидетеля!
– Да, – согласился Пухов, – если только уже не прозевали…
Так, видимо, и случилось – до конца рабочего дня больше ему никто не звонил.
– Ну, и что теперь? – поинтересовался опер, дожидаясь, пока Пухов оденется и закроет кабинет. – Как думаешь, может, завтра позвонит?
– Может… – устало отозвался следователь. – Посмотрим…
Домой Пухов вернулся на полчаса раньше жены. Он уже переоделся, умылся и принялся подогревать приготовленный еще накануне вечером ужин, когда послышался шум открываемой двери, и на пороге появилась жена с шестилетним сыном.
– Не иначе, как где-то кто-то лохматый помер! – язвительно заметила она при виде стоявшего в дверях кухни Пухова, облаченного в её длинный цветастый передник. – Неужто, наконец, с работы выгнали?
Пухов сделал вид, что не заметил подначки, присел на корточки и, широко распахнув руки, подхватил рванувшего навстречу сына.
– Ботинки хоть сними! – крикнула вдогонку мать, но было уже поздно – по чистому светло-серому линолеуму протянулась цепочка мокрых грязных следов.
– Ну, не злись, Светик! – примирительно сказал Пухов. – Подумаешь, наследил немного! Мы сейчас вместе все вытрем, верно, сынок?
Малыш радостно закивал головой, а мама лишь скептически заметила:
– Ну, да, как же – вы вытрете! После вас потом весь пол придется перемывать!
Она принялась снимать сапоги и, не поднимая головы, с деланным равнодушием, сквозь которое отчетливо проступало тщательно скрываемое беспокойство, спросила:
– У тебя на работе все в порядке? Давненько так рано не возвращался...
– Да, нормально все, нормально! Просто день какой-то бестолковый получился! Весь день прождал одного звонка, а его так и не было! А я, честно говоря, на него сильно рассчитывал…
– Расстроился?
Она подошла вплотную и привычно подставила щеку для поцелуя.
– Так… немного… – неохотно подтвердил Пухов и поспешил сменить тему, нарочито радостным тоном поинтересовавшись:
– Ну, что, семейство, ужинать-то будем? А то я голодный, как серый волк! За весь день только пару булочек съел, да чашку кофе выпил! Так что, берегись, Красная Шапочка! При-дет се-рень-кий вол-чок и…
Он вопросительно посмотрел на сына. Они дружно зарычали и попытались, было, схватить маму "за бочок", но та лишь отмахнулась:
– Вот я сейчас надаю этим "сереньким" по мягким местам – сразу аппетит пропадет!
После ужина, поиграв немного с сыном, Пухов улегся на диване перед телевизором – за несколько последних дней почти забытое удовольствие! – и так в полудреме провел остаток вечера, не особо стараясь вникнуть в суть происходившего на экране. В начале двенадцатого принял душ и отправился спать. О разговоре с Беляковым ни разу не вспомнил.
Разбудил его негромкий сигнал мобильника. "СМС-ка!" - с трудом сообразил спросонья. – "Кому это ночью не спится?". Протянув руку, взял телефон – на экране мигал желтый значок с изображением конверта. "Письмо? Наверняка, Беляков!". Хотел, было, встать, но, немного подумав, решил, что это вполне можно отложить на завтра, повернулся на бок, укрылся с головой и уснул.
Наутро, проходя мимо дежурного, поинтересовался:
– Мой уже пришел?
– Сергачев, что ли? – уточнил дежурный. – Уже с полчаса, как в кабинете! А зачем он тебе?
– Да, он-то мне как раз совсем не нужен! – невесело усмехнулся Пухов. – Мне его компьютер нужен, почту глянуть – у меня ведь своего компа нет!
– М-да!... – посочувствовал дежурный. – Один компьютер на весь отдел! Чего ж удивляться, что у нас такая раскрываемость!
Начальник отдела, к большому удивлению, занимать Пухова расспросами о ходе расследования не стал, молча уступив ему место за своим столом. В почте Пухов быстро нашел единственное письмо, пришедшее этой ночью, и открыл его. Оно оказалось пустым, но к нему были прикреплены два файла: один текстовый, другой – видео. "Ну, видео я и на мобильнике просмотрю!" решил следователь, открыл текстовый документ и собрался бегло просмотреть его. Однако то, что прочел уже в первых строчках, повергло его в глубокое изумление. По мере углубления к текст изумление сменилось растерянностью и обидой. Обидой от ощущения собственного бессилия, невозможности что-либо поправить или изменить…
2.
..."Уважаемый Александр Викторович! Хочу еще раз извиниться, поскольку чувствую, что невольно доставил Вам множество неприятностей – поверьте, совсем того не желая! Впрочем, когда Вы прочтете это письмо и просмотрите видео, то сумеете меня понять. Во всяком случае, очень на это надеюсь. Но, по-видимому, начать, все же, нужно с начала (извините за невольный каламбур!) – с того вечера, когда пропала моя Алёна. Было это, если помните, в конце декабря, за три дня до Нового Года. Она тогда в положении ходила, и беременность у неё проходила сложно…"
…Беременность у жены Николая протекала тяжело. Особенно в последние дни, когда до родов по всем расчетам оставалось не больше недели-полутора. Сильнейший токсикоз вызывал постоянные приступы тошноты, и Алёна, практически, не покидала их небольшую двухкомнатную квартирку на шестом этаже новой многоэтажки на самой окраине города.
"Это супругу своему скажите спасибо!" – пояснил молодой врач в районной консультации. – "С его отрицательным резусом такой токсикоз – явление обычное. Хорошо, что вообще беременность не прервалась! Да и плод развивается – тьфу-тьфу – без отклонений." "Но мне знакомые женщины говорили, что на последних месяцах токсикоз уже проходит!" - удивилась Алёна. "Обычно - да... Только не в случае с отрицательным резусом у мужа", - пояснил доктор. - Так что, придется потерпеть, милочка, если уж решили ребенком обзавестись! Имя-то дочке придумали?" Алёна, с трудом сдержав очередной приступ рвоты, едва заметно покраснела и негромко ответила: "Муж хочет назвать Алёной, как меня…" "Хитрец!" – рассмеялся доктор. – "Это чтобы после в именах не путаться, да?"
Несмотря на то, что корпоратив на работе был в самом разгаре, домой Николай вернулся даже раньше, чем обычно, пояснив сослуживцам, что жена сидит дома одна. Да к тому же "в положении".
"Ну так, привел бы её сюда! Отдохнула бы с нами, развеялась!" - дружно настаивали участники вечеринки, однако Николай сдержанно, но твердо отказался, лишь попросив разрешить взять домой костюм зайца, в котором до этого участвовал в новогоднем представлении.
Алёна сидела на кухне и печально смотрела в заоконную тьму. Обернулась на стук входной двери и, тяжело поднявшись с табурета, медленно вышла в прихожую. Николай бросил большой пакет с костюмом на пол и принялся торопливо стаскивать сырые ботинки. Затем, сунув ноги в домашние тапки и чмокнув подошедшую Алёну в щеку, стал доставать из пакета костюм.
– Смотри, что у меня есть! С корпоратива забрал! Всё равно там его никто уже не наденет. Зато мы с тобой сейчас будем оперу ставить!
– Что это? – измученно улыбнулась Алёна и протянула руку, чтобы развернуть вытащенный из пакета костюм, но очередной приступ тошноты вынудил её поспешно заскочить в туалет, откуда послышались характерные звуки.
Расстроенный Николай вертелся у двери, не зная, чем помочь жене.
– А я тебе еще апельсинов и мандаринов приволок – будешь? Говорят, при токсикозе помогает!
Алёна вышла из туалета, зашла в ванную и, сполоснув лицо и рот, обратила к нему грустный взгляд.
– Ты не сказал, что принес с работы... Что за костюм?
– Маскарадный, зайца! – оживился Николай. – С нашего представления! Я в нем вокруг ёлочки скакал.
– Ты? Вокруг ёлки? – на лице Алёны появилась робкая улыбка. – Представляю себе эту картину!
– Да чего представлять! – обрадовался этой улыбке Николай. – Сейчас покажу...
Он принялся торопливо надевать костюм.
– Красивый... Только это не заяц, это Кролик Роджер! - грустно улыбнулась Ирина.
– Да, какая разница! Кролик – он ведь тоже заяц! – отмахнулся Николай. – Ну, готова к представлению? Итак, опера "Вышел зайчик погулять"! Музыка народная, слова тоже мои!...
– Что-то я сегодня немного устала... Может, лучше погуляем немного?
"… я как раз в тот вечер принес с работы костюм зайца – хотел жену немного отвлечь. У неё от беременности развился сильный токсикоз, и она от этого чувствовала себя очень плохо, плакала все время. Ну, я попрыгал немного перед ней в этом костюме, но у нее совсем настроения не было, и Алёна попросила сходить с ней в парк погулять. Она надела мой длинный пуховик – из-за живота свою дубленку ей было не застегнуть – и вышла на улицу, а я немного завозился, стаскивая с себя этого чертового зайца. А когда, наконец, снял его и выскочил на улицу, то Алёны возле дома уже не было. Правда, поначалу меня это не удивило, поскольку задержался я минут на десять-пятнадцать, не меньше! Ну, и подумал, что она, не дождавшись, отправилась в парк одна. Так что, я долго не раздумывал, а сразу побежал к той тропинке, по которой мы обычно гуляли. Добежал быстро – от нашего подъезда до неё всего-то метров сто – но и там Алёны не оказалось. Вот тогда я, действительно, испугался! Нет, ни каких-то призрачных грабителей или бандитов – район у нас тихий, спокойный, особенно в это время года – испугался, что ей может стать плохо, и она упадет где-нибудь у дороги, а мне её в темноте будет не отыскать. Тогда я позвонил ей по мобильнику, но она не отвечала. А после телефон совсем отключился, словно она сбросила вызов!..."
… Возле подъезда жены не оказалось и Николай, испугавшись, что ей стало плохо, набрал на мобильнике её номер. "Если и не ответит, то, может, сигнал мобильника услышу!" – надеялся он. Однако хоть вызов и шел, Алёна не отвечала. Да и сигнала слышно не было.
Больше часа он носился по единственной, проходившей через лесопарк дороге, по многочисленным покрытым грязным мокрым снегом тропинкам, продирался сквозь сухие и оттого колючие ветви кустарника. И лишь осознав бесполезность поисков, набрал на мобильнике "911".
– Слушаю вас! – раздался в трубке вежливый женский голос. – Что у вас произошло?
– У меня… это… жена пропала! – торопясь и запинаясь, прокричал Николай в трубку.
– Не волнуйтесь! – успокоила его дежурная. – Вы в каком районе находитесь? Сейчас я вас соединю с вашим РОВД – это их профиль.
В трубке послышались длинные гудки, потом заспанный мужской голос пробормотал:
– Дежурный по N-скому РОВД майор…, слушаю. Жена, говорите, пропала? А когда? Два часа назад? Приходите завтра в отдел и пишите заявление. Только учтите, мы её начнем разыскивать, если она не объявится в течение трех суток.
– Постойте, как это – трех суток?! Да вы поймите, она у меня в положении, на последнем месяце!...
Он еще пытался что-то кричать в трубку, когда, наконец, заметил, что его никто не слушает – из трубки давно доносились частые гудки…
На следующий день Николай с семи часов утра уже стоял у дверей РОВД, но еще целый час его никто не хотел даже слушать – в отделе шла пересменка. И лишь в начале девятого ему удалось прорваться к окошку дежурного.
– Примите, пожалуйста, заявление!
Дежурный в форме майора милиции оторвался от изучения разложенных на столе бумаг, равнодушно взглянул на склонившегося к окошку щуплого, взъерошенного молодого человека, и, не обнаружив, видимо, ничего, заслуживавшего внимания, молча продолжил свое занятие.
– Вы слышите меня? Товарищ дежурный, я к вам обращаюсь! Заявление, говорю, примите! – невольно повышая голос, повторил Николай. – У меня жена пропала!
– Не видишь – я занят! – раздраженно отозвался майор. – И нечего орать, не то быстро в "обезьянник" отправишься!
– Орать?! – возмутился Николай. – Где тут у вас кабинет начальника?
От злости дежурный даже привстал со стула.
– Ну, подожди, будет тебе начальник!…
Он обернулся к распахнутой двери дежурки и крикнул:
– Григорьев! Определи-ка этого скандалиста в КПЗ!
В коридоре послышался звук торопливых шагов и из-за поворота появился невысокий толстый сержант в едва сходившемся на животе кителе.
– Кого тут определить? - пустым, ничего не выражающим взглядом коротышка окинул вестибюль. – Тебя, что ли?
Многозначительно постукивая по ладони зажатой в руке дубинкой, он направился к побледневшему Николаю, но тут в здание быстрой походкой вошел высокий мужчина в форменной зимней куртке с полковничьими погонами на плечах.
– Зотов! – властным тоном обратился он к высунувшемуся в окошко дежурному. – Что за шум с утра пораньше?
Затем обернулся к Николаю:
– Это вы тут хулиганите?
– Я не хулиганю! – возмутился Николай. – У меня жена пропала, а ваш дежурный отказывается принять у меня заявление!
– Что значит, отказывается! – офицер недовольно покосился на дежурного.
– Да я не отказывался, товарищ полковник! – принялся испуганно оправдываться дежурный. – Я лишь попросил гражданина немного подождать, пока я дежурство приму.
Он злыми глазами взглянул на стоявшего посреди вестибюля Николая:
– Ну, что вы там застыли! Идите, пишите ваше заявление!
Но когда Николай уже отходил от окошка, ехидно пробормотал ему вслед:
– Пиши, пиши... Все равно раньше трех суток никто твою бабу искать не станет!...
3.
Начальник отдела мерял шагами кабинет, изредка бросая косые взгляды на застывшего у монитора Пухова. Наконец, не выдержал и негромко поинтересовался:
– Что-то серьезное?
Пухов, не отрываясь от чтения, молча кивнул головой.
– Это имеет какое-то отношение к убийству патрульных?
Пухов повернул к нему голову:
– Пока не знаю… Да, вы можете читать вместе со мной – мне это не мешает!
Словно давно ожидая этого приглашения, полковник Сергачев обошел стол, стал за спиной следователя и, склонившись к его плечу, принялся читать находившийся на мониторе текст письма.
– Может, пролистнуть назад? – поинтересовался Пухов.
– Не нужно, – негромко отозвался полковник. – Пока все понятно. А этот… автор … вы с ним знакомы?
– Я вел дело об исчезновении его жены.
– Той, что после нашли в пруду, в лесопарке? Вы еще тогда, вроде бы, задержали его, так? И, если не ошибаюсь, рассматривалась версия о его причастности к убийству жены?
– Да, – сухо подтвердил следователь. – Но через три дня отпустили в виду отсутствия улик.
– А что теперь? Он решил покаяться?
– В чем? – в голосе Пухова прозвучало удивление. – Я же говорю, никаких улик, свидетельствующих о его причастности к убийству женщины, найдено не было!
Немного помолчав, он встал с кресла и, отойдя от стола, предложил:
– Давайте, лучше вы сами, Сергей Николаевич, читать будете! А то слишком много вопросов… Сейчас на начало поставлю!
Теперь они, фактически, поменялись местами – полковник, сидя перед монитором, внимательно читал письмо, а Пухов заглядывал ему через плечо. Однако, в отличие от Сергачева, делал это молча, лишь изредка вздыхая от прочитанного...
Дойдя до того места, где Беляков писал о своем заявлении, Сергачев обернулся к следователю:
– Вы сами это заявление читали? И о том, что этот… как его…
– Беляков! – подсказал Пухов.
– Да, именно… что он звонил дежурному еще накануне вечером, и что женщина была на девятом месяце… Ну, и когда по нему были предприняты какие-то розыскные действия? Кстати, а почему у него заявление сразу не приняли? Чья смена тогда дежурила – выяснили?
– Да, не было никаких действий, Сергей Николаевич! Знаете же, у нас правило – только через три дня! Да и то, если родственники продолжают настаивать. А тут на вторые сутки уже и труп обнаружили... Собачник местный обнаружил. Он в лесопарке обычно собаку выгуливает, вот и заметил в пруду тело. Убийца его притопил, но неудачно. Груз привязал бумажной бечевкой – ну, той, что раньше посылки на почте упаковывали! Видно, рассчитывал, что какое-то время она продержится… А там, глядишь, морозы ударят и пруд замерзнет. Тогда уж тело до самой весны не всплыло бы! Кто ж знал, что морозов еще почти неделю не будет! В общем, бечевка раскисла и оборвалась… Получается, что особого смысла в его заявлении вроде и не было!
– Не было?! – в голосе начальника отдела зазвучали металлические нотки. – Да, начни вы её сразу искать, она, может, жива бы осталась! "Не было..."
Он встал и, нервно оттолкнув кресло, вышел из-за стола – откатившись назад, кресло с громким стуком ударилось о стену. Сергачев подошел к окну и, глядя в него, глухо сказал:
– Ну, откуда в вас, нынешних, такое равнодушие, черствость к простым, обычным людям? К тем, служить кому вы, собственно, и поставлены!
Он помолчал немного и обернулся к Пухову.
– Я где-то читал, что у хирургов, которые давно и много оперируют, на десятый-одиннадцатый год наступает своего рода привыкание к своей профессии. То есть, они уже не думают ни о какой там клятве Гиппократа, а просто режут, даже если можно и вовсе обойтись без операции! И даже получают от этого удовольствие! М-да...
Сергачев вернулся за стол и, глядя в экран монитора, неожиданно спросил:
– Ты, капитан, сколько лет уже в ментуре?
Прозрачный намек, прозвучавший в вопросе полковника, показался Пухову настолько же несправедливым, насколько и обидным.
– Что вы имеете в виду, товарищ полковник?
– Как тебе объяснить... Заявления даже не читал, зато, как только труп обнаружили, сразу парня в СИЗО отправил, так?
– Нет, не так! – возмутился Пухов. – Никто и не собирался его арестовывать – просто пригласили на опознание! Да и то только потому, что так положено по закону! Там ведь и опознавать-то никакой необходимости не было – все указанные им приметы сходились. И одежда, и внешние данные... – и с вызовом добавил: – А заявление его я, между прочим, прочел! И очень внимательно! И еще... Я ведь ему даже повестки не высылал! Просто позвонил по телефону, думал, как помягче сказать...
4.
...Оставив заявление, Николай вернулся в свою квартиру на шестом этаже и не покидал её вплоть до того страшного телефонного звонка, когда незнакомый равнодушный голос сообщил ему об обнаружении трупа женщины, по описанию похожего на его Алёну, и предложил приехать в морг на опознание. После этих слов предчувствие беды, овладевшее Николаем с того рокового дня, сменилось жуткой уверенностью в том, что беда все же случилась, и ничего уже исправить нельзя.
Ощущение было настолько сильным, что он в истерике закричал в трубку, что никуда не поедет, и никаких трупов не знает и видеть не хочет. Последовавшая за этим реакция следователя была вполне предсказуема и, наверное, по-своему обоснована: если боится – значит, есть чего бояться; если скрывается – значит, есть что скрывать. И Пухов, не раздумывая долго, отправил за ним наряд.
Но даже после того, как Белякова доставили в отдел, следователь не спешил предъявлять ему какие-либо обвинения, полагая, что нервный срыв вполне мог быть вызван психологическим состоянием Николая, тяжелейшим стрессом, в котором он непрерывно находился несколько последних дней. Поэтому Пухов не спешил везти задержанного на опознание. "К чему парня в таком состоянии подвергать еще одному испытанию! Для начала, пожалуй, и фотографий будет вполне достаточно…". Он еще раз пересмотрел фотографии, сделанные их штатным фотографом-криминалистом, выбрал несколько, на которых наиболее четко было видно лицо убитой, и разложил их в центре стола.
Раздался осторожный стук, и в двери показалась голова одного из выезжавших за Беляковым патрульных:
– Доставили, товарищ капитан! Его к вам или, может, сразу в изолятор?...
От прозвучавшего в вопросе прозрачного намека, следователь недовольно поморщился:
– Какой еще изолятор! Сюда давайте, в кабинет! Надеюсь, наручники не надевали? А то с вас станется…
Патрульный покраснел и скрылся за дверью. Оттуда донеслось глухое позвякивание, и в кабинет, потирая запястья, вошел Беляков. Следом за ним в приоткрытой двери вновь показалась голова охранника:
– Я… это… здесь, за дверью подожду, ага?
Пухов сердито махнул ему рукой: "Проваливай!" и, повернувшись к стоявшему посреди кабинета Николаю, указал на стул напротив себя:
– Ну, что же вы, товарищ Беляков, проходите, присаживайтесь!
Лицо следователя выражало максимальную доброжелательность. Николай послушно прошел к столу, сел на предложенный ему стул и, не поднимая глаз от сложенных на коленях рук, хмуро поинтересовался:
– Почему меня арестовали?
– Бог с вами, Николай Евгеньевич, – искренне удивился Пухов, – с чего вы взяли? Никто вас не задерживал и, тем более, не арестовывал! Если помните, я пригласил вас на опознание… – следователь замялся, не решаясь произнести "трупа", – но вы же категорически отказались! А отменить эту процедуру, как понимаете, не в моей компетенции. Вот и пришлось доставить вас вопреки вашему желанию в принудительном, так сказать, порядке. Но это никакой не арест! Мы сейчас выполним все, предусмотренные законом процедуры и вы спокойно отправитесь к себе домой!
– Какие процедуры? – тем же хмурым тоном, и все так же не поднимая глаз, спросил Беляков.
– Ну, я же говорю – опознание! – напомнил следователь. – Вам, кстати, даже ехать никуда не понадобится. Мы сейчас вместе посмотрим несколько фотографий…э… – он опять замялся, но быстро выкрутился, – с места происшествия! После подпишете протокол и можете быть свободны!
– Не хочу! – глухо ответил Беляков.
– Что – не хочу! – растерялся следователь. – Участвовать в опознании? Извините, любезный, но это не вопрос вашего желания или нежелания, это – требование закона! – начав злиться, он уже забыл о своем желании не упоминать слов "труп" или "морг". – Я и так иду вам навстречу и, фактически, тоже нарушаю закон – не заставляю вас отправляться на опознание в морг, а предлагаю провести опознание тела по фотографиям!
Николай заметно заволновался, в голосе зазвучали истеричные нотки:
– Не хочу я ничего и никого опознавать – ни в морге, ни по фотографиям!
– Но, послушайте, это всего лишь фотографии! – продолжал настаивать следователь, подталкивая по столу снимки ближе к лицу Белякова.
Развязка наступила внезапно. Следователь не сразу заметил, как жалобное, даже плаксивое выражение на лице Николая сменила жесткая угловатая маска, напрочь лишенная каких-либо эмоций. Темно-карие, наполненные страданием глаза подернулись мутной белесой пеленой, отчего теперь казались совсем лишенными зрачков. Когда Пухов обратил, наконец, внимание на эти изменения, было поздно. Перегнувшись через стол, Беляков резким, никак не вяжущимся с его щуплой фигурой, движением выбросил обе руки вперед. Левая ухватила Пухова за волосы и принялась запрокидывать голову следователя назад, словно пытаясь заставить его достать затылком спину. В это же время правая рука Николая с такой же неуловимой быстротой словно клещами впилась в открывшееся беззащитное горло. Захрипев, Пухов стал заваливаться вместе с креслом назад, едва успев в последнее мгновение нажать тревожную кнопку под столом.
Слонявшийся возле кабинета охранник недоуменно посмотрел на вспыхнувший над дверью оранжевый фонарь, но прозвучавший одновременно с этим короткий звонок тревожного вызова, вывел его из секундного замешательства. Распахнув дверь, он сразу оценил ситуацию и рванулся к столу, на бегу выхватывая из-за пояса дубинку. Короткий и, на первый взгляд, совсем несильный тычок в бугорок за правым ухом заставил Белякова разжать руки, и он мягко ткнулся лбом в разбросанные по столу фотографии.
– Ты его не слишком?... – хрипло спросил Пухов, вращательными движениями разминая шейные позвонки.
– Нормально! – спокойно и уверенно отозвался охранник. – Минут пять полежит и очухается!
– Слушай, – неожиданно сообразил Пухов, – а ведь он запросто мог мне кадык вырвать!
– Мог! – подтвердил охранник. – Я такое однажды видел, когда в Чечне был. Там один из наших спецназовцев духу глотку вырвал, когда они в "зеленке" на засаду нарвались. Духа потом к нам приволокли… Жуткое зрелище! Только там спец был, а тут – дохляк какой-то! Даже не верится…
– Ну, верится – не верится, однако…
Что именно "однако" Пухов уточнять не стал. Лишь добавил:
– Ты, давай-ка, отволоки его сейчас в камеру… Только чтобы без "соседей"! Не хватало еще, чтобы он кого-нибудь придушил!
– Может, ему браслеты надеть? – подсказал охранник.
– Браслеты? – неуверенно повторил следователь. – Надень, пожалуй… На всякий случай!
Охранник без особого усилия взвалил бесчувственное щуплое тело на плечо и направился к двери.
– Да, постой… – бросил вдогонку Пухов, – Когда определишь его в камеру, врача вызови!
– Зачем это? – удивленно обернулся охранник. – Я же говорю – через пару минут очухается!
– Да, не за этим! – раздосадованный непонятливостью охранника пояснил следователь. – Пусть ему укол, что ли, какой-нибудь сделает! А то еще, не дай бог, попытается сдуру с собой покончить!...
Оставшись один, Пухов некоторое время нервно ходил по кабинету, машинально массируя все еще болевшее горло. Затем сел на свое место, взял телефонный справочник и принялся его сосредоточенно листать. Наконец, найдя, очевидно, то, что искал, снял трубку и набрал номер.
– Поликлиника? Это кабинет главного врача? Следователь следственного отдела капитан Пухов беспокоит! Мне необходимо с вами побеседовать. Да, срочно!... Нет, не нужно, я сам сейчас приеду!...
Он быстро оделся, вышел из кабинета и двадцать минут спустя уже входил в кабинет главврача районной поликлиники…
"…когда очнулся, то обнаружил, что лежу на железной койке с голым матрасом в какой-то узенькой комнатке с крохотным зарешеченным окошком под самым потолком. Голова словно ватой набита, а в теле такая слабость, что пошевелиться просто нет сил. Правда, это даже при большом желании было бы довольно затруднительно – на руках опять оказались наручники, хотя я точно помнил, как охранник снимал их перед кабинетом следователя. Это-то я вспомнил, а вот то, что было дальше, как ни старался, вспомнить не мог…"
– Как вы себя чувствуете? – ласково поинтересовался доктор, заметив, что Беляков пошевелился и приоткрыл мутные глаза.
Николай медленно повернул голову в том направлении, откуда прозвучал вопрос.
– А что случилось? Я что, сознание потерял?
Доктор едва заметно усмехнулся и покосился на стоявшего у двери охранника:
– Ну, что-то вроде того… А вы ничего не помните?
Николай постарался напрячь память, но вскоре разочаровано вздохнул:
– Ничего! Помню только, какой-то мужчина мне фотографии предлагал посмотреть…
– Вот-вот, уже хорошо! – обрадовался доктор. – А дальше? Что было дальше, помните? Ну, ладно, не будем слишком напрягаться! Я вам тут небольшой укольчик сделал… Не волнуйтесь, ничего страшного – просто успокоительное! Вы сейчас поспите немного, а когда проснетесь, может, что-то и вспомните!
Он обернулся к охраннику:
– Ну, все, можем идти!
– А с этим… – охранник кивнул головой на лежавшего в наручниках Николая, – с ним-то что делать? Наручники хоть снять можно?
– Наручники? – удивился доктор. – Конечно, снимите! Зачем наручники? Он совершенно не опасен!
– Ну, да, как же – не опасен! – скептически заметил охранник. – Вы бы видели, что он у следователя вытворял!
– Я думаю, это была всего лишь бессознательная реакция на стрессовую ситуацию. Нужно просто избегать таких ситуаций, и все будет нормально. А так он вполне адекватен!
Доктор закрыл коробку с инструментами, сунул её в объемистый портфель и направился к двери.
– Вы меня отведите сейчас к следователю, я сам ему подробно все объясню!
И уже выходя в коридор, напомнил:
– А наручники обязательно снимите – они вполне могут стать причиной нового нервного срыва!...
– Это вы из прокуратуры? – уточнила молоденькая миловидная секретарша, торопливо выходя из-за стола.
Услышав обращенный к нему вопрос, Пухов, изучавший табличку с надписью "Винс Иван Иванович, Главный врач", красовавшуюся на двери кабинета, обернулся и утвердительно кивнул головой. Лишь негромко поправил:
– Из РОВД...
Секретарша, впрочем, на его замечание внимания не обратила. Она приоткрыла дверь и, громко сообщив, - "Иван Иванович, к вам из прокуратуры!", – обернулась к следователю:
– Проходите, вас ждут!...
Главный врач внимательно выслушал его и нажал кнопку селекторной связи:
– Мариночка, попросите, чтобы нам принесли из регистратуры медицинскую карту…
Он повернул голову к следователю:
– Как, говорите, фамилия этого товарища?
Пухов пододвинул по столу листок с данными.
– …Белякова Николая Евгеньевича! И побыстрее, пожалуйста!...
Он отключил селектор и обернулся к следователю:
– Ну, вот, сейчас принесут! Только… позвольте полюбопытствовать – что вы, собственно, рассчитываете увидеть в его медицинской карте?
– Как – что? – удивился Пухов. – Если человек в здравом уме и твердой памяти кидается на следователя, да еще в его собственном кабинете, наверняка у него имеются какие-то психические отклонения! Значит, и в этой, как её… "Истории болезни" – эти отклонения должны быть указаны!
– Полагаете? – заметил Винс. – Совсем не обязательно! Если речь идет о серьезном заболевании, то у нас таких сведений может и не быть. Правда, в этом случае он должен состоять на учете в специализированной клинике – ну, вы понимаете, что я имею в виду!... Кстати, а почему вы не обратились в такую клинику? Ну, заказали бы судебно-психиатрическую экспертизу, и всё, никаких проблем! Тем более что… Вы же понимаете, что я не вправе предоставлять вам никаких медицинских сведений об этом Белякове – только по запросу судьи, или прокурора.
– Да, знаю я, знаю! – с досадой согласился Пухов. – И запрос такой мы, разумеется, сделаем, и экспертизу закажем… Просто на это все время требуется, а тут все так быстро произошло… Он же у меня был в потерпевших, а теперь, получается – главный подозреваемый! А если он действительно невменяемый? А я его в камере запер! Вдруг он там с собой покончит? Ну, повесится, или голову, к примеру, о стену разобьет – кто отвечать будет? Конечно, следователь!
Он перегнулся через стол и негромко, доверительно предложил:
– Давайте, вы как бы просто поделитесь со мной этими сведениями… Как говорится, без протокола! Я ведь не прошу официального заключения! А уж потом, если решим – вместе решим, вы и я! – что для этого есть достаточные основания, то и экспертизу можно заказать, и решение из прокуратуры запросить! Ну, как – договорились?
В дверь осторожно постучали, и в кабинет заглянула секретарша:
– Иван Иванович, вы просили медицинскую карту Белякова…
– Давай, давай, – нетерпеливо махнул рукой Винс, – неси!
Секретарша робко прошла к столу, положила перед собеседниками толстую тетрадь и так же робко покинула кабинет. Пухов потянулся, было, чтобы взять её, но врач решительно отвел его руку:
– Нет, уважаемый, вначале я сам посмотрю! А уж если там есть что-то интересное, поделюсь с вами – вы ведь именно это предлагали?
Он хитро сощурился.
– Да… конечно… – разочарованно согласился Пухов.
Винс быстро пролистал тетрадь до конца, затем вернулся в начало и стал внимательно изучать записи. Некоторое время спустя удовлетворенно закрыл тетрадь:
– Ну, вот, как я и предполагал! Серьезных – я подчеркиваю: серьезных! – отклонений нет. Но кое-что, пожалуй, вас определенно заинтересует! У парня еще в детстве развился ПТСР – вот и объяснение, почему он на вас напал!
– Простите, что, вы сказали, развилось? – растерялся следователь. – Можно поподробнее?…
– ПТСР? Ну, это просто аббревиатура такая – посттравматическое стрессовое расстройство. Его еще называют постстрессовый синдром, "афганский синдром", "чеченский синдром"… Кстати, у американцев тоже был свой, аналогичный. Помните, "Рэмбо"? "Вьетнамский синдром" в чистом виде! Со всеми его наихудшими проявлениями! Здесь и немотивированная агрессия, и вспышки гнева, несоразмерные с породившими их причинами…
– Говорите, "немотивированная агрессия"? – заинтересовался Пухов. – Получается, наш клиент вполне мог неадекватно отреагировать на какое-нибудь не понравившееся ему действие супруги, или даже слово… Я правильно понимаю?
– Что значит – неадекватно? Вы имеете в виду – убить? – врач невольно понизил голос.
– Да, хоть бы и убить! – следователь уже зацепился за эту версию и теперь ждал от врача подтверждения своих предположений. – Вы только скажите, а они – ну, эти, с "синдромом" – осознают, что делают?
– По-разному… – задумался Винс. – Бывает, что все понимают, но не могут с собой совладать, а бывает, что последствия совершенных действий до них доходят лишь спустя какое-то время.
– А может так быть, чтобы человек совсем не помнил, что совершил?
– А почему нет? – подтвердил догадку следователя врач. – Может быть и такое! Ведь, собственно, что такое ПТСР? Всего лишь защитная реакция организма на стрессовую ситуацию. И то лишь тогда, когда иным способом человек из этой ситуации выйти не может. Кто-то может замкнуться, полностью уйти в себя, как улитка в свою раковину, а кто-то – полностью отключает мозг, все его моральные и нравственные барьеры. И становится настоящим чудовищем, зверем!
– Зверем… – невольно повторил за ним Пухов. – Ну, это все объясняет! Во всяком случае, моя версия, похоже, перестает быть только версией!
– Что объясняет? – заволновался Винс. – Какая версия? Мне кажется, вы торопитесь с выводами!
– Не беспокойтесь, Иван Иванович, торопиться мы никуда не будем! – довольным тоном отозвался Пухов. – Сделаем, как положено, судмедэкспертизу, обратимся к соответствующим специалистам, поищем свидетелей… Да, собственно, вам-то чего переживать? Если все подтвердится, то этому Белякову ничего ведь не грозит! Максимум, закроют на годик-другой в спецлечебнице…
– Вы так говорите, словно спецлечебница – это санаторий! – удивился врач.
– Ну, так и наш фигурант тоже не ангел во плоти! – резонно возразил следователь. – Вы лучше скажите – я где-то слышал, что во время таких приступов у психов силы прибавляется – это действительно так?
– Ну, так! И ничего удивительного или сверх естественного в этом нет! Я уже говорил, что организм просто мобилизует все свои защитные резервы, в том числе и физическую силу! Только… – Винс снова перевел разговор на беспокоившую его тему, – откуда у вас вдруг появилась такая уверенность, что именно Беляков совершил это убийство? Только потому, что у него когда-то – заметьте, в далеком детстве! – однажды проявился послестрессовый синдром? Кстати, а как оно было совершено? Я имею в виду, как была убита та женщина?
– Да, какая разница! – недовольно ответил Пухов. – Ну, застрелили, две пули в живот… А после, чтобы скрыть преступление, утопили тело в пруду…
– Вот, видите! – обрадовался врач. – Значит ваш Беляков тут ни при чем! Можете спокойно отпускать его!
– Это с какой такой радости – ни при чем?
– Извините, уважаемый, что осмеливаюсь подсказывать вам, – Винс удовлетворенно потер ладони. – но вы, как следователь, должны были сразу догадаться, что человек с расстроенной психикой – псих, как вы выразились – мог совершить подобное преступление лишь в период эмоционального срыва! А тут два выстрела - заметьте, не один, который мог быть и случайным, а два! Да еще и попытка спрятать тело в пруду... Все действия явно совершались человеком в здравом рассудке!
Пухов, уже привставший со стула и намеревавшийся скорее вернуться в райотдел, огорченно вернулся на место.
– Пожалуй, вы правы… Неувязочка получается… Да и откуда у этого Белякова оружию взяться! Тоже вопрос…
Он поднял взгляд на довольного собой улыбающегося врача:
– Полагаете, его можно отпускать?
– Не можно – нужно! Если, конечно, не хотите сами довести его до нового нервного срыва!
Винс заговорщицки ехидно подмигнул:
– А вдруг он в следующий раз вас совсем придушит?...
Невольно улыбнувшись, Пухов протянул ему руку:
– Ладно, пойду я! Спасибо за помощь! Пожалуй, и впрямь нужно отпускать парня…
5.
Сергачев, наконец, выбрался из-за стола и с хрустом расправил затекшие плечи и спину.
– Дочитали? – поинтересовался Пухов.
– Нет, конечно! Я не столько читал, сколько тебя слушал! – усмехнулся полковник. – Сейчас, дай переварить… Ты лучше скажи: те, кто попадает в подобный стресс… они что – совсем ничего не осознают? Ты с врачом на эту тему не разговаривал?
– Почему же не разговаривал! – Пухов был рад возможности продемонстрировать начальнику свой профессионализм. – Я ведь тоже засомневался, что они могут совершить любое преступление исключительно в бессознательном состоянии. Еще можно понять, когда убивают, или наносят тяжелую травму первым, случайно попавшимся под руку предметом – палкой, камнем – или даже голыми руками! А если при этом выполняется целый ряд сложных действий? Да еще в строгой последовательности? Что-то тут не вяжется, не стыкуется… Вот я и поинтересовался у доктора, может, они не совсем отключаются, не полностью? То есть нормы человеческого поведения – ну там, мораль, нравственность – блокируются, а мозг работает, все просчитывает, всем управляет?
– И что врач?
– Сказал, что они всегда действуют исключительно на уровне подсознания, инстинктов!
– То есть, ответ отрицательный? – уточнил Сергачев.
– Напротив! Если человек всю жизнь занимался проведением спецопераций, то у него это как раз и заложено в подсознание, в инстинкты! Ему и задумываться не нужно, где достать, или из чего изготовить орудие убийства и как провести "акцию"! Все это он делает "на автомате"! Только… – Пухов замялся, – Беляков-то не спецназовец! Обычный клерк в транспортно-экспедиционной компании. Как это у них сейчас называется? Транспортный логистик! В армии не служил, с оружием обращаться, наверняка, не умеет… Не говоря уже о том, что его еще раздобыть нужно!
Сергачев, соглашаясь, кивнул головой:
– Да, пожалуй… Не тот клиент, совсем не тот… Тогда зачем еще два дня парня в СИЗО держал?
– Из гуманных соображений… – смутился Пухов и едва заметно покраснел.
– Из каких?! – у полковника глаза полезли на лоб ….
"…когда охранник – кстати, хороший парень, мы с ним каждый день беседовали, пока я в камере сидел! – так вот, когда он мне рассказал, что я на вас накинулся и чуть не задушил, я сразу сообразил, в чем дело! Вы же не в курсе, что у меня уже было такое! Правда, давно, еще в начальной школе. Хотя, нет, пожалуй, еще раньше! Только я этого, конечно не помню, это мне мама после рассказала, когда я уже совсем взрослым стал. Да и как было запомнить, если мне тогда еще и четырех лет не было!... "
… – Ну-ка прекрати вырывать руку! – сердито шепнула Наталья, незаметно сжимая Колину ладошку. – Вот дерни еще раз – сразу заработаешь!
Она незаметно оглянулась – мимо торопились по своим делам озабоченные прохожие, и на трехлетнего малыша, из всех сил тянущего то в одну, то в другую сторону державшую его за руку молодую мамашу, внимания никто не обращал. Лишь ехавший по проезжей части вдоль тротуара велосипедист, заметив эту картинку, весело махнул Кольке рукой. Малыш радостно рванул ему навстречу, но тут раздался громкий визг тормозов, и невесть откуда вывернувшая на огромной скорости легковушка проскользила юзом несколько метров и всей своей грубой и бездушной массой ударила велосипедиста в бок. Отброшенный чудовищным ударом, он пролетел несколько метров и, сбив Колину маму с ног, рухнул прямо на застывшего в страхе мальчика. От толчка Наталья неловко упала на спину, ударилась головой об асфальт и на мгновение потеряла сознание. Однако тут же очнулась от обжегшей голову мысли: "Коленька!..."
Поднявшись на ноги, Наталья с трудом протолкалась сквозь успевшую собраться на месте аварии толпу к сыну. Он лежал на спине в уже начавшей застывать темной луже крови. Ноги были придавлены телом сбитого велосипедиста, и малыш, упираясь обеими ручонками в растекшуюся под ним кровавую лужу, пытался отползти в сторону. Но когда кто-то из стоявших рядом зевак потянулся к нему, чтобы вытащить из-под этой изуродованной и окровавленной кучи человеческого мяса, он, не издав ни звука, злобно по-звериному оскалился и вцепился в протянутую к нему руку. Зевака тут же испуганно отдернул руку назад…
"… мама рассказывала, что от полученного шока я два месяца не мог разговаривать. Но врач её тогда успокоил, сказав, что в таком возрасте все быстро забывается. Нужно просто постараться избегать нервных нагрузок, шума… В общем, лучше уехать на лето куда-нибудь на курорт или в санаторий. Тем более, что лето только начиналось – случилось это все в конце мая. Ну, о курортах или санаториях тогда, в конце восьмидесятых, можно было только мечтать! Поэтому мы просто уехали к бабушке на дачу. Поначалу мама еще давала мне какие-то таблетки, которые выписал врач в городе, но после бабушка сказала ей, чтобы она прекратила кормить меня "всякой химией", и стала сама готовить разные отвары из трав. К августу я уже вовсю носился по деревне, болтал без умолку и, может, никогда и не узнал бы о том происшествии, если бы приступ не повторился спустя почти десять лет, уже во время учебы в школе… "
В школе к щуплому и робкому Коле мальчишки-одноклассники относились по-разному. Кто-то жалел и даже пытался защищать в нередких мальчишеских стычках. Другие же напротив – презирали и при первой возможности старались толкнуть, подначить, или каким-то другим способом зацепить "Хилого" – прозвище это, казалось, навсегда прилипло к нему. От занятий физкультурой он по рекомендации врача был освобожден, да и в других обычных мальчишечьих играх и забавах участия не принимал. И это действительно была защитная реакция мозга, хотя никто не понимал, да и не пытался понять, на что обращена эта защита. А боялся Коля вида крови. Даже не самой крови, а того состояния, в которое привел его этот вид в тот далекий и уже забытый день. Когда что-то темное и страшное, сметая все моральные и нравственные барьеры, вдруг всплыло из самых дальних уголков подсознания, мгновенно превратив маленького и беззащитного человеческого детеныша в жестокого и безжалостного зверя. Но оно – это темное и страшное – не исчезло, не растворилось, а лишь спряталось, укрылось в своем никому не доступном уголке, терпеливо ожидая подходящего момента, чтобы объявиться вновь. И этот момент наступил…
Большая перемена только началась, и шестиклассники разбежались по всей школе, торопясь сделать все свои "крайне срочные" дела. Кто-то рванул в буфет, кто-то на улицу… В классе остались всего несколько ребят, которым, очевидно, бежать было некуда или незачем.
– А если кровянка не пойдет? – неповоротливый коротко подстриженный толстяк Жира, опершись руками на парты, раскачивался между ними и с сомнением глядел на своего дружка Лёху Князева по прозвищу Князь. – Тебя тогда любой сразу запинает! Очень даже легко запинает – точно говорю!
– Не бзди, жир-трест! – презрительно отозвался Князь. – Если правильно стукнуть, обязательно пойдет! Да и место такое болючее, что любой противник и без всякой кровянки сразу захнычет и к мамке побежит!
– Ну, да, тебе легко говорить! – продолжал сомневаться Жира. – Ты у нас спортсмен! Если стукнешь, то уже по фигу, попал или нет!
Подтянутый, спортивный Лёха, действительно, с первого класса занимался гимнастикой и в школу старался одевать только обтягивающие водолазки или свитера, подчеркивающие его красивую стройную фигуру и уже заметные рельефные мышцы. В классе он считался заводилой и лидером, а девчонки вовсю стреляли в него глазками и засыпали записками с предложением "вечной дружбы".
– Не веришь? – ухмыльнулся Князь. – Ну, так давай я тебе наглядно покажу, хочешь?
Жира опасливо отодвинулся:
– Еще чего! Чтобы я сам кровянкой умылся? Не… не хочу!
– Что, струсил? – рассмеялся ему в лицо Князь. – Да я вовсе и не собирался давать тебе по сопатке! Сейчас найдем на ком проверить…
Он оглянулся по сторонам и, заметив сидевшего за своей партой с учебником в руках Кольку, с гаденькой ухмылкой позвал:
– Слышь, Хилый, иди сюда, чего покажу… Ну, ты чё, глухой! Тебе говорю, заяц-беляк, дуй по-быстрому сюда!
Колька неохотно вылез из-за парты и подошел к ним.
– Вот, смотри, – обернулся к своему дружку Князь, – кулак не сжимаешь, а просто прижимаешь пальцы к ладони, чтобы костяшки торчали наружу, понял?
Жира понимающе закивал головой.
– А после бьешь снизу в нос, чуть повыше губы, вот так…
Он резким движением выбросил руку вперед, нанося не ожидавшему такой подлости Кольке сильный удар в нос. От острой мгновенной боли у того сразу на глазах выступили слезы, а из обеих ноздрей обильно хлынула кровь.
– Видишь, я же говорил! – радостно заорал Князь. – Хочешь – не хочешь, а и кровянкой умоешься, и слезами! – и, размазывая пятерней кровь по Колькиному лицу, презрительно бросил:
– Ну, чего разнылся! Иди, умойся, скоро звонок!
Взглянув на перепачканную в крови ладонь, он не спеша тщательно вытер её о Колькину рубашку. При виде пятен крови на рубашке, Колька мгновенно изменился в лице – испуг и покорность уступили место безразличной, лишенной всякого выражения маске. Сделав быстрый шаг вперед, он неожиданно сжал обеими руками горло не ожидавшего такой реакции Князя и принялся его душить. Князь тут же взорвался мгновенной яростью:
– Ах ты, урод! Тебе мало, да, мало? Ну, тогда на, получай, гад, сам напросился!
Он бил Кольку руками в лицо и в живот, пинал ногами, но тот совершенно не менялся в лице и лишь сильнее сжимал его горло. Наконец, Князю удалось сбить Кольку с ног, но, падая, тот ухватил противника за ноги и повалил на спину. После этого, не поднимаясь с пола, Колька методично и настойчиво пополз по телу бешено извивавшегося под ним Князя с явным намерением добраться до его горла. Тут, наконец, до Князя дошло, что противник его не только не боится, но даже не обращает внимания на его попытки защититься. Жуткий, животный страх охватил Князя, и он закричал на весь класс:
– Да, уберите же этого психа, уберите скорее! Вы что не видите – он хочет меня убить!
К счастью в класс уже стали возвращаться другие ученики, а за ними появилась и учительница. Навалившись всей гурьбой, они с невероятным трудом смогли разжать Колькины руки и оттащить его в сторону, после чего перепуганная учительница вызвала "скорую". Прибывший на "скорой" врач сделал Кольке какой-то укол, и сопровождавший врача санитар, подняв на руки легкое, почти невесомое бесчувственное мальчишечье тело, отнес его в машину. В класс Колька вернулся только два месяца спустя, уже перед самыми новогодними каникулами. По привычке тихонько приоткрыл дверь и постарался незаметно проскользнуть за свою парту, когда неожиданно услышал за спиной громкий шепот: "Глянь, Терминатор вернулся!". Затем раздался приглушенный смешок и такой же тихий шепот добавил: "Ага, после ремонта!"
Он быстро обернулся назад и едва успел заметить, как двое одноклассников, раньше не числившихся в его друзьях, испуганно отпрянули назад и умолкли.
– Вы чего?... – насупился Колька, за время, проведенное в больнице, успевший отвыкнуть от издевок и подначек своих одноклассников.
Словно ожидавшие этого вопроса, мальчишки подскочили к нему и, угодливо заглядывая в глаза и перебивая друг друга, зачастили:
– А как же – Терминатор и есть!
– Ну, да, точно – Терминатор! Он тебя лупит, а ты все равно ползешь, ползешь... Прямо, как в "Судном дне!"
– Ага! И глаза как у Терминатора, совсем без зрачков и какие-то такие… равнодушные!
– Ну, точно, равнодушные! Бесчувственные даже! Только у того Терминатора они красные были, а у тебя белые, как у этих… как их… во, у зомби!
"...с тех пор меня больше не называли ни Хилым, ни Зайцем – только Терминатором. А в старших классах – видно, неудобно уже стало такими прозвищами пользоваться – звали просто Тер.
Но вам, наверное, это не очень интересно. Просто я решил объяснить, почему у меня такой приступ тогда случился. Хотя, вы тогда и сами всё уже знали – мне охранник об этом сказал. Ну, о том, что вы ходили в поликлинику и читали мою историю болезни. Я его еще спросил, чего ж меня тогда в камере держат. А он ответил, что вы просто боитесь, что я могу снова сорваться и чего-нибудь натворить. Он прямо сказал: "Еще повесишься в своей квартирке, а нам потом выяснять – сам повесился, или помог кто!" Мы тогда с ним посмеялись, а я подумал, что, пожалуй, и вправду мог… Конечно, тут и доктор со своими таблетками помог, но если бы вы меня не подержали эти дни у себя в камере, то сам бы я к доктору точно не пошел! Получается, что вы меня тогда спасли?… В общем, на третий день выпустили меня. Вернули, разумеется, и все отобранные при задержании вещи, но главное – мобильник! Вернее, вначале я и не думал, что это – главное. Звонков ни от кого особо не ждал, да и самому звонить, фактически, некому было. Ну, разве что на работу! Предупредить, чтобы увольнять за прогулы не спешили… Это я шучу так не очень умно, извините. Но я – больше по привычке, конечно – первым делом проверил непринятые вызовы. А набралось их, как ни странно, штук шесть или семь! Ну, три номера мне были знакомы – это с работы, сотрудники наши звонили, видимо, интересовались, куда это я пропал. А еще было два или три звонка с одного номера. Причем, первый был сразу на следующий день после исчезновения Алёны. Но я тогда уже у вас в камере сидел. Точнее, лежал… А вот последний звонок, за день до моего выхода, так сказать, "на волю", был с Аленкиного телефона. Помню, я стоял тогда возле дверей вашего РОВД и как дурак пялился на этот номер. И никак не мог сообразить, что бы это значило! Даже мысль такая мелькнула, что, может, все это – только ошибка? Ну, все эти опознания, фотографии… Я ведь их так и не посмотрел! Если помните, вы сами предложили просто подписать протокол, без изучения фотографий. Мол, всё и так слишком очевидно…"
Сергачев возмущенно обернулся к следователю и погрозил ему кулаком:
– Так ты еще и фальсификацией свидетельских показаний занимался?! Ох, гляди, допрыгаешься!...
"…Конечно, проще всего было взять и позвонить… Только, вот, ну, никак не мог я набрать Алёнин номер! Пару раз попытался даже – так сразу аж мурашки по спине! В общем, решил позвонить по другому номеру – тому, который дважды повторился. Ответа ждал совсем недолго. И ответ оказался совершенно неожиданным… "
Стоя на крыльце здания РОВД, Николай в растерянности смотрел на список непринятых вызовов на своем мобильнике. Точнее, не на весь список, а лишь на один номер, обнаружив который, он почувствовал легкий холодок в спине – это был номер его жены. Однако набрать его так и не решился. Немного подумав, набрал другой – незнакомый, но дважды повторявшийся в списке.
– Николай? – раздался в трубке бодрый мужской голос. – Хорошо, что вы позвонили! А то я уже подумал, не зря ли решил попытаться с вами связаться!
– Простите, а с кем я разговариваю? – удивился Беляков. – Мне ваш номер незнаком…
– Совершенно верно! – с непонятной радостью ответил голос в трубке. – Ни номер не знаком, ни я сам! Но у меня есть для вас предложение, которое вас обязательно заинтересует! Хочу предложить вам мобильник!
"Торгаш или просто мелкий жулик!" – с досадой подумал Николай. – "Сейчас начнет убеждать, что продает шикарный аппарат, да еще по дешевке!" Он уже собрался отключить мобильник, когда собеседник неожиданно добавил:
– Только не спешите отключаться! Это не просто мобильник, это мобильник вашей жены!...
Я как услышал это, меня словно током ударило: "Откуда он про Алёнин телефон знает? Нашел? Так, найти его можно было только там, где Алёну… А, может, это он и есть?..." – но показывать, что догадался, не стал. Лишь равнодушно так поинтересовался:
– А почему вы решили, что моя жена телефон потеряла? Сейчас спрошу у неё …
Только мужик этот на мою уловку не поддался, а лишь грустно произнес:
– Ничего вы у неё не спросите… И, поверьте, я вам очень сочувствую! Вы, видимо, уже догадались, что номер, да и ваше имя я отыскал в списке контактов в телефоне вашей супруги! Но помимо этого я нашел там еще кое-что, что, мне кажется, должно вас заинтересовать… А поскольку доход у меня небольшой – всего лишь пенсия, да и то не слишком высокая – я и подумал, что скромное вознаграждение – скажем, тысяч десять! – для вас не будет слишком обременительно? Или…"
Упомянув о вознаграждении, собеседник немного подождал, и, не слыша ответа, переспросил:
– Так вы согласны? Или…
– Конечно, конечно! – торопливо подтвердил Николай. – Только…
Он очень хотел задать этот давно вертевшийся на языке вопрос, но боялся услышать ответ на него, подспудно опасаясь подтверждения своих худших подозрений. Однако собеседник опередил его с ответом.
– Вы, очевидно, хотели узнать, как ко мне попал телефон вашей жены? И, наверное, уже придумали себе бог весть что… – негромко усмехнулся в трубку мужчина. – Нет, нет, я к этому… – он на мгновение запнулся, но тут же продолжил:
– …исчезновению не имею ни малейшего отношения! Да, если говорить откровенно, я её тогда вообще не видел! А телефон нашел с вашей, как ни странно, помощью. Я как раз вышел со своим Тобиасом – знаете, у меня замечательный американский спаниель! – на прогулку. И тут вдруг слышу, где-то в кустах у дорожки телефон зазвонил! Сам я его в темноте, конечно, не нашел бы, а Тобик сразу приволок. Он у меня ужас, как любит по кустам лазать!... Но вокруг никого не было, ни души! Машину, правда, слышал! Но она куда-то вперед ехала, вглубь парка. Я только звук её и услышал, удаляющийся звук…
– А чего ж сразу не позвонили? – хмуро поинтересовался Николай. – И вызов зачем-то сбросили…
– Растерялся! – признался собеседник. – Ну, и испугался немного – не без этого! У меня уже были похожие ситуации. Знаете, идешь по улице и вдруг видишь – бумажник лежит! Только потянешься, чтобы поднять, как тут же подбегают двое здоровенных амбалов и начинают орать, что это их бумажник. А после заявляют, что у них из бумажника деньги пропали!
– Знакомая ситуация… – подтвердил Николай. – А сейчас чего ж решили вернуть?
– Так я же говорю – понадеялся на вашу благодарность! Ну, вы понимаете, о чем я… А потом… – голос в трубке стал робким и неуверенным, – видите ли… это же я после жену вашу нашел! Нет, я, конечно, не сразу догадался, что это был её телефон! Это я уже после понял, когда вспомнил, что видел её фото в памяти мобильника. Там она вместе с каким-то молодым человеком… это вы, наверное? (Николай, сглотнул слюну и, совсем забыв, что собеседник его не видит, молча кивнул головой,– он сразу вспомнил эту фотографию, сделанную за несколько дней до исчезновения Алёны) Только идти в милицию я побоялся. Они ведь стали бы спрашивать, почему я сразу про телефон не рассказал. Да еще подумали бы, что это я её… Ну, и решил, что лучше отдам его вам, а вы уж сами решайте, что делать!
– Ладно, – устало ответил Николай, – давайте договоримся, как нам встретиться, и я передам вам деньги!
Ему хотелось поскорее закончить этот тяжелый разговор, но собеседник неожиданно продолжил:
– Постойте, я ведь не сказал главного! Вернувшись тогда домой – ну, после этого… когда её, в общем, нашли, я, уж, простите моё любопытство, стал просматривать, что еще в памяти есть – хотел разыскать, кому сообщить, что нашел телефон. То есть, вас разыскать, понимаете? Ну, и наткнулся там на коротенькое видео. Совсем коротенькое, меньше минуты…
– Что за видео? – внезапно охрипшим голосом спросил Николай. – Ну же, договаривайте! Что там на этом видео?
– Там это… – все так же неуверенно тянул мужчина, – ну, короче… там видно, как в неё стреляли!...
6.
Сергачев читал, не отвлекаясь. Лишь изредка, слыша сопение Пухова за спиной, недовольно передергивал плечами…
"… пенсионер не обманул. И насчет того, что видео совсем коротенькое, меньше минуты, и насчет остального тоже… Там, хоть картинка и смазанная, но разглядеть можно. Да вы сами увидите, если еще не посмотрели. А у меня после картинки этой в голове сразу всё прояснилось – в смысле, как оно всё произошло. Будто сам там присутствовал! Алёна, видно, ждать меня тогда не стала, а сразу пошла потихоньку в парк – быстро ходить ей трудно было. Вот, наверное, и решила, что я её догоню. Только догнал не я…"
… выйдя из подъезда, она решила не дожидаться Николая, и потихоньку пошла в парк. Быстро ходить было неудобно – мешал объемистый живот, в котором настойчивыми толчками все чаще проявляла непоседливый характер будущая Алёна Вторая.
Придерживая живот рукой, она пересекла улицу, отделяющую лесопарк от жилых домов, и, пройдя еще десяток метров по узенькой тропинке, подошла к грунтовой дороге. Съезд на грунтовку находился в нескольких кварталах выше по улице, а другим концом дорога упиралась в находившийся в самом центре лесопарка заболоченный и заросший осокой пруд. Зима все никак не могла вступить в силу, и парк, больше все же походивший на лес, темнел голыми стволами деревьев, между которыми где-то далеко впереди поблескивали огоньки движущихся по МКАД машин.
Алёна уже шагнула на грунтовку, когда увидела в её начале яркий свет фар и услышала шум двигателя. Почувствовав неясную тревогу, отступила на тропинку и обернулась назад – Николая видно не было. Она неловко переминалась с ноги на ногу, но никак не могла выбрать, то ли вернуться назад и подождать мужа возле дома, то ли, не обращая внимания на охватившую тревогу, дожидаться его здесь, у обочины. Машина тем временем быстро приближалась, и вскоре между деревьев уже можно было разглядеть угловатый силуэт УАЗика с мигавшими на крыше красным и синим фонарями. "Милиция!" – облегченно вздохнула Алёна, для которой новое название органов внутренних дел, как и для большинства обычных граждан, еще не стало привычным.
Она стояла на тропинке у самого края грунтовки, дожидаясь, пока машина проедет мимо, но, поравнявшись с ней, УАЗик неожиданно взвизгнул тормозами и остановился. Обе передние дверки распахнулись и из них грузно вылезли двое упитанных молодых людей в полицейской форме. Спустившись на дорогу, тот, что занимал водительское место, потянулся назад в кабину, достал короткий автомат и повесил на плечо. Положив на него сверху руку, машинально большим пальцем спустил предохранитель.
– На х…р тебе автомат, сержант? – недовольно бросил второй, чуть старше по возрасту. - Да еще и с предохранителя снял... Гляди, нажмешь ненароком - после беды не оберемся! Убрал бы ты его от греха подальше...
– Не-а! Пусть для порядку будет, товарищ лейтенант! – с дурацкой ухмылкой ответил сержант. – Вдруг тут террористы в кустах прячутся!
Он обернулся к застывшей у обочины Алёне:
– Слышь, бомжара, ты часом не террористка?
– Вы что, с ума сошли! – попыталась возмутиться Алёна. – Какая я вам бомжара! Я живу тут рядом – вон мой дом!…
Но голос, выдавая испуг, предательски задрожал. Старший это сразу заметил и хищно осклабился:
– А что это мы, дамочка, так разволновались? Проблемы с нечистой совестью?
– Да она, товарищ лейтенант, еще и наркоша, наверное! – радостно присоединился к старшему напарнику сержант. – Надо бы у неё карманы проверить!
– Проверь! – поддержал его лейтенант.
На лице появилась сальная улыбка:
– И не только карманы! Мало ли куда эти бабы наркоту прячут…
– Это мы мигом! – сержант решительно шагнул к Алёне.
– Не подходите! Я сейчас мужу позвоню!
Испуганно отступив назад, она, продолжала придерживать левой рукой живот, а правой торопливо достала из кармана пуховика мобильник и, выставив руку с телефоном вперед, словно защищаясь, попыталась одной рукой нажать значок быстрого набора номера. Неожиданно на экране появилось изображение надвигавшегося полицейского – очевидно, в спешке она коснулась значка видеосъемки.
– Ты кому это звонить собралась?! – рявкнул на неё сержант. – Ну-ка, брось!
Он небрежно взмахнул рукой, и телефон отлетел в кусты.
– Муж у неё, видите ли, имеется... Давай, лучше, покажи, что у тебя под пуховиком имеется!
Сержант обернулся к напарнику:
– А пуховик-то у неё мужской… Уперла, наверное, где-нибудь!
Лейтенант весело заржал:
– Не, купила! На соседней помойке!
Сержант ткнул ей стволом в низ живота:
– Ну, показывай, где ты там наркоту прячешь!
От толчка живот пронзила острая боль, и Алёна почувствовала, как снизу к горлу поднимается дурнота. Она попыталась оттолкнуть от себя это бесчувственное, безжалостное железо, но сержант лишь сильнее упер автомат ей в живот. Тогда она из последних сил ударила его ногтями в лицо, и в это же мгновение её стошнило прямо на грудь сержанта.
– Сучка! – взвыл сержант и, от злости машинально нажимая спусковой крючок, крикнул снова: – Сучка паршивая!...
Выстрелы прозвучали негромко – пуховик Николая и Алёнин живот, в котором беспокойно толкалась их дочь, приглушили звук. Пули пробили обеих Алён насквозь и унеслись куда-то в темноту, отметившись по пути треском нескольких сбитых веток.
– Идиот! – громким злым шепотом прохрипел лейтенант. – Ты что наделал, придурок?!
– А вы видели, видели?! – плачущим голосом отозвался сержант. – Она мне всю физиономию расцарапала! Да еще и заблевала!
Но тут до него, наконец, начало доходить случившееся:
– А что нам теперь делать, товарищ лейтенант?
– Нам? – зло отозвался лейтенант. – Ты сказал – нам?! Это тебе нужно думать, что делать! Статья сто пятая, слышал? Да еще с отягчающими! Безоружную женщину… Или ты предлагаешь ей ствол подкинуть?!
Он нагнулся и принялся ощупывать тело.
– Твою мать... Да она к тому же беременная! Ну, сержант, на "четвертачок" ты точно уже заработал!
– Да я же не знал! Я ж не думал!... – сержант уже чуть не плакал.
– То-то и оно, что не думал… Ладно, давай, грузи её в машину! – лейтенант ухватил тело за ноги. – Сейчас притопим в пруду, и дергаем отсюда… Пока в розыск объявят, пока искать начнут – глядишь, там и пруд уже замерзнет!... Да, шевелись ты, недоумок! А то сейчас и вправду муж заявится! Нам что тогда – и его валить?!...
Возле подъезда жены не оказалось и Николай, испугавшись, что ей стало плохо, достал мобильник. "Если и не ответит, то, может, мобильник её услышу!" – надеялся он. Однако хоть вызов и шел, но Алёна не отвечала. Да и сигнала слышно не было. А мгновение спустя вызов неожиданно сбросили. Николай рванул в сторону лесопарка, на бегу оглядываясь по сторонам – вдруг она гуляет где-то здесь по улице! Но улица была пустынна. Лишь со стороны лесопарка навстречу торопливой походкой прошагал какой-то пожилой мужчина с собакой на длинном поводке…
7.
"…это видео я смотрел каждый день – считайте, два месяца! Точнее, даже не видео – там, ведь, фактически, и нет ничего – лишь вначале смутно мелькнула рожа этого сержанта, да еще кусок куртки с нагрудным жетоном. А после, когда он телефон у неё выбил, то мобильник, видимо, упал объективом вверх, и дальше были видны только темные очертания стволов деревьев и еще какие-то размытые полосы – кусты, наверное… Да, мне, собственно, не видео было важно, а записанные вместе с ним переговоры этих двоих. Я, когда их слушаю, то просто звереть начинаю – даже самому страшно! Но… Я тогда как-то сразу понял, что ничего этим уродам не будет. Ну, просто совсем ничего! Ведь они же, если я правильно понимаю, эту вашу переаттестацию прошли, верно? Вот и получается, что, если дело действительно дойдет до суда, отвечать придется всему вашему руководству, которое им положительное заключение дало. А это, считай, все равно, что сразу заявление об увольнении написать! Или, как там у вас это называется – рапорт?
В общем, от этих мыслей такая безысходная тоска на меня поначалу напала, что я и впрямь стал о самоубийстве задумываться… "
Раз за разом Николай просматривал скопированное на компьютер видео и, закрыв глаза, вслушивался в доносившиеся из колонок голоса. И чем дольше слушал, тем больше его охватывала неутолимая, неконтролируемая злоба. Она туманной пеленой обволакивала разум, мешая рассуждать, мыслить, требуя лишь одного – убивать, убивать… Чувствуя, что это желание скоро полностью поглотит его, Николай выключил компьютер, одел куртку и, отыскав в кармане бумажку с рецептом, которым снабдил врач в прокуратуре, бегом отправился в аптеку.
– Вам действительно это прописали? – удивленно поинтересовалась пожилая аптекарша.
– А это что – плохой препарат? Или дорогой? – забеспокоился Николай, вспоминая, сколько наличности осталось в кошельке.
– Нет, препарат хороший! Хотя, конечно, и не из дешевых! Только…– аптекарша замялась, – уж очень сильный! – и, скрывая неловкость, спросила:
– У вас есть, кому за вами ухаживать?
Николай покачал головой и растерянно уточнил:
– Что, до такой степени?
– Ну, в какой-то мере… Разумеется, всё зависит от особенностей организма, психики! А зачем вам понадобилось такое сильное лекарство? У вас что… э… проблемы с психикой?
Чувствовалось, что женщине очень хочется помочь робкому молодому человеку, но расспрашивать о таких не слишком афишируемых недугах было неудобно. Николаю тоже не хотелось посвящать совершенно незнакомого человека в свои сложности.
– Да, нет, ничего такого особенного! Просто на работе напряг, дома тоже… Вот и попросил врача прописать что-нибудь от стресса... – неумело соврал он.
– Так вам антидепрессант нужен? – обрадовалась аптекарша. – Бог мой, зачем же тогда он вам эту гадость прописал! Возьмите лучше вот – старый добрый седуксен! И настроение улучшится, и большого вреда для здоровья не будет. Только не вздумайте совмещать с алкоголем!
– Да, ну, скажете! – категорически запротестовал Николай. – Я и так-то не пью, а с лекарствами… А настроение правда улучшится?
– Даже смешливость появится! – подтвердила аптекарша. – Только не увлекайтесь – это все же наркосодержащий препарат! Одной таблеточки перед сном будет вполне достаточно! - и, когда он уже выходил из аптеки, высунувшись из окошка, крикнула вдогонку:
– А лучше избавьтесь от причин стресса! Тогда и таблетки не понадобятся!...
"… вернувшись домой, сразу проглотил таблетку седуксена, а после, немного подумав, добавил еще одну – для надежности! И, действительно, настроение сразу улучшилось! Но, что было самое удивительное, эти ярость и злоба, которые меня, буквально, распирали, не исчезли, а стали… как бы правильнее выразиться… веселыми, что ли! Я придумывал для своих врагов одну казнь мучительнее другой и, представляя, как все это будет происходить, приходил в восторг! Хотелось просто прыгать от этой злобной радости! Где-то глубоко внутри остатки здравого смысла подсказывали, что такую реакцию, конечно, нельзя считать адекватной, но она мне нравилась – и это было главным! Смущало только одно – как реализовать на практике хоть какой-то из возникающих в моем воображении способов мести. Нет, вопрос стоял вовсе не о том, как отыскать этих "мили-поли-цейских" – тут никакой особой сложности я не видел. Достаточно было покрутиться какое-то время возле вашего РОВД и выяснить, кто именно дежурил тогда в патруле. Для уверенности можно было еще послушать их разговоры – голоса-то их я запомнил уже, считай, на всю жизнь и ошибиться бы просто не смог! Вопрос был в том, как мне – физически не слишком сильному и не владеющему никакими приемами вроде дзюдо или каратэ, справиться с двумя крепкими, специально тренированными мужиками. Да еще и вооруженными! О том, чтобы самому достать где-то оружие, не стоило и не мечтать – таких связей и знакомств у меня отродясь не было. Но когда начинаешь постоянно и напряженно над чем-то думать, то рано или поздно решение находится. Нашел решение и я…"
Почти неделю Беляков, словно на службу, приходил по утрам к зданию РОВД, стараясь вычислить убийц своей жены, и вскоре уже знал не только их имена и фамилии, но и расписание дежурств, и даже обычные маршруты патрулирования. На это время он оформил в своей компании отпуск за свой счет, и начальник отдела, знавший о постигшем Николая несчастье, возражать не стал. Оставалось только придумать, как справиться с двумя крепкими, тренированными и вооруженными мужиками...
В один из ставших уже привычными унылых одиноких вечеров, Николай, приняв перед сном душ, и обмотавшись вокруг талии большим махровым полотенцем, прошел на кухню выпить чашечку кофе, действовавшего лучше любого снотворного – он давно заметил эту странную особенность своего организма. Кухня была совсем крохотной – чуть больше шести метров – и, протискиваясь между стоявшей у двери тумбой и кухонным столиком, он неосторожно задел торчавший из наполовину оторванной дверки тумбы острый шуруп. Шуруп этот давно мозолил ему глаза, но отремонтировать дверку Николай постоянно забывал и регулярно цеплялся за него, порвав уже не одну пару брюк. В этот раз брюк на нем не было, и шуруп вонзился прямо в обнаженную икру, прочертив на ней глубокую царапину и зацепив, видимо, какой-то небольшой сосудик, из которого тут же обильно хлынула кровь. Невольно вздрогнув от боли, он покосился на залитую кровью ногу и внезапно почувствовал непреодолимое бешенство и ненависть к этому проклятому шурупу. Глаза заволокла туманная пелена, а по телу пробежала крупная дрожь…
Очнулся от настойчивых звонков во входную дверь. Звонивший перемежал их не менее настойчивым стуком и громкими криками:
– Вы что там, с ума сошли?! Двенадцатый час ночи! Я сейчас милицию вызову!
Николай растеряно огляделся: по полу были разбросаны обломки табуретки, рядом валялась вырванная с мясом дверка от тумбы, а сама тумба оказалась испещрена многочисленным глубокими выбоинами. Недоуменно взглянув на крепко зажатую в руке ножку от табуретки, шагнул к входной двери, чтобы отпереть её, но тут заметил, что банное полотенце, которым обернулся, выходя из ванной, свалилось на пол, и теперь он стоял абсолютно голым.
– Минутку! – крикнул через дверь. – Сейчас что-нибудь накину!... – и принялся одной рукой торопливо натягивать спортивные брюки, второй одновременно пытаясь открыть входной замок.
– Нет, Коля, ты полный псих! – решительно шагнув через порог открывшейся, наконец, двери, воскликнул сосед. – Чего это ты на ночь затеял? Дети давно спят, мы с работы уставшие – тоже отдыхать хотим…
– Извините, ради бога! Просто там дверка на кухне…– принялся неловко объяснять Николай, но сосед слушать его не стал:
– Какая еще дверка?! Тебе что, дня не хватило её отремонтировать? Всё, заканчивай! А то в следующий раз закатаю в лобешник – и можешь сам милицию вызывать!
Он повернулся и, уже выходя на лестничную площадку, обратил внимание на залитую кровью ногу Николая.
– Что это у тебя с ногой?
– Да, я же говорю, дверка… – начал, было, Николай, но сосед оборвал его:
– Вот, видишь! Днем нужно было ремонтами заниматься! У самого-то, небось, уже глаза слипаются, и руки не слушаются! Дверка, понимаешь, у него отвалилась!... – и громко захлопнул за собой дверь.
Николай некоторое время оторопело смотрел на закрытую дверь, но мысли уже вертелись вокруг случившегося. "Это что – выходит, новый припадок? Из-за обычной царапины? Видимо, включаются какие-то защитные механизмы… Только из-за крови? Так я кровь видел много раз! Тогда что?..." Он прошел в ванную комнату, снял с вешалки небольшое вафельное полотенце для рук, намочил его под краном, закатал вверх штанину и, старательно отводя глаза в сторону, на ощупь обтер ногу. "Не хватало только еще одного приступа… Тогда сосед точно в лобешник закатает!" – невольно улыбнувшись, подумал про себя. После этого зашел на кухню и, отодвинув в сторону обломки табуретки, прошел к столу, в центре которого стояла чашка с давно остывшим кофе…
"… а я сидел и всё никак не мог уловить эту связь между видом крови и возникавшими у меня приступами. Потом еще вспомнил, что случилось у вас в кабинете – ну, когда я на вас там накинулся – там-то точно никакой крови не было! И фотографии я ведь тогда так и не посмотрел! Да, если бы даже и посмотрел – на них же наверняка никакой крови не было, так? Да и откуда ей взяться, если вы Алёну из пруда вытащили! Получается, что дело вовсе не в крови? Вернее, не только в крови! То, что включаются какие-то защитные механизмы, я уже сообразил. Вот только ЧТО их включает? Я уже и так этими фактами вертел, и эдак, и лишь часам к трем ночи сообразил, наконец, в чем причина! И не только сообразил, но даже проверил! Боялся, правда, до ужаса, но уж очень хотелось убедиться, что не ошибся! А после придумал, как этим можно воспользоваться. Но это было уже на следующий день…"
Как только до него дошло, почему возникает приступ, тут же захотелось проверить эту догадку на практике, и лишь боязнь не суметь вовремя остановить приступ удерживала от такого эксперимента. Наконец, стараясь не думать о возможных последствиях, он решился… Опыт прошел, на удивление, успешно и Николай, удовлетворенный этим первым успехом, отправился спать, решив, как героиня одного известного романа: "Об остальном я подумаю завтра!"…
О том, что во время припадков физическая сила увеличивается, догадался сразу – учиненный на кухне погром ясно свидетельствовал об этом. Видимо, это тоже было как-то связано с защитной реакцией организма. И теперь, когда он знал, как вызвать припадок, можно было приступать к реализации плана мести – тем более что таких планов в его голове крутилось множество. Мешало одно – управлять собой во время приступа он не мог. Да, что там управлять – после приступа не мог даже вспомнить, что делал во время него! Нужно было научиться контролировать себя, управлять этой яростью – пусть даже не полностью, частично! Но как? Чтобы найти какие-либо лекарственные препараты, нужно было обращаться к специалистам, консультантам, а значит – неизбежно привлекать к себе лишнее внимание. Да и сами препараты, если такие и имелись, наверняка, в аптеках просто так не продавались. Оставалось одно – рассчитывать только на собственную силу воли, которую требовалось теперь ежедневно укреплять. Проще говоря, нужен был аутотренинг.
Этим необычным тренировкам он посвятил еще почти два месяца. По утрам, приняв на всякий случай таблетку седуксена, отправлялся на работу. Таблетки действовали безотказно, и начальник отдела был рад, что молодой способный специалист, как ему казалось, сумел преодолеть душевный кризис, вызванный гибелью жены, и выйти из тяжелой депрессии. Однако вскоре депрессия действительно отступила – мысль о предстоящей мести действовала лучше любых таблеток, и Николай от них совсем отказался.
Свою первую попытку самоконтроля он хорошо запомнил. Вернувшись с работы, наспех поужинал, переоделся в теплый лыжный костюм и зимние кроссовки – зима, наконец, полностью вступила в свои права – и отправился в пустынный заснеженный лесопарк. Выйдя на грунтовую дорогу, легкой трусцой побежал в направлении уже покрытого льдом пруда и метрах в двухстах от него остановился. Достал из кармана куртки таблетку седуксена и проглотил её, в надежде, что это, если и не остановит, то хотя бы смягчит приступ. Огляделся и, убедившись, что никого поблизости нет, сделал несколько глубоких вдохов–выдохов после чего, заметно волнуясь, попробовал вызвать в воображении образ Алёны, мысленно представляя всё, что могло с ней произойти в тот декабрьский вечер…
Назвать эту попытку удачной было нельзя – начало припадка он так и не уловил и пришел в себя лишь от чувства боли в руке. Пелена, накрывавшая мозг, постепенно рассеивалась, и он с удивлением обнаружил себя стоящим у высокого толстого дерева, и колотящим кулаком в его насквозь промерзший ствол. Морщась от боли, несколько минут массировал ушибленные костяшки пальцев, одновременно вновь делая дыхательную гимнастику. Наконец, пелена полностью растаяла, и он решил повторить эксперимент. В этот раз, едва образ жены стал покрывать знакомый белесый туман, он громко изо всех сил закричал: "Стой! Хватит!" – и, к его радости, видение стало медленно таять, растворяться, возвращая утраченную, было, способность здраво рассуждать.
Спустя неделю Николай уже научился не только останавливать припадок, но и на какое-то время позволять своему сознанию погружаться в него. Плавая в этом полузабытьи, он с восторгом колотил подобранной рядом палкой – повреждать руки совсем не хотелось! – по стволам деревьев, по заснеженной земле, сопровождая свои действия радостными дикими и бессмысленными воплями. Палка в конце концов либо ломалась, либо, заброшенная с неимоверной силой, улетала далеко в кусты, после чего сознание постепенно возвращалось к нему. Двухминутная дыхательная гимнастика окончательно приводила его в чувство, и лишь чувство злобной радости не оставляло его до самого дома, пока он, приняв перед сном душ, не засыпал, наконец, глубоким, больше походившим на обморок, коротким сном без сновидений. А наутро уже все, происшедшее вчера, напротив, казалось только сном, и он поднимался бодрым, наполненным тем чувством веселой злости, что испытал накануне вечером. В этих тренировках время бежало быстро, и, когда он решил, что готов к осуществлению задуманного, то с удивлением заметил, что прошло почти два месяца. Зима постепенно уступала место неумолимо приближавшейся весне, дни становились все теплее и длиннее. И это последнее обстоятельство заставило Николая поспешить с реализацией своих планов, поскольку вечерняя темнота в них играла не последнюю роль…
"… наконец, я понял, что полностью готов, и решил дальше не затягивать с реализацией своего плана мести, тем более, что и весь необходимый реквизит – если его, конечно, можно так назвать – был мною давно заготовлен. В качестве основного инструмента ("орудие", на мой взгляд, звучит как-то совсем некрасиво и грубо!) я выбрал деревянную трость с металлическим набалдашником – отыскал подходящую на "блошином" рынке. Пустотелый набалдашник для гарантии залил еще свинцом – пришлось вспомнить детские годы и свинцовые грузила для рыбалки, которые мы отливали в алюминиевых столовых ложках. Но главным "атрибутом" я, все же, считал тот новогодний костюм зайца, который, как мне казалось, тоже отчасти стал причиной происшедшего. Его я решил использовать и для получения эффекта неожиданности, и просто в качестве некоего морального, что ли, фактора. Ну, об осиновых кольях подробно писать не стану – думаю, вы и сами сразу поняли, в чем там суть! Теперь оставалось только уточнить время дежурства "этих" (не могу подобрать подходящего слова для их обозначения, они для меня так и остались – "эти") и обеспечить их появление в нужном мне месте и в нужное время. Впрочем, эти детали я тоже давно продумал…"
– Где, вы говорите? Минуточку… – дежурный открыл журнал и взял шариковую ручку, – …записываю… Ваш вызов принят! Ждите, сейчас приедет патрульная машина! Как, говорите, ваша фамилия?... Представьтесь, пожалуйста! Алё, гражданин, представьтесь!…
Дежурный раздраженно положил трубку: "Как всегда – настучат, а фамилию назвать боятся! Наверняка, кого-то из знакомых заложил, говнюк…" Он взглянул на схему района, пролистал график нарядов и включил рацию:
– Шестая? Мамотюк, ты? Вызов прими!... Что значит, "почему я" – твой участок!... Твой участок, говорю – Глинская, лесопарк!...
Водитель патрульной машины с любопытством слушал переговоры старшего по наряду с дежурным и, когда лейтенант, привычно кинув в микрофон – " Конец связи!" – выключил рацию, довольно ухмыльнулся:
– Что, товарищ лейтенант, кажется, намечается небольшая развлекаловка?
– А ты чего такой радостный? – раздраженно отозвался лейтенант. – Развлекаловка… Вызов намечается! Точнее, уже наметился…
– Так, если я правильно понял, там какая-то парочка в машине развлекается? – с той же довольной ухмылкой пояснил сержант. – Ну, и нам тоже, значит, можно будет… А?
– Что можно будет? – не понял лейтенант. – Чего ты все какими-то намеками! Кончай попусту языком трепать, говори прямо!
– Так я прямо и говорю! – удивился непонятливости своего начальника сержант. – Подъедем, поинтересуемся… Они ж не просто так в лесопарк отъехали! Значит, на хате, как все приличные люди, не могут! Наверняка, "левак" устроили от своих законных… Я правильно понимаю?
– И что с того? Ты сам, что ли, налево никогда не бегал? – презрительно покосился на него лейтенант.
– Так, то я! Меня бы кто попробовал заложить!... А нам же, вроде как, по закону положено пресекать всякие нарушения… А тут налицо нарушение этой… как её… супружеской неверности!
– Верности, придурок! – поправил его лейтенант.
– Ну, я же и говорю – нарушение! – ничуть не смутился сержант. – Можем влегкую бабки с них срубить! За сохранение, так сказать, супружеской чести. А может и чего получше… Ежели, вдруг у дамы денег не окажется! Понимаете?...
– Ладно, предприимчивый ты мой, поехали! – усмехнулся лейтенант "сообразительности" своего напарника. – На месте видно будет… Только мигалку не включай, чтобы раньше времени не спугнуть!
Несколько минут спустя патрульный УАЗик уже свернул с улицы Глинской и с приглушенным светом фар потихоньку двинулся по пересекавшей лесопарк грунтовой дороге.
– Ну, и где тут эта иномарка? – недовольно пробурчал лейтенант, вглядываясь едва освещенную ближним светом дорогу.
Неожиданно на обочине дороги появилась какая-то неясная фигура в причудливом наряде.
– А это что еще за клоун?! – недоуменно воскликнул старший по наряду и скомандовал сержанту:
– Ну-ка тормозни!...
Заскрипев тормозами, УАЗик остановился в нескольких шагах от того, кого лейтенант назвал "клоуном".
– Фонарь прихвати! – бросил через плечо лейтенант, выбираясь из кабины.
Водитель, уже стоявший рядом с машиной, сунул под сиденье руку, достал оттуда большой аккумуляторный фонарь, включил и, оставив дверку открытой, подошел к лейтенанту.
– Чего ты мне под ноги светишь?! Туда свети! – лейтенант указал рукой на неясную фигуру в светлом балахоне, совершавшую какие-то странные телодвижения у обочины дороги.
Сержант послушно направил фонарь в указанном направлении и от увиденной в свете фонаря картины громко прыснул от смеха. Но, опасливо покосившись на старшего по званию, сразу зажал рот рукой. Лейтенант недовольно взглянул на него, но, обернувшись, и сам с трудом удержался от смеха – луч фонаря выхватил из темноты невысокого худощавого молодого человека в маскарадном костюме зайца. Словно в каком-то радостном возбуждении, он приседал и подпрыгивал, отчего длинные, пришитые к капюшону балахона уши забавно болтались из стороны в сторону. На лице, покрытом плотным слоем белого грима, где черным кружком выделялись лишь маленькая нарисованная пуговка носа, да широкая – от уха до уха – полоска обведенных красной краской губ, казалось, намертво застыла глупая улыбка. Небрежно зажатая в пальцах тонкая деревянная трость с крупным металлическим набалдашником в форме звериной головы выписывала при этом самые замысловатые фигуры. Лейтенант несколько раз хрипло откашлялся, подавляя приступ смеха, и, придав голосу необходимую строгость, обратился к необычному незнакомцу:
– Слышь, ты, заяц... ну-ка скачи сюда!
Николай, едва услышав хорошо знакомые голоса патрульных, понял, что никаких дополнительных усилий для вызова приступа уже не потребуется. Напротив, теперь ему приходилось всеми силами сдерживать себя, чтобы не сорваться раньше времени. То, что патрульные приняли за улыбку, на самом деле было той самой злобной ухмылкой – предвестницей надвигающегося взрыва ярости. Услышав приказание лейтенанта, он двумя комичными прыжками приблизился к нему и, продолжая нетерпеливо приплясывать на месте, вопросительно заглянул ему в лицо.
– Ваши документы, гражданин! – тем же строгим голосом потребовал лейтенант.
– Какие документы? – Николай изобразил радостное удивление. – Я ведь зайчик!
– Какой еще зайчик! – повысил голос лейтенант, начиная не на шутку злиться. – У нас тут что – Новый Год, ёлка? Я по-русски спрашиваю – что тут делаем, гражданин?!...
Но сержант перебил его:
– Товарищ лейтенант! Да, вы на глаза, на глаза гляньте – он же или обкуренный, или обколотый!
Только теперь лейтенант обратил внимание на подернутые мутной белесой поволокой глаза Николая.
– Чего с ним разговаривать! Заберем в отдел, там и выясним – кто, откуда, куда… Правильно? – торопливо закончил мысль сержант.
Лейтенант обернулся к нему, затем взглянул еще раз на Николая и кивнул головой:
– Согласен! Давай, кончай базар – пакуй этого "зайчика" и поехали в отде… – но закончить фразу не успел.
"Зайчик" вдруг, словно заправский танцор крутанулся на одной ноге и размашистым круговым движением ударил его набалдашником трости прямо в висок. Раздался сухой треск ломающейся кости, и лейтенант рухнул лицом в заснеженную землю. Опешив от неожиданности, сержант не успел даже пошевелиться, как, совершив еще один похожий пируэт, "зайчик" размозжил голову и ему...
Некоторое время Николай еще прыгал с радостными воплями вокруг лежавших у его ног патрульных, затем перевернул их на спину, расстегнул на своем костюме молнию и достал из-за пазухи два длинных заостренных кола…
"… детали и подробности того, как именно это произошло, думаю, сейчас не так и важны – вам, как следователю, наверняка, и без них давно все понятно! Впрочем, теперь и это уже не важно, поскольку, как я сказал вам по телефону, сегодня я улетаю. Остается только попрощаться и пожелать вам всего наилучшего… "
Дочитав письмо, Сергачев обернулся к следователю:
– Ну, просматривать видео, как я понимаю, особого смысла нет? Тогда давай, докладывай свои соображения!
– А что тут докладывать, Сергей Николаевич? – голос Пухова звучал уверенно. – Убийство, можно считать, раскрыто. Белякова, конечно, нужно объявлять в розыск, только… Думаю, он сейчас уже далеко! У нас ведь в одной Москве четыре аэропорта, и из каждого не один десяток рейсов за это время успел вылететь! Да к тому же никто ему не мешал спокойно переехать в любой другой город и улететь оттуда – в том, что он решил именно улететь, я почему-то не сомневаюсь! Вы же видите – до сих пор он ни разу нас не обманул!
– Постой, постой – какой розыск, какое дело? – оборвал его полковник. – Ты вообще соображаешь, что предлагаешь? Этот твой Беляков далеко не дурак – все правильно изложил насчет расследования! Никто в нашем РОВД этими "оборотнями в погонах" заниматься не станет! Да и не только в нашем… Тут можно таких дров наломать, что и наши собственные головы запросто полетят! Да к тому же стоит только упомянуть его фамилию, как пресса тут же раскопает историю с убийством его жены! А там появятся вопросы и непосредственно к нам… К тебе, между прочим! Как это ты столько важных деталей не заметил, упустил, проворонил… А уж про то, что ты и самого Белякова уже задерживал, да после отпустил, я и говорить не хочу!...
Слушая этот разнос, Пухов лишь растерянно молчал, ясно представляя себе нарисованную полковником картину.
– Короче, оформляй патрульных на неустановленного маньяка! Можно для солидности кого-либо из психоаналитиков подключить – мол, вот мнение известных специалистов в области судебной психиатрии! Понимаешь, о чем я?
Пухов согласно кивнул головой.
– А с этим, с Беляковым… пусть гуляет пока… Может, после когда-нибудь… Ну, всё, не стой, как истукан! Иди, закрывай дело – мне сегодня еще перед начальством отчитываться!
Неожиданно вновь зазвонил телефон и Сергачев недовольно поднял трубку:
– Ну, чего ты, майор, с утра всё названиваешь! Неужели не понятно – занят я! Всё, кончай пререкаться – сам перезвоню!... Пухов?... – полковник взглянул на следователя, словно желая убедиться, что тот еще здесь. – Да, у меня! А зачем тебе Пухов?... Что?... Как ты сказал?!...А где?... Ладно, сейчас отправлю… Сейчас отправлю, сказал! Конец связи!
Он раздраженно бросил трубку и обернулся к Пухову:
– Можешь сдавать дело в архив!
И, отвечая на немой вопрос в глазах следователя, тем же раздраженным тоном пояснил:
– Всё, улетел твой Беляков!...
Николай взглянул на часы в нижнем углу монитора и, закончив письмо, нажал значок "Отправить". Затем еще раз окинул взглядом комнату, прошел в прихожую, оделся и вышел на лестничную клетку. Вызвал лифт и поднялся на верхний этаж. Выйдя из кабинки лифта, по короткому лестничному пролету поднялся еще выше – к небольшой железной лесенке, ведущей к чердачному люку. Ключ от запиравшего люк навесного замка он приготовил заранее и, забравшись по лесенке, отпер люк и выбрался в крохотную каморку, дверка из которой вела уже прямо на крышу. Отсюда с высоты шестнадцати этажей открывался прекрасный вид на крыши и окна соседних домов, на темнеющий впереди лесопарк и текущую огоньками фар, словно широкая и степенная река, кольцевую автодорогу. Но эти красоты не привлекли его внимания. Он задрал голову и принялся разглядывать другие огоньки, таинственно и призывно мерцавшие где-то далеко в бездонной глубине ночного неба. Луна еще не взошла, и лишь эти огоньки освещали весь расстилавшийся у его ног пейзаж. Радостное волнение охватило его – где-то там среди этих перемигивающихся, словно переговаривающихся между собой огоньков, его ждали обе Алёны – старшая и младшая. Он был абсолютно уверен в этом, повторяя шепотом неожиданно пришедшие на память строки песни:
"Ну, вот и я шагаю в высоту - я променял свой страх на сигареты..."
Затем, больше не задерживаясь ни на секунду, решительно шагнул вперед. Живот сжало знакомым холодком – как при прыжке в воду – и снизу вверх, к горлу щекотливой волной побежали мурашки. В восторге от этого сладостного ощущения он едва не закричал, но вовремя сдержался, сообразив, что может разбудить уже отдыхавших за проносящимися мимо темными окнами людей. И тогда он просто поднял лицо вверх, к этим мерцающим огонькам, и со счастливой улыбкой продолжил свой недолгий полет…
----- * * * ----