*Авторство этого произведение принадлежит не только мне, но и замечательной девушке из славного города Р., настоящего имени которой я так и не узнала. Всё, что я знаю, что она называет себя Арман и без памяти любит математика Эвариста Галуа. Я очень надеюсь, что она не сочтет акт публикации этого рассказа оскорблением. Мне дороги даже воспоминания о ней, поэтому-то я и публикую здесь этот драгоценный для меня рассказ*
Когда Галуа, немного робея, вошел в мастерскую художника, он не сразу обнаружил мэтра, затерявшегося в интерьере. Гро чинно стоял среди своих эскизов, нагромождавшихся на столе, и вытирал о передник большие кисти. Заметив гостя, он, не отрываясь от дела, поднял на него глаза:
- Что привело юношу в мою мастерскую? - спросил он глухим голосом, хрипловатым от длительного молчания. Бровь художника вопросительно поднялась...
Эварист вздрогнул от неожиданности... зеленоватые глаза смотрели сквозь него, словно все прегрешения коротенькой жизни воспитанника математического класса Луи-ле-Гран были ему уже известны. Густо залившись краской, мальчик опустил глаза и, едва борясь с подступившим к горлу комком волнения, еле слышно прошептал:
- По п-поручению мэтра Лабори, мсье... он хотел поинтересоваться, примете ли Вы заказ на... групповой портрет воспитанников Луи-ле-Гран...
Эварист покосился в большое зеркало, висевшее напротив окна, в который раз негодуя на собственную внешность: треугольное большеглазое лицо, вечно растрепанные волосы цвета полированного дерева, и вечный извиняющийся румянец на щеках. "Девчонка", - дразнили его в классе, "слабак", - говорил Тиэй, преподававший физику громила с рыжими волосатыми кулаками...
Захваченный подобными мыслями, юноша не заметил, как мэтр приблизился к нему. Когда он положил руку на плечо Галуа, тот вздрогнул от неожиданности. Взгляд его встретился с взором Гро, и юношу будто засасывало в зеленую бездну:
- Я вижу, молодого человека не все устраивает в его внешности,- будто проигнорировав объяснения Галуа, мэтр отгадал чаянья молодого человека.
Эварист вздрогнул, но не отстранился - он, обычно гордый до безумия (и неоднократно битый за это товарищами по Луи-ле-Гран). Но Гро ничем не напоминал их... и тупых равнодушных учителей, вбивавших в юношу только ненависть к затхлой риторике и древним языкам, Галуа хотел сказать об этом, но не находил слов. Он никогда не умел... много чего не умел. Не умел писать стихов, не умел плести из слов то же брабантское кружево, в какое сплетались в его голове холодные на взгляд профанов числа. Не умел говорить о неуловимом блеске глаз, осанке, подобной стволу ольхи над затуманенным прудом, или коже, что белее души
непогрешимого Папы - да и в Папу-то он особо не верил. Девушки, строго по законам компенсации, не верили в него. Но то не значило, что Эвариста никогда не посещали мысли, о которых он не мог забыть... особенно ночами, в дортуаре, слушая обрывки сальных рассказов многоопытных одноклассников, которые часто возвращались в светских костюмах, благоухая мускусом и шипром... о, они не упускали случая уязвить "Девчонку"! Но сейчас... отчего-то Эварист смешался и пробормотал что-то вроде: "Я не задумывался об этом, мсье...", - старательно пряча взгляд.
Гро старчески по-доброму улыбнулся и отвел глаза, понимая, что юноша до крайности смущен:
- Только не надо обманывать старика, мой мальчик. Я же все вижу и все понимаю. Возможно, среди своих одноклассников ты сер и неприметен, как тебе кажется. Возможно они унижают тебя... но хочешь, я докажу тебе, что все это тобой незаслуженно?!
- Откуда Вы узнали? - вскинулся Эварист. Сейчас он напоминал диковатого щенка, впервые почувствовавшего по отношению к себе доброту - и сходство усиливали большие карие глаза, в которых мелькнули, затанцевали золотые искорки. Забыт был мэтр Лабори, забыты потреты, и Луи-ле-Гран с его вечными издевательствами, зубрежкой и бессоницей по ночам. Галуа робко улыбнулся, пронзительно глядя на художника, и улыбка смягчила юношескую незавершенность черт. Конечно, он не был красавцем вроде Антиноя или Ахилла... но симпатичным Эвариста смело назвал бы любой, разглядевший за внешней подростковой неуклюжестью туго свернутую пружину обаяния и душевного тепла.
- Как... это, мсье? - тихо спросил мальчик.
Гро снова улыбнулся юношеской наивности и, взяв его за плечи, посмотрел прислально ему в глаза:
- Молодой человек, я не первый день живу на свете, мне вот уже скоро 58 лет... так что мне прекрасно известно, как чувствуют себя талантливые и амбициозные юноши среди сверстников, - Гро лукаво прищурился.- Ну а уж как мне удается распознать в молодых людях талант - это мой секрет... - мэтр потрепал его за плечи. Затем он выпустил Галуа и, подойдя к столу, стал бережно перекладывать эскизы и наброски:
- Сам император, помнится, как-то, позируя мне, рассказывал, каково приходилось ему жить в Бриенне. Его ведь ненавидели одноклассники! А? - он, как бы призывая Галуа в свидетели, продемонстрировал ему один набросок, который сочли бы нынче запрещенным: император на одной из своих прекрасных лошадей...
...У Николя-Габриэля, отца Эвариста и по совместительству мэра Бур-ля-Рена до сих пор хранилась гравюра, изображающая императора во время египетской кампании. Хотя Галуа-старший был известен своими бонапартистскими симпатиями, место градоначальника он сохранял благодаря поистине кристальной честности и неподкупности вот уже 15 лет, так что сказать, что Эварист вырос в почтении к Наполеону, значило не погрешить против истины. Глаза мальчика разгорелись, и он подался ближе...
- Мой старший дядя погиб под Аустерлицем...- тихо сказал Галуа. - А отцу слабое здоровье помешало отправиться с экспедиционным корпусом в Египет, мсье...- он прежде никому не рассказывал об этом.
Гро с улыбкой положил набросок на стол, смешивая его на всякий случай с прочими:
- Нынче времена героев прошли...- не без тяжкого сожаления сказал мэтр, ища что-то на столе глазами.- Но еще не все потеряно,- он поднял зеленящий взор на Галуа.- В руках молодых будущее Франции, это нам, старикам, дожить бы до конца, а вам...- он почувствовал, что отвлекся и излишне осыпает юношу нравоучениями.- Вот что, мой мальчик, я вам скажу. Прежде чем постигнуть собственную душу, распознать наклонности своего сердца, таким юношам, как вы, следует принять свое тело. Принять таковым, какое оно есть... Есть ли у вас предмет воздыхания, молодой человек?
Эварист закусил губу. Стоит ли признаваться художнику, что никогда даже не задумывался о женщинах, что дортуарные рассуждения однокашников были противны? Они ведь считали его ущербным, никуда не годным существом, раз он не рассказывал о визитах к гризеткам Монпарнасса или романах с цветочницами Шатлэ... а Гро смотрел на него с легкой, добродушной усмешкой, как бы давая понять, что все знает про смятенную душу Эвариста, но ответа ждет только ради проформы. Галуа с беспомощной надеждой воззрился на бюст Паллады (только б не смотреть в эти проникновенные глаза!) и с дерзостью отчаяния почти выкрикнул:
- Да!.. Математика...
Это была его вторая Тайна.
Комната наполнилась сухим, но раскатистым смехом художника. Гро от души наслаждался невинной логикой юного гостя. Наконец успокоявшись, мэтр даже откашлялся:
- Ответ, достойный покойного император,- сказал он наконец. Окинув юношу профессионально внимательным взглядом, он продолжил:
- А коли так, молодой человек, то нечего вам и стыдиться, ежели тело ваше так же чисто, как ваши помыслы...- помедлив немного, Гро положил правую ладонь на стол, в явной решимости сделать Галуа какое-то предложение:
- Вот что, мой мальчик. Я готов принять заказ вашего Лабори, но сперва... я бы хотел написать ваш портрет, юноша. Что скажете?
- Мой портрет? - удивлению Эвариста не было предела. Этот знаменитый художник, писавший самого Императора, сановников и батальные сцены вроде Эйлау, собирается писать портрет Галуа? Обыкновенного (и не очень успевающего, ну естественно, не считая математики) воспитанника Луи-ле-Гран? Да не ослышался ли он в самом деле? Мальчик сморгнул (Гро заметил как длинны его темные изогнутые ресницы... этот ученик определенно весьма женственен), и нервно оправил воротник лицейского мундирчика, что всегда выдавало волнение.
- Мсье?...- протянул Галуа,- разве во мне есть что-то, достойное запечатления?
В воцарившемся молчании, которое казалось юноше просто невыносимым, Гро не сводил глаз с лица Галуа. Наконец мэтр тихо сказал:
- Нет ни одного человека, тем более молодого и изящного, который не был бы достоен быть запечатленным на полоне. И вот что я вам скажу, мальчик мой. Портреты великих людей прославлены уже тем, что изображают героев во всем их великолепии. И Эйлау,- Гро выразительно вскинул брови, все еще не отводя взора (он определенно читал юношу, как открытую книгу!). - Я писал уже сознавая величие момента. Но только портрет человека, не известного широкой публике, способен сказать многое или даже все о таланте живописца. Вспомните, хотя бы Джаконду... что нам известно об этой женщине. Но ее магнитизм восхищал жителей Италии, а благодаря стараниям Наполеона, теперь она восхищает парижан! Я предлагаю вам бессмертие, гарантированное моим авторитетом,соглашайтесь же!
- Я... не достоин...- прошептал Эварист, хотя огонь, зажегший глубины глаз изобличил неуклюжую ложь. Впрочем, сравнение с Джокондой явно польстило молодому человеку: "Когда мой потрет будет готов, уже никто, даже мсье Тиэй не посмеет назвать меня "Слабаком"! И уж коли сам великий Гро счел меня достойным своей кисти, значит... действительно в этом что-то есть? И спустя несколько лет мой портрет украсит Галлерею Эколь Политекник, в ряду с Декартом, Лежандром, Лагранжем и Монжем, славными именами французской науки, да, с табличкой - "Э.Галуа, профессор математики". Да. Это будет замечательно. И отец будет гордиться мною..." Эварист снова улыбнулся и задорно, по-мальчишечьи тряхнул головой, рассыпав волосы.
- Да, мсье Гро! Я согласен... а что от меня требуется?
На следующий же день, по просьбе и приглашению мэтра Гро Галуа явился вновь в его мастерскую. Живописец был в приподнятом насторении, предвкушая ожидавшую его работу. Все было готово для начала. Гро, держащий в одной руке свежую чистую палитру, а в другой кисть, повернулся всем корпусом к стоящему в крайнем ликовании юноше и сказал:
- Ну что ж, раздевайтесь...
Галуа широко открыл глаза.
- Мсье...- он снова начинал краснеть, тихо ненавидя себя - ведь свое тело он отнюдь не считал красивым! И, честно сказать, всю ночь воображал парадный портрет в мантии Сорбонны и с орденом Почетного Легиона, с книгой Лежандра в одной руке и пером в другой - ведь именно так по его мнению, должна была б выглядеть картина, достойная висеть в Эколь Политекник! Хотя... может быть, мэтр желает всего лишь сделать пару предварительных эскизов, как там они называются на жаргоне художников... Эварист озадаченно сморгнул, не двигаясь с места.
Гро отложил свои "инструменты" и, подойдя к молодому человеку, решительно снял с него сюртук, после чего тот сам подался и стал раздеваться. В некотором нетерпении мэтр занял прежнюю позицию:
- Что за предрассудки. Раз уж согласились - так будьте любезны,- недовольно бормотал Гро.
Юноша разделся и занял отведенное ему место на подиуме, накрытом простыней.
Бросив взгляд из-за холста, мэтр снова недовольно фыркнул. Всплеснув руками, он в очередной раз отложил палитру и кисть, приблизился к юноше. Довольно грубо взяв Галуа за подбородок, он хотел было приподнять его голову, но... внезапно ощутил, какая у юноши нежная бархатистая кожа...
Эварист потрясенно смотрел на художника, мелко дрожа: в мастерской все же было довольно прохладно, да и отсутствие одежды беспокоило - он не привык оставаться обнаженным, даже спать - это жестко пресекалось в Луи-ле-Гран, где розги полагались даже за спрятанные под одеяло руки. Гро видел худенькое мальчишеское тело с выпирающими ключицами и впалым животом, рассеянный свет зимнего утра подчеркивал матовую белизну кожи. Эварист поежился и обхватил плечи руками.
Рука мэтра спустилась с подбородка Галуа, плавно перетекла по его плечу и скоро накрыла пальцы натурщика.
- Холодно тебе, мой мальчик,- шептал живописец, уже не помнящий себя от экстаза. Он водил ладонью по плечу юноши, изо всех сил делая вид, что лишь согревает его плечи, растирая их, а не наслаждается прикосновением и порочным вожделением... Юноша все чувствовал, но в ужасе опасался даже пошелохнуться...
Эварист прикрыл глаза - это ощущение было странным, тревожащим, но... приятным, черт возьми, приятным! Рука Гро - ласковая, уверенная, заставляла кровь сильнее бежать по жилам, сердце - биться чаще, и холод действительно уходил. Галуа смущенно улыбнулся - происходящее положительно интриговало его, но он почему-то безотчетно доверял художнику...
Успокоенный томной улыбкой своего натурщика, Гро, не опасаясь ничего более, уступил желанию и припал губами к плечу, а затем шее юноши. Он целовал его нежную упругую плоть с упоением и продолжал ласкать ее пальцами. В этот момент оба они испытали и плотское и вместе с тем духовное наслаждение. У мэтра не было детей, из учеников у него были лишь те, что достались ему от Давида "по наследству"... можно было понять отчаявшегося живописца с его неожиданным всплеском нежности и любви, доставившим столько приятных ощущений им обоим...
Был ли написан портрет, никто не знает. Но доподлинно известно, что это было последнее истинное наслаждения несчастного старика Гро. Не выняся одиночества, он, спустя 6 лет лешил себя жизни...
июль 2009 года