Пурга

               
   "У хорошего человека отношения с женщинами всегда складываются трудно. От хорошего человека ждут соответствующего поведения. К нему предъявляют высокие требования. Он тащит на себе ежедневный мучительный груз благородства, ума, прилежания, совести, юмора. А затем его бросают ради какого-нибудь отъявленного подонка. И этому подонку рассказывают, смеясь, о нудных добродетелях хорошего человека."
                Сергей Довлатов


   Деревья ещё были нарядно украшены жёлтыми листьями. Через листву уже виднелись чёрные ветви и стволы. Но с утра порывистый ноябрьский ветер начал срывать листья с неистовой силой. Видимо хотел успеть до снега очистить от них деревья и навести зимний порядок. Но не успел. К полудню повалил мокрый снег. Он косо бил в окна и погружал в снежную мглу ангела на шпиле Петропавловской крепости, который был прекрасно виден из окон моего дома. Он неустанно наблюдал за нами. А вот теперь, в снежной пурге, его стало совсем не видно.
     Утром я отвёл детей в школу и вернулся домой. Болела голова, саднило горло и в ногах ощущалась слабость. Как-то резко наступили холода. Видимо я вчера простудился. Позвоню на работу, скажу, что заболел. Я работал доцентом кафедры физвоспитания в Театральном институте. Вёл занятия по трюковой подготовке актёров. На группе работало два преподавателя и подменить друг друга в таких случаях проблем не составляло. Вот отвести детей в школу в субботу будет некому. Это, если жена уедет в свою турпоездку в Вильнюс. И втемяшилась же ей в голову эта групповуха. Профсоюзная халява. Спаивание трудового коллектива. Им всё равно куда было ехать, лишь бы  вместе. И напрасно я убеждал её в отсутствии достопримечательностей в литовской столице, бессмысленности и опасности пути, вспоминал наши бесчисленные путешествия по Европе – всё впустую. Отвези её в Париж, Милан, Рим, Лондон. Ещё по пути можешь заехать с ней в Венецию. Как волчицу не корми, она всё равно в лес смотрит. Как это в «Двенадцати стульях» поэт сочинял про волчицу 
 «Волчица – самка ты! Тебя я презираю!
 К Птибурдукову уходишь от меня!».         
     Жена с детства была воспитана в духе пионерского коллективизма и комсомольских турпоходов. Больше всего они с мамой обожали танцы в офицерских клубах. Чтобы было много ухажёров и говорили комплименты. Шесть лет просидев дома с детьми, занимаясь воспитанием и бытом, ей хотелось компанейского бесчинства в кругу подружек по работе. А может быть и дружков? Я сам устроил её на это блатное место, после того, как доченька пошла в детский садик. Сын был уже в первом классе английской школы, куда через три года планировалось устроить и дочку. Но всё равно, отвести их перед работой по учреждениям было не трудно. Другое дело встретить. Уроки у сына заканчивались к двум часам дня и приходилось доверять ему ключи, чтобы самостоятельно добраться до дома и открыть квартиру. А дочку из детского садика нужно было забирать после четырёх часов. Потом прогулка на Петропавловской крепости. Сын должен был к этому времени уже сделать домашнее задание по всем предметам. За всем этим нужно было следить. Но жене не терпелось стать самостоятельной и реализованной в коллективе коммунистического труда. Не зря же она заканчивала институт?
 Не зря! Отработав после института три года инженером на военном заводе, она ушла в декрет в 1973 году с сыном, а потом в 1977 с дочкой. Забот с зарабатыванием денег она не знала. Заработок я взял на себя. Только наслаждайтесь домашним уютом, родные.
     В 1979, в октябре закончился мой пятилетний обменный марафон и я выменял роскошную трёхкомнатную квартиру у Петропавлоской крепости. Камин, дубовые потолки, огромные окна, в которые заглядывал ангел со шпиля Петропавловки. Спустя три года жена уговорила меня взять долг и подарить ей дачу. Настоящие мужики по их представлениям  всегда так делают. Ломать столь сладкие заблуждения ближайших родственниц тогда мне ещё не хотелось. Получив желанное и не мечтая о большем, поведение жены стало более дерзким и упрямым. Было похоже, что они оставались на перроне, а я уже был погружен в товарный поезд, направляемый в тупик.
     Путешествуя по Венгрии с комсомольским турагентством "Спутник", в нашу группу попал один развесёлый хлопчик Саша Быценко, у которого редко закрывался рот. Кроме всякой словесной шелухи он донёс сведения об учебном комбинате при Областном комитете КПСС с блатными условиями работы. Туда я и устроил на работу свою непоседливую жену. Она быстро влилась в коллектив, но особенно близко подружилась с врачихой из медпункта Ларой. В дамской болтовне, они теряли чувство времени. Я уходил гулять с детьми на Петропавловку, а когда возвращался через пару тройку часов, заставал их в тех же позах. Они обсуждали своих и чужих мужей, детей, престарелых родителей, подруг и друзей по работе, продажу дефицитных товаров в конце месяца, наряды Аллы Пугачёвой на последнем концерте и, конечно, пути лёгкой наживы.
     Какой-то сквознячок надул в ухо Ларочке идею получения сверхприбыли от продажи щенков болонки. Она не успела как следует обсудить реальность этого бизнеса с подругой и купила у знакомых престарелую сучку. Жена подговорила детей и тёщу, чтобы те насели на меня с просьбами завести в доме собачку. Но я стал железа твёрже и бизнес этот не поддержал. Не хватало мне ещё одну сучку регулярно сватать по всему Ленинграду. Моя мама, услышав о пробудившейся тяге детей к собаководству и сопоставив её с видом болонки произнесла несмываемое ничем оскорбление.
 - Какая же это собачка?
 - А мы тебя не любим! ответила ей любимая внученька и предсказала тем её судьбу.
     Меня заклеймили тираном и присосались всем сердцем к Ларочкиной сучке. Назвали её Дези. Дези быстро прижилась у новой хозяйки и даже пару раз оставалась у нас в доме на постой, пока её законная матрона вертела где - то своим облезлым хвостом.
     Я проснулся от гриппозной дрёмы, когда сыночек вернулся из школы и зашумел в прихожей ключами. Тимофей уже учился в четвёртом классе и после уроков заходил на занятия в музыкальную школу по классу флейты. Узнав, что я заболел, он заметно расстроился. Под моим присмотром он не любил кушать, делать уроки и болтать по телефону с товарищами. Я ему мешал получать от этих занятий кайф своими наставлениями. Но в этот раз мне было не до наставлений. Голова гудела, как Путиловский завод. Спустя некоторое время нежданно-негаданно появилась и тёща. Она сказала, что Наташа попросила её забрать Олю после школы и отвести в бассейн, потому что сама она улетает сегодня с подругами в Вильнюс и ей нужно собраться и чего-нибудь закупить. Когда я заявил, что это ещё не вполне решено, тёща демонстративно вздёрнула свои крашенные брови до верхней кромки  лба.
     Я ещё не успел измерить температуру, как в доме объявилась жена со своей подругой Ларочкой. Под ногами у них вертелась Дези. Они были не в меру возбуждены и целеустремлённы. Громко объявив, что они могут опоздать и подвести этим весь коллектив, потому что билет на самолёт групповой, жена бросилась к шкафу. Обсуждать возможность отказа от поездки никто не собирался. Ларочка села у камина в гостиной и, взяв на колени собачку, гладила её по шерсти, что было сил. Я взглянул в окно и пришёл в ужас. Снег вихрился и качал деревья с такой  силой, что казалось затянет в воронку пурги все дома и унесёт их в поднебесие. В такую погоду самолёты не летают, а если и летают, то быстро падают .Я попробовал набрать телефон аэропорта, но короткие нервные гудки начинали пикать со второй цифры набора номера. Отчасти понимая, что всё решено без меня, я собрался с силами и громогласно заявил
 -Никто никуда не полетит! По крайней мере сегодня. Погода нелётная.
     План Барбарисок начал действовать. В гостиную влетела раскрасневшаяся тёща и, качая из стороны в сторону своим указательным пальцем с ярко красным когтем у меня перед носом, заорала срывающимся визгом
 -Не покорится она тебе!
     Дези, вырвавшись из цепких рук Ларочки, начала метаться по квартире в поисках укромного уголка. Было видно, что я нарушаю какую-то важную, давно задуманную и очень желанную операцию.
 -Но самолёт может разбиться! – попытался возразить я. Дети останутся без матери.
 -Типун тебе на язык. Иди с Богом, Наташа! развела всех по своим местам тёща.
     Я оторопел. С Богом?! В Вильнюс?! Против воли мужа?! Отца двоих детей. Кормильца. Да ещё с температурой под сорок. Кстати, надо измерить температуру. Я взял градусник, стряхнул его и засунул себе подмышку.
     Дети тихо плакали в своей комнате под комментарий бабушки о том, какой жестокий у них отец. Туристки, схватив дорожные сумки, хлопнули входной дверью, не попрощавшись ни со мной, ни с детьми. Сука перебегала из угла в угол, ища надёжного пристанища. Есть она не просила. Видимо, пропал аппетит. Хотя он пропал у неё давно. С тех пор, как Ларочка на прогулке отпустила её с поводка, и пока она жарко объясняла суть собачьего бизнеса новой знакомой, какой-то бродячий шелудивый кобель накрыл её, пребывающую "в охоте" Дези, на глазах у изумлённой собачьей публики. Видимо Дези осточертели избалованные, ухоженные сородичи по крови и она решила испытать счастье с лохматым беспризорником. Тогда целый месяц Ларочка в слезах причитала моей жене и тёще о внеплановой вязке, а те, утешая её, советовали сделать сучке аборт.
     Я прислонился лбом к стеклу. От него в тело проникал леденящий холод, а за ним таяла в темноте ночи снежная мгла. По пустынному проспекту Максима Горького от Мюзик-Холла медленно катил белый Запорожец. Он замигал поворотником и подъехал к нашим туристкам, бешено махавшими ему руками. Из Запора вышли два мужика в кроликовых ушанках, положили сумки туристок в багажник, вежливо пропустили их на заднее сидение. Хлопнув дверью и взревев мотором, Запор покатил по заснеженному проспекту в сторону аэропорта, растворяясь в снежной пелене.
     Через несколько часов я дозвонился до диспетчера, узнал что самолёт благополучно приземлился в Вильнюсе и уснул мёртвым сном. Мне снились бессвязные кошмары на тему туристических посиделок, орущая тёща со вздыбленными от возмущения бровями, плачущие детки, забившаяся под кресло мохнатая болонка Дези.
     Сквозь тревожный утренний сон я слышал гомон собирающихся в школу детей, ровный, как метроном, голос уравновешенной тёщи, слабый, скулящий плач брошенной сучки и вой пурги за окном. Ангела не было видно.
     В воскресение целый день я лежал в постели. Пурга не унималась. Теща забрала детей к себе, чтобы хоть на денёк  избавить их от моего гнёта. Температура начала понемногу спадать. Но в вещем сне ничего хорошего увидеть не удавалось.
 Вечером тёща привезла детей и, накормив их гречневой кашей, уложила спать. Потом долго вертела диском телефона и очень любезно беседовала с диспетчером. Громко и назидательно прокричав детям из коридора, что самолёт из Вильнюса благополучно приземлился и мама скоро приедет домой, она аккуратно закрыла за собой дверь.
    Около полуночи  незнакомый голос по телефону попросил Николай Николаевича и,  узнав, что это я, сообщил мне об автомобильной аварии с белым Запорожцем на Дворцовой площади. Моя жена в состоянии средней тяжести  доставлена в больницу имени Ленина на Большом проспекте Васильевского острова. Трое других пассажиров Запорожца, двое мужчин и одна женщина, находятся в морге этой же больницы. Просьбу помочь в их опознании я уже не расслышал. Я бежал по лестнице своего дома.
    В палате было темно. Жена мирно спала с лёгким сотрясением мозга. Разглядев в полумраке палаты меня, она спросила о здоровье деток. Пожелав ей спокойной ночи, я открыл дверь палаты и осветил её  лицо, в жёлтых пятнах йода, лучом яркого света. Оно было испещрено кровоточащими ранками от осколков стекла. Жмурясь на яркий луч света, она приоткрыла глаза и прошептала




 -Прости меня, Коля. Бес попутал.




 P.S. Прощения она попросила первый раз за шестнадцать лет совместной жизни. Я простил. Только потому, что очень любил своих детей, истинный смысл супружеского союза. И жил с ней ещё двенадцать лет, пока при схожих обстоятельствах, с позволения своей матери и бабушки, в такой же аварии на Дворцовой площади, 5 февраля 1994 года в снежную пургу чуть не погибла моя дочь.